Между жизнью и смертью

День 12.

      Вжух! Лёгким движением руки я срезал тонкую кору с палки, внимательно следя за крохотной древесной стружкой, которая сразу же полетела вниз, прямо мне под ноги. Вжух-вжух-вжух! С каждым новым срезом стружек становилось всё больше, а палка — всё острее. Я не знал, зачем мне копьё, но планомерное хождение лезвия топора по дереву меня расслабляло. Почему я так напряжён? Нужно отдать должное Томасу, ведь именно он вчера открыл во мне новый фетиш, а заодно и взбудоражил фантазию, которая донимала меня добрую часть ночи. Перед глазами до сих пор мокрые складки ткани, просвечивающие стройное тело… Ей-богу, я так в подростковом возрасте секса не хотел, как сейчас! Вроде как, всё просто: пофлиртовал, намекнул, добавил немного прелюдий и вот, он — твой! Но в эту стандартную рабочую схему Томас почему-то не вписывался, сколько бы я ни пытался, сколько ни намекал, он оставался недоступным, и я не понимал почему! Интерес-то был явно взаимен, я привлекал Томаса также, как и он меня. Ладно, Бог с ним, с сексом, я до банального поцеловать его не мог! Постоянно что-то мешало, сбивало или останавливало, а это, в свою очередь, раздражало меня, ведь раньше я никогда не испытывал трудности с подобным. Все сами подставлялись под поцелуи, ластились и пытались затащить в постель, а Томас… Томас жил под девизом «Я буду играть с тобой в недотрогу и при этом раздевать взглядом, чтобы ты хотел меня всё больше и больше». Логика? Её нет! — Чем занят? — Объект моих мыслей каким-то неведомым образом материализовался передо мной, заинтересованно смотря на гору стружек на земле. — О, теперь у нас есть много трута! — Его голос был слишком жизнерадостным, что тоже неимоверно злило. — Ага. — Только и смог выдать я, не желая срываться на Томасе. Всё-таки он был не виноват в том, что нашёл моё слабое место. Хотя, кого я обманываю? Платье-то он надел! Значит он и виноват. Да. Именно так. — Прикинь, что сейчас произошло. Иду я такой отлить, становлюсь около какого-то дерева, ничего не предвещает беды, как вдруг сверху кричит какая-то птица. Я аж случайно джинсы обмочил, насколько громко она заорала! — Что-то это мне напоминает. — Усмехнулся я, вспомнив случай со змеёй. Тогда я тоже обмочился, только умолчал об этом при Томасе. Не позориться же перед ним, верно? Хватило того, что я член не заправил в штаны, когда выбежал из леса. — Короче, там какая-то драка птичья началась. Предлагаю украсть яйца из гнезда, пока мамка занята. Дупло недалеко отсюда. — Легко сказал он, будто это обыденные вещи. — То есть как Черепашку в суп превратить, так я убийца и живодёр, а как гнездо птичье разорить, так Дамиано помоги? — Я воткнул палку, которую всё это время держал в руках и затачивал, в землю, убрав нож в карман. — У нас патовая ситуация, так что придётся пренебречь моральными принципами. — Томас мельком взглянул на свой палец, который некогда укусила Черепашка, ковыряясь в почти затянувшейся ранке. — Еды осталось на два дня, а я не могу без еды, ты знаешь. От яичницы я бы не отказался. — Он облизнулся, предвкушающе потерев ладони. — Если бы кое-то не сожрал все сухпайки, то у нас бы спокойно хватило еды на целый месяц. — Пробурчал под нос я, подкинув дров в костёр, чтобы он не потух. Всё-таки вечерело. — Что? — Томас закинул галет себе в рот, пережёвывая его. — Веди, говорю, к дуплу, будем делать тебе яичницу. — Заострив внимание на крошках, оставшихся на губах и усах Томаса, я вздохнул. Не могу на него злиться, слишком милый.       