Чувствуешь Солнце?

Ты сможешь. Всё получится. Давай, вперёд. Ви идёт через пустую парковку и мысленно подбадривает себя. Ещё утро, но солнце уже успело подняться высоко. Наёмница прижимается к мусорному баку, рядом на кирпичной стене нарисован символ Мальстрёма. Реджина сообщила об очередном приступе киберпсихоза возле клуба. Ви всю ночь изучала вопрос и теперь вроде готова попробовать, скрипт «заражение» уже подключён к деке. Шаг первый: по-тихой просканировать психопата. Шаг второй: натравить на него демона. Шаг третий: подождать, пока он не сработает и псих не потеряет сознание. «Шаг четвёртый: твой куриный мозг не выдержит нагрузки и вытечет у тебя из ушей», — добавляет свой пункт Джонни, облокачиваясь на контейнер. «Джонни». «Смотрю, тебе прям нравится произносить моё имя». «Не собираюсь это обсуждать, уже вижу, к чему ты клонишь». Она качает головой и проходит дальше. Вся парковка усеяна трупами, Ви сканирует тела, чтобы понять, что их убило. Когда она осторожно заглядывает за перевернутый бак, то видит спину мужчины, всю в шрамах и не до конца прижившихся имплантах. Он тут единственный живой, склонился над чем-то или кем-то. Чувак точно из Мальстрёма, они сейчас за «Тотентанцем», а это их территория. Наёмница запускает сканер и случайно громко шаркает ногой по асфальту. Психопат мгновенно вскидывается и дико кричит, словно зверь. И бросается прямо на неё. Ви охает, быстро отступая назад. Старается продолжать сканирование, одновременно быстро улепётывая с дороги, лавирует между мертвецами, чтобы не попасться. Она отправляет скрипт, и над его головой вспыхивает иконка с изображением её маски. Видимо, это теперь раннерский аватар Ви. «Бля!» — девушка невольно вскрикивает, когда запинается обо что-то и падает. Киберпсих налетает на неё, придавливает к земле и начинает раздирать ногтями кожу. Как раз в этот момент скрипт действует. Лицо мальстрёмовца резко меняется, и без предупреждения его выворачивает практически на неё. Ви уворачивается, когда поток рвоты ударяет в асфальт чуть выше её головы, и скидывает с себя мужика. Он перекатывается на колени и содрогается в новом позыве, а потом отрубается в луже собственной рвоты. «Ебать-копать! — Джонни гогочет как гиена, едва не катаясь по полу. Девушка тем временем поднимается и оценивает, сильно ли её обрызгало. — Это веселее, чем наблюдать, как твой мозг вытекает из ушей!» «Не смешно, Джонни! У меня в волосах блевотина!» Он лишь хохочет ещё громче. Ви сообщает Реджине, что дело сделано, и отправляет всю информацию, которую удалось узнать: оказывается это один из последователей Брика. Сама она никогда не встречала бывшего главаря банды, но не удивлена, что Ройс приказал расправиться с парнем. Стоило тогда заикнуться про Брика, как псих наставил пушку ей в лоб. Закончив с психом, наёмница идёт до ближайшей заправки и покупает там бутылку воды, чтобы промыть волосы. Рядом в переулке она наспех выливает содержимое себе на голову, вода стекает на лицо, размазывая и без того испорченный макияж. Ви как собака трясёт головой, смахивая капли. «На будущее: если захочешь намокнуть, только скажи, и я с радостью помогу», — издевательски тянет рокер, облокачиваясь на стену здания. «Завали!» Не успевает она досушить волосы, как в кармане начинает вибрировать телефон — очередной заказ. Девушка то и дело зло зыркает на Джонни, тот с ухмылкой наблюдает за ней. «Есть человек, которому нужна одна щепка, — говорит Падре. — Суть в том, что она в голове курьера, который только что заехал ногами вперёд в крематорий. Прочти письмо». «Сначала он говорит тебе обокрасть нищего, теперь мертвеца. Не похож он на искренне верующего». «Падре хороший». «Ха. Серьёзно думаешь, что раз не работаешь на корпу, значит можешь спать с чистой совестью?» «Я каждый день обчищаю трупы. Это раз. Ты сам террорист. Это два. И три: заткнись». «Я поражён, как чётко ты выстраиваешь аргументы». «Изыди, демон!» — Ви кидается в него бутылкой с водой, которая конечно же пролетает сквозь голограмму, разбрызгивая остатки по кирпичной стене. Но несколько капель будто бы попали на него. «Гордишься собой?» — за очками видно, как он приподнимает бровь. «Нуууу», — наёмница неопределённо шевелит пальцами. «У тебя блевотина на кофте». «Да чтоб её! — она начинает оттягивать ткань. — Эй! Нет на мне блевотины, — потом замечает его усмешку. — Да иди ты!» Игнорируя смех Джонни, Ви запрыгивает на байк и открывает письмо Падре, чтобы найти адрес морга. Ей надо в Глен, в крематорий «Ла Катрина», которым заведует банда Валентино, что неудивительно, это же Глен. Хоть она и знает парочку ребят из банды благодаря связям Джеки, всё же сомневается, что ей разрешат войти через парадный вход и начать обыскивать трупы. А потому приходится искать другой вход, взламывать подсеть, вырубать камеры и придушить одного из Валентино. Ви решает, что лучше никого не убивать, ведь они не делают здесь ничего плохого. Она прячет обмякшее тело в холодильник и идёт дальше, спускается по лестнице, вглубь морга. Странные ощущения. Она привыкла к смерти. Можно сказать, сама ходячий труп. Однако здесь, в стенах этого крематория, в окружении запахов препаратов Ви вдруг осознаёт, что впервые видит покойников там, где им место. Уложенные на каталках, готовые отправиться в последний путь, чтобы близкие потом могли с ними проститься и похоронить. А вот интересно, в чём же разница между ней и другими. Почему эти люди оказались здесь, а её выкинули на свалку. В чём разница между ними и теми, кого оставили гнить в логове Мусорщиков, после того, как наёмники его вычистили? Девушка почти каждый день убивает пару десятков бандитов, полиция потом забирает тела и отвозит сюда? Или они так и остаются лежать, как она, забытые? Обычно Ви сказала бы, что деньги решают. Ведь именно потому Сандру вывезли, а остальных нет. Только это не корпоративный крематорий. А значит дело в другом. В людях, которым есть до тебя дело. В близких. В семье… Джеки тоже здесь сожгли? Наверняка сеньора Уэллс уже похоронила его. Либо когда Ви ещё без сознания лежала у Вика в клинике, либо когда изматывала себя бесконечной работой. А значит она всё пропустила. Была слишком занята, чтобы проводить друга. Ей нельзя зависать в этих мыслях. Неправильно стоять тут, среди трупов, и завидовать им, поэтому она идёт вперёд, находит мёртвого курьера и вытаскивает чип из его разъёма. А после так же незаметно выскальзывает из морга, не желая здесь находиться ни секундой дольше. В очередной раз ей напомнили, сколько в этом мире людей, по которым действительно будут скучать, когда их не станет. В очередной раз ей напомнили, как она подвела Джеки не только при жизни, но и после смерти. Девушка так и не открыла сообщение мамы Уэллс, которое та отправила в ответ на сомнительное извинение Ви. Так и не посмела прочитать уведомление. Тогда она не смогла выдавить из себя больше, топила свою боль в работе и бурбоне. Наёмница скидывает чип в почтомат и закрывает заказ, пытаясь вытряхнуть из головы ненужные мысли. Думать об этом точно не помогает, ведь Джонни никуда не денется, как и её душевные раны, но она справляется. Она живёт дальше. Когда Ви едет по району, звонит Деламейн и сообщает, что где-то рядом потерялось ещё одно авто. Ей нужно на что-то отвлечься, поэтому она с готовностью соглашается. «Ты уверена? У тебя ещё с прошлого раза кожа не затянулась», — Джонни снова прислоняется к ней спиной. Что-то он зачастил появляться на байке позади. Хотя чего удивляться, если её что-то раздражает, тот сразу же берёт это на вооружение. «Всё путём». «Ладно. Только, когда он оставит следы шин на твоей жопе, потом мне не жалуйся». «Когда такое было? Я тебе никогда ни о чём не жалуюсь». «Помню, ты ныла, что не хочешь умирать, что тебе страшно и ты не знаешь, что делать… и всё в таком духе». «Жаловаться тебе и жаловаться на тебя — это разные вещи». «Не знаю. Легко перепутать. И то, и то дико бесит». «Кстати, насчёт того, что бесит. Кое-кто сегодня до четырёх утра мне покоя не давал, уговаривал, чтоб я покурила!» «Мне нужен никотин. Чё ты прицепилась?» «Хочу, чтоб ты уже заткнулся». Она проезжает светофор и пару поворотов. «А знаешь-». «Да чтоб тебя, Джонни!» «Просто хотел сказать, что когда-то здесь был студенческий городок. Народ брал кредиты на обучение. Все думали, если