Поцелуй розы

      Люди требовали слишком много усилий, решил Рохан еще давным-давно — он не был уверен, почему и когда он это решил, но его это вполне устраивало. Ему нравилось наблюдать за другими людьми, опрашивать их, даже встречаться пару раз в месяц с редакторами, хотя это уже могло быть немного напряжно. Существовала проблема только в тех, кого он встречал неоднократно. Когда у человека появляется привычка, например, ходить в определенное кафе в одно и то же время или посещать какой-то музей, магазин, этот человек начинает постоянно видеть одних и тех же людей. Лишь немногие были такими невежами, чтобы как-то его беспокоить, когда узнавали, но всегда найдется горстка тех, кто считает, что раз они познакомились — значит стали друзьями.       (Он гораздо больше предпочитал вымышленных персонажей, особенно своих — поголовье личностей, которых он знал вдоль и поперек, которых он сначала мог взять, а потом убрать, когда ему захочется, у них не было к нему надоедливых вопросов и с ними не было утомительно находиться рядом — полная противоположность большинству людей в реальном мире.       Переезд в Морио только перенес эту проблему на других людей, хотя художник обнаружил, что поначалу в тихом городке это не сильно-то тревожило. Быть тут местной знаменитостью было терпимо — он не возражал давать автографы, особенно если это давало ему немного времени, чтобы лениво пролистать чужие воспоминания в поисках чего-нибудь интересного. Однако, по большей части, регулярных встреч ему хватало в виде приветственного махания, после которого он мог идти своей дорогой, благодаря милостивый город, который узнал его предпочтения и с радостью принял их.       Стрела изменила все это. Конечно, по началу он был очарован — прям-таки восхищен — усилением своей способности читать людей со схожим мнением, во что-то более конкретное: в станд, воплощение его искусства, оно приобрело собственный облик и даже позволяло писать внутри страниц, открывающихся в людях. Кишибе был доволен еще больше, когда узнал, что существуют и другие станд-юзеры — подобно слою реальности под реальным миром из Розово-Черного Мальчика, он будто бы обрел совершенно новое чувство. Оно было одновременно и захватывающим, и придающим смелость, ну и, конечно же, служило чудесным источником вдохновения для работы.       Но побочным эффектом оказался гигантский гаечный ключ, который швырнули в функционирование его почти полностью (и намеренно) несуществующей социальной жизни. Каждые несколько дней внезапно появлялся новый пользователь станда или любая другая неприятность, словно Рохан стал магнитом для самих сил хаоса. Как все знали, ему нравились Коичи и Рейми, он не возражал против Джотаро или даже Юкако, если честно, но все-таки появление в его жизни этого круга людей было ничем иным, как разрушительным явлением.       И ведь последние несколько дней были прекрасным примером. Он только начал реализовывать свою идею фотографировать и сортировать всех жителей, которые, по его мнению, соответствовали известной информации о Кире Йошикаге, как он столкнулся с Джозефом Джостаром, а потом с нелепым ребенком, одержимым игрой в камень-ножницы-бумагу. И когда все решилось само собой, пришлось еще час проторчать в компании Джоске и мистера Джостара в поисках невидимого младенца. И он не проявлял ничего, кроме уважения к старшим, но, черт возьми, Рохан видел, откуда взялся Джоске.       После того, как он выпутался из этой ситуации, прошло всего ничего времени, прежде чем Хикашиката вновь явился, на этот раз на порог его дома, с непонятным планом выманить у него деньги. И художник воспользовался этой, казалось, отличной возможностью облапошить назойливого сопляка, но закончилось все тем, что остаток дня он провел в окружении пожарных, давая показания полицейским, и в сгоревшем особняке. И, в конечном итоге, не смог выяснить, как Джоске сжульничал в кости.       Теперь это определенно была вина Хигашикаты, уже в который раз, заключил мангака, сидя во влажной темноте, прислонившись спиной к стене туннеля. Скрытая комната, из которой он выполз, рассеялась пару минут назад, оставив его в одиночестве, и вокруг хоть глаз выколи, кроме туского свечения уходящего солнца за углом туннеля. Пришло предположение, что Джоске, наверно, наконец нашел и победил того станд-юзера. Если бы школьник послушал его насчет комнаты в самом начале — или не был таким идиотом, войдя в комнату, когда ему кричали не делать этого — ничего бы сегодня не произошло. Чувствуя головокружение, Рохан, пошатываясь, поднялся на ноги и побрел к выходу, по пути опираясь о стену. Джоске забрал его мотоцикл, чтобы сбежать. Путь назад был не близким, однако Рохан не собирался сидеть сложа руки и ожидать, пока эта шпана вернется и поможет ему.       