It's All Just Temporary

Эш смеется до упаду последние пять минут в свете всего происходящего. Он ничего не может с этим поделать. Думаю, карма действительно существует. И вспоминая о том, сколько раз Дино заставлял его чувствовать себя таким, пойманным в ловушку, беспомощным, одиноким — у Эша просто нет подходящих слов для этого. Счастье — это не совсем то слово, черт возьми, Эш даже не помнит, когда в последний раз чувствовал подобное. Он думает, что его счастье было отправлено в Ирак вместе с его братом. И осталось там умирать. «Эй, Эш?» — стучит Джессика, это выводит его из задумчивости. (Она назвала его Эшем, раньше он этого не замечал, Макс, должно быть, рассказал). Эш смотрит на дверь, паранойя заставляет его проверить, закрыта ли она. Он понимает, что, вероятно, должен ответить ей, и на секунду откашливается. «Да?» «Э-э, я поеду по делам, Майкл поедет со мной… Макс остается дома, так что, если у тебя возникнут проблемы, ты можешь просто найти его в кабинете, это прямо за лестницей». Эш кивает, скорее всего, выглядя как идиот (рад, что никто его не видит), прежде чем понять, что у нее нет рентгеновского зрения. «Хорошо», — говорит он достаточно громко, чтобы она услышала. «Там же есть телевизор, и пульт рядом, не стесняйся смотреть все, что хочешь… ммм…» Он чувствует, как она пытается что-то сказать, может быть, какую-нибудь вдохновляющую цитату, которую сказала бы любая другая мать. «До встречи», — говорит она вместо этого. Эш ничего не отвечает. Кивнул бы ей, если бы между ними не было двери. Прощание кажется слишком… интимным? Кто я для этих людей? Его мысли блуждают: ну, кем ты был для Дино? Он отшатывается от этой мысли. Нет. То было одно, а это другое. Что делает тебя таким уверенным? Эш соглашается промолчать. Соглашается на ничего. Он выходит из ванной через минуту после того, как слышит, что входная дверь закрылась. Он знает, что Джессика разрешила пользоваться телевизором, но чувствует себя незваным гостем. Он не знает, что бы сделал, если бы они пришли домой и увидели, что он просто сидит на диване и смотрит шоу. Одна только мысль заставляет его чувствовать себя смущенным, представляя, как они внимательно изучают его и его выбор. Это может заставить их осознать, что он не более чем мертвый груз, обременяющий их. Может заставить их понять, насколько он бесполезен. Заставить их увидеть то единственное, в чем он хорош. Заставить его исполнять роль. В глубине души он знает, что делает выводы из воздуха. Знает, что им было бы все равно, если бы он посмотрел что-то по их дурацкому телевизору (зачем тогда ей предлагать?), но перспективы безграничны, а он знает этих людей всего день. То, что они не хотят заниматься сексом с ребенком, не означает, что они хорошие люди. Его разум подкидывает варианты. И… боже, как, черт возьми, планка человеческой порядочности у Эша опустилась так низко? Ах, может быть, все дело в человеческой низости? В конце концов, он приемный ребенок, и дом Дино не единственный, в котором он жил. Эш хватает свой рюкзак с одного из крючков у входной двери и поднимается по лестнице, его память (базовый навык, необходимый для выживания с дьяволом) неосознанно приводит в его… в комнату, в которой он остановился. Он усаживается за письменный стол, вытаскивая свои книги. Сначала надо сделать английский, кто ж знал, что если ты будешь дурачиться с кем-то в течение всего урока, то отстанешь в учебе? Эш всегда ненавидел болтающих на уроках в школе, и теперь он один из них. Что за день? Он читает «Острова в океане», просто чтобы оставаться на хорошем счету у Бланки. Теперь он может сказать, что у него есть реальные доказательства того, что книга — отстой. (На самом деле конечно не отстой, Эш вскоре обнаруживает, что он ошибался, и глупый Бланка имеет хороший книжный вкус). Эта мысль раздражает, потому что, как бы Эш ни любил говорить, что