Искусство сочинения сентиментального романа

— Ты же девочка! — говорит Марианне мама, заметив, что ее передник порван, — Девочкам нельзя драться. Марианна мрачно глядит на нее исподлобья. — Почему? — Потому что. Бог создал женщин не для этого. Марианна пошла встречать Наполеоне из школы, но по пути встретила мальчишек, которые распевали «Наполеоне втюрился в Ванину». Ну и показала им кто в кого втюрился. Марианна дралась не хуже любого из них. Она всегда за него вступалась, а он не сказал маме, что Марианна съела персики. Он просидел тогда целый месяц без сладкого, но ни о чем не жалеет. Марианна — единственная, кто любит его ни за что, просто так. Когда она была совсем малышкой и только училась говорить, то не могла выговорить его имя и называла просто Напу. Ее любимые слова были: «Лублу Напу». Чтобы защитить Марианну, Наполеоне был готов обходиться без сладкого всю оставшуюся жизнь. — А для чего бог создал женщин? — продолжает допытываться Марианна. Ее вопрос ставит маму в тупик. Она упирает руки в бока и возмущенно вздыхает. — Уж точно не для драк. И не для того, чтобы книжки целыми днями читать. Женщина должна служить мужчине. Пухлые губы Марианны начинают кривится, подбородок дрожит. Наполеоне понимает, что сказанное матерью ей не по нраву. Он бочком придвигается к Марианне и осторожно берет ее за руку. Взгляд мамы падает на его ободранную коленку. — Поросята! Вы оба! Штаны моментально сдернуты. И Наполеоне получает несколько увесистых шлепков по попе. — Гадкий мальчишка! Марш в угол! — в голосе мамы отчаяние пополам с бессилием. Следующей свою порцию шлепков получает Марианна. — А ты отправляйся к Катерине на кухню, негодница. И запомни, ты мужчинам не ровня. Ты девочка и должна делать женские дела. Наполеоне стоит в углу, изучая отставшие от стены бледно-зеленые обои. Обида за Марианну щиплет глаза. Он знает, что это он ей не ровня. Хотя она младше на год, но читает и считает быстрее. И она очень смелая, куда смелее его самого. В прошлое воскресенье после обеда они с Марианной играли на лестнице. Нужно было перепрыгнуть три ступеньки ступеньки разом. Увлекшись Наполеоне доскакал до двери Поццо ди Борго, живших этажом выше. Развернувшись на одной ноге он толкнул дверь и чуть не повалился прямо в прихожую. Изнутри волнующе тянуло запахом чужого дома. Наполеоне замер, напряженно вглядываясь в темноту. Из разговоров на кухне между мамулей Камиллой и мамулей Катериной, он усвоил, что все Поццо ненавидят всех Буонапарте, но по-настоящему его пугал только старик, живший прямо над их с мамулей Камиллой комнатой. Глубокой ночью он надсадно кашлял и скрипел старым паркетом. Каждый раз эти звуки заставляли Наполеоне накрываться одеялом с головой. Так он и лежал по полночи, обливаясь потом и обмирая от ужаса. Ни минуты не подумав, Марианна решительно шагнула внутрь. — Вернись! Старик убьет нас! — зашептал Наполеоне. — Не бойся, Набулио, — снисходительно улыбнулась она. — Тут никого нет. Наполеоне вспомнил, что мужчина должен быть бесстрашным. Он осторожно вошел следом, цепенея от одной мысли, что их увидят хозяева. И брошенный на вешалку летник, и потертая шляпа с синим кантом по краю, и пыльные полотняные зонты, прислоненные к стене в прихожей Поццо несли на себе печать инаковости. Все было похоже на их прихожую, но, в тоже время, и совершенно чужое. Даже в мутном зеркале, густо обсыпанном рыжеватыми пятнами отражались какие-то другие Марианна и Наполеоне. Более взрослые и загадочные. Деловито оглядываясь, Марианна прошла прямо в гостиную и звонко воскликнула: — А у нас лучше! — Тише, — зашипел Наполеоне, — Сейчас услышат! В глубине дома захрустели тяжелые шаги. Когда на пороге комнаты появился старик Поццо в потертом зеленом шелковом халате, Наполеоне с Марианной уже успели спрятаться за дверью столовой. Наполеоне разглядывал старика в просвет между тяжелой филенчатой дверью и косяком. Он показался ему жутко уродливым. Из ноздрей крючковатого носа торчали жесткие седые волосы, беззубый рот провалился вглубь сморщенного лица, маленькие, наполовину скрытые обвисшими веками глазки встревоженно рыскали по комнате. Поведя носом, старик как-будто принюхался. Он колдун, права мамуля Камилла! Кто другой еще может найти человека