Томас радостно подпрыгнул, хлопнул в ладоши и побежал вперёд, позвав за собой жестом руки. Я снова согласился на его авантюру… Удивительно, куда бы он меня не отвёл, мы везде находили приключения. Вот бы однажды он отвёл меня туда, где никогда не бывает безнадёжно, в место, где мы сможем взлететь до небес и создать новый мир — мир, где никто не сможет пострадать. «В любви возможно всё!» — неожиданно пришло в голову, отчего сразу захотелось взять карандаш и записать строчки на бумаге. — Встретимся в месте, которое никогда не закрывается. Встретимся там, где никогда не бывает безнадёжно. Томас, ты готов? — Пропел я, смотря на напарника в ожидании реакции. — Ты мне уже серенады поешь, как кот во время весны? — Он улыбнулся, стоило обнять его и прошептать на ухо ещё раз: «Томас, ты готов?» — Просто ты меня вдохновляешь. — Воспользовавшись моментом, я поцеловал его в щёку, сделав это ненавязчиво и к месту, как любит Томас. — Я впервые за долгое время вдохновлён. Жаль, записать строчки негде. — В инструкции по выживанию есть поля для заметок, там же где-то запрятан карандаш. — Он смущённо потупил взгляд, улыбаясь с каждой секундной всё шире и шире. — Попробуй там записать что-нибудь. — Неспроста ты моя муза! — Не то чтобы я не догадывался о существовании этих полей для заметок, я ещё при первом прочтении инструкции заприметил их, просто хотелось сделать Томасу комплимент. И, судя по довольному лицу, мне удалось это. — Где там твоё дупло? — Дупло? — Он неловко почесал затылок, видимо, до сих пор не отойдя от поцелуя. — А, да, вот оно, мы пришли. Подсадишь меня, чтобы я достал яйца? — Запросто! — Фраза так легко сорвалась с языка, чего, к сожалению, не скажешь о предстоящих трудностях. Только вдумайтесь, мне необходимо поднять целых восемьдесят килограмм живого веса! Нет, я, конечно, сильный, но от одной лишь мысли у меня уже тянуло в пояснице. В прошлый раз, когда я катал Томаса на себе и выступал в роли лошадки, я чуть не упал, стоило подхватить его за бёдра. За эти упругие бёдра… Бёдра, которые хорошо было бы крепко сжать во время жаркого, страстного… Не о том я думаю, не о том. — Как тебя подсадить? — Наверное, я сяду к тебе на плечи, а ты поднимешь меня. — Он задумчиво поднял взгляд, взявшись за подбородок. — Сможешь провернуть это?       Я кивнул и просунул голову между ног Томаса, намереваясь посадить его на плечи. Кажется, съеденные им галеты давали о себе знать. Состроив героическое выражение лица, будто я поднимаю пушинку и мне совершенно не трудно это делать, я посмотрел снизу-вверх на Томаса, успокаивая себя тем, что вид у меня шикарный. Обтягивающие фигуру кофточки ему идут. Дождавшись заветного «Всё!», я осторожно спустил парня на землю, пообещав больше никогда его не поднимать, но, увидев сияющие глаза, я забрал слова обратно. Вернувшись в лагерь, мы внезапно осознали, что сделать яичницу у нас не выйдет, поэтому было решено сварить яйца. Они были небольшими, с чёрными пятнышками и чем-то напоминали перепелиные. Я шустро достал жестяной черпак, налил в него пресную воду и поставил на огонь, вспоминая вкус варёных яиц. Прошло всего двенадцать дней, а я уже забыл вкус нормальной пищи. Что я вообще помню из прошлой жизни? Странно, но я не смог выудить из памяти ничего существенного, лишь какие-то обрывки — столь незначительные, как и моё существование здесь. Куда подевалось прошлое? — Дамиа, прости, если это личное, но… — Томас присел рядом на бревно, заинтересованно проскользив взглядом по моим