он действительно умен, он все же не так умен, как его наставник. Недостаток опыта - в этом все дело. Глупый старик. Он встает из-за стола, прочитав две главы и решив, что удобная кровать — гораздо более подходящее место для чтения. Он начинает клевать носом к третьей главе. Усталость щиплет глаза. Надо бороться с этим. Какой он еще ребенок? На часах шесть или около того, ради бога. Он предполагает, что с ним что-то не так. Его инстинкт самосохранения полностью вышел из строя, без постоянной угрозы того, что Дино назначит какие-нибудь «встречи» в последнюю минуту. Он хочет бодрствовать, потому что ненавидит чувство отсутствия контроля над своим телом. Но вы мало что можете сделать, когда боретесь с собой, кроме как отсрочить неизбежное. Итак, после прочтения пяти с половиной глав, его глаза закрываются, и недостаток сна берет верх. Он не уверен, как долго находился в отключке. … «Просыпайся, Эш». Это низкий голос, и что-то внутри Эша сжимается от отвращения. «Вставай!» Острая боль на щеке сопровождает крик. Глаза распахиваются, и его встречает темная комната. Она знакома, и это осознание давит на грудь. «Г-где я?» — заикается он. Ему не нужно спрашивать, он и так знает, где находится. Он был здесь вчера. Разве это было вчера? Неужели я все это выдумал? «Ты не знаешь?» Громкий голос смеется. Щека Эша болезненно пульсирует, наверное, сейчас она ярко-розовая. «Ты дома, милый». Руки Эша крепче сминают шелковые простыни, он ненавидит ощущение шелка. Ненавидит все в этой комнате. Ненавидит роскошь. Ненавидит то, что, какими бы чистыми ни казались простыни и сколько бы раз их не меняли, они все равно испачканы кровью, потом и слезами больше, чем любые другие. Эш больше всего ненавидит притворство. Ненавидит делать вид, что все в порядке. «Теперь вставай. Ты должен убрать беспорядок, который ты устроил». Рука поднимается и хватает его за волосы, зарываясь своими грубыми пальцами в его золотые локоны. Он задыхается от боли, поднимает руки вверх, пытаясь ослабить эту хватку. Его приподнимают в сидячее положение. Звезды танцуют под веками. «Что ты имеешь в виду?» — вырывается у него. Голос приближается, теплое дыхание касается его шеи. Это заставляет его задрожать. «О, может быть, ты забыл?» Голос насмехается. «Грейс больше не любит тебя». Теперь это… больно. Больно слышать ее имя. «Она ушла от тебя единственным известным ей способом». И тогда рука отпускает его. Эш падает на пол. Локоть саднит. Пол холодный под его ладонями. Он вонзается в него ногтями, царапая дерево, чтобы уменьшить давление, нарастающее за глазными яблоками. «Ты ничего о ней не знаешь». Он задыхается. «Может быть, так. Но я знаю тебя, милый». На его спину наваливается тяжесть, Эш борется с ней, дыхание становится учащенным. Это один голос, и все их голоса одновременно, от этого у него сжимается желудок. Потому что он знает каждого по отдельности. Знаком с ними со всеми индивидуально. Слышал, как они дышат, влажно и рвано. Чувствовал, как они осыпают его шею нежеланными поцелуями, небрежными и жадными. Это заставляет его задыхаться. Запах дешевого одеколона и сигарет. Все они пахнут одинаково. Это сокрушает его, их вес, когда они стонут, вдавливаясь в него. Все они пахнут абсолютно одинаково. «Отвали от меня!» Умоляет он, паника охватывает его. Не спорь. Не спорь. Но это только усугубляет ситуацию. Его горло сжимается, и он не может дышать. Он не может дышать. «Пожалуйста!» На шее у него петля, он висит над пропастью. Он не может дышать. Он задыхается. Он всегда задыхается. Руки. Миллионы из них. Ползают по его коже. Ощущаются. Прикасаются. Вторгаются. Он хочет сбросить их, он пытается. Но он на холодном, холодном полу. Придавленный невидимой тяжестью. Беспомощный. Одинокий. Испуганный. Глубоко внутри него формируется беззвучный крик. Годы обучения молчанию. Быть невидимым. Доводить себя до