Картинки перемешивались перед его глазами, пока измученный разум пытался наполнить безмолвную темноту какими-то образами и смыслом. Пустые лица с открытыми ртами, фотографии в коридоре, слишком расплывчатые, чтобы хоть что-то можно было разобрать, открытое окно, но каким-то чудным образом сбоку или на полу — это ускользнуло прежде, чем он мог бы понять, — плитки, фракталы и движущиеся, зацикленные узоры? Будь это воспоминания, они все равно не имели смысла, но приносили за собой смутное чувство замешательства, волнения, страха. Словно все вот-вот пойдет не так.       Наконец он вышел на тусклый свет пасмурного вечера. Художник брел по тротуару, ощущая под ногами грубую, усыпанную гравием поверхность, которую годами не ремонтировали, и из-за этого перед глазами то и дело мелькали своеобразные образы стрел и зигзагов. Этот приступ зрительной галлюцинации очаровал его, едва не доводя до обморока, если бы ему не надо было с таким трудом заставлять двигаться ноги. То приходя в себя, то полностью теряя осознание происходящего, Рохан обнаружил себя на ближайшей автобусной остановке, и вскоре в автобусе, едущем в город, а после — на улице, в нескольких остановках до его дома.       Бормоча проклятия своему поломанному внутреннему автопилоту, Кишибе прислонился к стене и снова зашаркал по знакомой улице. Сквозь расплывчатое восприятие он ощущал сухость во рту, неровное дыхание, песок, прилипший к одежде, кончики пальцев, которые покалывало от онемения… Ноги, казалось, двигались сквозь патоку. Воздух был густым и тяжелым. Любая попытка дышать — словно вдох через одеяло на лице. И вдруг мангака с ползущим в душу ужасом почувствовал, как плотный воздух материализовался в орду цепких рук, обвивших ног; они сдавливали грудь, змеями обвивались вокруг горла, просовывали пальцы в рот. И появилось ощущение, как знакомые морозные пальцы трясут его за плечо.       А затем другая пара рук схватила его — одна закрыла ему глаза, а другая обернулась вокруг спины, холодная, но не ледяная, и мужчина почувствовал, как его оттаскивают назад.       — Мы идем не в ту сторону. Сейчас же. Двигайся! — это был голос Рейми.       Сначала немного спотыкаясь, Кишибе позволил направить себя назад, пока давление не растаяло и все не стало немного светлее. Воздух хлынул в легкие, словно поток, пробивающийся сквозь тающий лед. Рука девушки соскользнула с Рохана, и он огляделся, моргая. Они снова на улице. Каким-то образом ему в очередной раз удалось вернуться прямо в ее переулок, даже не задумываясь. Все еще чувствовалась и усталость… и казалось, что колени могут подогнуться в любой момент. Художник повернул голову, дабы лицезреть своего спасителя затуманенным взглядом. А вот Рейми была в ярости.       — Я же сказала тебе не возвращаться, о чем ты думал?! — воскликнула она. Рохан вздрогнул и пристально уставился на нее. — Зачем ты пришел? У тебя что, совсем никакого чувства самосохранения?       — Не особо, — слова вылетали изо рта, будто он выплевывал лягушек, были совсем невнятные и неуклюжие. — В любом случае, я думал, ты рада меня видеть.       — Я не об эт… Рохан-тян, ты в порядке? — гнев сменился на лице Рейми на волнение. Руку она прислонила к его лбу, и к Рохану пришла мысль, может ли призрак действительно чувствовать чью-то температуру. — Выглядишь плохо. Что произошло? — она настойчиво похлопала его по плечу, и мангака опустился на землю, оперевшись о стену аптеки и уронив голову на колени. Россыпь черные звездочек, которые выжидающе маячили где-то на краю поля зрения, начали исчезать, и земля наконец-то стала для него чуть более устойчива. Кишибе глянул на нее снизу вверх, прислонившись щекой к колену.       — Ты снова обращаешься со мной, как с ребенком. Хватит, — пробормотал художник. На это Рейми фыркнула и отказывалась отводить взгляд, пока он не смягчился. — Территория вражеского станда. Истощенные питательные вещества… или что-то такое. Я чуть не умер, наверно… Хах. Может, я мог бы присоединиться к тебе на твоем пути.       — Даже не шути об этом, — Сугимото нахмурила брови, но в конце концов вздохнула и присела рядом. Любезно предложила ему палочку покки. — Не думаю, что в них есть «питательные вещества», даже в живом мире. Но может помочь.       