рукам, — Пока еда готовится, можешь рассказать, откуда у тебя столько татуировок? Я уже раз десять со счёта сбился. А ещё мне очень любопытно, что они значат. — Оу, конечно. — Не знаю как, но этот вопрос вмиг прогнал мою хандру. Взглянув на себя и сняв футболку, я постарался не мять её, чтобы не нервировать Томаса и не портить его любимый принт с «Led Zeppelin». — Моей первой татуировкой были вот эти крылья. — Я приспустил штаны, чтобы показать их. — Мама была в бешенстве от того, что сразу после восемнадцатилетия я пошёл набивать тату. Но, как видишь, запретить сделать его она не смогла, сдержала обещание, что после совершеннолетия я могу делать всё, что вздумается. — По коже прошёлся холодок — я не понимал, почему воспоминания о татуировках — единственное, что я отчётливо помнил о прошлом — приносили мне столько боли. Складывалось впечатление, будто я забыл что-то важное о своей жизни, и теперь тосковал по этому. — Красивые. — Томас подался вперёд, чтобы рассмотреть рисунок ближе. — Хочу перекрыть. — Скривил губы. — Не стоит, иначе ты потеряешь всё, что связано с татуировкой. — Он едва ощутимо прикоснулся к краюшку крыла, шёпотом читая надпись. В сердце кольнуло от знакомых ощущений. Я никому не позволял дотрагиваться до своего первого тату, но в этом правиле всегда было одно исключение, и я забыл, кто им был. К горлу подступил ком, который я упрямо сглотнул, пытаясь избежать ненужных чувств. — А какая у тебя первая тату? — Перевёл стрелки я, чтобы успокоиться. — У меня? Хах, — Томас весело ухмыльнулся, — Да так, ничего особенного, череп в огне, набитый на плече. — Он задрал рукав кофточки и обнажил руку. — Сделал эту татуировку только потому, что она отображала мой бунтарский характер в юношеские годы. В то время я хотел стать рок-звездой, подражать своим кумирам, но карьера что-то не задалась, не смог найти людей, с которыми было бы не страшно покорить мир. Поэтому детские мечты стать известным гитаристом так и остались мечтами. — Ты говорил, что выступаешь. — Смутился я. — Выступаю, но сольно, чаще всего для знакомых в баре «Пьяная вишня». Там же подрабатываю барменом, чтобы не жить на улице. — Его уголки губ грустно опустились, придавая лицу ещё большее уныние. — Я играю на гитаре для души и, сам того не осознавая, до сих пор теплю надежды на то, что однажды мои знания о музыке пригодятся. Правда, кому и для чего — пока не придумал. — Хотел бы я услышать, как ты играешь на гитаре, ты наверняка безумно талантлив. — Я боднул его плечом в знак поддержки. — А я бы спел вместе с тобой. — Знаешь, из нас бы вышел неплохой дуэт. — Томас поднял голову вверх, смотря, как облака медленно плывут по оранжевому небосводу. — Может, мы бы даже смогли… — Он нахмурился, что-то разглядывая. — Самолёт… — Самолёт? — Непонимающе переспросил я. — Самолёт! — Парень подскочил с места, указывая куда-то в небо. Присмотревшись, я заметил маленькую точку, за которой тянулась белая полоса. — Самолёт! Самолёт! Самолёт! Самолёт! — Эмоционально повторял он, бросившись искать дневные сигнальные ракеты.       