получить здесь образование, то можно неплохо устроиться в жизни. А на деле оказалось, что проще сброситься с моста, чем пристроиться в корпорацию». «Теперь ты мне историю преподаёшь, дедуля?» «Просто интересно, почему наш беглец затерялся именно здесь». «Кто знает? Может он в душе латинос». На оптике вспыхивает уведомление от сканера, когда Ви медленно подъезжает к тройному перекрёстку в конце улицы. На тротуаре, у самого обрыва стоит такси Деламейна. Указательный палец нервно подрагивает, она хорошо помнит, чем закончилась прошлая встреча. Если у всех машин одинаковый нрав, значит этот тоже будет отбиваться. Только такси не двигается с места. По крайней мере, пока. Девушка паркуется и решает подойти ближе. Как только она останавливается рядом, раздаётся звонок, в окошке появляется расплывающийся аватар Деламейна, его цвета тоже отличаются от настоящего, скорее голубые, чем синие. «Ты пришла меня прикончить?» — спрашивает искин, но тон его голоса больше напоминает обиженного подростка. «Ээ… Нет. Дел прислал тебя перезагрузить», — отвечает она жестами, удивлённо приподняв бровь. Этот хотя бы не пытается её переехать. «Значит, придётся обнулить себя самому…» — говорит такси, заводя мотор. Он резко срывается с места и едет к обрыву, прямо туда, где сломано ограждение. «Эй! Эй! — Ви бросается вслед за ним, хватаясь за зеркало бокового вида и дверную ручку машины, будто у неё хватило бы сил его удержать. — Я тебе не сделаю ничего плохого!» «А я себе сделаю», — обречённо отвечает Деламейн, останавливаясь на самом краю. И тут Ви понимает: он собирается убить себя. Она осторожно убирает руки с авто и надеется, что тот как минимум её выслушает. Может, он ещё не всё решил. «Зачем? Зачем тебе это делать?» «Потому что я несчастная машина в мире людей. Потому что я урод. У меня нет перспектив. И всякое хулиганьё на улице меня третирует!» «Всё равно это не выход. В смысле-». «Будешь советовать терапию? Не смеши! О чём со мной будет говорить мозгоправ? У меня нет матери!» Ви кусает губу, изо всех сил стараясь не улыбаться, дело-то серьёзное: «Ты мог бы вернуться к Деламейну. Он отправил меня тебя найти и привести домой». «Деламейн меня ненавидит», — тяжело вздыхает такси. Ви тоже делает выдох и оглядывает долину, стоя на самом краю обрыва. Крутые скалистые берега разделяет мутно-зелёный поток воды внизу. Она вспоминает детство, когда впервые начала подумывать о самоубийстве. Так же стояла на краю обрыва, ей было тогда девять лет. Только это было не в Найт Сити, а в пустыне рядом с Нью-Мексико. Кажется, после той ночи у неё до сих пор полные лёгкие песка. И наверное, глупо сравнивать тачку с её соседом Барри, сопереживать ему словно реальному человеку. Но ведь он разумен, а значит всё чувствует как любой другой человек, и боль в том числе. Так что, какая разница, из чего он сделан. Сейчас во многих людях железа больше, чем плоти. «Слушай, если ты убьёшь себя, назад дороги не будет. Давай всё-таки поищем выход. Смерть подождёт, не стоит за ней гнаться, иначе ты рискуешь пропустить много всего интересного». «Ты относишься ко мне со снисхождением, потому что я машина». «Слушай, я знаю, каково это: чувствовать, что тебе здесь не место. Не в смысле, что знаю, каково быть машиной в мире людей. Но я глухая… Выходит, для всех я тоже урод. И все твердили, что мне не выжить в этом мире, потому что я другая, слабая и бесполезная. Сама пару раз была в шаге от прыжка». «Что тебя остановило?» Наёмница моргает, нервно выдыхает, раздумывая над ответом. Действительно, что? Тогда она стояла на обрыве совсем маленькая, только-только потеряла слух, может месяц или два минуло. У неё ещё не было слуховых аппаратов, приходилось туго, учить язык жестов было сложно, мама с сестрой помогали как могли. Ведь только они продолжали с ней общаться. Без слуха стало трудно жить. Ей вбили в голову, что она превратилась в обузу и никогда не сможет приносить пользу, что никому в клане нет до неё дела. Кроме двоих. Все смотрели либо с жалостью, либо с презрением. Как на уродку. Она тогда действительно хотела прыгнуть, была абсолютно уверена, что ей стоит уйти из жизни. Тогда её спасла сестра. Схватила за кофту и оттащила от края. Девочка пыталась что-то объяснить Ви — тогда ещё Айден — на языке жестов, а когда не вышло, стала просто писать пальцем на земле. Просила её вернуться в лагерь, потому что отец был в ярости, и Айре не хотелось объясняться перед ним одной. И Ви пошла с ней. Смерть подождёт, сестре она была нужнее. А когда девушка вставила дуло пистолета в рот и уговаривала себя спустить курок, её остановило только то, что она должна была Виктору кучу денег. А потому пришлось встать и выметаться со свалки. Смерть подождёт, нужно было отплатить Вику за всё, что он для неё сделал. «Наверное, я поняла, что есть кое-что, точнее кое-кто, кого я просто не могу пока бросить, — она задумчиво жуёт губу и добавляет. — Тело — всего лишь оболочка. Ты мыслишь, ты чувствуешь, ты страдаешь. Так что не такие уж мы с тобой разные. Деламейн хочет, чтобы ты вернулся. В твоей жизни будет ещё много хорошего, но если прыгнешь сейчас, никогда не узнаешь». «То есть… ты дала бы такой же совет и человеку?» «Конечно. И я даю его сейчас тебе. Нужно разобраться со своей жизнью. Притормозить, переключить передачу». «Ладно. Возвращаюсь», — машина отключается. Через пару секунд звонит главный Деламейн. «Контроль над транспортом восстановлен. Благодарю». «Знаешь, вот этому остро нужна любовь и забота», — говорит Ви. У неё сердце сжимается при мысли об этом депрессивном такси. Его переживания сильно её тронули. «Прошу прощения, не понял, в чём проблема, и нет времени уточнять. Боюсь, меня ждут срочные дела». «В этом проблема. Вечно отсутствующий отец. Он уверен, что тебе нет до него дела». «Как скажете, — Деламейн на секунду замолкает. — Я только что перевёл вам часть вознаграждения». И Дел вешает трубку, а Ви не может отделаться от мысли, что он не воспринял её слова всерьёз. Но очевидно этому… отщепенцу искина нужно уделять больше внимания. А другому неплохо бы подучиться управлять гневом. Может в этом и суть? И Деламейну в принципе нужно обратиться к психотерапевту. «Мало кому понравится, когда их называют херовыми родителями», — Джонни появляется у сломанного ограждения и облокачивается на него. «Я сказала как есть. Не уверена, что понимаю, как у них там всё устроено, но Делу точно стоит быть с ним мягче и заботливее». «Или ты просто нашла родственную душу, у кого тоже проблемы с папашей». «А у тебя типа нет?» «Ладно. Из нас двоих, у тебя детских травм больше, чем у всех шлюх на Чпок-стрит. Так лучше?» «Не лучше». Когда Ви наконец прислушивается к своему организму и заходит в закусочную, чтобы поесть, солнце уже начинает садиться. Девушка разглядывает ассортимент и думает, что же она хочет съесть на ужин… или на поздний обед, тут как посмотреть. Естественно, нормальной еды тут нет, сплошь фастфуд, жирнейший жирный жир. «Джеки, я-», — она осекается, вмиг осознавая свою ошибку. Слова переводчика повисают в воздухе. Наёмница глядит на пустое место перед собой. Всегда, когда они заходили куда-то перекусить, еду заказывал Джеки, поэтому не было необходимости жестикулировать и ловить недоумённые взгляды всякий раз, как Ви хотела поесть. Она тяжело опускает руки на стол, от удара кулаки слегка саднит. И шумно выдыхает, пытаясь остановить этот неудобный ворох мыслей. Боль утраты так и ищет возможность просочиться и напомнить о себе, вогнать её в депрессию. Девушка диктует свой заказ официантке, отмечая, как та косится на чокер-переводчик, и возвращается за стол. В такие моменты тишина давит. Нет, Ви её не разлюбила, она обожает тишину, много раз говорила Джонни об этом. Просто иногда ей очень не хватает Джеки, и тишина становится скорее обузой, чем облегчением. До боли хочется увидеть его улыбающееся лицо напротив и услышать излюбленное «чика» или «хайна». До сих пор трудно поверить, что больше она не услышит голос друга, разве что в записи. «Как так вышло, что ты сама не можешь заказать себе еду?» Она передумала. Ей нравится тишина, и точка. Наёмница решает не обращать на него внимания, ей нечего сказать, к тому же она только что сделала заказ. И у неё нет ни сил, ни настроения пререкаться с ним. Вокруг начинает клубиться