It's All Just Temporary

Эш дрейфовал. Подсознательно он знал, что находится где-то между жизнью и смертью. Костлявые руки тянутся к нему, чтобы нежно коснуться его щеки. Он знает, что должен открыть глаза, чтобы проснуться, но они были как будто склеены… как будто он вообще забыл, как их открывать. Вставай. Он слышит это так ясно, но невербально. Почти эфирно. Этот голос — в его голове. Он не хочет просыпаться… или хочет? Он не может точно вспомнить. Но его глаза налиты тяжестью, и как бы он ни старался сосредоточиться на своих веках, кажется, что они не двигаются с места. Слышен звуковой сигнал. С разных направлений вокруг него. Пустота издевается над ним, издевается над его неудачей. Просыпайся. Теперь он может ощутить напряжение. Прямо у основания век, и каким-то образом после всей этой борьбы он открывает их. Они покрыты коркой в уголках, из-за чего верхние и нижние ресницы слиплись. Он поднимает руку, чтобы стереть ее, но рука просто лежит и не слушается его секунду или две. Тяжесть. Он так устал, что это единственное слово, которое приходит ему на ум. Его руки слегка дрожат. Слабые. Он знает, почему он здесь, но старается не думать об этом. Он не знает точных деталей. Все нечетко, и от сосредоточения на этом у него начинает болеть голова еще сильнее, чем раньше. Он пытался покончить с собой, и ему это не удалось. Но каким образом он потерпел неудачу? Кто бы сделал все возможное, чтобы спасти кого-то вроде Эша? Зачем? Почему? Дино, должно быть, пришел домой пораньше. Видел ли он оставленные улики? Пленки с видеозаписями, разбросанные вокруг него? Или полицейские заполучили их первыми? Или они проигнорировали это? Они вообще приезжали? Увидит их ли Дино, когда вернется домой? Что он будет делать, если найдет их? Дом. Эта мысль посылает мурашки по его спине. Дино действительно собирается вернуть его туда? Конечно, собирается. Эш выругался. Он вернется туда. Он вернется в ад. И вдруг он плачет. Огромные слезы катятся по его щекам. Уродливо и сопливо. Почему он не может просто умереть? Почему он должен оставаться здесь? Это какое-то наказание? Что-то, за что он должен был выплатить компенсацию? Карма? Ну, что бы это ни было, Эш был просто… так зол. С него хватит. Это так жалко и ничтожно. Все, что он может сделать, только плакать об этом, как ребенок. Глупый уродливый ребенок, закатывающий истерику. Из-за чего? Что он слишком жалок, чтобы просто смириться с этим? Смириться с этим и двигаться дальше? Сколько лет прошло? Восемь? И он до сих пор мечтает об этом каждую ночь, что это будет не так уж плохо, не могло быть. Он заставляет себя думать об этом, размышлять над каждой мелочью, а зачем? Чтобы доказать, что это больно? Даже когда нет никаких постоянных физических доказательств того, что это когда-либо происходило? Эш эгоистичен, он пытается уйти, не заплатив свой долг. Но Боже, о Боже, он хочет уйти. Заснуть навечно и не ходить по яичной скорлупе, не задумываться, как долго он сможет прожить без того, чтобы кто-то не залез к нему постель. Боже, он хочет умереть. Но он не умер. Насколько это смешно? Такая жестокая ирония. … Стук в дверь предупреждает его, что кто-то пришел. Он отворачивается, вытирая и без того сухие покрытые коркой щеки. Ругаясь на отсутствие зеркала или чего-то в этом роде. Наверное, он выглядит как дерьмо. Понимая, что пытаться поправить свою внешность бесполезно, он оглядывается на дверь. Выдавливая улыбку на губах. Он слегка колеблется под взглядом медсестры. Она знает. Почему бы и нет? Подросток в депрессии принял слишком много таблеток. Она, вероятно, думает, что