ощущения молчаливой пытки. Дино хотел, чтобы он был невидимым. Вот только Дино сам же всегда и выставлял его напоказ. Приз, который нужно выиграть. Приз, который он выиграл. Так что, возможно, дело было не столько в том, чтобы быть невидимым, сколько в том, чтобы быть совершенным. Его идеальная фарфоровая кукла. Эш проснулся. Но это не останавливает кошмар. Никогда. Его глаза теперь открыты, и он больше не тонет в шелковых простынях. Жесткое одеяло под потными ладонями вернуло его на землю. Но от осознания того, что это был только сон, больной кошмар, не становится легче. Его сердце бьется слишком быстро, а воздух вокруг слишком разрежен. Он умирает. Медленно. Тихо. Одиноко. Может быть, умереть было бы легче. Он сбрасывает одеяло на пол, его вес почти удушающий и распахивает дверь из спальни, стараясь не шуметь. Быстро добирается до ванной по коридору. Включает свет. Он едва успевает дойти до туалета, как извергает содержимое желудка в унитаз. На самом деле ничего, кроме желчи, он ничего не ел с того бургера, который госпожа сотрудница службы опеки дала ему (сколько? два?) дня назад. Он сильно кашляет. Поднявшись на трясущиеся ноги, смотрит на себя в зеркало. Он еще не может собраться с мыслями. Отражение нечеткое. Он изо всех сил пытается открыть кран, опуская лицо вниз и брызгая на себя водой. Холод позволяет мыслить немного яснее. Он все еще потрясен. Ощущение тела на нем, сдавливающего его, все еще было слишком реальным. Он не вытирает лицо, позволяя прохладному воздуху касаться кожи, и смотрит в свои нефритовые глаза. Он выглядит… ну, он выглядит так, словно на него нагадила собака. Он потеет. Его колотит. Он полностью морально истощен до предела, но все же, бодрствует. Его волосы взлохмачены, надо полагать, этим он обязан пальцам, пробегающим по ним в данный момент. Но, несмотря на все это.. Он смотрит на себя. Его подбородок. Его идеальная точеная линия подбородка. Его губы идеальной формы. Его нос, его уши, даже его волосы. Идеально золотые. И его глаза. Его глаза, которые просто должны были быть идеального оттенка зеленого. Идеально подходит для Дино. Как будто какой-то бог подшутил над ним. Дал ему преимущества, за которые любой другой бы убил. И все же он ненавидит это. Ненавидит свое лицо. Свое тело. Ненавидит, что его внешность — единственное, что позволяло оставаться живым все эти годы. Вот только он не может не задаться вопросом, какой была бы его жизнь, если бы он был уродлив. Может быть, тренер пошел бы за каким-нибудь другим ребенком, — на этом он останавливает эту мысль. Ненавидит себя за то, что думает об альтернативах. За то, как сильно он хочет, чтобы извращенец изнасиловал кого-то другого в тот день. «Я ненавижу тебя», — шепчет он отражению. Он не уверен, кого, по его мнению, должна достигнуть эта мысль. Что изменит произнесение этого вслух. Может быть, он верит, что его отражение откликнется и расскажет ему все то, что он уже знает. Ты сломан. Бесполезен. Ничего, просто кукла. Предназначен для использования, злоупотребления, а затем выбрасывания, как только потеряешь свой блеск. Как скоро люди, наконец, заметят, что ты был скучным все это время? Он качает головой, потом щипает себя. Ты не ненавидишь себя. Ты просто жалеешь себя. Ты глупый кусок- Эш рвет на себе волосы, пытаясь отбросить ощущение руки Дино прочь. Он соскальзывает на пол. Запах дешевого одеколона и сигарет ударяет ему в ноздри. Единственным признаком того, что слезы смешиваются с не вытертой водой на лице, является затуманивание глаз. Он не хочет этого. Он не хочет ничего из этого. Никогда ничего из этого не хотел. Он закрывает глаза, но видит только их лица. Он пытается избавиться от видений, прижимая ладони к векам, но они все еще там. Все еще дышат ему в затылок. Он не уверен, как долго лежит тут, надеясь, что все это просто пройдет. Дверь заперта; и он немного поспит.