сигаретный дым, нос неприятно щекочет. Ви становится нечем дышать, она заходится кашлем. От Джонни всегда воняет сигаретами, но сейчас он выдыхает клубы прямо в её сторону и мерзко ухмыляется. Люди начинают оборачиваться на её внезапный приступ кашля, ведь они не видят дым. Наёмница быстро открывает окно, впуская в помещение поток свежего воздуха, если в Найт Сити его можно таким назвать. Джонни выкидывает окурок в окно, в сторону цветочных горшков. «Хватит уже. Ты и так их везде раскидываешь. Давай теперь все цветы засри своими окурками». «И цветы, и мои сигареты ненастоящие, гринпис хренов». «То есть, были бы настоящие, ты б так не сделал?» «Ты решила доебаться из-за того, что я свинячу?» «Городские. Клянусь, блять, у вас совершенно нет уважения к своему дому». Не то, чтобы у неё самой в квартире всегда идеальный порядок. Вещи бывают разбросаны, крошки в постели и пустые банки периодически появляются. Но Ви не позволяет себе швырять мусор прям на асфальт, а жители города частенько выкидывают его на ходу из окон машин. Когда она въехала в мегабашню, весь коридор возле её квартиры был завален мусором. Пришлось попотеть, чтобы всё расчистить. «Да-да, нахуй нас, городских», — иронизирует Джонни, закатывая глаза за красными стёклами очков. «Скажешь, я не права?» «Ты, как всегда, ищешь проблему не там. Если собралась мне тут рассказывать про защиту окружающей среды, т-». «Я прекрасно знаю, что корпорации выбрасывают в окружающую среду токсичных отходов больше, чем все мы вместе взятые. Это ни для кого не секрет: капиталисты засрали Землю. Если ты это собирался сказать, можешь не утруждаться». «Окей». Мама постоянно рассказывала им с сестрой истории о мире, в котором люди жили раньше. Тогда было больше животных, деревьев. И корпорации всё похерили, уничтожили всю природу, а тех, кто пытался хоть как-то её возродить, просто выгнали. И как бы Джонни ни убеждал себя в том, что один тут понимает, что к чему — это не так. Просто он единственный придурок, уверенный, что может что-то изменить. У Ви есть свои жизненные ценности. Она хотела добиться чего-то сама, без помощи корпы. Это было её целью с тех пор, как они с Джеки стали работать вместе. Хотела стать кем-то значимым. Но никогда не хотела пытаться исправить целый мир, она же не настолько тупая. Стук-стук-стук. Стальные пальцы стучат по столешнице, Джонни не может сидеть спокойно. Девушка поднимает голову и видит на его лице мерзкую ухмылочку. Он намеренно её раздражает. «Прекрати». Стук-стук-стук. «Хватит». Стук-стук-стук. «Вот почему ты такой?» Стук-стук-стук. «Джонни…» Стук-стук-стук. Она резко расчехляет нож и втыкает его в стол, целясь мужчине в руку. За миллисекунду до удара ладонь исчезает; лезвие втыкается в стол и остаётся торчать. Ви хмуро смотрит на него, Джонни теперь откинулся на спинку, закинув руки за голову. Обе ладони, конечно же, в порядке. «Эээ… мэм», — официантка подходит к столу и глядит на нож в столе, широко распахнув глаза. «Не зовите меня так, — Ви морщит нос, ей не нравится это обращение. — Просто включите в счёт». Глубоко вздохнув, она садится на место, даже не утруждаясь вытащить нож. Потом достанет, когда будет уходить. Её бесит, что он успел убрать руку. Официантка согласно кивает, ставит заказ на стол и быстро уходит. Наёмнице было бы сейчас стыдно, но она смертельно устала. «Ты хотела меня проткнуть?» «Ага». «Вроде, ты хотела заключить перемирие?» «Но у тебя же нет раны от ножа? Нет. А значит перемирие я не нарушила. И я всё равно не смогла бы проткнуть голограмму». «Думаешь, никто не вызвал Макс-так? Алло, тут какая-то психованная ножи в мебель втыкает». Ви лишь закатывает глаза и обессиленно стонет, а после переключает внимание на бургер с картошкой. Может он уйдёт, если она притворится, что его нет. Хоть на пять минуточек. Джонни же не всегда торчит рядом, иногда где-то пропадает. Значит, ему там есть чем заняться, чем-то более интересным, нежели тусить тут и доставать её. Она так и не поняла, почему он такой… приставучий? Можно же так сказать? Просто он проводит рядом почти всё время, и неясно, какая ему от этого выгода. Неужели вымораживать её — самое увлекательное занятие. «Знаешь, — рокер складывает на Ви свои ноги в грязных ботинках, — я ведь недолго жил с кочевниками». «Ты просто не представляешь, как мне насрать», — она скидывает его ноги со своих коленей. А тот снова кладёт их обратно. «Ветер в волосах, бескрайнее шоссе — абсолютная свобода». Перед глазами вдруг встаёт картинка, воспоминание не её, но очень яркое. Она лежит на дешёвом тонком матрасе, укрывшись старым одеялом, и пялится в купол палатки. Разглядывает плетёный узор на тёмно-синей ткани, вечером она кажется чёрной. Всё тело задеревенело, как бывает, если пролежать весь день, но желания и сил встать не осталось. Снаружи доносятся голоса, ткань палатки свободно пропускает все звуки. Альдекальдо что-то празднуют, пока он лежит тут в одиночестве на тонком матрасе. Словно издеваются над ним, над его болью. Полог откидывается, на пороге появляется мужчина с длинными каштановыми волосами и зовёт её… нет, зовёт Джонни пойти с ним. «Идём, рокер, сыграй нам». Тщетная попытка заставить его выйти и отвлечься. В ответ на предложение Сантьяго он лишь переворачивается на другой бок, спиной к кочевнику. Джонни себя сейчас ненавидит: расклеился, как тряпка, даже не может встать с постели. Он бы и хотел подняться, только его будто привязали к ней. Парализовали. Надо бы выйти, сделать хоть что-нибудь, сжечь этот ёбаный город за неё. Он столько лет выступает против корпораций, надо уже что-то с этим сделать. Показать, что они не могут творить, что хотят, не могут забирать у людей их души. Ради неё. И он встаёт. Но уходит недалеко, добирается только до палатки с припасами, чтобы найти спиртное и смыть горечь утраты горечью виски. Опустошает бутылку за бутылкой, чтобы чем-то заполнить яму в груди. Когда кровь, кажется, на пятьдесят процентов состоит из алкоголя, он идёт до полевого госпиталя в поисках сильных болеутоляющих. Глотает таблетки, чтоб хоть как-то заглушить боль, не чувствовать ничего. Пусть и ненадолго, даже на минуту. Притвориться, что всё нормально и ничего не случилось. Притвориться, что корпа не отобрала у него всё и не продолжает рушить людские жизни каждый божий день. Забыть её смерть. Забыть, что он сбежал в сраную пустыню зализывать раны и страдать, вместо того чтобы делать хоть что-то. Он не знает, сколько выпил виски и таблеток, но движения становятся вялыми, как в замедленной съёмке. Наконец он выбирается из палатки и смотрит в сторону костра, вокруг которого сидят кочевники. Бестия с Сантьяго тоже там, болтают, на их лица падают оранжевые отблески пламени. Быть может кто-то другой сможет заставить его почувствовать себя лучше. Пусть и ненадолго, даже на минуту. Раз не помогли колёса и бухло, поможет секс. Возможно, он принесёт хоть какое-то облегчение, заставит забыть о раздирающей боли в груди. Он закидывает руки им на плечи, заплетающимся языком пытается уболтать обоих пойти с ним в палатку. Бестия морщит нос и отворачивается. Сообщает ему, что за пьяным угаром он не заметил, как обоссался. Ей противно прикасаться к нему в таком состоянии. Он её не винит, Джонни бы и сам к себе сейчас не прикоснулся. Жалкий и ничтожный, всего лишь тень того, кем он был несколько лет назад, когда они только познакомились. Горечь и алкоголь потушили огонь, что раньше пылал в нём. Со временем он разгорится вновь, мужчина уверен. Он ещё отомстит за неё. А пока сил хватает только на то, чтобы поднять бутылку. Дикая боль пронзает голову, мир расплывается, Ви пытается стряхнуть с себя чужие воспоминания о жизни, которой у неё никогда не было. А когда Джонни вопросительно приподнимает бровь, заметив её внезапное недомогание, та лишь молчит. Хотя её так и подмывает пройтись по больному и уличить его во лжи. Только она прекрасно чувствовала его боль и понимает, что лучше этого не делать. И не делает. Ви не знает, что это была за девушка, которую он потерял, те воспоминания она ещё не видела, точнее видела, но мельком. Руки пропускают светлые локоны сквозь пальцы, ласкают веснушчатое лицо. Девушка, ради которой мужчина поклялся сжечь город. Ей не хочется во всё это лезть. У него свои скелеты. У неё свои. У всех они есть. Сейчас