У меня задрожали руки. Я оставался на месте, неотрывно смотрел на эту точку и с горечью понимал, что нам не достучаться до самолёта. Для пилотов мы — песчинка, которая затерялась где-то в океане. Кто в здравом уме бросит всё и поспешит спасать чудаков, выживших после катастрофы? Громкий выстрел, а за ним яркая вспышка. Я слышал, как Томас, одержимый желанием ухватиться за хвост спасения, произносил одну и ту же фразу: «Сейчас нас заметят. Обязательно заметят», — трясущимися пальцами заряжая сигнальный пистолет. Выстрел. Ещё один выстрел. Ещё, ещё и ещё, они продолжались до тех пор, пока не кончились патроны, а вместе с ними и надежды Томаса. — Нет-нет-нет-нет… — Рухнув на гальку, он несколько раз ударил по камням кулаком, наплевав на то, что так он может разбить костяшки. — Нет! Я не верю в это! — Вцепившись в волосы на голове и с силой сжав их, Томас запричитал: — Чёртов остров! Чёртов океан! Чёртова авиакатастрофа! — Затем он схватил большой камень и со всей дури бросил его в воду, снова избивая землю кулаками. — Дымовые шашки… — В одно мгновение он замер, уставившись в одну точку. — Нужно использовать дымовые шашки! Их точно заметят! — Не трать их впустую. — Кое-как отойдя от оцепенения, я подошёл к Томасу, пытаясь остановить его. — Они нас не увидят. — Врёшь! — Вскочив на ноги, он опалил меня свирепым взглядом. — Успокойся. — Я перегородил путь, как только Томас захотел взять дымовую шашку. — Уйди с дороги! — Набросившись, парень грубо отпихнул меня в сторону, протянув руки к заветному ящику. — Самолёт слишком далеко, пойми это! — Я вырвал из его рук шашку и засунул в карман. — Мы нихуя не можем сделать, чтобы пилоты обратили на нас внимание! — Отдай. Шашку. — Томас схватил меня и предпринял попытку засунуть руку в карман. — Живо! — Нет! — Выбравшись из захвата, я попытался заломать руки Томаса за спину, но он увернулся и толкнул меня в грудь. — Всё из-за тебя! Ты виноват в том, что мы застряли здесь! — Он тыкал в меня пальцем, грозно шагая навстречу так, чтобы я пятился назад. — Ты нихрена не делаешь для того, чтобы спастись, потому что хочешь, чтобы мы сдохли на этом ёбаном клочке земли! Ты! Ты! Ты! Во всём виноват ты! — Я видел, как по его красным от ярости щекам скатывались слезы, он был не в себе, обезумел от горя и беспомощности, срывая накопившуюся злость на мне.       Безропотно пятившись назад и выслушивая гневные возгласы, я вдруг наткнулся на препятствие, не удержал равновесие и упал, больно ударившись головой о камень. Схватившись за ушибленное место, я зажмурился, пытаясь избавиться от потемнений и звёздочек перед глазами. Вокруг стало до жути тихо, я ничего не слышал, и от этого становилось страшно. Я оглох? Отделавшись от пелены, лишившей меня возможности видеть, я огляделся по сторонам в попытке прийти в себя. Но прийти в себя почему-то не получалось, я по-прежнему ничего не слышал, отчего в панике схватился за Томаса и взмолился о помощи. Я тряс парня до тех пор, пока не осознал, что он не двигался, замер в той позе, в которой я запомнил его перед падением: оскаленное от злости лицо, вытянутый палец, точно указывающий на меня, сжатый кулак, готовый ударить… Испуганно привизгнув, я отполз от него как можно дальше, не веря своим глазам. Всё было непривычно статичным: галька подо мной не отскакивала, волны не разбивались о берег, деревья не шатались от ветра. Подорвавшись на ноги, я схватился за камушек и потянул его на себя, надеясь, что всё это мне мерещится, но поднять его, к сожалению, не вышло — он попросту не отрывался от земли. Тогда я побежал к морю в надежде хоть там удостовериться в присутствии законов физики, однако всё было тщетно. Я буквально ходил по воде. Попытавшись найти всему этому логическое объяснение, я пришёл к единственному верному выводу — я умер, и теперь этот статичный мир станет моим вечным пристанищем за грехи. Удивительно, я одарён умением ходить, дышать и чувствовать, но лишён всего, что было дорого