***
— Я уверена, ты прекрасно помнишь условие, которое я тебе поставила в самом начале твоего проживания здесь. Мойра, держа в одной руке бокал, в другой — свой жезл, смотрела на меня, недобро прищурившись. Наверное, это должно было выглядеть устрашающе, но на меня её выражение лица пока производило обратный эффект — при взгляде на неё у меня возникало желание рассмеяться. Чтобы побороть его, я старательно рассматривал зеркала, висящие на стенах тронного зала. Конечно, я мог бы просто смотреть себе под ноги, но тогда это выглядело бы так, словно я раскаиваюсь, а создавать такое впечатление мне не хотелось. Было бы за что раскаиваться. — Да-да, — отозвался я, по-прежнему не глядя на неё. — И несмотря на это, ты почему-то решил нарушить нашу договорённость и попытаться сбежать. — А вы почему-то решили, что видите меня насквозь и понимаете все мои мотивы. — Может, я действительно вижу тебя насквозь, принц Рэндом. Надо же, сколько гонора умещается в простой обитательнице одного из Отражений. — Я уверен, что это не так. — Это мы ещё посмотрим. Что ж, если это была угроза, значит, у меня нет инстинкта самосохранения. А может, так оно и было, учитывая моё увлечение полётами на планере. При мысли об этом у меня сразу испортилось настроение, потому что я вспомнил, как мой единственный планер разбился о движущуюся скалу при неудачной попытке спасения Бранда. Что ж, по крайней мере, теперь у меня есть повод в случае чего свалить всю вину на брата. Да-да, я прекрасно знал, что уж он-то ни в чём не виноват, но сейчас я был в таком состоянии, что мне просто был нужен человек, на которого можно переложить ответственность. Переложить ответственность… чёрт, ещё немного, и я заговорю в том же духе, что и сестрица Флора. Неприятно признавать, но какие бы пытки здесь, в Рэмбе, ко мне не применялись, они были весьма эффективны. — Так что́, принц Рэндом? — напомнила мне Мойра о своём присутствии. — Тебе есть что сказать в своё оправдание? У меня возникло впечатление, что она произносит — причём довольно неискусно — заранее заготовленный текст. — Мне нечего сказать, потому что и оправдываться не за что. — Гарретт считает иначе. Вероятно, она говорила о стражнике, который меня сюда привёл. Его имя волновало меня сейчас меньше всего. — А как считаете вы? — спросил я, просто чтобы потянуть время, потому что спорить с ней было бесполезно. Со стражником — ещё туда-сюда, но вот с Мойрой это не прокатит. Что-что, а отстаивать своё мнение она умеет. Как и я. — Я разделяю его точку зрения. Я пожал плечами: — Ну и что тогда делать будете? Вместо ответа Мойра дважды ударила жезлом по ручке своего трона, и через пару секунд в дверях появился стражник. — Отведи принца Рэндома в подземелье. Пусть посидит там и подумает над своим поведением. Честно говоря, я даже не знал, стоит ли в данной ситуации язвить. С одной стороны, будет хоть какое-то разнообразие, но с другой — я понятия не имел, что в этом подземелье находится. Может, разнообразные орудия пыток? Тогда мне, пожалуй, даже стоит туда сходить. Глядишь, перейму у Мойры пару идей. На самом деле интерес к пыткам появился у меня ещё в подростковом возрасте — именно тогда я снял розовые очки и понял, что рассчитывать можно только на себя. Да и вообще, когда тебя окружают люди, которым доставляет удовольствие сделать тебе больно, рано или поздно захочешь отплатить им той же монетой.***