Рохан взял одну. Палочка растаяла у него во рту, как пыль, но, к удивлению, заставила себя почувствовать хоть сколько-нибудь лучше. С другой же стороны подошел Арнольд — уткнулся ему головой в ноги… Здесь, на улице, полностью в мире живых, мех пса был полупрозрачным и казался почти нематериальным. Рохан немного подвинулся, чтобы уместились все, но тут же постучался вопрос, а не пройдет ли собака сквозь него, если он так и останется на месте.       — Тебе нужно быть осторожнее, — пожурила Сугимото, тыча ему в руку. — Тебе нельзя умирать. У тебя есть люди, которые о тебе заботятся. И что еще важнее, эти люди живые — Коичи, Джотаро-сан, твои фанаты. Просто… — Рейми повернулась к нему лицом. — Береги себя, хорошо? — она встретилась глазами с Роханом и в этот момент что-то внутри у него будто скрутилось. — Во всяком случае, почему ты пришел? — поинтересовалась девушка уже мягче. — Почему ты не пошел домой? Ты что-то хотел мне сказать?       Мангака пожал плечами.       — Без понятия. Просто понял, что пришел сюда. Притяжение, как ты сказала. Словно я зациклен или типа того. Как будто я вспоминаю, что чувствовал в детстве, и это мной движет, — головой он прислонился к стене, и, стиснув зубы, вдруг вспыхнул от внезапного, необъяснимого гнева. — Я не понимаю. Зачем я… Зачем я… Ох, в конце концов, ты же не собираешься оставаться здесь вечно, так какой в этом смысл?       Рейми издала тихий недоуменный смешок.       — Не знаю, почему ты спрашиваешь так обвиняюще. Ты мог бы просто сказать как нормальный человек.       — Что сказать? — огрызнулся мангака. — Да и вообще, кому нужен нормальный человек, когда у тебя есть я?       — Ну, с тобой определенно интересно, это точно, — рука Сугимото легла на его ладонь, большим пальцем поглаживая тыльную сторону. Кишибе чувствовал себя совершенно несчастным, но что-то в этом жесте заставило его почувствовать себя в безопасности. Будто стало спокойнее. — Я так и не поблагодарила тебя за то, что ты пришел и порисовал со мной на днях, — продолжила девушка. — Это было любезно с твоей стороны. И твои рисунки — они как еще одно окошко в этот мир. Та часть, которую я не могу увидеть. Когда смотришь на одно и то же пятнадцать лет, видеть вещи чужими глазами — так потрясающе, — она наклонилась, чтобы запечатлеть поцелуй на тыльной стороне руки. — Знаешь, тебе не нужно заморачиваться или уточнять детали того, что ты чувствуешь прямо сейчас. Не знаю, есть ли какое-нибудь слово, обозначающее, кто мы есть. Но я знаю, что люблю тебя. Каким-то образом, в каком-то роде. Разве этого пока недостаточно?       Художник перевернул ладонь, поймав руку Рейми, и сжал ее пальцы так нежно, будто она могла растворится, если он сожмет слишком крепко.       — Ты правда так думаешь? — ответ прозвучал почти шепотом. — Или я просто твоя последняя связь с миром живым? Ребенок, которого ты любила при жизни, поэтому любишь и сейчас, потому что не можешь измениться. Я изменился, так что, может, тебе все кажется по-другому, но…       — И, возможно, я просто твоя последняя связь с прошлым, которое ты плохо помнишь, и это та единственная причина, почему ты здесь, так ведь? — Рейми ударила в ответ резким голосом. Больно. Что-то в нем заныло, когда он это услышал. — Почему ты такой подозрительный? Разве мы не можем просто радоваться, что снова встретились, что должны помочь друг другу, что узнали друг друга получше, прежде чем я уйду? Ты не можешь просто сказать… — девушка замолчала и склонила голову, плотно сжав губы и порозовев. — Не бери в голову.       Наверно, сейчас правильно было бы извиниться, успокоить ее… Но вместо этого Рохан ответил:       — Я ничего не могу с этим поделать. Если что-то чешется, то я это чешу. Если у меня есть вопрос, что-то, чего я до конца не знаю, я должен разобраться в этом, не могу оставить это в покое. Не могу «просто радоваться». Я не могу, просто… Не могу.       «Извини меня», — должен был сказать он, но он не раскаивался, поэтому не сказал.       И злился на себя за это. Прежде чем я уйду. Это все лишь временно. Их встречи могут продолжаться до тех пор, пока убийцу Рейми не привлекут к ответственности, и пока Рейми не обретет покой. Неужели он не может разобраться, что чувствует, пока она еще здесь? Но чем это вообще закончится? Помимо этого он злился, и бесился только сильнее, когда думал о ее уходе. Если она действительно любит его, почему просто не останется? Разве она этого не хочет?       — Ты такой упрямый, — произнесла Сугимото, ее голос настойчиво влился в водоворот тревожных мыслей. Ей удалось мягко улыбнуться. — Такой же, каким всегда был.