Волк и... как это не заяц?

      Снег громко хрустел под ногами, прорезая тишину леса, врываясь в его покой без приглашения, как незваный гость в единственный выходной постоянно работавшего человека. Раскиданные по округе деревья отвечали на это смотря с высока, слегка покачивая ветками, стряхивая с них навалившие за долгую ночь снежники. Антона пугало это не предвещающее ничего хорошего затишье. Как перед грозной таёжной бурей, сквозь которую не разглядишь и пальцев. Он устало вздохнул.       Скрип сапог, шуршание куртки и теплая Олина ладонь, укрытая в толстые вязанные перчатки, казалось, должны были отвлечь от мыслей, обуревавших голову ещё со вчерашнего вечера. Но нет. Гадкая стая из страха и догадок роилась в голове, выклевывая мозг, заполняя пробелы неприятными картинками, где новые одноклассники обсмеивают и дразнят, мерзко обзываясь.       Не принимают в свой маленький круг.       Серыми разводами перед глазами парня мелькали эпизоды — воспоминания — где он один сидит на перемене, вырисовывая на черновике портрет какого-то именитого классика; где в переполненной столовой людьми все стулья вокруг него пусты; где с последних парт на его, первую, летит бесконечное количество жёваной бумаги, а пульнуть ответную под острым взглядом учителя не представляется возможным.       В школе у Антона друзей не было — дети, наслушавшись старших, косились на него, мерзко шушукаясь за спиной. К классу, эдак, девятому прекратили, отдавая предпочтение простому игнорированию. Поэтому с ровесниками выпадало общаться только у себя во дворе. Вот там, среди многочисленных серых пятиэтажек, узких улочек и захудалых детских площадок и прятались те, кого Петров мог назвать незамысловатым словом «друг». От того дом, окруженный лысоватыми деревьями и крючковатыми кустами вызывал очередную волну отторжения — нет здесь ни глуповатого соседского сынка Кольки, ни хитрющего Валерки, ни его неуклюжей младшей сестры. Есть только лес, а с ним вести дружбу юноше не хотелось.       Как вариант оставались ещё одноклассники, но тут то как раз проблема и вставала ребром. Если с ними дружбы не выйдет… Впрочем и так ясно, что ждало Антона в таком случае. От подобных мыслей волнение только сильнее крутилось где-то в животе, пробирая дрожью все тело, до самой макушки, коленей и кончиков пальцев. Как электрический разряд, неприятный такой, болезненный.       Ощутимый пинок отнюдь не мягкой заячьей лапы чуть не повалил Петрова в сугроб, но опомнившаяся раньше всех Оля крепко удержала брата за предплечье. Идущая немного впереди Ира затормозила, оборачиваясь.       — Дюся, ты чего? — удивлённо спросила Оля, глядя на посуровевшего деймона.       Люсинда, как и полагается, кому-то кроме своего человека не ответила, поскакав дальше по уже протоптанным Ирой следам. Сама же девушка с немым удивлением смотрела на все происходящее позади. Дождавшись утвердительных кивков, говорящих, что с младшими все хорошо, она побрела дальше, продираясь сквозь густые морозные сугробы.       Покачав головой, Антон слабо улыбнулся сестре, покрепче сжав её ладошку. Они успели пройти только часть пути, а он уже с головой утопал в собственных переживаниях. Не зря всё-таки под зад получил.       — Слушай, Оль, — постаравшись придать больше уверенности голосу заговорил Антон, — ты, если кто обижать начнет, говори нам, не молчи.       Девочка словно засветилась изнутри, мгновенно повеселев. Как маленькое солнышко.       — Не волнуйся ты так, Тоша! Всё у меня будет хорошо. Ты лучше о себе подумай.       Неужто это был камень в чужой огород?       — А чего мне бояться? — Начал храбриться парень. До ушей донёсся отчётливый смешок, перебиваемый встречей лап и снега. — Кто меня, по твоему, обидеть посмеет?       Пустая бравада и плохая актёрская игра не позволили девочке поверить в слова брата. Но Оля была бы не Олей, не прими она правила этой маленькой игры, на которой держалась и без того хлипкая уверенность её братца.       — Никто, — захихикала она, — ты сам кого хочешь отпинаешь!       — Так, вот только пинать никого не надо, — твердо отчеканила Ира.       Не сразу, но Антон заметил, как странно она ежилась и замедлялась, перестраиваясь к брату и сестре, чтобы схватить Олю за свободную руку. Воронок с каким-то волнением зарылся девушке в пришитый к розовому капюшону мех, иногда выглядывая и осматриваясь вокруг. Люсинда и обратившийся в хорька Дима так же пристроились у чужих ног.       Ничего не понимая, Антон разинул рот, желая узнать что происходит. Почувствовав на себе нечто неприятное, склизкое, он сразу же заткнулся. Его словно окатили болотной водой, полной грязи, тины и вещей людей, по глупости утонувших в мерзко хлюпающей пучине. Так чувствуют себя жертвы преследователей, гонимые вперёд чужим взглядом. Взглядом, который Антон чувствовал сейчас на себе и своей семье. Взглядом, от которого никак не выходило спрятаться.       Чуть повернув голову, совсем немного, он увидел то, отчего в горле застрял вскрик.       Меж деревьев, на одном из высоких белых холмиков, стояла разодетая в теплую шубку и ботинки девушка. Возраст ее сложно было определить, так как на лице красовалась до ужаса нелепая, но такая пугающая в утренней темноте маска лисицы. Рыжая-рыжая, с аккуратно приклеенной шерстью и вздёрнутым носиком она напоминала брошенные после ярмарки декорации. Никому больше ненужные, позабытые.       С одной стороны ничего такого, мало ли, какие сумасшедшие в поселке водятся, а с другой — страшно, неприятно и сыро в районе вспотевшей от эмоций спины. Плутовка явно следила за ними, за каждым их словом, шагом и неровным вздохом. Слегка наклонившись, она словно отвечала на косой взгляд Антона, пугая ещё больше. Всё таки заметила.       Ситуацию решила Ира. Прервав череду шагов, она направила яркий луч недавно купленного папой фонаря в сторону незнакомки, шепча Оле тихо-тихо:       — Подними палку, что лежит чуть левее твоих ног.       И уже громче, для якобы лисицы:       — Вы кто такая? Вам что-то нужно? Может… помощь? — последнее было сказано крайне неуверенно. Все таки та явно не напоминала человека, нуждающегося в чьей-то помощи.       Ответом стало девичье хихиканье. Оно не отразилось от деревьев, как случилось бы в ужастике, не переросло в злодейский хохот или истерический припадок. Просто закралось в самое сердце, сворачиваясь там в тяжёлый клубок.       Ира лишь крепче сжала фонарь. Лисица просто стояла, изредка прорезая тишину смешками, не мешала и не останавливала. Словно говорила: «Хочешь идти? Ну так иди, никто ж не держит», — но ноги словно приросли к промёрзлой земле, пуская там корни. Единственной, кто двигался, была Оля, добравшаяся до толстой мокрой палки, пачкая светлые варежки.       — Слушайте, если у вас какие-то проблемы…       Закончить ей не дали, грубо прервав.       — Тц. Рано.       Плутовка, наконец, заговорила и голос её был отнюдь не елейный. Грубый и с хрипотцой, он ни капли не подходил к той маске, что нацепила на себя эта сумасшедшая. В момент, когда Антон уже приготовился хватать сестер и бежать, девушка легко развернулась, шустро растворяясь в тени высоких деревьев.       Секунды молчания обратились в минуты, пока противное шуршание снега затихало где-то далеко, за гранью видимости.       — Ну и что это было? — Ира настороженно светила туда, где до этого момента стояла незнакомка, — местная сумасшедшая?       Палка, что держала всё это время Оля, выпала из сжатых в тиски пальцев. Девочка тихонечко дрожала, и сложно было понять от страха ли или холода. Взволнованный хорёк бегал вокруг неё, прыгая с места на место, стараясь привлечь к себе внимание. Один раз он даже врезался в Люсинду, да так, что сам упал головой в снег. Ира хотела было помочь ему, но осеклась, одергивая руку. Трогать чужую душу строго настрого воспрещалось.       — Надо будет учителям про неё сказать, — поглаживая напуганную младшую сестру по голове сказал Антон, — мало ли, маньячка какая.       — Ты главное нормально предложение начни, — бурчала Ира, — а то знаю я твое фирменное: «Они сделали из меня маньяка», когда на самом деле тебя просто попросили в школьной сценке поучаствовать.       Люсинда согласно закивала, пока парень смущённо отводил глаза в сторону. Тем временем, глуповато фыркая, хорек всё же высунул голову из снега, не долго думая, прежде чем запрыгнуть на девичьи плечи.       — Ну не наврал же…       Ира слабо улыбнулась, снова хватая Олю за ладошку и продолжая путь, время от времени оглядываясь назад.       Школа невзрачной постройкой появилась на горизонте минут через десять быстрой ходьбы и постоянных озираний по сторонам. Небольшое трёхэтажное здание, окружённое невысоким сетчатым забором, мало отличалось от тех, что Антон видел в Питере. С левой стороны были длинные широкие окна, запаянные с внутренней части помещения решеткой — то явно был спортзал. По правую, снизу, отражали администрацию, сверху — учебные классы.       Так же блекло и не интересно, только люди, разве что, другие       Как только Петровы зашли в вестибюль Антон понял, насколько сильно на самом деле замёрз. Кое-как стаскивая с одеревенелых рук перчатки он уселся на предоставленную скамеечку.       — Так ладно, — Ира, снимая утеплённые ботинки и сменяя их на небольшие туфли-лодочки, потёрла покрасневший нос ребром ладони, — я сейчас пойду завучей поищу, про сумасшедшую эту расскажу, а вы сначала к расписанию, а затем по классам. Из школы вместе пойдём.       — Подожди, — остановил сестру Антон, пока та не убежала, — так нам же листочки с расписанием раздали, когда мы ещё учебники забирали. Они разве не у тебя?       — Ну, как бы у меня, а как бы и не у меня.       — Только не говори, что оставила их на столе… — Антон устало потер шею. Не то что бы это было проблемой, свое расписание он запомнил в общих чертах, пока собирал учебники в сумку, но постоянная рассеянность сестры оставляла свой след.       Ира не ответила, а воронок на ее плече залился песней, словно хихикая. Люсинда осуждающе на него зыркнула и он сразу же замолк, прячась за чужим пучком волос.       — А если кто-то раньше закончит? — поинтересовалась закончившая переодеваться Оля, запихав шапку и шарф в рукава куртки. Дима, обратившись бабочкой, сел ей на нос, резво размахивая крыльями. Девочка от этого сразу повеселела, понемногу забывая о произошедшем в лесу.       — Твоя продлёнка, плюс наши шесть-семь уроков… как раз примерно в одно время закончим, — улыбнулся девочке Антон, — ты, главное, без нас из школы далеко не уходи.       Оля с напускным, слишком серьезным видом кивнула.       Повесив куртки в раздевалку Петровы разошлись по разным концам помещения. Ира в ту самую часть, где располагалась администрация, а Антон с Олей на второй этаж — искать расписание.       Наткнулись они на него быстро. Толпа разношёрстных школьников вместе со своими деймонами носилась рядом с огромной дощечкой, увешанной спрятанными за пластик бумажками. Немного о гигиене, этике во взаимодействии с чужой душой и безопасности, какие-то заметки и расписание уроков и звонков в самом центре. Выглядывая в списках нужные классы Антон громко хлопнул себя по лбу, привлекая внимание сестры.       — Ты чего, Антоша?       — Да забыл совсем, что тут ваш кабинет не пишут. У тебя ж все в одном классе проходит.       Антон вот уже пять лет из кабинета в кабинет шныряет, вот и забыл совсем, что в младшей школе это необязательно.       — Ну и что? — непосредственность Оли немного успокоила её брата, — зато я твоё расписание посмотрела! Целых шесть уроков. А у Иры аж семь.       Антон вернулся к расписанию. И правда, десятый «В» заканчивал немного раньше, чем одиннадцатый «А». Значит, придется им с Олей старшую подождать.       Глаза сквозь линзы очков неожиданно встретились с черными, напечатанным на белой бумаге глазами того самого паренька, пропавшего совсем недавно. Объявление о его пропаже было приклеено среди тех самых заметок, на которые Антон решил не обращать внимания.

ВНИМАНИЕ! ПРОПАЛ РЕБЕНОК!

Матюхин Вова, 11 лет.