по запаху? Оглушительными набатом било в груди сердце. Старик замер, оглядываясь, еще мгновение — и он заметил бы их. Но, вдруг разразился надсадным перхающим кашлем и, шаркая ногами, скрылся в дальних комнатах. Наполеоне схватил Марианну за руку и потащил к выходу. С топотом и визгом они скатились с лестницы, пронеслись по столовой и затаились в самом дальнем углу сада под старой яблоней. Наполеоне показалось, что старик все-таки погнался за ними и схватил его за курточку. — Он меня проклял, — произнес Наполеоне срывающимся шепотом, — Он коснулся меня. Теперь я умру. В прохладном июньском небе громоздились высокие башни облаков, подкрашенные розовым. Яблоня сыпала им на головы мелкие завязи. Наполеоне совсем не хотел умирать таким прекрасным летним днем. — Ну с чего ты это взял? — Марианна пожала плечами. — Ничего ты не умрешь. Будешь жить долго и счастливо. Лучше посмотри, что я нашла… В раскрытой розовой ладони лежала самая красивая пуговица из всех, что Наполеоне видел в жизни. С латунным ободком, перламутром и вставкой из синей эмали посередине. — Это я на полу нашла. Красивая, правда? Наполеоне кивнул. — Давай она как будто волшебная, — предложила Марианна. — А что она делает? Она сдвинула брови и задумалась. — Она может исполнить любое желание. — произнесла она серьезно, — Только надо для этого сделать кое-что. Наполеоне сразу перестал бояться и не отрываясь теперь смотрел на Марианну. Она была большая выдумщица. Он не знал никого, кто бы сочинял истории лучше, чем она. — А что надо сделать? На заднем дворе у самого фундамента было особенное место. Если раздвинуть траву и раскопать немного мелкие камушки, глазу открывалось великолепное зрелище: осколки чашек, старых блюдец и тарелок всех цветов: бледно-зеленые, розовые, с цветочками, с золотой каймой. Не одно поколение Буонапарте выкидывало сюда разбитую посуду. Наполеоне выбрал треугольный осколок от тарелки с синим ободком. Марианна выкопала ямку в земле, положила туда пуговицу и накрыла осколком. — Вот. — Она с удовлетворением вытерла руки о передник, — Теперь, когда у нас возникнет какое-то важное желание, нужно будет прийти сюда, откопать ее и… — Набулио! Марианна! — из окна выглянула мамуля Камилла, — А ну живо домой! Я испекла пирог! За ужином Наполеоне нет-нет да и вспоминал про старика Поццо. Вдруг сейчас дверь отворится, и он ворвется на кухню? Но старик Поццо не пришел жаловаться родителям ни в этот вечер, ни в какой другой. Наполеоне довольно долго помнил про волшебную пуговицу, но затем отец отвез их на виллу Миллели, где можно было целыми днями играть в лесу. На восьмой день рождения отец подарил Наполеоне барабан, и сразу же об этом пожалел. Мама слегла с мигренью, мамуля Камилла заперлась в кухне, а мамуля Катерина уехала на неделю к сестре в Корте. Она вернулась сразу после того, как Наполеоне потерял палочки от барабана. Ставший бесполезным, он так и простоял в углу до поздней осени. Марианна лазает по деревьям лучше любого мальчишки. Ветер гнет яблоню к земле. Клочки облаков цепляются за макушку. Наполеоне стоит внизу и, срываясь на визг, кричит: — Слезай! Скорее слезай! Если мама увидит, она нас убьет! Но Марианна упрямо лезет вверх, туда, где висит на тонкой ветке последнее яблоко. Дождь хлещет по рукам, ледяные струи бьют в лицо. У Наполеоне зуб на зуб не попадает от холода и тоски. Далось ей это яблоко! — Марианна, ну слезай, ну пожалуйста! — начинает канючить он. Когда, вожделенное яблоко срывается с ветки и больно бьет его в лоб, Марианна с победным криком спрыгивает на землю. Она опять порвала передник. Яблоко положили на подоконник в гостиной, оно лежало там почти до самого Рождества, когда Марианны уже не стало. Она слегла на следующий день и проболела почти неделю. Доктор сказал, что у нее был слишком сильный жар, если бы удалось его сбить, она обязательно поправилась бы. В день похорон в дом приходит тишина. Наполеоне не слышит больше ни всхлипываний мамы, ни причитаний Катерины. Ветки больше не стучат в стекло. Ему кажется, он один остался на свете. Нет больше ни Марианны, ни мамы, ни Джузеппе, ни мамули Камиллы. Наполеоне становится так страшно, что он едва не кричит. Чтобы хоть как-то от нее избавиться, он выглядывает из