не время и не место в этом ковыряться, поэтому Ви просто игнорирует взгляд рокера, снова сбрасывает с себя его ноги и максимально быстро съедает свою еду. К тому времени, как она доедает, опухоль головного мозга наёмницы снова закидывает грязные ботинки ей на колени. Она оплачивает счёт, в том числе и за пострадавшую столешницу. Молча достаёт нож и выходит, боясь, как бы не спровоцировать ещё одно воспоминание. На город опустилась ночь, темноту рассеивают яркие неоновые огни. Ви едет по улицам, настраивая наушники на полицейскую частоту в поисках каких-нибудь происшествий, чтобы чем-то себя занять, не вспоминать и не думать. Не испытывать боль, свою или Джонни, который, к слову, снова сидит позади спиной к ней. На телефон поступает вызов от Вакако — снова заказ. «Один из моих нетраннеров не отвечает, хотя я ему приказала всегда оставаться со мной на связи. Скорее всего, что-то случилось. Он бы не посмел пойти против меня. Ознакомься с деталями и найди его. Он мне нужен». Ещё один пропавший раннер Вакако, это уже становится традицией. В памяти ещё свежи бесконечные запугивания Джонни о том, как им плавят мозги в Сети. Она быстро просматривает письмо. Раннера зовут Нам Чхан Хун, на этот раз заказчиком выступает сама Вакако, так как они уже давно вместе работают и старушка ему доверяет. Ви паркует байк недалеко от укрытия, которое советовала проверить фиксерша, и натягивает маску, проходя мимо ларька с едой. Одна женщина рассказывает другой, что слышала крики… Переулок, в котором находится вход в подвал раннера, почти как тоннель, с окружающих домов нависают балконы и закрывают небо. Как и везде в городе тут тоже повсюду валяется мусор. Первые несколько метров прохода освещены тускло-красным светом, а дальше почти непроглядная темнота, изредка подсвечиваемая слабыми лампами и огоньками от торговых автоматов. Ви идёт вперёд, топая ботинками по полу, и заворачивает за угол. Дверь в нужное ей здание находится напротив мусорного бака. Наёмница открывает её, даже не заперто. В холле грязно, на стенах пятна, краска местами отошла, на полу между плитками скопилась грязь. Справа от неё лестница, ведущая вниз. Нижняя площадка хорошо освещена, а на ступени падают красные отсветы от лазерных мин, вмонтированных в стену. Небольшая мера предосторожности, чтобы защитить раннера о тех, кто может явиться, пока он в Сети. Ви сканирует их и отправляет скрипт, чтобы обезвредить на расстоянии без риска для жизни. И только потом спускается; слева от неё дверь. Когда она открывает её и входит, в лицо ударяет волна холодного воздуха, изо рта вырываются облачка пара. В подвале темно, помещение освещает только мигающий экран да тусклая лампа. Однако их света достаточно, чтобы выхватить из полумрака обмякший силуэт мужчины в нетраннерском кресле на возвышении в дальнем углу комнаты. Ви спешит к нему, едва не спотыкаясь о ступеньки, и старается получше рассмотреть его в свете красной лампы. Человек уже немолод, на левом глазу визор. Грудь вздымается и опускается — он дышит. «Всё хорошо?» — голос переводчика эхом разносится по подвалу. В ответ тишина, только лампа у кресла продолжает мигать. Внезапно угол комнаты освещает свет — на компьютерном столе загорается другая лампа. Над ноутбуком висят ещё четыре экрана, сейчас они все работают и на всех написано одно и то же слово. ПОМОГИТЕ За маской Ви беззвучно шепчет «бля». Выходит, Чхан Хун и правда застрял в Сети, а теперь ей каким-то образом надо его спасти. Она же совсем не шарит, не знает даже, как пользоваться «заражением», чтоб на неё при этом не наблевали. «Полюбуйся, Ви, — язвит Джонни, прислоняясь к серверам у стены. — Это твоё будущее. Итог любого нетраннера. Корпоративный лёд, выжженные мозги, финита». И, как всегда, когда мужчина говорит о нетраннинге, в тоне слышится издёвка. В его предупреждении слишком много злобы, звучит скорее как угроза, но Ви ничего не отвечает. Не говорит, что её с большой натяжкой можно назвать раннером, а потому его слова бессмысленны, лишь раздражают. Сейчас надо сосредоточиться на том, как спасти Чхан Хуна. «Он ещё дышит. Надо найти способ вытащить его живым». Мигающая лампа и экраны словно зовут её к компьютеру нетраннера, и наёмница решает начать оттуда. Она включает ноутбук, даже пароль не нужен, на экране появляются его сообщения, точнее одно, отправленное ему от Малыша Спектра. Ещё один раннер, судя по нику. Она читает переписку. Чхан Хун пытался открыть какой-то контейнер «Кан Тао», а Малыш Спектр сказал, что старик чокнулся, раз задумал провернуть такое в одиночку. Очевидно на того предупреждения о толстом льде не подействовали и он решил показать «как надо». Дальше что-то про щепку, без которой ему «мозги вкрутую сварят». Лампа на рабочем столе гаснет. Вместо неё включается другая, дальше. Ви думает, что это Чхан Хун, наверное, взял их под контроль и куда-то её ведёт… По крайней мере, она надеется. Загорается третья лампа, та прислонена к куче всякого барахла. Девушка замечает за решёткой в полу более тусклый красный свет — ещё одна лазерная мина в техническом тоннеле под полом. Эта лампа тухнет, зажигается другая. Следующая ведёт её к жёлтому люку в полу, за ним должен быть вход в тот тоннель. Ви открывает крышку и видит внизу в стене ещё одну красную лампу. Она спрыгивает, даже ей с её миниатюрным телосложением приходится ползти чуть ли не на четвереньках, чтобы пробраться по металлическому проходу. Здесь немного пахнет сыростью. Наёмница следует за мигающими огнями, вентиляторы задувают холодный воздух в шахту и в помещение над ней. Она бы могла поныть, как тут холодно, но такая низкая температура, вероятнее всего, и спасла нетраннеру жизнь, охлаждая его тело, пока сознание застряло в Сети. Ви обезвреживает ещё пару мин и доходит до второго люка в конце тоннеля. Она его открывает и выбирается наверх. У полки вспыхивает ещё одна красная лампа. Девушка шарится среди разных штуковин, к которым давно уже никто не притрагивался, если судить по слою пыли, и находит там чип. Красная лампа гаснет, загорается другая, у двери. Ви возвращается к креслу Нам Чхан Хуна. Вроде всё ещё дышит и двигается. Наёмница нервничает так же сильно, как когда втыкала инжектор с охладителем в грудь БагБер. И на кой чёрт раннеры продолжают погружаться в Сеть? Ви осторожно вставляет щепку в нейропорт мужчины и отходит назад. Его голова чуть дёргается. «Ммм… Ещё пара секунд… — бормочет он, а Ви вздыхает с облегчением. — Погоди… я не…» «Проснись и пой, чувак, пора вставать». «Дай мне минутку… — бурчит раннер и медленно садится на кресле. — Не знаю, давно ли я тут, но как говорят американцы, уже подыхаю с голоду». «Там на улице я вроде видела ларёк с едой». «Да знаю я! Эти запахи… просто пытка!» «Если хочешь, могу тебе что-нибудь принести», — предлагает наёмница, видя, что он ещё не в состоянии встать. «Нет-нет. Ты и так уже много для меня сделала, но всё равно спасибо». «Так ты был в сознании всё это время?» — интересуется она. Сложно представить, каково это: быть неспособным пошевелиться, но всё чувствовать. Сама она ни разу не погружалась в Сеть, ей жутко от одной лишь мысли. Сложно вообразить, как там может существовать целый отдельный мир. «Частично. Скорее в глубокой гибернации». «Это ты включал и выключал лампы?» «Да. Уже подготовился с их помощью подавать условные сигналы, но не пришлось. Ты молодец». По лицу Ви против воли расползается улыбка, хорошо, что за маской ничего не видно. Наёмнице нравится, когда хвалят её работу, а она редко получает комплименты. И хотя девушка всего лишь шла, куда вёл свет, всё равно приятно. «И что же было в том ящике?» — любопытство берёт верх. Ради чего же Чхан Хун едва не спалил себе синапсы в попытке его открыть. Надо думать, там что-то ценное. «Вы, молодые, много вопросов задаёте, — качает головой раннер. — Хочешь, проверь сама?» «Нет, мне и так хорошо». «Ха. А ты быстро учишься». «Ты первый, кто это сказал, — она едва не смеётся. У Ви много талантов, но быстрая обучаемость — это не про неё. — Тебе, наверное, интересно, кто меня прислал». «Вакако. Ловкая старушка, всегда находит повод затащить меня поужинать… Заходи ко мне как-нибудь. Покажу тебе пару нетраннерских штучек». «Типа, как застрять в Сети?» — иронизирует она. Жаль только, что голос переводчика не может