      Матюхин Вова, 11 лет. Ученик 4 «В» класса. 5 января, примерно в 16:00 ушёл из дома и не вернулся. В последний раз замечен на мосту через реку Ольшанку. Был одет в оранжевую куртку с капюшоном, вязаную черную шапку, шарф и серые варежки с зелёными полосами. При себе мог иметь пластмассовый автомат. Особые приметы: рост 142 см, худощавого телосложения, волосы рыжие, глаза зелёные.

Всем, кто может сообщить информацию о местонахождении Вовы, просьба звонить…

      Антону сразу вспомнилась утренняя незнакомка, стоявшая среди деревьев. Ещё и маска эта дурацкая. А могла ли она быть замешана в пропаже мальчика? Заманила красочной маской в далёкий лес, из которого следила за идущей ранним утром семьёй Петровых. По спине прошёлся табун мурашек.       Ещё раз оглядев злосчастные заметки, Антон подумал и решил, что пусть с этим всё же разбирается милиция. Оставалось надеяться, что Ира нашла, кому рассказать о лесной сумасшедшей.       Отведя Олю в нужный ей класс на первом этаже, Антон вернулся обратно, пытаясь понять в какую рекреацию ему идти. Выбрав правую, он отыскал 204 кабинет, но войти так и не решился, одинокой фигурой стоя в коридоре. Его пугала неизвестность, что разинула свою пасть прямо за многократно крашеной дверью, готовая пожрать всё, что только попробует зайти на её территорию. Когда звонок уже прозвенел, Люсинда не выдержала:       — Помни, что на самом деле ты не зайчик, Антон. Бояться не обязательно.       «Не зайчик. А самый настоящий лгун» подумал парень, решаясь.       Громкий стук эхом прошёлся по пустому помещению.       — Извините, — Антон всунул голову в проём, — можно войти? Я это… новенький. Антон Петров.       Дождавшись кивка со стороны учительницы он вошёл в класс. Всё внимание сразу же обратилось на него, заваливаясь на плечи словно камни, заставляя колени дрожать под нестерпимым весом.       — Петров значит, — женщина глянула в журнал, выискивая фамилию Антона, — Да, есть такой, — затем осмотрела его с ног до головы, прицениваясь, — Меня Лилией Павловной зовут, я твой преподаватель по русскому и литературе. На долго к нам?       Ответ на этот вопрос Антон не знал, а когда спрашивал у отца, тот постоянно увиливал, так и не дав точного времени. Может месяц, а может год.       — До конца обучения, я думаю.       — Думаешь, — усмехнулась женщина, платочком протирая очки, — Ладно уж, — махнула рукой она, возвращая очки обратно на нос, — Ты мне лучше скажи, куда мне тебя сажать?       Антон обвел глазами помещение, ища свободные места. Найдя целых два, он уже было отвернулся к учительнице, но взгляд его был пойман чужим оскалом, опасным, каким-то звериным. Обладателя столь острых зубов можно было сравнить с волком, коим, судя по всему, и являлся его деймон. Хотя, стоит признать, первое, что пришло на ум Антона было простецкое — гопник.       Шрамы, рассекающие бровь и правый край челюсти, по уличному оценивающее выражение лица и, самое главное, спортивный костюм с тремя полосками, накинутый прямо на помятую рубашку. Образ того самого парня, нет, пацана, что щёлкает семьки за гаражами, запивая их холодным пивом.       На его фоне Антон напоминал самого стереотипного из всех стереотипных батанов. И это немного пугало. Парень понадеялся, что его будущее взаимодействие с этим человеком не превратиться в сценки из «Ну, погоди!». Вот уж точно, нет, спасибо!       — Давай-ка сядь, наверное, с Семёном. — Спасла парня из лап волка учительница. — Он всё равно один.       Петрову это не понравилось. Они что в младшей школе?       — Ещё чего! — пробузил толстяк за предпоследней партой, демонстративно ставя рюкзак на соседний стул.       А нет. Явно детский сад.       — Ты опять за старое? — возмутилась Лилия Павловна, — снова бабушку в школу вызывать?       Тушканчик, вылезший из кармана женщины, так же недовольно запищал. Антон подавил смешок.       Класс притих. Видно, тоже сдерживаясь.       — А чё она мне сделает? Я ведь давно не ребёнок.       — Не она — так я тебе сделаю. Думаешь, вымахал, и старших теперь уважать не надо? Рюкзак убрал, быстро!       Не сразу, но Антон понял к чему была эта сценка. Переведись он в любой другой класс, его бы просто представили новым одноклассникам и попросили бы сесть на любое свободное место. Здесь же просто разыгралась очередная сценка между эдакими «хулиганом» и вечно пытающейся его проучить учительницей. В прошлой школе Петров часто видел подобное между преподавательницей химии и местной «нарушительницей чужого спокойствия» Лизкой, чьи ярко напомаженные губы и вальяжное поведения действовали на пожилую женщину, как красная тряпка на быка. Споры их тогда занимали добрую половину урока.       Видеть то парень видел, а вот иметь причастность не хотел.       Семён не шелохнулся. С крайне скучающим видом он принялся рассматривать портреты писателей на стене.       — Будто Пушкин спасёт его от гнева этой женщины — негодовала Люсинда, поглядывая то на толстяка, то на развалившегося под его партой деймона кабана. Первым делом в глаза бросалась жирная, с явной проседью шерсть и усталый вид. Сразу становилось понятно, что лишний вес этого самого Семёна негативно действует как на его собственное здоровье, так и на состояние его деймона.       — Думаю, последняя парта просто великолепный вариант для меня, — натянуто улыбнулся Антон, стараясь спасти положение, — Там как раз свободно.       Учительница громко засопела, стараясь просверлить в Семёне дырку. Немного помучив толстяка взглядом, она всё-таки сдалась.       — Ладно. Садись туда, раз она так тебе понравилась. А с тобой, Бабурин, мы ещё поговорим! Чтобы подошёл после уроков. Будешь по классу дежурить. Ясно?       Семён криво осклабился. Антону от этой гримасы вмиг стало противно, гадко. Стараясь не смотреть на новых одноклассников парень пошёл вперёд, до одури боясь споткнуться и стать причиной нового веселья в классе. Только после того, как убрал со стола груды ненужных плакатов и гордо присел на своё место, он смог спокойно выдохнуть.       — Вот и хорошо! Начнем урок! — оповестила Лилия Павловна, открывая учебник, — сегодняшняя тема: традиции русской и мировой литературы в рассказе Зощенко «Не надо врать».       Люсинду, сидящую в специально длинном проходе — чтобы деймоны могли спокойно уместиться рядом и не чувствовать дискомфорт, находясь слишком далеко от своих людей — тряхнуло.       Толстяк тем временем обернулся к Антону. Взгляд его сулил неприятности. Этого ещё не хватало.       Спустя пару уроков, когда мимо Антона прошло множество имен новых одноклассников, рукопожатий и знакомств, случилось то, чего он так боялся. Бабурин, как только учительница вышла из кабинета, встал из-за парты, возвышаясь над перепуганным таким поворотом событий парнем.       — Ну что, Зайчик, как на новом месте? — неожиданно, он харкнул Антону прямо в тетрадь. Омерзение, как пенистая вода на побережье, наплыло живо, омывая, стирая и без того нечёткую береговую линию. Внутри всё сжалось от того, насколько это было противно. И страшно.       Антон поджал губы, сверля недоброжелателя полным презрения взглядом.       — Чего затрясся то? — толстяк наклонился ближе, — Боишься? Дак ты не боись, не буду я смеяться над тобой. За меня это уже природа сделала.       Направление его лица сменилось в сторону Люсинды.       — Это ж надо, — Семён пустил в ход до боли омерзительную улыбку, — из всех зверей, именно зайчик.       В противовес собственным словам произнесено это было с злобной насмешкой. Внутри всё похолодело, но виду Петров решил не подавать. Нельзя. Ногти впились в нежную кожу рук, злость набатом зазвенела в районе ушей.       — Отвратительно, — вырвалось у Антона, вместо желаемого молчания.       — Чё ты там бубнишь себе под нос, ушастый?       — Ведёшь себя, говорю, отвратительно. — Слова лились сами, как маленькая, прорвавшаяся сквозь щели камней речушка. Немного расхрабрев, добавил. — Как свинья.       Бабурин, словно хлынувшая из кастрюли вода, взъярился, сжимая кулаки так, что побелели пальцы. Кажется, Антон нарвался.       — Вы только посмотрите на него, — едкий голосок девчонки, сидящей на второй парте, прорезал и без того звенящий проблемой воздух, — только пришёл, а уже кого-то обзывает. Ну каков нахал!       В груди закопошилось возмущение. Как будто это Антон плюнул в чужую тетрадку, как будто это он посмел оскорбить чужую душу!       Эту ведьму, на шее которой гордо восседала лиса, Антон не знал. Такую толстую светло-русую косу и приподнятые в ехидном жесте брови он бы запомнил. Эта особа точно не подходила к нему, как многие другие одноклассники, желающие познакомиться и узнать немного о новеньком.       Страх внутри продолжал отдаляться, уступая место комку, полному злобе и тихой ярости. Антона буквально пытались задавить, прижать и унизить. Это вводило в отчаяние.       — Не вздумай отступать! — умоляла Люсинда, ощущая бушующие в чужом теле эмоции. — Сейчас не ответишь, в жизни не отстанут.       — Мой деймон — кабан. И сравнивать меня можно только с ним! — гремел тем временем Семён.       Отбрасывая пропитавшуюся чужой слюной тетрадку в сторону — потом новую заведёт — Антон поднялся со стула, стараясь смотреть оппоненту в глаза. Люсинда молча подбадривала его, как только могла, стараясь не убить неожиданно воинственный настрой недавно трясущегося в страхе парня.       Стараясь дышать ровно, так, словно бугай, что больше его во по всем масштаб ни капли не страшил, Петров заговорил:       — Душа твоя может и кабанья, — цедил он сквозь зубы, мешая им дрожать, — но вот воспитание, как у свиньи. Скажи честно, тебя плеваться на чужие вещи в хлеву научили? Или как, сам додумался?       Для Бабурина это был контрольный.       Резко хватая Антона за грудки, Семён вытолкал его из класса прямо в переполненный людьми коридор. Бросая чужую тушу на пол, он с перекошенной миной навалился всем весом, придавливая к грязному полу.       Хулиган нависал над Антоном, как бы говоря: «Ну же! Ударь меня пока можешь! Попробуй!»       — Слушай, ты… — Болезненно шипел Антон, глядя на по злому ухмыляющегося Семёна, чьи зубы блестели от слюны. Мерзость.       — Давай-давай, продолжай, очкарик. Чё примолк-то? Мне очень интересно, что ты ещё скажешь. — В этих словах сквозил яд. И дураку понятно, чего на самом деле ждёт этот урод.       — Руки свои от меня убери.       Семён медленно оттопырил палец и тыкнул Антона в лоб.       — Не уберу. И чё ты мне сделаешь, мямля?       — Ну уж нет!       К все общему удивлению Люсинда резво ударила деймона кабана в рыло, а Антон, поддавшись её порыву, рванул вперёд и заехал кулаком Семёну по носу.       Кто-то из толпы присвистнул.       Картина, открывшаяся взору Антона была прекрасной и ужасающей одновременно. Радовался, правда, он не долго. Толстяк с невероятной злобой стал наносить по чужому лицу и шее удары, не давая и секунды времени на ответ. Но все же Антон успел несколько раз заехать ему по жирной скуле, от соприкосновения с которой хотелось срочно вымыть руки.       — Лилия Павловна! — вскрикнула та самая язва, — Лилия Павловна! Петров Бабурина ударил!       Лилия Павловна, что быстрым шагом возвращалась в кабинет, только завидев мордобой сразу же заставила других учеников разнять дерущихся. Пышущего гневом Бабурина от Антона оттащил тот самый парень, чьим оскалом можно было хлеб резать. Его же волк, грозно рыча, отогнал кабана от вымотанной постоянными уворотами зайчихи. Пока Антон отряхивался, женщина громко ругала Бабурина, грозилась и запугивала.       — Сейчас идёшь в учительскую, к Ирине Викторовне, пусть она решает, что с тобой делать, — решила она, заканчивая с Семёном и переходя к Антону. Парень ожидал такой же тирады в свою сторону, но её не последовало. Только разочарованный взгляд, заставивший на миг устыдиться.       — А от тебя, Петров, я такого не ожидала, — заключила Лилия Павловна, прежде чем последовать за горе учеником, — зайчик в конце концов.       — То, что зверь травоядный, не значит, что он слабый, — пробубнил себе под нос Антон, не замечая удивлённо взгляда со стороны парня-волка.