своей комнаты и в приоткрытую дверь видит Марианну, лежащую на кровати: пухлую щеку, круглый выпуклый лоб. Свет забытой кем-то свечи цепляется за ее ресницы, окаймляя их толстой золотистой каймой. Один глаз приоткрыт. Марианна смотрит прямо на Наполеоне ярко-синим мертвым взглядом. Наполеоне пятится и спотыкается о порожек. Прибегает мамуля Камилла и уводит его обратно в комнату. Марианну кладут в маленький гроб на столе в гостиной. Приходит священник. Наполеоне неприятен его монотонный и хриплый, словно простуженный голос. Запах ладана щиплет кожу, это запах смертной тоски. Мамуля Катерина голосит на весь дом. Мама плачет тихо. Джузеппе хнычет, уткнувшись носом в подол ее черного шелкового платья. Все теперь носят черное. Просто так положено. Где отец, Наполеоне не помнит: может, где-то рядом с матерью, может, — в отъезде. Мать обнимает Джузеппе, а Наполеоне стоит рядом. Рука мамули Камиллы лежит у него на плече, ее надежная теплая тяжесть удерживает его на мысли, что он, в отличие от Марианны, пока живой. Он не может заплакать, хотя очень старается. Марианна лежит в гробу и резко пахнет словами священника. Ее лицо сжалось, глаза закрыты. Дешевые бумажные цветы обвивают выпуклый лоб. Наполеоне не может заплакать, даже когда мамуля Камилла подводит его к гробу и велит попрощаться. А ведь, когда я умру, тоже стану таким, думает он, глядя на тело. От этой мысли Наполеоне становится холодно. Больше всего сейчас он хочет, чтобы священник перестал бубнить. Наполеоне ловит на себе взгляд матери, полный укора и уже знакомого ему скрытого сомнения. После похорон, она говорит: «Ты не плакал». Роняет эти слова, как камень в колодец. В ней так много дикого мертвящего гнева. Может, она винит себя, но Наполеоне кажется, что она считает, что в смерти Марианны виноват он. Это и заставляет его, наконец, разрыдаться. Всем становится легче, и мама велит мамуле Камилле отвести Наполеоне в его комнату. После похорон к изумлению Наполеоне жизнь не останавливается. Он ест с аппетитом, учится, дерется на улице — делает все, что и раньше. Наступает весна, дни становятся длиннее, и вечерами мамуле Камилле приходится тратить все больше времени, чтобы уложить его спать. В один из таких длинных светлых вечеров, Наполеоне вдруг видит мертвую Марианну. Она стоит в дверях его комнаты, один глаз приоткрыт, пламя свечи золотит ресницы. Наполеоне зажмуривается на мгновение и когда открывает глаза, Марианны уже нет. Все звуки снова тонут в тишине. Вслед за тишиной приходит смертная тоска. Она выползла из дальнего уголка комнаты и заполнила его целиком. Он перестал спать по ночам, драться с Джузеппе и выходить на улицу. Когда Наполеоне перестал есть, мамуля Камилла забила тревогу. — Сеньора, говорю вам, это сглаз. Посмотрите на бедного малыша, он тает на глазах. Она торопливо делает рукой движение, отгоняющее нечистого. — И я знаю кто это, — Камилла понижает голос, — Прохвосты Поццо! Удавятся за пятьдесят ливров. Не могут простить сеньору Буонапарте, что отсудил у них свои законные денежки. Мама досадливо морщится. Пухлые руки мамули Камиллы без остановки теребят край косынки. — Я знаю, что делать, — шепчет она, и наклоняется к уху мамы и что-то торопливо шепчет. Наполеоне вытягивает шею и распахивает глаза, но ничего не может расслышать. Что такое сглаз? И зачем соседи его сделали? Она будит его на рассвете, тащит в сад, где раздевает донага и заставляет ходить по мокрой траве, читает молитвы, трет лицо мокрой от святой воды мозолистой ладонью. Наполеоне весь покрывается мурашками и исполняется живейшей неприязнью к соседям сверху. Это из-за них к его ночным мучениям прибавились новые — рассветные. Мамуля Камилла уверена, что теперь ему станет легче и радость жизни вернется, но для Наполеоне ничего не меняется. Он живет со смертной тоской внутри, смотрит на мир из тени. У него с начала начинается легкий насморк, потом кашель, который никак не проходит. Мама запрещает Камилле тереть его голого в саду святой водой, и они громко ссорятся в спальне. На следующий день мама вызывает доктора. Тот прикладывает к груди Наполеоне обжигающе холодную трубку. В другой раз Наполеоне бы кричал от возмущения или даже укусил бы доктора за руку, но сейчас он просто сидит