он наркоман, но знает ли она, что это было сделано специально? Знает ли она, что он хотел умереть? Это заставляет его чувствовать себя плохо, вызывает легкую дрожь. И он ждет, скажет ли она это вслух, потому что он представляет, что она думает об этом. Какой глупый ребенок, глупый богатый белый мальчик, если говорить предельно ясно. О чем, черт возьми, он должен грустить? Занимает постель здесь, когда есть тысячи других, которым это нужнее. Мы должны были просто оставить его умирать. Эш не заслуживает жизни. Но он не заслужил и смерти. Он просто застрял между ними. Что означало вечно жить в каком-то чистилище. Он слишком внезапно понимает, что медсестра разговаривает с ним. «П…простите, не могли бы вы повторить?» «Конечно…» — говорит она, глядя на него. Жалость. Он чует ее отсюда. «Итак, Аслан, из-за характера твоей госпитализации нам обязательно надо задать тебе несколько вопросов, прежде чем отпустить». Это глупо, не может не подумать Эш. Какое им дело? Они должны понимать, насколько легко он умеет лгать. С другой стороны, Эш почти хочет сказать правду. Чтоб его упекли в какую-нибудь психиатрическую больницу на несколько недель, чтобы укрыться от Дино. Но он этого не сделает, потому что, после того, как он вернется, будет в десять раз хуже. Может быть, Дино и привез его в больницу, чтобы самому потом убить Эша, когда мальчик, наконец, выйдет. Это не имеет значения. Эш окажется мертвым независимо от того, сделает ли это сам Дино или нет. И это к лучшему. Медсестра задает ему все основные вопросы. «Ты обычно употребляешь наркотики?» Нет, это был мой первый раз, и я случайно принял слишком много. «Какой наркотик ты принял?» Банановая рыба. «Ты склонен к самоубийству?» Нет, это был несчастный случай. «Ты уверен?» …Да. Эш вдруг задается вопросом, как бы она отреагировала, если бы он сказал, что склонен. Эта мысль заставляет его почти смеяться. Что, если он ей все расскажет? Будет ли ей противно? Будет ли она ужасе? Слова всегда вертятся у него на языке, когда кто-то спрашивает его о чем-то подобном. (Не то, чтобы это случалось часто). У тебя все нормально? Нет, последние полчаса я смотрел в это окно, гадая, достаточно ли тут высоко, чтобы падение могло меня убить. Как прошел твой день? Дерьмово, как всегда. Ой, а что случилось? — Я все еще жив. Вот что случилось. Что насчет тебя? Ты хорошо провел выходные? У меня не было возможности встать с кровати, и я не знаю, то ли это потому, что я был в депрессии, то ли потому, что со мной в постели кто-то был, и поэтому я был слишком напуган, чтобы задаваться этим вопросом. Так что это ты мне скажи. Он обрывает свои умозаключения, когда еще один медбрат входит в маленькую палату, щелкая своей ручкой. «Аслан, верно?» — спрашивает он. Снова проверяя у себя на планшете, вероятно, сопоставляя его имя с номером палаты. Эш кивает, слишком уставший, чтобы поправлять его. Отбросив мысли о том времени, когда он еще не был Эшем. «У тебя посетители, — говорит он, — Хочешь увидеть их? Или ты предпочитаешь отдохнуть?» И тогда чистый ужас наполняет Эша. Если это Дино. (Конечно это он. Должен быть он). Он войдет и вытащит Эша за руку. Он затолкает его в машину, крича о пропущенных «встречах» Эша. Всех деньгах, которых он стоит. Насколько он является обузой. И всем будет наплевать. Потому что Дино богат, а Эш просто жалкий кусок дерьма. Эш откидывает голову назад, глядя в потолок затуманенными глазами. Все размыто? Что вообще случилось с его очками? Ах. Вот что. Он выбросил их. Эш вздыхает, смаргивая слезы. Он хочет сказать нет. Попросить