менять интонацию. «Мы постоянно учимся на ошибках. Но не обязательно учиться на своих». Эта фраза вдруг напоминает ей о Ти-Баг. Как та настаивала на том, чтобы научить Ви нетраннингу, считая, что в ней пропадает потенциал. Вспоминает, как гордилась собой, когда удалось взломать денежный чип «Милитеха», и как Баг потом проверяла, всё ли нормально. Ей казалось, что та всегда будет рядом и сможет её направлять… Так что, приятно знать, что кто-то хочет помочь восполнить её пробел в знаниях, который не успела заполнить Ти-Баг. Тем более сейчас, когда Ви приходится продираться через эти дебри самой. «Я подумаю, спасибо. Ти-Баг мне рассказала основы, но мне определённо не хватает…» «А. Так ты Ви, да? Баг о тебе говорила». «Правда?» — девушка слегка оживляется. Ти-Баг всегда была очень скрытной, но ей приятно думать, что они были приятельницами, а не просто коллегами. И Джеки всегда говорил, что Ви её сразу очаровала. «Упоминала вскользь. Сказала, у тебя талант, что из её уст услышишь нечасто. Жаль, что с ней так вышло, когда я узнал, что случилось… Но, к сожалению, так бывает почти со всеми раннерами…» «Да…» «И ты же вроде спасла БагБер, если я ничего не путаю?» «Да, я. Не знаешь, как у неё дела?» — интересуется Ви. Это та блондинка с буйной гривой, в которую ей пришлось воткнуть охладитель и по-тихому вынести из-под носа Тигриный Когтей. «У неё всё прекрасно. А теперь и у меня тоже. Всё благодаря тебе. Спасибо». «Рада слышать. Всё, не буду больше тебе мешать. Приходи уже в себя и сходи поешь. Пока». На пути к выходу Ви одолевают противоречивые чувства. Вообще весь этот день — сплошной эмоциональный водоворот, так и хочет её затянуть. Сначала этот морг, потом Деламейн, воспоминание Джонни, а теперь ещё это… Так странно. Она спасла этого дедулю. Спасла БагБер. В принципе много кого спасла, и это не просто хвастовство, а так и есть. Да, за работу ей платят, но такие заказы нравятся больше других, Ви всегда с удовольствием их берёт. Приятно осознавать, что кто-то жив только благодаря ей. Но вот, когда дело коснулось близких ей людей — Джеки и Баг — она их спасти не смогла. Почему? Почему, как только речь заходит о важном, всё сразу идёт наперекосяк? Почему она не смогла защитить маму? Почему… Ви со стоном выходит из переулка, снимая на ходу маску и запихивая в сумку. Ветерок приятно холодит лицо. Пожалуй, на сегодня хватит, раз она весь день грозится расклеиться. Надо только купить чего-нибудь горячительного, поехать домой, напиться и выкурить косячок. На счёт падают деньги от Вакако. Тут же недалеко рынок, по-любому там продают спиртное. Если бы не её… попутчик, она бы пошла в бар и склеила кого-нибудь. Но теперь это даже не обсуждается. И скорее всего, никогда больше, до самой смерти. Уходить от проблем с помощью секса и выпивки… Кого-то ей это напоминает. Она бы стукнулась головой о стену, если б прохожих было поменьше. И всё равно очень хочется, ей не нравятся эти параллели между ней и Джонни. Хотя в её защиту надо сказать, что Ви никогда не пыталась намутить тройничок в обоссанных штанах, так что вот. Она выиграла. Вроде. Рынок «Цветок Сакуры» — единственный в Найт Сити рынок под открытым небом, который работает круглый год. На мосту между двух колонн висит яркая неоновая вывеска с названием на английском языке, а чуть ниже мелким шрифтом на японском. Перед рынком стоят клумбы с проекциями цветущих вишнёвых деревьев, светящиеся розовые лепестки мерцают на фоне ночного неба. Ви паркуется рядом и дальше идёт пешком. В воздухе витают ароматы всевозможной еды, слышны разговоры продавцов и посетителей, где-то неподалёку бренчит гитара. Здесь в киосках можно купить почти всё, что душе угодно: еду, одежду, технику, лекарства. Девушка идёт по рынку через первый ряд ларьков в поисках палатки со спиртным. Звуки гитары становятся громче, когда она проходит мимо старьёвщика и киоска с бургерами. «Эй! Эй, Ви, стой! Погоди секунду!» — неожиданно кричит Джонни, будто ему жизненно важно привлечь её внимание. На краю рынка у стены сидит мужчина в ковбойской шляпе и играет на гитаре. У его ног лежит маленькая шапочка, в которую прохожие кидают мелочь. Джонни сидит рядом на ящике, на лица обоих мужчин падает свет от костра в мусорном баке. Старый рокер, похоже, в своей стихии. И Ви знает, что не стоит ему потакать, это точно какой-то очередной изощренный план, чтобы вывести её из себя. Однако ей любопытно, поэтому девушка решает повестись и выяснить, что же он задумал на этот раз. Она подходит к уличному музыканту. «Послушай-ка этого парня. Как тебе музон?» Наёмница удивлённо смотрит на него, приподняв бровь. С чего бы ему вдруг спрашивать её мнение? Тем более, о музыке. За стёклами очков сложно определить выражение лица, он их не снимает даже сейчас, ночью. Но вроде он сосредоточенно слушает, всё внимание на музыканте. «Я не сильна в музыке», — отвечает Ви, пальцем стуча по слуховым аппаратам. Странное дело, но ей… приятно, что Джонни вообще спросил её, учитывая, кто он такой. Только в данном случае она ничего дельного сказать не может. И кто бы мог подумать, что Ви когда-нибудь использует его имя и слово «приятно» в одном предложении. «Вот только не надо. Наушники на тебе. Ты даже пару песен знаешь, вот и скажи, что думаешь». Ви замолкает на время, вслушиваясь в незамысловатую мелодию, которую играет мужчина. Пытается представить, о чём же она может быть. Что-то ностальгическое, какая-то тоска… сложно сказать. Немного напомнило ей о маме, когда та играла что-то кроме «Флитвуд Мэк». «Мне нравится, не знаю, почему, но звучит ничё так». «Я знаю, почему, — Джонни говорит чуть быстрее обычного, глаза загораются. — Потому что техника — это не главное. Важны эмоции. Парню явно есть что сказать. Надрыв есть. Этого не спрячешь. Держится не слишком уверенно, руки не поставлены, вылетает из ритма, но… в целом неплохо». «От тебя это прям комплимент. Ты так же начинал?» — спрашивает Ви, хотя на самом деле уже знает ответ. Кое-что она видела. Как ещё мелкий будущий террорист учился играть на краденой гитаре, подбирая мелодию на слух. Потом, после побега из армии, играл везде, где только можно, но не ради денег. А уже после они вместе с Керри основали «Самурай», это было после того, как друг вытащил его из мотеля. «Не смеши. Некогда мне было карабкаться к славе, — чуть откинувшись назад, он чешет пах и продолжает. — Я был занят — сотрясал мировые устои». Вроде всё понятно. Непонятно только, зачем было чесать яйца посреди фразы. Но в целом ясно. А ещё Джонни очень увлечён, когда говорит о музыке, и это чувствуется. Слышно по голосу, и в его воспоминаниях Ви видела подтверждение его слов. Известность его никогда не волновала, на первом месте всегда был посыл, который он вкладывал в тексты, важнее было донести свою идею. Только… «У славы есть свои преимущества: можно кричать хоть до посинения, но если тебя не знают, то никому не будет интересно. И какой смысл? А когда мир тебя знает, его и трясти проще». Джонни встаёт и мгновенно перемещается за спину музыканту. Облокачивается на стену, скрещивая руки на груди: «За всё надо платить. Если своими песнями ты плюёшь в лицо корпоратов, какой лейбл тебя подпишет? А проданные идеалы и принципы, — он стучит пальцем по виску, — обратно уже хрен ты выкупишь». «Во всём надо искать компромисс. Идеалы и принципы это круто. Только ими сыт не будешь, аудиторию они тоже не дадут». Ви и сама до поры до времени чётко придерживалась своих принципов, а когда прижало, пришлось идти и работать на копов. Потому что, кушать ведь что-то нужно. Ну, хотя бы до работы на корпорации пока не опустилась. Однако, она не может больше притворяться, что останется непреклонна, во что бы то ни стало. «Вот ты меркантильная сучка. Не ожидал. Хотя… как раз ожидал». «Я не меркантильная, Джонни, это вопрос выживания. Я бы с радостью пожила в мире, где за всю жизнь мне не пришлось бы поступиться ни одним идеалом. Но чтобы выжить, приходится чем-то жертвовать». «Если тебе не хочется умереть за свои идеалы, тогда зачем они вообще?» «Не всем хватит духу сыграть в камикадзе. Ладно, принцесса, — она возвращает ему же его излюбленное снисходительное прозвище, — хорош прибедняться. Залы ты собирал. Я видела воспоминания, вас много кто слушал». «Ну да. Играли, где могли. В парках, на