мне. Застрял в небытии. Неужели смерть выглядит именно так? В голове мелькали миллионы догадок, но я не обращал внимание ни на одну из них, лишь неспеша ходил по воде и пытался понять, что делать дальше. Какова моя дальнейшая цель пребывания здесь? Тихий всхлип заставил меня вздрогнуть. Было ужасно страшно услышать чьи-то слёзы в безмолвной тишине. Обернувшись, я не увидел никого, кто предположительно мог бы плакать, я даже к Томасу подошёл, на всякий случай проверив, не ожил ли он, однако он так и оставался неподвижен. Я бы запросто мог списать звуки на галлюцинации, ведь их и так сейчас хватало, если бы не полное осознание того, что я буквально чувствовал, как кто-то рыдал рядом со мной и крепко сжимал руку. Ничего не видеть, но всё чувствовать — именно это я испытывал, судорожно пытаясь оттолкнуть от себя неосязаемого человека. — Я… Я не могу… Не могу! — К моей руке прижались губы, оставив нежный поцелуй, от которого по коже прошёлся импульс. — Как можно взять и сделать это? — Голос дрожал и заикался, намекая, что вот-вот нагрянет новая волна слёз. — Каким нужно быть человеком, чтобы решиться на это? Все как один говорят, что мне нужно согласиться, что так будет лучше… — Шмыг носом, а за ним протяжный скулёж; мою руку снова крепко сжали, — …Для кого лучше? Для кого?! Я всю жизнь буду корить себя, если!.. Если…       Я сжался и заткнул уши — не мог больше слушать, как некто рыдает и утопает в горе. Правда, это не спасало, до меня всё равно доносились всхлипы и какие-то невнятные бормотания. Я чувствовал себя паршиво, невольно проникаясь чужой болью. Неимоверно хотелось обнять, приободрить, сказать, что всё будет хорошо, но сделать это было невозможно — как поддержать человека, которого ты не видишь? — Дамиано… — Шёпотом, едва слышно позвал меня голос. — Нет! — Неожиданно для себя громко заорал я. Волосы на затылке встали дыбом только от одного упоминания моего имени. Откуда он знает, как меня зовут? — Дамиано, прошу, сделай это ради меня… — Замолчи! — Подорвавшись с места, я побежал куда глаза глядят, лишь бы больше не слышать голос, от которого моё сердце разрывалось на тысячу частей. — Ты должен проснуться… — Перестань! — Я опять попытался заткнуть уши. — Пожалуйста, перестань! — Мне стало физически плохо, я будто задыхался от тяжести в груди. — Проснись. — Перестань! Перестань! Перестань! — Зажмурившись, я закричал в надежде заглушить голос. — Проснись! — Нет! — Дамиано, проснись!       Открыв глаза, я расфокусировано посмотрел на Томаса, который обеспокоенно качал головой и легонько хлопал меня по лицу. Голова раскалывалась, перед глазами всё плыло, по телу гуляли какие странные ощущения. — Наконец-то ты пришёл в себя! — Томас обнял меня, тараторя так, что я не успевал за ходом его мыслей: — Боже мой, прости меня! Я так виноват перед тобой! Как ты себя чувствуешь? Ты вообще понимаешь меня? Скажи хоть что-нибудь! — Я… В порядке… — Потёр глаза, пытаясь приподняться на локтях. — Прости меня! Я такой дурак, я не специально! Я не хотел, чтобы так вышло! — Тише… Пожалуйста… — Ощупал затылок, не понимая, почему чувствую что-то влажное в волосах. — Господи, да у тебя кровь! Не вставай, я сейчас принесу аптечку. — Томас убежал, а я лёг обратно, прислушиваясь к шуму воды. Ярко-оранжевый закат постепенно приобретал розовый оттенок, птицы беззаботно летали в небе, меня обдувал тёплый ветерок. Я лежал на земле, перебирал пальцами гальку и задавался одним и тем же вопросом, который не давал мне покоя. Кому принадлежал тот голос?