Сперва я действительно ожидал увидеть что-то похожее на пыточную, поэтому был несколько разочарован, увидев, что это подземелье ничем не отличается от подземелья в замке Эмбера. Единственное отличие, которое я заметил — это цвета. Даже здесь всё было в зелёных оттенках. Когда я вернусь в Эмбер, то на зелёный цвет в интерьере уже, наверное, даже смотреть не смогу. Одним словом, скука. — А вы чего ожидали? — неожиданно подал голос стражник, и только тогда я осознал, что сказал это вслух. — Учитывая здешнюю моду, явно чего-то более экстремального, — не растерялся я. — Считаете нашу моду экстремальной? — Немного. — И чем же? — Почему вы спрашиваете? Честно говоря, мой вопрос прозвучал намного грубее, чем я задумал — вероятно, из-за того, что большинство жителей Рэмбы предвзято ко мне относились. А может, я был просто зол на Миранду и поэтому выливал своё настроение на окружающих. И это вполне логично, хоть и не всегда хорошо. — Могу не спрашивать, если не хотите. Но мне показалось, что вы сами начали разговор, и я решил его поддержать. — Но почему? — настаивал я. — Вы же должны ненавидеть меня, как Мойра. — А почему леди Мойра вас ненавидит? К такому вопросу от прислужника той же Мойры я готов не был. — Какая разница? — Разница есть. Если вы действительно ей что-то сделали, значит, у неё есть основания плохо к вам относиться. — А если ничего не сделал, но она уверена в обратном? — ха, посмотрим, что он на это ответит. — Значит, леди Мойра не до конца права в этой ситуации. Подумать только, каких усилий ему стоило сказать это вслух! — Вы боитесь её? Он нахмурился: — Кого? — Да Мойру же. Последовала долгая пауза. Сперва я подумал, что мой собеседник вообще не собирается отвечать, но он всё-таки ответил: — Нет, я не боюсь леди Мойры. Но иногда она бывает… — он огляделся, словно собирался сказать что-то запрещённое, — склонна к поспешным выводам. — Понимаю, — усмехнулся я. — Так значит, вы не считаете меня убийцей? — Нет, — сказал стражник и в ту же секунду с подозрением покосился на меня: — А должен? — Ну, не знаю. Мне казалось, все подданные Мойры должны придерживаться того же мнения, что и она. Мой провожатый достал связку ключей и отпер одну из камер. — Конечно, нет. Но особо резкие высказывания против леди Мойры караются смертной казнью. Заходите, — бросил он, лишив меня возможности продолжить разговор. Я пожал плечами и переступил порог камеры, после чего стражник закрыл за мной дверь и запер её на ключ. — Сколько мне тут сидеть? — поинтересовался я. — К сожалению, это зависит не от меня. Когда леди Мойра… — С кем ты там разговариваешь? — раздался чей-то голос со стороны входа в подземелье, не дав ему закончить фразу. Стражник резко обернулся, потом поспешно отошёл от двери и, даже не взглянув на меня, направился к выходу. Несколько секунд я провожал его взглядом, ожидая, что он сейчас вернётся и договорит, но он так и не вернулся. И попробуйте после этого назвать жителей Рэмбы адекватными… Сперва мой провожатый вполне нормально со мной разговаривал, даже без тени неприязни. Но как только его застали за этим занятием, он прекратил наш разговор и с поразительной быстротой ретировался, как будто его поймали на чём-то постыдном. Аналогичная ситуация произошла с Мирандой: она подходила ко мне каждый раз, когда видела, и вполне искренне, как мне казалось, интересовалась моей жизнью. Даже сочувствовала. Вот только когда мне нужна была помощь, она моментально сделала вид, будто меня знать не знает. Я понял одну простую вещь: люди, живущие здесь, могут подходить ко мне, задавать вопросы или чем-то интересоваться. Но, даже несмотря на это, настоящих друзей в этом городе у меня никогда не будет. Для них я — что-то вроде экспоната в музее: пришли, посмотрели, спросили, откуда, — и ушли. В такие моменты мне начинает казаться, что в свои несколько сотен лет я до сих пор не снял розовые очки и всё ещё верю в чудеса, которых не существует. Хоть и пытаюсь убедить себя в обратном. А ещё иногда мне кажется, что я слишком наивен, даром что прослыл хитрецом в нашей семье. Ведь я на полном серьёзе думал, что интересен Миранде, когда она просто… что? Пыталась убить время? Или вытягивала из меня какую-то информацию для Мойры, что вполне логично, учитывая, что она — её