заброшках, в подпольных клубах… У нас сразу была аудитория. Кто-то нас даже записывал, — Джонни смотрит вниз, почёсывая голову, и тянет прядь волос, — хотя мы ещё были никто». «Значит, где-то ещё можно найти бутлеги «Самурая»? Думаешь, записи до сих пор существуют?» «Вообще-то тут недалеко «Радужная Каденция». Мы играли в этом клубе до распада группы. Отличное место. Народ собирался очень адекватный. Попробуй там расспросить». Наёмницу бесит, что на ум сразу же приходит Ава и её любовь к «Самураю», когда они ещё были подростками. Ви кажется, той бы понравились старые пластинки. Тогда Ава постоянно болтала про «Самурай», а она просто тупо со всем соглашалась, не представляя о чём речь, и надеялась получить в награду хотя бы обнимашки. Даже когда та гонялась за ней по пятам по Пустошам, Ви не переставала её любить. Ей нравится думать, что это взаимно, ведь у Авы было много возможностей её прикончить, но та ни одной не воспользовалась… В шкафу до сих пор лежит старая футболка с логотипом «Самурая», которую наёмница утащила у подружки, как напоминание о вечерах, когда Ава слушала в палатке пластинки на своём дешёвеньком проигрывателе и говорила, что у винила гораздо лучше звук. Противно думать, но похоже, Джонни был её подростковой любовью. Гадость. «Ты прикидывалась фанаткой ради секса?» «Не твоё дело». «Дай-ка угадаю. И всё равно её больше возбуждал я», — смеётся он, на губах появляется фирменная паскудная ухмылочка. «Иди на хуй», — девушка притворяется, что чешет голову средним пальцем. Он в ответ показывает ей сразу два. «Увёл твою тёлку даже будучи мёртвым». «Чем ты гордишься? Это же просто какая-то безмозглая малолетка. Что, так всё плохо? Надо потешить самолюбие?» «Пошла ты. Если думаешь, что я мечтал стать рок-звездой и кумиром подростков, то ошибаешься. Срать мне на всё это. Просто прикольно, что я тебя обломал уже тогда, когда ещё не знал». «Слушай, я придумала. Вот найду эти записи и устрою тебе. Буду визжать от восторга и ссать кипятком каждый раз, как ты со мной заговоришь. Как тебе план?» «Только, блять, попробуй». «Ладно, надо нам заглянуть в эту «Каденцию». «Нам?» «Твой клуб, твои песни. А искать буду я. Так что да: нам, — пожимает она плечами. Иногда можно и уступить. — Только не привыкай». Ви отправляет уличному музыканту сотню эдди. Почему нет, ведь Гэри она может столько пожертвовать за его ахинею. Когда перевод доходит, оптика парня загорается. Тот на мгновение замирает, мелодия прерывается, он благодарно ей кивает. Наёмница идёт по рынку в поисках клуба. Она лазила здесь много раз и что-то не припоминает такого названия, но могла и не заметить, в Найт Сити куча разнообразных заведений, невозможно знать все. Она доходит до противоположной стороны рынка и видит ступеньки, ведущие в лапшичную. В городе много где открыты филиалы этой сети, корпорация так впаривает людям дешманскую еду и отнимает часть прибыли у частных торговцев, которые продают чуть более качественную и, соответственно, более дорогую домашнюю стряпню. Вроде других крупных строений рядом нет. Джонни материализуется на верхней ступеньке у колонны, а Ви одолевает непонятное чувство, что-то сродни тоске или ностальгии. «Радужная Каденция» давно закрылась… «Где было твоё отличное место, теперь забегаловка…» «Что ж, тупое потреблядство опять победило». «Значит, очко команде соперника?» «Вот почему поверженный воин не должен возвращаться. Иначе он однажды увидит, как все его идеалы превращаются в дерьмо». «А ты себя считаешь поверженным воином?» — Ви старается не рассмеяться. Эго Джонни воистину не знает границ. Его послушать, так он был кем-то вроде рыцаря в сияющих доспехах. «Я умер за свои идеалы. Как ещё меня назвать?» «И что, не зря умер? — его взгляд становится острее бритвы, и Ви тут же чувствует укол совести. — Больная тема, поняла, не трогаем». Девушка решает заткнуться и спускается в забегаловку. Они ведь наконец-то начали более-менее уживаться друг с другом, а Ви берёт и сыплет соль ему на рану просто забавы ради. Ведь она представить себе не может, каково это: перепрыгнуть на полвека вперёд во времени. Узнать, что любимое место закрылось. Можно же хотя бы недолго вести себя прилично и найти эти записи. К тому же… их будет неплохо потом отправить Аве. Быть может, персонал знает что-нибудь о старом клубе. Посетителей внутри немного, Ви сразу подходит к продавцу за стойкой. Закусочную заполняют ароматы бульона, дешёвого синто-мяса и приправ. «Привет, знаешь что-нибудь про клуб, который раньше здесь был? «Радужная…» «Ещё одна, — закатывает глаза продавец, а потом прищуривается, глядя на неё. — Не слишком ли ты юна для этих ископаемых?» «В смысле?» «Сюда реально каждый день приходит очередной седой дедуля в драной косухе и спрашивает про свой любимый клуб. А я, как запиленная пластинка, объясняю, что корпы выкупили клуб двадцать с хреном лет назад. Пора уже объяву повесить». «А ты случайно не знаешь про бутлеги из этого клуба? Ну там… «Самурай», например?» «Самурай»… «Самурай»… А, стрёмная красная рожа на чёрном? — продавец давится смешком. — Да, даже я про них слыхал. Сюда иногда приходит один тип в их футболке, и к нему друзья подваливают, такие же чокнутые». «Не знаешь, где он живёт?» «Пхах, в двадцатых годах он живёт! А если серьёзно, он обычно рядом тут трётся, на рынке». «В смысле, что-то покупает или…?» «В смысле, ты можешь кой-чего купить у него. Если вдруг захочешь. Он торгует старинными записями древних инди-групп. И вот что интересно, про эти группы никто нихера не слышал». «Спасибо». Ви коротко кивает, взбирается по лестнице и выходит обратно на рынок. Идёт по рядам ларьков в поисках витрин с пластинками и, в конце концов, замечает записи «Самурая» на дальней полке одной из палаток. Это точно он, сморщенный седой мужичок в футболке с логотипом группы. На прилавке лежит гитара и виниловые пластинки, радио настроено на рок-станцию. Наёмница чувствует себя не в своей тарелке. «Слышала, ты торгуешь хорошей музыкой». «Ну, она у каждого своя. Есть «Картезианские Дуалисты», кое-что из Евродина, «Владыка Скверны»…» «А «Самурай»?» «Хех. Ещё спрашиваешь?! — взгляд старичка загорается. — Есть «Never Fade Away», «Dancing with my Axe», «Chippin` In»! Да любую назови, найдётся! Сильверхенд был мессия от рок-музыки. Я бы его записи бесплатно раздавал, но нужно ведь на что-то жить». Ви не может сдержать улыбку. Сама она от Джонни не в восторге, но видно, что на этого старика он сильно повлиял. Странно, но это даже мило: «А ты, никак, главный фанат Сильверхенда?». «Да, и этим горжусь. Нынешние рокеры ему в подмётки не годятся. Было у Сильверхенда то, что этим в жизни не светит». «Серебряная рука…?» «Огонь в нём был, малышка! Огонь! Он в печёнках у корпораций сидел! И погиб за свои идеалы!» Ну вот, опять. И пяти минут не прошло, как разговор свернул не туда. Самому умереть за идеалы это одно, а утаскивать за собой тысячи жизней — совсем другое. «Ага. А ничего, что за его идеалы умерло куча народа? Они не вызывались добровольцами». «Blaze way down the rebel path!» «Это вряд ли его оправдывает, но ладно… — Ви заправляет локон за ухо. — Я ищу реально крутые записи «Самурая», есть бутлеги их первых концертов?» «Первых концертов… Да ты, я смотрю, вообще не в теме! Не понимаешь, о чём спрашиваешь… о легенде! Уж не знаю, откуда тебе известно про записи, но иди-ка ты нахуй. Это не для случайных людей». Девушка тяжело вздыхает. Ну конечно же, просто так он не отдаст свои драгоценные пластинки. И чувак прав, ей срать на «Самурай». Возможно, она бы и послушала, чисто по приколу, а потом как-нибудь передала их Аве. Придётся убедить его, что она «ярая фанатка». Должно быть несложно — у неё в голове зайцем катается их солист. «Знаешь, я помню времена, когда тут был радужный, — Ви никогда не приходилось употреблять в речи слово «каденция», так что жеста она не знает, — клуб. Бутлег был бы напоминанием о старых добрых деньках». Старичок ухмыляется, а она корчит недовольное лицо: «Оо, мне-то не заливай. Молодая ты ещё, чтоб первые концерты «Самурая» помнить. И ты, и даже батя твой». «Откуда тебе знать? Сейчас кто угодно может выглядеть как угодно: новая кожа, хром, инъекции молодости. Я вообще могу быть старше тебя». «Ладно, малявка, — продавец скрещивает руки, — докажи. Как прошло третье