Чёрный Ангел

      Я думал, что в зале для приёмов соберётся как минимум пол-Рэмбы, чтобы испепелить меня взглядами, полными ненависти и, возможно, закидать тухлыми помидорами или чем-то подобным. И я вконец растерялся, увидев, что зал был почти пустой — в нём находилось всего несколько человек. В центре зала стояла Мойра и разговаривала с каким-то мужчиной, которого я не знал — возможно, это был судья. Нас с Виалой королева Рэмбы пока не замечала. По обеим сторонам двери находились два стражника — наверное, они стояли здесь на тот случай, если я вздумаю слинять. Чуть поодаль от Мойры стояла Льювилла, а рядом с ней я, к своему удивлению, обнаружил Дейдру. Она-то что здесь забыла, хотел бы я знать? С другой стороны, думаю, я бы на её месте тоже остался в Рэмбе. По крайней мере, для неё это безопаснее, чем уйти в Отражения или вернуться обратно в Эмбер.       При виде меня сёстры почти одновременно кивнули мне в знак приветствия. Различие было в том, что Льювилла при этом улыбнулась, а лицо Дейдры, наоборот, приняло довольно безучастное выражение. Улыбкой она меня тоже не удостоила. Ну и чёрт с ней.       — Прошу вас сюда, принц Рэндом, — сказал тот, кого я считал судьёй. — Мы можем начинать.       Я подошёл к тому месту, на которое он указал мне. Виала встала рядом со мной. Я заметил, что судья старается держаться как можно дальше от меня, словно сам факт того, что я нахожусь с ним в одном зале, внушал ему отвращение. Я, конечно, был в курсе того, что не пользуюсь здесь особой популярностью, но не ожидал, что ненависть придворных Мойры ко мне будет настолько сильной. Что касается самой королевы Рэмбы, то она не удостоила меня ни единым взглядом с того момента, как я вошёл. И меня это вполне устраивало.       Я взглянул на Виалу и заметил, что её лицо выражало ту же бесстрастную вежливость, что и всегда, словно она уже давно смирилась со своей участью и приняла тот факт, что ей придётся выйти за меня замуж. Впрочем, возможно, так всё и было.       Хотел бы я уметь так же легко покоряться судьбе, как она. Но у меня другой характер, и я не люблю, когда меня к чему-либо принуждают. Как-никак, в моих жилах течёт королевская кровь Эмбера, а все члены нашей семьи издавна ценили свободу.       Но теперь меня этой свободы лишили. Заточили в подводном городе, как опасного хищника в клетке, и подсунули мне девушку, с которой я обязан жить весь отведённый мне срок. Вам может показаться, что один год — мгновение для нас, эмберцев, которые живут по несколько тысяч лет, а то и больше. Но сейчас мне казалось, что этот год будет для меня невыносимо долгим.       Что сделает хищный зверь, когда в его клетке окажется ещё одно живое существо, более слабое и беззащитное, чем он сам? Ответ напрашивается сам собой: он бросится на своего нового соседа и растерзает его в клочья. Но я — не зверь, чтобы так поступать. И я готов уважать Виалу хотя бы за то, что она меня не ненавидит и не придерживается того же мнения, что и другие подданные Мойры. Точнее, не считает меня убийцей Морганты. Она, в отличии от других, хотя бы способна думать своей головой и строить собственное мнение.       Ни меня, ни мою невесту никто не спрашивал, хотим мы вступать в брак или нет. Мы оба, что называется, пали жертвой обстоятельств. Если я не женюсь на ней, то Мойра с радостью лишит меня жизни. А Виала, выйдя за меня замуж, получит титул и видное положение в обществе. В любом случае мы оба будем в выигрыше от этого союза. Но, даже несмотря на доводы, которые я пытался самому себе привести, на душе у меня скребли кошки.       Судья начал свою речь:       — Мы собрались здесь, чтобы заключить брак принца Рэндома из Эмбера с леди Виалой из Рэмбы…       То, что он говорил после этого, я помню крайне смутно. Помню только, что судья пустился в бесконечные нудные рассуждения о любви, о верности, о супружеских обязанностях и прочей чепухе, слушать которые мне не хотелось. Понятия не имею, слушала ли речь судьи Виала, потому что её лицо по-прежнему не выражало никаких эмоций. Не знаю, почему, но, пока я смотрел на неё, внутри у меня вновь зарождалась тревога. Сможем ли мы с ней действительно стать друзьями, как и договорились? Казалось бы, мы уже прояснили наши отношения и предельно ясно обозначили их границы: я сказал, что не люблю её, и она ответила, что всё нормально и что она ждёт от меня максимум вежливого обращения. Больше ей ничего не нужно, и я ничем ей не обязан.       Тогда почему, чёрт возьми, на душе у меня сейчас так паршиво?       — Принц Рэндом! — раздался чей-то голос, мигом вернув меня обратно в реальность.       Я поднял глаза и увидел, что передо мной стоит судья с довольно озадаченным выражением лица и протягивает мне какие-то листы.       — Да?       — Подпишите эти документы, будьте так любезны, — почему-то укоризненно буркнул он.       Я взял бумаги, и судья указал мне на небольшой столик, который стоял в углу зала и который я заметил только сейчас. На столике стояла чернильница, а рядом с ней, как бы наготове, лежало перо. Впрочем, возможно, и перо, и чернильницу действительно принесли заранее.       Я почти машинально подписал каждый документ, не особо вчитываясь в их содержание, и вернул их судье. Виалу от этой обязанности освободили по понятной причине. Судья бегло просмотрел бумаги и удовлетворённо кивнул, после чего провозгласил:       — Объявляю вас мужем и женой! — он сложил бумаги и, поклонившись, протянул их Мойре. — Полагаю, всё в порядке. Теперь мы уходим и оставляем вас… так сказать… на ваше усмотрение. Позвольте поздравить вас с женитьбой, принц Рэндом, — насмешливо добавил он, взглянув на меня.       Затем судья развернулся и зашагал прочь в своей развевавшейся мантии. Мойра направилась за ним с высоко поднятой головой, по-прежнему не обращая на меня внимания. Дейдра тоже вышла из зала. Льювилла улыбнулась мне не то сочувственно, не то ободряюще, и пошла за сестрой.       — Думаю, нам тоже можно идти, — подала голос Виала, когда дверь за ними закрылась. Это были первые её слова с момента начала свадебной церемонии.       — Да, — отозвался я, — пойдёмте.       Напоследок я ещё раз оглядел зал для приёмов, и мне начало казаться, что слово «церемония» слишком громкое для этого мероприятия. Очень уж своеобразным, на мой взгляд, оно было: судья, жених и невеста да пара-тройка человек, которые присутствуют на свадьбе «чисто для вида». Или, может, в Рэмбе бракосочетания всегда заключаются подобным образом? Когда вернусь в Эмбер, надо будет поискать в библиотеке что-нибудь на эту тему.       «Если я вообще когда-нибудь туда вернусь», — тут же поправил я сам себя и мрачно усмехнулся, тем самым вызвав вопросительный взгляд Виалы. Точнее, посмотреть-то на меня она не могла, но она повернула голову в мою сторону и удивлённо подняла брови. Я уже успел заметить, что, за отсутствием зрения, эта девушка обладала исключительным слухом. И моё хмыкание она, разумеется, тоже слышала.       — Не обращайте внимания, — поспешил я успокоить её. — Просто в голову лезут всякие неприятные мысли.       Она кивнула и отвернулась. Я был благодарен ей, что она не стала лезть с расспросами, даже несмотря на то, что характеризовал я своё состояние довольно расплывчато. Каким-то непостижимым мне образом Виала умудрялась всё время улавливать настроение окружающих. Наверное, слепота приучила её не только к тонкому слуху, но и к чуткости.       Я снова вернулся мыслями к Эмберу, и моё настроение тут же село на американские горки и покатилось вниз. Кто сказал, что мне ещё хоть раз доведётся побывать в реальном мире? Мойра сказала, что я останусь в Рэмбе на год, но что, интересно, я буду делать после того, как этот срок истечёт? И с чего я взял, что она вообще сдержит своё обещание? От этой ведьмы можно ожидать чего угодно. Кроме того, я не был уверен, что мне удастся проникнуть в Эмбер, если я этого захочу. Наверняка люди Эрика и Джулиана по-прежнему строго следят за тем, чтобы в город не проник кто-нибудь посторонний. У меня даже не было при себе колоды, что само по себе было для меня проблемой. Без Карт я не мог связаться с семьёй и узнать, как обстоят дела дома.       Вот именно — дома. Как-никак, Эмбер был местом, где я родился, и, конечно же, я дорожил им. Хоть я и не отрицаю того факта, что после одного известного вам события я старался держаться подальше от Эмбера и даже не вспоминать о нём. Но, в каких бы Отражениях я ни был, чем бы я там ни занимался, образ подлинного города прочно засел у меня в голове. И отогнать его оттуда было очень непросто.       Так же, как и образ Корвина.       До комнаты Виалы мы дошли без особых происшествий. Окинув взглядом уже знакомые зелёные занавески и бюст неизвестного мне мужчины на комоде, я невольно подумал, что всё это меня несколько напрягает. Даже несмотря на то, что сама по себе комната моей жены была довольно уютной. Но назвать эту комнату своей я никогда не смогу. В моём мозгу успел прочно укорениться тот факт, что я нахожусь в Рэмбе в качестве пленника. И да, я в курсе, что эта мысль достаточно сильно давит на меня.       