фрейлина? А что насчёт Виалы? Она тоже только притворяется доброй, а на самом деле ненавидит меня? Мне, в общем-то, всё равно, пускай ненавидит, но вот как мне себя с ней вести? Она тоже интересовалась моей жизнью с целью получения информации, или просто из вежливости? Она-то может извлечь выгоду из хороших отношений со мной — мне с ней ещё несколько месяцев уживаться, и для всех будет лучше, если эти месяцы мы будем сосуществовать мирно. Но какую выгоду из нашего общения извлекала Миранда? Этого я не понимал. А почему, собственно, все должны общаться со мной только ради выгоды? Неужели никто не может подойти и поговорить без всякой задней мысли? Разве я настолько неинтересный, что со мной никто не общается просто так? Внезапно мне вспомнился Корвин и то, как он себя вёл всё то время, которое мы провели вместе. Все его улыбки, ободряющие взгляды, прикосновения и фразы, брошенные невзначай, но вмиг отбирающие у меня способность думать. «Ты защитишь меня от неё? — Спрашиваешь». «Мы с тобой вместе против кого бы то ни было». «Брат, ты всё делаешь правильно. Даже лучше, чем я ожидал. Спасибо тебе». Если раньше все эти слова вызывали улыбку на моём лице, то сейчас мне, наоборот, стало больно от осознания, что это могло быть всего лишь манипуляцией — попыткой добиться моего расположения для получения информации. Оно и понятно, ведь все вокруг знали намного больше, чем он сам. Я не могу даже представить, какого это — ничего не помнить о себе и окружающих тебя людях. Но наверняка это паршиво. Будь я на месте Корвина, наверняка сам бы старался добыть хоть какую-то информацию всеми возможными способами. А точно ли это были манипуляции с его стороны? Ведь если подумать, то Корвин всегда был ко мне скорее расположен, чем наоборот. Иногда я даже начинал думать, что мои чувства к нему могут быть взаимны — хотя я всегда стараюсь не думать об этом слишком много, чтобы не создавать себе ложных надежд. С другой стороны, почему я не имею права об этом думать? Я привык прикрываться нашим родством, но было ли это настоящей причиной? Сам-то я, конечно, знал настоящие причины, хоть и предпочитал не озвучивать их даже у себя в мыслях. Потому что он лучше меня, и мне никогда не дорасти до его уровня. Потому что я, чёрт возьми, даже не знаю, нравятся ли ему люди его же пола. Потому что я недостоин. Потому что я его не заслуживаю. И самое главное — потому что я не хочу, чтобы мне снова было больно. Помнится, Жерар в разговоре со мной как-то упомянул, что у меня неадекватная самооценка. Мол, я считаю себя хуже, чем я есть на самом деле. Я тогда только расстался с Моргантой, поэтому эти нравоучительные высказывания мне не сдались, и я в довольно грубой форме — «ты что, мой грёбаный психолог?!» — сказал, что не нуждаюсь в его мнении. Но сейчас, думая об этом, я понимаю, что он был в чём-то прав. Иногда, когда я не в духе, я смотрю на себя в зеркало и крою себя последними словами — неважно, мысленно или вслух, это зависит от того, насколько плохое у меня настроение. Так уж вышло, что когда я в таком состоянии, мне обязательно надо это состояние на ком-то выместить. И советы а-ля «побей подушку» тут не помогают, нужен именно кто-то живой. А на кого ещё выливать накопившиеся эмоции, как не на своё отражение в зеркале? Конечно, я мог бы найти своё настоящее Отражение, но это слишком долго, а выплеснуть эмоции мне нужно, как правило, сразу. М-да. Может, у меня действительно неадекватная самооценка, а я этого и не замечаю? Тут я совершенно неожиданно вспомнил тот день, когда Бранд рисовал мой портрет. А мелькнул он у меня в мыслях только из-за пары фраз, которые мой брат тогда произнёс. Я не придал им слишком большого значения, но почему-то эти слова всё равно произвели на меня сильное впечатление. Возможно, потому что он был первым, кто мне такое сказал.