It's All Just Temporary

Пятница отстой. Не в том смысле, что он слишком драматичный придурок (возможно, немного). Но он точно может сказать, что пятница не была хорошим днем. Макс усаживает его напротив, как только он ступает на лестницу. Он пробыл здесь всего две недели или сколько там уже прошло, и до Макса наконец начало доходить. Это оно? То, что, как он был уверен все это время, должно было случиться? «Насчет того дня», — начинает Макс. Сначала это смущает его. Но он рад, что ему удается остаться в одежде. Я — идиот. Я знаю, что он не собирается этого делать. Почему твои мысли постоянно возвращаются к этому? Эш обрывает себя. Того дня. Он говорит о Марвине? Когда еще я накосячил? Он не может не переживать. В то время, как почти болезненно впивается руками в прохладную поверхность кухонного стола. «Прости меня». Слова слишком долго доходят до него. Он уже не совсем уверен, что не сам их сказал. Хм? Эш смотрит ему в глаза. О чем он..? «Что? — Эш едва может прошептать, — Почему ты извиняешься передо мной?» Макс чешет руку. «Давно было пора, но… — вздыхает он, — тогда на лестнице. Ты ясно сказал мне не трогать тебя, а я сгоряча проигнорировал. Я понимаю, что это, вероятно, одна из причин того, что все обострилось до такой степени, и я… я хочу сказать, что сожалею об этом». Сожалеешь? Никто никогда не извинялся за такую глупость. «Это не имеет большого значения». Он собирается встать. Макс протягивает ему руку, чтобы он остался. «Нет, имеет, —настаивает он, — Очевидно, что ты сталкивался с некоторыми не очень хорошими людьми в своей жизни, и было неуместно для меня, поступать так». Не очень хорошими? Нет, это был ад. Вот что это было. Называть это как-то иначе было бы чистой иронией. «Что? Ты думаешь, что я просто беспомощная жертва». Что он говорит..? «Это не то, что я…» «Нет. Я не какое-то долбаное благотворительное дело для вас». Стоп. Стоп. Почему я это делаю? Стоп. «Я не мой брат. И я не... я не идеален». Тем не менее, он соглашается и ненавидит себя за это, он устал от того, что его считают просто бесполезным куском дерьма. Но это... это так... действительно так, несмотря ни на что... Он никчемный. Это то, кем он всегда был. Они не лгут. Он хочет, чтобы они лгали. Но его это так… так бесит. Бесит, потому что они не могут знать. Никто не может. Он блокирует свои мысли. Почему они не могут знать? Он не… Идиот. Перестань все время так остро реагировать. «Черт, я… извини… извини меня». Боль от сжимания висков — единственное, что удерживает его в здравом уме. «Это не твоя вина, приятель, — теплый голос успокаивает, — иногда я говорю, не подумав». Идиот. Такой чертовски беспомощный. Макс был прав. Дино был прав. Его отец был прав. Все они - не один и тот же человек. Эш просто хочет кричать. Скажи ему. И разрушить их прекрасную маленькую жизнь? Без вариантов. «Могу я…?» Он не заканчивает фразу, но Макс, похоже, понял, о чем он просит. Эша отпускают, и он только начинает подниматься по лестнице, как его тело бросается бегом вверх. Как будто он спиной почувствовал, что за ним гонятся. Будто Марвин сейчас выскочит из ниоткуда. Остаток вечера он проводит с подушкой, прижатой к лицу. И урчанием в животе. Так что да, пятница отстой. Такой отстой, как большая старая задница. Он прячется в своей комнате, до смерти смущенный общением с Максом накануне. Чрезмерно беспокоясь о Марвине. Скучая по Грейс. Так что к тому времени, когда наступает суббота, его тревога зашкаливает. Он просто рад, что не столкнулся со старшим мужчиной, когда выходил с Джессикой из дома. Он проснулся в пять и не показывался из своей комнаты до полудня. Одежду тоже не переодевал. Пришло время для следующего сеанса у мозгоправа. Он не особо рад этому, но, по крайней мере, пока сможет избегать «конкретного человека» еще час или около того. Он подскакивает со своего места спустя менее, чем пять минут после начала сеанса. «Разве ты не должна задать мне несколько глупых вопросов прямо сейчас?» Она поднимает брови, глядя на него. И впервые он замечает, что она в очках. Может, у нее были линзы в прошлый раз? «Ну, — начинает она, и это первое, что она сказала за весь день, — в прошлый раз ты выразил свое недовольство моим «допросом». Поэтому я подумала, что