на стуле, безвольно свесив руки. — Небольшие шумы в легких, — голос у доктора высокий. Он совсем еще молодой, но уже очень важный человек. Наполеоне невольно отмечает, как он смотрит на маму, и понимает, что он очень хочет ей понравится. Поэтому он пыжится и напускает на себя важный вид. Дурак! Хотя он густо посыпал свой парик пудрой, прыщей на его вытянутой унылой роже она не скроет. Мама и не смотрит на него, она ужасно занята, терзая носовой платок. Доктор прописывает растирания, банки и порошки. И они не помогают. В конце концов, мама опускается на колени перед его кроватью, обнимает ладонями его лицо и спрашивает: — Ну что с тобой? Скажи мне, Набулио, как мне тебе помочь? Где болит? Только скажи. Наполеоне смотрит ей в глаза и молчит. Он не знает, как рассказать ей о смертной тоске. Он уверен, мама не поймет, а если бы и поняла, ей не под силу тоску прогнать. Наполеоне должен держать ее внутри, чтобы она не заполнила весь мир. Он обязательно умер бы тем же летом, но Марианна сумела помочь ему даже из могилы. Санто, старший сын мамули Камиллы, предложил покатать детей по заливу. В лодке их пятеро: сам Санто, молочный брат Наполеоне Игнацио, их сестра Джованна, Джузеппе и Наполеоне. На веслах сидит Санто. Осенью ему исполнится четырнадцать, и он сможет поступить юнгой на какой-нибудь английский корабль. Он гребет умело, как взрослый, мышцы красиво перекатываются под загорелой кожей. Наполеоне он кажется невероятно красивым. До того, как в Наполеоне поселилась смертная тоска, он тоже хотел поступить во флот. Сейчас Наполеоне не хочет ничего. Он сворачивается калачиком на дне лодки и закрывает глаза. Джузеппе громко смеется и брызгает водой в Джованну. Море тихонько качает лодку. — Смотрите! Смотрите! Какой огромный корабль! Наполеоне невольно морщится, слишком уже резкий у Джузеппе голос. — Санто! Скажи нам из какой он страны! — надрывается Джузеппе. — Из неаполитанского королевства, — лениво растягивая слова, отвечает Санто, — Видите флаг? — Набулио! Ну посмотри какой огромный! Джузеппе трясет его за плечо. — Ты все пропустишь! В ответ Наполеоне сердито пихает его ногой, не открывая глаз, и тут же что-то острое упирается ему в бок. Что-то мешается и колет через подкладку камзола. Наполеоне садится и извлекает из кармана латунную пуговицу с синей эмалевой вставкой. Некоторое время он потрясенно изучает ее, не в силах поверить глазам. Он точно помнит, что они с Марианной закопали ее на заднем дворе и накрыли осколком тарелки с синей каймой. Волшебная пуговица, исполняющая желания… Он не помнит, чтобы открывал тайник. Он не знает, как пуговица оказалась у него в кармане. А Марианна так и не рассказала, что нужно делать, чтобы волшебство сработало. Ладонь моментально становится холодной и влажной. Остальные ничего не замечают, они машут шляпами, проходящему мимо кораблю. Его нагретый солнцем деревянный бок медленно движется мимо, щедро отдавая тепло. Наполеоне с размаху кидает пуговицу вслед кораблю и шепчет: «Забери тоску с собой. Увози ее в Неаполь, пусть не возвращается». Воображение правит миром. Нужно просто представить то, что тебе нужно, и оно станет правдой. Он уверен, что сделал все, как надо. Его окатывает музыкой моря: крики чаек, скрип весел в уключинах, плеск волн. Поталь солнечных бликов на волнах слепит глаза. Наполеоне вдыхает солоноватый воздух и чувствует, как его захлестывает дикая бурлящая радость. Он смеется, машет шляпой и кричит до хрипоты. Смертная тоска растворяется в солнечном свете. Тогда Наполеоне думал, что тоска ушла навсегда и больше не вернется. Но за это, как за любое колдовство пришлось заплатить свою цену. Он позабыл Марианну. Словно кто-то стер ее из памяти одним точным движением. У мамы скоро родилась другая маленькая девочка, и ее окрестили тем же именем, правда в семье все звали ее Элизой. Как только рассвело, Наполеоне засобирался на занятия. Он не спал этой ночью ни мгновения, даже ложиться не стал. Когда тебя грызет смертная тоска, спать нельзя. Вокруг него снова тишина. Наполеоне знал, что так теперь будет до самого конца. Сколько он еще сможет продержаться? Неделю, месяц, два? Первым уроком был немецкий, но это его больше не пугало. Все на свете опять стало ему безразлично.