выступление «Самурая»?» «Джонни, выручай! Тащи сюда свою цифровую жопу, мне нужна консультация!» Он возникает у колонны за киоском, опирается на неё спиной и смотрит на Ви свысока, во всех смыслах. О нет, только не это. Он же сейчас упрётся рогом, да? «Как тебе такое? Иди на хер, Ви. Я тебе не голосовой помощник». «Серьёзно, чувак? Ты сам всё время говоришь: мы то, мы сё. А стоит мне попросить твоей помощи, ты врубаешь козла». «Как по мне, Ви, так это только твоя проблема». «Ну так чего, долго ждать?» — подгоняет её старик. Ви нервно сглатывает, чувствуя себя очень глупо. Пытается вытянуть хоть одно его воспоминание, но ничего не выходит. Вот же говнюк. «Ну, Джонни…» Рокер раздражённо стонет: «Ладно, третий концерт… Как сейчас помню. Я поджёг гитару и расхерачил её о сцену. Народ был в восторге». «Видишь? Не так сложно, — она переключает внимание на фаната. — Легко. Джонни поджёг свою гитару и разбил её». «Неа! Так и знал, что врёшь. Какой дурак угробит гитару на первых концертах? Новая-то денег стоит!» Девушка краснеет от стыда, так тупо попалась на лжи. Он выставил её дурой: «Эй, Джонни?» «Да?» «Какого хуя?! Зачем ты соврал?!» «Затем, что это смешно, а мне скучно. Затем, что кто-то же должен наказать тебя за позёрство». «Пожалуйста, Джонни. Обязательно усложнять мне жизнь? Мне и так недолго осталось!» — напоминает она, строя недовольную мину. Мужчина вздыхает. Неужели так сложно просто помочь? «Ну ты прямо лишаешь меня морально права на сарказм. Это всё равно, что пнуть щеночка… слепого». «Глухого щеночка… продолжай…» «Наш третий концерт был в «Каденции». Случился небольшой пожар. Пьяные придурки заливали его пивом. Денни подпалили хайр, она потом долго парик носила. Не хотела импланты вживлять». «Спасибо, — она закатывает глаза и смотрит на продавца. — Да я прикалываюсь, чего ты. На третьем концерте был пожар, помнишь? Народ пытался его пивом залить». «Хаха! А я и сам чуть не забыл. Говорят, пожар сам Джонни устроил. Сигарету бросил». «Чушь, это была сигарета Керри. Но если где какой пожар, то его, конечно, раздул Джонни». «Неудивительно…» «Всё равно не верю, что ты там была. А, похер… Только истинная фанатка знает такие подробности. Ладно уж. Надо ведь прививать молодёжи хороший вкус. Может, и есть кое-что специальное для тебя… Смотри». Он показывает ей пыльную коллекцию разнообразных пластинок, Ви даже находит запись того самого концерта, где случился пожар. Вот эту она точно послушает. Девушка покупает пластинки и проигрыватель. Хорошо, что у продавца он есть, винил сейчас не особо в ходу. «Спасибо». «Забирай. Неси слово Сильверхенда людям. Смерть корпоратам!» Джонни перемещается ближе, садится на край стеклянной витрины, внимательно разглядывая престарелого фаната «Самурая». Почти слышно, как вращаются шестерёнки в его голове. «Говорят, что время — лучший учитель. Я раньше думал, что так и есть. Но вот этому за шестьдесят уже небось, а всё ещё живёт в двадцатом году». «Не в восторге от своего главного фаната?» «Я подорвал Арасака-тауэр, и чё толку? Башня на прежнем месте. Не люблю смотреть на тех, кто живёт прошлым. Люди должны меняться. И люди, и мир вместе с ними». Ви кусает щёку, раздумывая над его словами. Вообще-то она думала, мужчине не по себе от того, как сильно всё поменялось за полвека, тем более, что для него эти перемены были мгновенными, а не постепенными. Но, похоже, он недоволен, что мир практически не изменился. По крайней мере, не изменился к лучшему. Его можно понять, Джонни хотел сделать мир лучше, действительно думал, что сможет. Только что-нибудь должно ведь было поменяться… хоть что-то. «Прошло почти шестьдесят лет. Что-то же изменилось». «Ага. Изменилось. Показухи больше стало. Новые разъёмы появились, новые вкусы у фруктозного сиропа… «Арасака» просто сменила лицо. Всё то же дерьмо в новой упаковке». «Замечаем мы или нет, но мир непрерывно меняется», — ей порой кажется, что всё меняется слишком быстро, что она не поспевает за переменами… «Уже никто не помнит, что раньше слово «человек» не означало кожаный мешок, набитый ширпотребными имплантами». «А как же твои поклонники? Вроде него? Ты повлиял на его мировоззрение и мысли. И думаю, не только на его», — девушке не совсем понятно, зачем она пытается его переубедить. Будто он оставил какой-то след в мире, будто что-то поменялось. «И что он сделал? Помнит все тексты до единого, но так ни одного и не понял, раз сидит тут и продаёт пластинки, притворяясь, будто не видит, что происходит. Людей надо заставить посмотреть правде в глаза. А как заставить — вот это вопрос…» «Мало кто в мире уверен, что может хоть на что-то повлиять». «И вот когда таких станет больше, тогда и придут перемены». Ви не знает, что на это ответить, и просто пожимает плечами. Да, было бы здорово восстать всем миром против корпораций и сломать систему. Только этого не будет никогда. Даже когда в жизни был полный порядок, она не мечтала о таком, хотела лишь сделать себе имя без чьей-либо помощи. А до того её заботило лишь, как бы выжить. И теперь всё вернулось к исходной точке. Наверное, и правда не стоило смещать фокус на другое, не судьба. В итоге наёмница находит магазин с бухлом, к негодованию Джонни покупает упаковку из шести бутылок фруктового пунша и выходит. Из чистого любопытства она твёрдо намерена послушать записи, когда вернётся домой. Добавить ко всему алкоголь и травку, и получается почти идеальное завершение вечера. Почти идеальное. До полной картины не хватает одного аспекта, но пока что не до этого. Ви возвращается домой. Паркует байк в гараже у мегабашни, потягивается и зевает. Ботинки глухо стучат по бетонному полу, пока она топает до лифта. «Мяу…» Внимание привлекает тихое мяуканье, которое эхом разносится по полупустой парковке. Ви оглядывается по сторонам. Если тут кошка, её надо выпустить наружу. В городе животному небезопасно, но на парковке его сто процентов раздавят. В поисках кошака девушка лавирует между машин, идя на звуки мяуканья. И замечает его. Животинка устроилась у колеса одного из джипов. Она видела очень похожего кота возле клиники Вика ещё до налёта. Лысый, сморщенный, с более тёмной мордочкой и огромными жёлтыми глазами. Кошак смотрит на неё, Ви наклоняется ниже и пытается приманить его ласковым «кис-кис-кис», но тот не двигается, только моргает. Наёмница протягивает руку, чтобы его взять. «Ай, блять!» — с виду спокойный кот вдруг начинает шипеть и царапаться, глубоко впивая коготки ей в ладонь, и отскакивает подальше. Ви ругается и трясёт исцарапанной рукой, глядя, как котяра улепётывает с парковки. Она качает головой. Ну, по крайней мере, он удрал на улицу. Наёмница снова разворачивается к лифту, надеясь, что животное найдёт себе убежище получше. «Ты послушаешь ту запись? Из «Радужной Каденции», — интересуется Джонни, облокачиваясь на экран, по которому вечно идёт реклама. Почему-то его просьбы всегда больше похожи на требования. И ещё в голосе слышится слегка заразительный энтузиазм. «Да, только душ приму и переоденусь». Когда она чистая и вкусно пахнущая выходит из душа, по неведомой причине хочется накинуть старую футболку Авы. Учитывая, что девушка собралась слушать старые записи Джонни, то она тут очень даже к месту. Ткань всё ещё хранит в себе едва уловимый аромат, и Ви невольно вспоминает свою вроде как-почти-не совсем бывшую девушку. Однозначно, рокер сейчас выскажет своё ценное мнение насчёт её «позёрства». Слуховые аппараты снова в ушах, а она тем временем устраивается на диване в гостиной. «Кажется, ты говорила, что раньше никогда не слышала ни обо мне, ни о «Самурае». Мужчина приподнимает бровь, вольготно раскинувшись на диване и забросив ноги на столик. Ви отмечает, как его взгляд скользит по лого на футболке и ниже, к её голым ногам. Кроме трусов, на ней больше ничего нет, потому что дома она почти всегда так ходит, как ей удобно. И, как Джонни заметил, он уже всё видел. Однако рокер слишком долго разглядывает её бёдра, а девушка начинает думать, что может и стоило надеть штаны. И пытается понять, он так смотрит, потому что ему любопытно, неприятно или… есть другая причина. «Я уже и забыла. Не особо тогда запоминала, просто кивала и всё. Это футболка Авы, — она не хочет развивать эту мысль и вместо того отвечает на вопрос. — И я же обещала, что устрою