на этот раз позволю тебе начать разговор». Он игнорирует чувство, которое приходит вместе с этим. Приходит с признанием, что она слушала его. Особенно, когда он был таким мудаком. Он закатывает глаза: «Как весело». Кажется, она восприняла это как разрешение снова начать допрос. «Как у тебя сегодня дела?» Эш скрещивает руки и смотрит на нее с вызовом. «Десять из десяти». Она наклоняется немного вперед. «Почему это?» «Почему что? Почему в моей жизни полный бардак? Почему я здесь? Почему я кусок дерьма? Помеха обществу?» Она поднимает брови, позволяя ему продолжить. «Ты действительно не великий терапевт, не так ли?» «Ну, я думаю, это зависит от тебя». Эш стонет. «Можешь прекратить эту философскую чушь?» «Я просто пытаюсь узнать о тебе больше». «Ага, а можешь ты сделать это не таким раздражающим образом?» Эш бросает взгляд на время. Не прошло и десяти минут. «…я стараюсь изо всех сил, чтобы сделать именно это. Но я не узнаю, что тебя раздражает, если ты не расскажешь о себе». «И зачем мне это?» — спрашивает он. «Потому что в этом смысл терапии, не так ли? «Рассказать о себе». Эш закатывает глаза: «Так что..?» «Итак… почему ты не хочешь говорить о себе?» Он усмехается: «Потому что я не вижу в этом смысла». «Смысл в том, чтобы стать лучше». «Да, я понимаю, — смеется он, — но разговор о себе, как о каком-то неправильно понятом «плохом мальчике», поможет?» Она склоняет голову набок: «Может быть». Эш вздыхает, наклоняется и потирает глаза большим и указательным пальцами. Бормочет себе под нос: «Это самая глупая вещь, которую я когда-либо делал». Он говорит это достаточно громко, чтобы она могла слышать. Это не нарочно, но он рад, что она не комментирует это иначе. Через мгновение он снова садится. Смотрит ей прямо в глаза. Кивает головой в ее сторону. «Почему ты стала мозгоправом?» Это застает ее врасплох. «Я э-э…, — она прочищает горло, — я стала терапевтом, потому что хотела помогать людям». Эш мычит, щурится на таблички на стене. В ее комнате полная неразбериха. «Какой ты терапевт? — спрашивает он, указывая на них, — Только общая практика? Или есть какая-то специализация?» Она поднимает брови, удивленная искренним вопросом. «Со временем я стала заниматься общими вопросами с клиентами, — объясняет она, — но изначально я специализировалась на сексуальных домогательствах и изнасилованиях». Его живот астрономически сжимается. Джессика знала? Был ли это ее способ передать меня следующему человеку? Доставляю ли я слишком много хлопот? Она знает. Ей просто все равно. Это не… Из горла вырывается смешок. Ему даже не стыдно за это. Его закладывали достаточно раз, чтобы найти в этом что-то иное, кроме веселья. «Это шутка? — смеется он, — потому что это действительно все меняет». Она ничего не говорит секунду или две. «Я не… — она останавливается, оглядывается, сбитая с толку его реакцией, пока кусочки головоломки в том, что она услышала, не встают на свои места, и она смотрит на него с беспокойством, — так этот человек…?» Глаза Эша заметно расширяются, прерывая ее прежде, чем она успевает продолжить свой ход мыслей, сосознав, что он только что имел в виду. «…Нет». Итак, Джессика не… «Эш, тебе не обязательно…» «Я сказал «нет», хорошо? — произносит он чуть громче, — Я не какая-то… какая-то чертова… шлюха». «Это не то, что я говорила». «Так ты хочешь сказать, что Джессика не знала? Что все это было просто большим совпадением? — его грудь сжимается почти до боли, — Я… я не… я не делаю этого…» Он понимает, что опять стоит сейчас, когда он..? «Эш…» «Стоп», — прерывает он. Просто дыши. «Марвин не… он ничего мне не сделал, ясно?» «Я никогда этого не говорила». «…Да, он ничего не сделал! — утверждает Эш, — Он… он…» Его охватывает легкое головокружение, заставляя снова сесть на свое место. Он трет свою голову так сильно, как только может. Просто уходи. Просто уходи. «Придурок… Извиняюсь». Он вжимается ногтями в кожу лба. Ее голос звучит мягче, чем прежде. «Не о чем извиняться». Но есть. И всегда было. «Хочешь стакан воды?» Из-за его головокружительного хода мыслей ему требуется больше времени, чем следовало бы, чтобы понять, что она задала ему вопрос. Он качает головой в ее сторону. «Нет, я в порядке». Она все равно протягивает