еще несколько часов отдыха. Но он этого не сделает. «Он может войти». Он предполагает, что медбрат кивает. Ему неинтересно смотреть. Шаги. Потом тишина. Проходит несколько минут, прежде чем он слышит, как входит Дино. Прерывая гул больничной аппаратуры. Эш продолжает смотреть в потолок. Один, другой шаг. Это как-то нерешительно. Почему Дино колебался? Эш слегка поднимает голову. Видит фиолетовое пятно. Почему…? «Шортер…?» Он подходит ближе, поднимает руку и… … Быстро. Резко. Болезненно. «Дерьмо…» Последующая тишина оглушает. Эш медленно поднимает голову. Осознавая покалывание в левой щеке. Он слышит скрип стула рядом с собой. Видит как Шортер, согнувшись пополам, обхватил голову руками. Челка, закрывает его лицо. И Эш может думать только о том, что он это заслужил. Эгоист. Эгоист, потому что думал о себе прежде, чем о своем друге. Шортер этого не заслуживает. Не заслуживает Эша. Эшу просто нужно что-то сказать… что-нибудь, чтобы спасти единственное, что у него осталось. «Шортер, я…» «Прекрати», — прерывает мальчик, и в его голосе чувствуется больше боли и тяжести, чем Эш когда-либо слышал. И вдруг Эш видит слезы, падающие на пол. Образующие мокрые пятна у ног своего друга. И это его вина. Эш почти сразу же наполняется огромным чувством вины. Я сделал это. Это моя вина. Я позволил этому зайти так далеко. Я позволил себе привязаться. Его горло сжимается. Сглатывая уколы стыда. «Все нормально, — пытается он отмахнуться, слезы и смешок обжигают его, — Я это заслужил…» «Ты… ты, долбаный идиот…» — кричит Шортер, и стул снова скрипит. Солнцезащитные очки Шортера отсутствуют, и Эш жалеет об этом. Тогда ему не пришлось бы видеть боль в глазах своего друга. «Я просто, блядь, влепил тебе пощечину, как придурок, и теперь ты собираешься сказать мне, что заслужил это? Эш! Я не могу… ты так много значишь… для меня… для людей, ожидающих за этой дверью… Мы заботимся о тебе… почему ты просто не видишь этого?! Почему бы тебе хоть один гребаный раз не перестать думать только о себе?! Я только…» Слова обрываются. Шортер смотрит на него на мгновение дольше. Эш не знает, что сказать. Эш сделал что-то не так, он знает, что сделал, но не знает что. Все эти годы извинений, снова, и снова, и снова. Он не знает, что еще он должен сказать, чтобы все исправить. «…Прости» — шепчет он. Но Шортер уже вышел из палаты. Все, что Эш может делать, это смотреть на открытую дверь. Он притворяется спящим, когда входит медсестра. Он устал, но его глаза не закрываются. … Шортеру нечем дышать. Ему не должно быть это позволено. Хотя его легкие продолжают расширяться и сжиматься. Стена туалетной кабинки под его спиной никак не смягчает ощущение, что это всего лишь какой-то большой комедийный сериал, будто он просто какой-то персонаж на экране. Будто он наблюдает, как кто-то другой проживает его жизнь за него. Его руки трясутся. Он не знает, чувствует ли он их. Он больше не плачет, просто дышит… так неглубоко всхлипывает. Хочется кричать во все горло. Чтобы доказать, что на самом деле он просто не совершил самый эгоистичный и ужасный поступок, который только мог совершить. Со своим лучшим другом. С одним из трех человек, которых он может с уверенностью сказать, что любит. И он просто пошел и злоупотребил этой любовью. Потому что — что? Он злится, что Эш этого не понимает? Что этот замечательный человек не понимает, как сильно все заботятся о нем? Насколько они все просто хотят, чтобы он был счастлив? Шортер ничего не может сделать, кроме как всхлипывать, зарываясь пальцами в волосы. Он все испортил. По-крупному.