тебе. Так что? Мне уже сейчас начинать визжать или потом, после того, как послушаю?» «Потом. Тогда тебе уже не придётся притворяться». «О чём ты говоришь? Я обожаю «Самурай». Там же эти, как их… Кэрол Евробин, Джимми Сильверхрен и другие. Они крутые». Джонни показывает ей средний палец, а Ви смеётся и закатывает глаза, отвечая ему тем же. Она открывает первую бутылку — персиково-ананасовый с чем-то пунш — и прихлёбывает, пока скручивает косяк. Когда заканчивает, то переключает внимание на старенький проигрыватель. Ей не впервой возиться с винтажной техникой, у неё лежит древний полароид, но до сих пор не приходилось иметь дело с музыкальной аппаратурой. Она понятия не имеет, что делать. Вот её маме и Аве, да, приходилось. «Ты хоть знаешь, как им пользоваться?» «Да». «Вращается не в ту сторону». Ви поправляет: «Так и думала». Она нажимает кнопку, и пластинка начинает играть. Наёмница с косяком в руке садится на диван напротив Джонни, по другую сторону столика. Звук нечёткий и приглушённый. Гул толпы почти перекрывает мелодию, но у Джонни драконьи связки, никому не удастся его перекричать. Его голос звучит немного иначе, грубее что ли… не так, как в воспоминаниях о последних концертах, но он здесь и моложе. Наверное, ещё не нашёл своё звучание. Ви никогда не вникала в слова, но сейчас, когда они слушают раннюю версию «Blistering Love», создаётся такое ощущение, будто она их знает. «Самый первый наш студийный сингл. Потом его попросили чуть подправить». «Странно, что ты им позволил», — честно говорит Ви, выдыхая струйку дыма. Комнату заполняет запах травки. «Кер с Нэнси психанули, когда я стал спорить». «Хочешь сказать, им надоело скитаться по сраным мотелям и ночевать в разбитом фургоне?» — спрашивает она, не представляя, откуда взялась эта информация. А после приходит воспоминание. Когда-то они все скинулись и купили старый фургон, в котором хранили оборудование и ночевали большую часть времени. Ни у кого тогда не было своего жилья. Вопреки здравому смыслу, выбросили на ветер все эдди, купили нормальные музыкальные инструменты и свой «гастрольный автобус», как они его называли. Ребята были ненамного младше Ви, лет по восемнадцать-двадцать. И всем хотелось стать профи в своём деле. Керри и Джонни позвали к себе остальных троих. Генри тогда только вышел из клиники после своей первой в жизни реабилитации. Он познакомился с Джонни в каком-то зачуханном баре. Из разговора стало ясно, что наркоша играл на басу ещё в школе, а потом его товарищи по группе устали от него. Она помнит, как Генри отрубился на плече Джонни, словно сама там была. Но Джонни тогда как-то удалось взять его номер. Он позвонил утром и напомнил Генри, что тот согласился участвовать. Денни на тот момент уже играла на барабанах в каком-то коллективе, только их никто не знал. Керри с Джонни рыскали в одном из клубов в поисках талантливых ребят и увидели, как она выступает там с группой. Посреди концерта, Денни что-то не поделила с одним из своих и сломала палочку о его голову. И тогда Джонни понял, что она им подойдёт. Денни за это выперли и та как раз размышляла, где взять эдди, чтобы заплатить за аренду, а тут подвернулись Джонни с Керри. Денег на квартиру она тогда так и не наскребла, но зато снова играла в группе. И Нэнси. Эта сама их нашла. Она шарила в музыке, но нигде не играла, просто наблюдала, потому что её мудила-дружок, который в будущем стал мужем, не хотел, чтобы она играла в группе. Нэнси устала быть в толпе, ей хотелось блистать на сцене. А когда она стала натыкаться на Джонни и Керри в клубах, где парни искали музыкантов, то подошла сама. Она раньше Джонни решила, что будет с ними играть. Только благодаря ей они продержались несколько лет. «Как раз в перерыве между «Cyber Sexcapades» и «Five Rings» начался пожар», — комментирует Джонни, а Ви открывает вторую бутылку и даже не помнит, когда успела допить первую. «Оо, а ты будешь визжать как сучка?» «Не, Ви, я не визжу». От алкоголя и травки лицо раскраснелось, рассудок затуманился. Ви отхлёбывает из бутылки, один косяк она уже докурила и её подмывает скрутить второй. Добавить к этому убаюкивающее потрескивание винила и жить становится… проще. Не так страшно погружаться в его память… Или просто дело в самих воспоминаниях. Приятно для разнообразия увидеть не только отчаяние, а что-то хорошее. Музыка замолкает, слышится болтовня, пока они готовятся играть следующую песню. Отсюда не разобрать, о чём говорят ребята на сцене, но его воспоминания выручают. Очень молодой Керри с копной волнистых волос и с сигаретой в руке подскакивает к стойке с микрофоном, готовый перехватить партию в начале следующей песни. «Кер мне сейчас вмажет по лицу микрофоном». Джонни оказывается рядом, не оставляя между ними свободного места. Закидывает хромовую руку за спинку дивана, пальцы едва касаются плеча девушки. И прижимается боком почти вплотную. «Так тебе и надо. И скажи на милость, с чего это ты чуть ли на ручки ко мне не забрался?» «Просто не хочу, чтобы ты отвлекалась», — отвечает он над самым ухом, придвигаясь ещё ближе. От его дыхания по коже бегут мурашки. Керри пытается снять микрофон со стойки, но не выходит. Рукой с зажатой меж пальцев сигаретой он пытается его достать, чтобы спеть вступление в следующей песне. Джонни хохочет, чуть не лопаясь от смеха: «Слабоват ты для микрофона, Кер». «Иди на хуй!» — огрызается Керри, продолжая тянуть и оборачиваясь к Джонни. Он хотел просто на него наорать, но одновременно с этим микрофон выскальзывает из держателя и врезается Джонни в лицо, разбивая губы. «Сам иди на хуй!» — сплёвывая кровь, орёт в ответ Джонни и своим микрофоном бьёт Керри в отместку. Губы Керри тоже лопаются, от удара он отшатывается назад. Зажжённая сигарета вылетает из рук. Никто не остановил запись, на пластинке слышны отголоски того хаоса: крики, ругань, визг Денни, когда загорелись её волосы. Громкие оправдания Керри, который винит во всём Джонни. Слышно, как Нэнси отчитывает Джонни, а тот сваливает всё на Керри. Кто-то пьяным голосом орёт, что у него есть идея. Видимо, тогда народ и стал лить пиво в огонь. Подумать только, больше полувека прошло. Ви не может не рассмеяться. Просто цирк какой-то. «Чудо, что ты дожил до 2023, учитывая, какую херню вы творили». «Впечатляет?» — его губы растягиваются в чересчур самодовольной усмешке. И они близко, слишком близко. «Немного», — она решает уступить. Ей сейчас просто хорошо. День закончился куда лучше, чем Ви могла себе представить. Мозолистая ладонь ложится на колено, наёмница вздрагивает от неожиданного прикосновения. Девушка чувствует тяжесть его руки, словно она настоящая. И без того красное от алкоголя лицо вспыхивает ещё сильнее. «Так, — он ведёт ладонью по бедру и дальше, а Ви кажется, что у неё между ног разгорается огонь, — а когда ты уже начнёшь визжать и биться в экстазе?» Она перехватывает его руку прежде, чем Джонни успевает пробраться выше, ненавидя себя за то, как отзывается тело. Его пальцы на коже, тепло его тела так близко, голова приятно плывёт, жар между ног. Ей хочется просто сдаться. Сдаться ему. И это бесит. Отчасти хочется пойти навстречу своим низменным желаниям и притянуть его ладонь ближе, туда, где сейчас нужнее всего. Хочется потеряться в его прикосновениях, прижаться всем телом к его грязной коже. Вот только он мудак. Террорист. И вдобавок призрак. Судя по грязи, ладонь не мыли лет семьдесят, а он мёртв только пятьдесят. К тому же это даже нельзя назвать низкой планкой. Это практически некрофилия. Спектрофилия? Технофилия? Раз уж по факту он просто код. Короче, это какая-то -филия, вроде патологии, и это плохо. Ви отстраняется, убирает его руки и отсаживается подальше к стене, где диван изгибается, образуя угол. Ей мгновенно хочется вернуться в тепло его объятий. Как же бесит. Такое ощущение, словно её уже вечность никто не касался. Она откидывается на сиденье, опираясь на спинку только головой, и смеётся. «О, Джонни! Ты потрясающий, я-, — она хохочет, не в силах сделать серьёзное лицо, пока дурачится. — Ой, нет, не могу. Бля, меня сейчас точно вырвет». «Сука ты…» Его слова звучат будто бы издалека, сознание Ви притупляется. Она всё ещё видит отголоски его воспоминаний, орёт в микрофон в том тускло-освещённом дымном клубе. И не замечает, как засыпает.