ему стакан. «Ты, вероятно, обезвожен, — говорит она, садясь рядом с ним, — Ты достаточно пьешь?» Эш не смотрит на нее, пожимает плечами. «Или достаточно ешь, если уж на то пошло?» Эш стискивает зубы: «Ты можешь прекратить?» «Прекратить что?» «Вести себя так, будто тебе не плевать?» Она даже не колеблется: «Но мне не плевать». Он слишком устал, чтобы спорить с ней об этом. Поэтому берет стакан из ее рук и пьет. «Знаешь, Эш, — говорит она, когда стакан наполовину пуст, — я хочу тебе кое-что дать, подожди минутку». Она встает с того места, где сидела рядом с ним, и уходит куда-то вне его поля зрения. (Не то чтобы он много что мог видеть, когда его челка свисала на лицо). Все, что он знал, это то, что она все еще была в комнате, так как слышал шорох ящика. Она возвращается через секунду и сует ему в руки небольшой листок бумаги. Типа одной из тех маленьких визитных карточек. «Что это?» — спрашивает он, глядя на написанный на ней номер телефона. Вместе со временем, когда этот сервис, какие бы услуги там ни оказывали, работает. «Обычно я даю это своим клиентам позже». Она снова садится: «Я знаю, ты сказал, что ничего не произошло, но я хочу, чтобы ты все равно посетил это место». Что это? Переворачивая визитку, его сердце сжимается и стучит в груди. Сжимая его легкие. То небольшое количество воздуха, которым он мог дышать раньше, кажется почти изобилием по сравнению с этим. «Ж.С.Н. Групповые занятия каждый вторник и пятницу». «Это для переживших сексуальное насилие…» Это не вопрос. Но он все равно это произносит. «Так и есть». Он всегда ненавидел это слово. Пережившие. Что ему оставалось делать, кроме как пережить? Дино никогда не давал ему умереть. «Я не такой, как они», — шепчет он. Она наклоняет голову: «В каком смысле?» «То, что с ними случилось, было… было ужасно, —задыхается он, — А я… я хотел этого». «Ты этого хотел?» «Нет. Но я... я им говорил... и они давали мне деньги, — шепчет он, язык толстый и тяжелый в задней части горла, — Я никогда не говорил им «нет». «Но ты когда-нибудь говорил «да»? Эш качает головой, собираясь встать: «Я был… проституткой, конечно, я говорил «да». Может быть, я не говорил этого вслух, но я заставлял их… я заставлял их хотеть меня… и безропотно забирал их деньги». «Это была не твоя вина». Боже, он хочет верить ей. Но знает свое место в аду. «Скажи это чертовой стриптизерше на улице, она ничем не отличается». Просто оставь меня в покое. Это того не стоит. «Я все еще хочу, чтобы ты пошел туда». «…черта с два». «Эш». Она стоит перед ним и смотрит ему прямо в глаза. И в этот момент она думает, что он собирается ее слушать. «Даже если ты никогда не пойдешь… — говорит она ему, — я хочу, чтобы ты… я хочу, чтобы ты подумал об этом, хорошо?» Она думает, что справилась. Но его глаза стали стальными, а брови сдвинуты. Это ожидаемо конечно. Но ей все равно больно. Эш стискивает зубы и пробивается мимо нее. Врезаясь своим плечом в ее. Впиваясь в дверную ручку мертвой хваткой. Распахивая дверь. Он так сильно сжимал в кулаке этот клочок бумаги, что при других обстоятельствах испугался бы, что прольется кровь. Но это не другое обстоятельство. И ему надоело это дерьмо. Он ничего не говорит Джессике, когда уходит. Но видит взгляд, который она бросает на него, взгляд, который она бросает на доктора Уолш за его спиной. Он сидит в машине позже. Его сердце хаотично бьется о ребра. Джессика запрыгивает через минуту, крутя ключи со слишком громким звоном, когда различные предметы, свисающие с цепочки для ключей, ударяются друг о друга. С запуском двигателя Эш чувствует, как его дыхание учащается всего на секунду. Он ощущает это чувство, сильное сжатие в середине живота. Он знает, что сделал что-то ужасно неправильное. Он знает, что облажался… Но знание этого не облегчает тяжесть. Поэтому он просто впивается пальцами в бок и хочет, чтобы это прошло. Он ушел почти на пятнадцать минут раньше, чем должен был. Он знает это только потому, что проверил часы в машине. Он знает, что Джессика хочет расспросить его. Но бросает на нее умоляющий взгляд, как только она открывает рот. Просто оставь это. По крайней мере на данный момент. Она не спрашивает ни слова. Но какая-то его часть хотела бы, чтобы она это сделала.