Deus ex machina

По лаборатории в незамысловатом танце кружится запах гвоздики. Какие милые духи! Люциана нигде нет. Я робко заглядываю в мед-кабинет. Я в нерешительности остановилась. Она сегодня очень красива: изумрудный цвет её кофточки ей очень идет, а коралловая помада освежает её бледную кожу. Темные волосы безветренным морем покоятся на её округлых плечах. Ох, если бы не напряжение, так сильно сжимающее её лицо, она была бы такой хорошенькой! Она стоит и жует, механически перемалывая челюстями, шоколад, покрывшийся странным белым налетом и отвратительно пахнущий. Её глаза вцепились в какую-то точку на стене. Заметив меня, она становится ещё более хмурой. - Проходи, - говорит она мне голосом, жгучим от раздражения. Она напоминает мне сейчас ядовитый гейзер, вот-вот готовый облить меня кислотой, разъедающей кожу. Она моя ровесница, но удивительно, как за столь короткий жизненный путь в ней накопилось столько злости. - Что стоишь в проходе? Я же тебе сказала: проходи! - говорит она мне, продолжая жевать шоколад. Она просто пихает его себе в глотку. Сдается мне, что она и вкуса не чувствует. - Зачем ты её ешь? - спрашиваю я её, - Она же уже пропала! Эта девушка, удивлявшая меня своим прожорством минуту назад, вдруг останавливается и с отвращением выплевывает шоколадку в мусорное ведро, а потом резко выкидывает оставшуюся часть туда же. - Ты права, это жуткая дрянь, - говорит она, - А теперь становись на весы. Я разделась до трусов и встала на весы. - Так, дело пошло на поправку, - говорит она, глядя на них, - Физические нагрузки, протеиновые добавки сделали свое дело. Ты набрала три килограмма, и, - она пощупала мои руки, - Все чистые мышцы. Ни грамма жира. Внезапно её лицо искажает яркая вспышка боли: лоб морщится, рот сжимается. - А-ах, - она падает на стул, обхватывая голову руками, - Чертова головная боль… Боль выжимает из неё жалобные стоны. Я мигом подлетаю к ней. - Чем тебе помочь? - обеспокоенно говорю я, - Может, скажешь мне, какое лекарство тебе дать? - Отвали! - мычит она, - Свали отсюда и не мешайся, - говорит она, протирая рукой лоб, - Я сама разберусь! - она часто-часто дышит. - Я только помочь хочу… - А я тебя об этом просила?! Не лезь не в свое дело, когда тебя не просят об этом! - её зеленые глаза шинкуют меня на части. Все внутри меня сворачивается из-за обиды. - Слушай, Линда, - говорю я ей резко, - у тебя голова болит из-за того, что ты вся скручиваешься в агрессии, задыхаясь в болоте собственной желчи. Тебя что-то беспокоит, и я вижу это. Кажется, будто тебя что-то изнутри царапает. Думаю, если ты выльешь наружу то, что тебя беспокоит, тебе станет гораздо лучше. Линда буквально выстреливает в меня злым взглядом. Кажется, гейзер вот-вот взорвется. - Мне не нужна твоя помощь. Ты мне кто? - она извергает эти пылающие слова, словно печка, не в силах выдерживать собственный жар. Мне даже стало страшно. Минуту она смотрела на меня тем взглядом, а потом встала и молча вышла из комнаты. Громко хлопнув дверью, замаскировав какой-то звук… Нечто похожее на… всхлип? Я сажусь на кушетку и начинаю одеваться, яростно въедаясь взглядом по стенам мед-кабинета. Во рту щиплет острый вкус раздражения. Эта Линда - просто язвительная злая змея, которую хочешь успокоить, как-то помочь ей, а она прыскает в тебя ядом, парализующем все добрые намерения. - Что случилось? - в комнату входит Люциан, немного пошатываясь из-за своей пьяной походки, - Линда вся заплаканная, просто утопает в слезах. - Она действительно плачет? – удивляюсь я. - Да, она выбежала в коридор, рыдая без удержки, - говорит он, присаживаясь на стул. - Так вышло, что у неё заболела голова, а потом… - тут я вдруг поняла, что виновата: взбудоражила и без того возбудимую Линду, у которой и без меня болела голова. Хотела помочь, но лишь усугубила положение. - С ней такое бывает: она часто волчком мечется из стороны в сторону. Бывает, что она кричит без причины. В ней все просто-таки кипит, бурлит и взрывается. Так что ничего удивительного тут, собственно говоря, нет. Я задумалась: получается, она не только со мной такая агрессивная (раньше мне казалось, что это только я так её