Даже не знаю, что из этого для меня хуже: то, что я никогда не привыкну к такой жизни или, наоборот, то, что я в конце концов с ней смирюсь.       — И каковы ваши впечатления от свадьбы? — внезапно поинтересовалась Виала, которая теперь сидела в кресле и снова вязала.       Я пожал плечами. У меня и впечатлений-то особо не было, кроме, разве что, мысли о том, что свадьба эта была довольно странной.       — Честно говоря, я ожидал другого, — проронил я в ответ.       — Вот как? — девушка положила спицы себе на колени и повернулась ко мне. — Неужели свадьбы в Эмбере настолько отличаются от наших?       Я наморщил лоб, силясь вспомнить какие-нибудь подробности, касающиеся проведения свадебных церемоний в Янтарном королевстве. Так уж вышло, что за всю свою жизнь я не повидал ни одной свадьбы. По-другому и быть не могло: все многочисленные браки нашего отца и его жён были заключены до моего рождения, а мои братья и сёстры ещё не успели жениться или выйти замуж. Ну что ж, в таком случае, теперь я являюсь достойным исключением. Даже несмотря на то, что заключить брак с Виалой меня заставили.       Правда, помнится мне, Блейз когда-то планировал жениться на некой дворянке из Бегмы. Он был, не побоюсь столь громкой фразы, по уши влюблён в неё и мог чуть ли не целыми сутками описывать её достоинства и говорить о том, какая эта его Мадлен — кажется, ту даму звали именно так — прекрасная и замечательная. Он целых два года собирался сделать ей предложение, но так и не собрался.       — Признаюсь, я ни разу не была в Эмбере и мало знаю о тамошних порядках, — произнесла Виала, видимо, по-своему истолковав возникшую паузу. — И я была бы рада, если бы вы рассказали мне об этом. Но если вы не хотите говорить на эту тему, я не буду настаивать.       — Да я и сам не так уж много знаю об этом, — неохотно признал я. — Но, смею предположить, в Эмбере свадьбы проходят с гораздо большим размахом, чем здесь.       Во всяком случае, мне это представлялось именно так. Наш отец — тот ещё любитель торжеств, и могу поспорить, что он не скупился на средства, организовывая свадьбы со всеми своими жёнами. Впрочем, это только мои домыслы, и не факт, что они близки к истине.       Мы с отцом не были настолько близки, чтобы я мог спросить его о таком, да мне этого, собственно, и не хотелось. Что касается моей матери, то она покончила жизнь самоубийством, когда мне было всего двенадцать лет. В моей голове от неё остались лишь смутные очертания: светлые волосы, голубые глаза — вот всё, что я помнил из её образа. И, конечно же, я помнил её имя. Звали её Паулетта, и отец откопал её в Отражении Земля. Но даже эти детали начинали постепенно ускользать у меня из памяти. Наверное, так и должно быть, потому что за всю жизнь мать ни разу не удостоила меня ни единым ласковым словом. Она меня не любила, это уж точно.       Так какого дьявола, спрашивается, я должен помнить её и ещё вдобавок жалеть о её смерти?       Хоть я и помнил Паулетту не слишком отчётливо, день её похорон почему-то намертво отпечатался в моей памяти. Помню, стоя возле её гроба вместе с остальными членами своей семьи, я вовсе не чувствовал скорби, которую мне, как её сыну, в общем-то, полагалось испытывать. Скорее напротив: при осознании того, что моей матери больше нет, я ощутил что-то вроде злорадства.       Наверное, это и был мой первый шаг на пути к становлению принцем Эмбера. А точнее — к ожесточению души.       Уверен, так или иначе этот шаг предстоял всем моим братьям и сёстрам. Мне кажется, что в любом из нас должна быть хоть капля жестокости, потому что без этой капли в нашей семье, безусловно, не выжить. Мы и на нормальную семью не были похожи, если уж смотреть правде в лицо. В нормальной семье должно существовать хоть какое-то взаимопонимание. А есть ли это взаимопонимание у нас? Конечно, нет. У нас кто угодно может пойти на меры, которые считает необходимыми, лишь бы достичь желаемого.       Нет, на самом деле лично я не считаю себя таким уж жестоким. Если я и причиняю кому-то вред, то делаю это больше всего потому, что меня вынуждают обстоятельства. Эрик снаружи кажется ублюдком, каких поискать, но, как бы мне ни было неприятно говорить об этом, наверняка у него тоже есть какая-нибудь… гм… скрытая добрая сторона.       Не думаю, что вообще существуют абсолютно жестокие или, наоборот, абсолютно добрые люди. Человеческий характер — штука чертовски сложная, и людей нельзя вот так взять и поделить на «злых» и «добрых». Просто в ком-то плохие качества преобладают над хорошими, а в ком-то — наоборот.       