выбешеваю), но со всеми другими. У неё определенно какие-то проблемы. - Не беспокойся за неё: она, рано или поздно, обязательно приходит в норму. Она пропадет на несколько дней, а потом появляется более менее спокойная, - он подходит ко мне и кладет руку на плечо, - А ты пока иди: тебе нужно отдохнуть, ты, наверное, устала после тренировок. Эти слова ударили меня электрошоком. От этого удара все внутри меня затряслось. Сундук воспоминаний опрокинулся, и из него посыпались все воспоминания в виде фотографий. Но у него, к тому же, оказалось двойное дно. Там лежали фотографии, покрытые пылью и трухой, не подписанные, лишенные каких-либо пояснений и уточнений. Эти слова… Кажется, я уже слышала их когда-то. Они стали ключом, открывшим то самое потайное дно с старыми воспоминаниями (хотя я считала, что их полностью сожрал огонь). Пред глазами всплывает лицо мужчины. Он совсем не похож на Люциана. У него круглый, большой и тяжелый, словно выдавливающий глаза, лоб четкая линия рта, прямой нос, впалые щеки. На нем был такой же белый халат. Сейчас как будто выстроилась лестница, по которой я скользнула в бездну прошлого, до сих пор окутанную темной дымкой. - Тебе нужно отдохнуть, - говорит этот человек гнусавым голосом. Ко мне тянутся две длинные руки. Они хватают меня, уносят куда-то. Я пытаюсь вырваться, ударить этого человека, но мои руки слишком слабые и маленькие. Что-то окутывает меня, какая-то мягкая и шелковистая сеть. Длинные волосы? В ушах звенит детский крик. Внезапно я выныриваю из зеленой слизи этого воспоминая. Предо мной обеспокоенное лицо Люциана: - Изи, ты ужасно бледная! Может тебе воды, нашатырного спирта? - говорит он, беспокойно елозя глазами по комнате. Меня трясет, и трясется вся комната кругом. Та слизь, в которой я барахталась секунду назад, сейчас облепила Люциана. Его лицо, его глаза… Он вед такой же, как и тот мужик… Гадкий извращенец, вцепившийся в бедную и невинную девочку. Меня сейчас вырвет от его вида. - Да, мне нужно пойти отдохнуть, - говорю я, выходя из комнаты. Эта слизь облепила все мои мысли. Она бурлит и клокочет внутри меня. Этот мужик, он… сделал со мной что-то ужасное, сломал что-то во мне. Те слова ухнулись куда-то глубоко-глубоко, в самую низину моей души. Любовь Люциана к Катерине… Она не так хрупка и блестяща, какой он мне её описывал. Она совсем не похожа на тот сказочный лед, каким он хотел её представить. Все эти гадкие, мерзкие мужики... Они залипают на чистых и невинных детей, так как хотят разбавить свои мутные, грязные души молочной белизной детских душ, оскверняя при этом их самих. Я еле-еле, на ногах, сделанных из мокрой ваты, доползаю до своей комнаты, падаю на кровать, утыкаюсь лицом в подушку. И снова барахтаюсь в воспоминаниях. Только на этот раз уже не в слизи, а в чем-то мягком, шелковом, пахнущем лавандой. Я лежу в расстеленной кровати, и чьи-то нежные, ласковые руки, похожие на лебединые крылья, и глаза, чем-то похожие на мои собственные, смотрят на меня сочувственно из-под стеклянной преграды очков. - Как ты мог? - говорит какой-то мужчина с правильными, но скучными чертами лица, который до боли знаком, только я не могу вспомнить откуда. Его голос трескается от надрывных рыданий, а лицо все перекошено, - Как ты мог поступить так с моей дочкой? Она же твоя родная племянница! Тут и тот мужчина, чьи руки так неумолимо тянулись ко мне. Он стоит рядом с плачущим человеком. Его с невиданной силой хлещет страх. Он содрогается всем телом, а его лицо искажает гримаса. Где-то в дверях стоит ещё кто-то. У него юное лицо и длинные темные волосы. А потом в моей голове вспыхивает тот самый пожар, убив остатки видения. Я бы с удовольствием соединила эти яркие, переливающиеся бусины воспоминаний в одно ожерелье, но мне не на что их нанизывать: отсутствует нить, которая соединила бы все звенья. Я отлипаю от подушки, переворачиваюсь на спину. На будильнике тринадцать сорок. Странно, что именно сейчас я начали всплывать все эти воспоминания. Почему раньше я не пробовала выкопать из того дурацкого сундука памяти? А Люциан… Я и раньше чувствовала к нему довольно сильную антипатию, но только я не понимала, почему именно.