Иногда я удивляюсь тому, каким образом Льювилла умудрилась стать такой доброй и отзывчивой, а Корвин, в отличии от Эрика, не страдал избытком высокомерия и завышенной самооценкой. Льювилла в нашей семье всегда была изгоем — только из-за того, что её мать, Моинс, была из Рэмбы. Большинство наших считали, что она «не такая, как все», а значит, на неё можно просто не обращать внимания. Возможно, я нравился ей потому, что она в какой-то мере видела во мне себя: у нас обоих было паршивое детство, и мы оба знали, что это такое — когда тебя все игнорируют.       Что касается Корвина, то ни для кого не секрет, что Оберон хотел после своей смерти видеть на троне именно его. Многие из нас горели желанием занять престол, а в Корвине они все видели соперника и естественно, ненавидели его. И всё же, несмотря на то, что Корвин имел немалое преимущество в борьбе за власть, а именно — расположение нашего отца, он вовсе не считал себя лучше других. Даже напротив — старался держаться наравне со всеми. Он не скрывал своих достоинств, но и не выставлял их напоказ, как тот же Эрик или Джулиан.       Может, он просто не хотел в глазах остальных выглядеть так, будто добивается всего без усилий? Естественно, даже ему нужно прикладывать усилия, как и любому другому человеку. Как-никак, Корвин всё-таки не святой, чтобы доставать желаемое одним лишь щелчком пальцев.       Или, может быть, он и впрямь добивался хороших результатов, совсем не подготавливаясь? Может, он действительно был идеален, и у него не было ни единой слабости?       «Это какой-то бред», — тут же одёрнул я сам себя. Наверняка у Корвина, как и у любого из нас, есть свои изъяны. Хотя, сознаюсь, пока что я не видел ни одного из них. Но мне всегда казалось, что называть кого бы то ни было из нашей семьи идеальным — чересчур опрометчиво. Даже если он таковым кажется.       Возможно, именно из-за прохладных отношений с отцом и отсутствия внимания со стороны матери, а также — многочисленных издевательств со стороны остальных моих братьев, я и проникся к Корвину тёплыми чувствами. Может, я просто нуждался в поддержке, которой всё детство и юность мне так не хватало. Думаю, моё расставание с Моргантой тоже сыграло свою роль: если бы мы до сих пор были вместе, вряд ли мне бы взбрело в голову полюбить собственного брата. Единокровного, конечно, но это ничего не меняет.       Когда ты кого-то любишь, то готов закрывать глаза на все недостатки этого человека и прощать ему все его промахи, которые он когда-либо делал. А ещё — упрямо не обращать внимания на все те факторы, мешающие вам быть вместе. В моём случае эти факторы были, и было их немало. Я уже говорил, что ненавижу предопределённость, и всё-таки есть вещи, повлиять на которые я не в силах. Да, я люблю его, но что я могу сделать, если он — мой брат? Да и к тому же он — принц Эмбера, а принцу Эмбера если и свойственно к кому-то привязываться, то ненадолго. Впрочем, смотря на себя со стороны, я легко могу опровергнуть это утверждение.       Если смотреть объективно, то все мы уже с рождения были принцами Эмбера. Но принц — это всего лишь титул, а титул, как известно, не определят характер и то, каким человек станет в будущем. И всё же, членов нашей семьи нельзя сравнивать с обычными людьми и даже со всеми остальными жителями реального мира. Наши порядки и нравы кардинально отличаются от нравов всех остальных. Из-за сотен, а то и тысяч прожитых лет наши характеры постепенно черствеют, и мы можем безнаказанно и без малейших угрызений совести совершать вещи, за которые на том же Отражении Земля человека могут упечь за решётку, а то и казнить.       Взять, например, того же шофёра грузовика, которому была бы крышка, если бы не Корвин. Что бы мне сделали, если бы я всё-таки осуществил свои первоначальные намерения и застрелил его? Да ничего, собственно. Я мог убить его и сразу же после этого ускакать в Отражения. А мог спрятать труп туда, где никто его не найдёт, стереть все следы его существования. Для меня, эмберца, это было бы раз плюнуть.       Повторюсь, я не считаю себя жестоким и всё ещё не отказываюсь от своих слов. Я угрожал шофёру тогда только потому, что он это заслужил. Понимаю, иногда бывает сложно удержаться от эмоций, но какого чёрта Корвин помнил о вежливости, которую, в принципе, не обязан был соблюдать, а шофёр, который гораздо ниже его по положению — нет? Он заслуживал наказания, хотя, сознаюсь, я уже не уверен, что в такой форме.       И да, я сожалею о том инциденте, но вовсе не потому, что мне не удалось его прикончить.