my silver lining

Как надежда на жизнь после смерти, преследует людей надежда на решение всех невзгод после сна. «Утро вечера мудренее» — то и правда, и самообман. Порой хочется никогда не очнуться ото сна, порой — проснуться лишь через несколько дней, или месяцев. Быть может, Широ был только счастлив так глубоко уснуть и проживать жизнь за никогда не существовавшего мальчика-подростка с золотыми глазами? Точнее, не Широ, а тот, чуждый в юном теле Адольф К? Об этом раздумывал Куро, отказываясь преклонить голову несмотря на физическое истощение. Как бы он сильно того не желал, не вышло бы забыться сном — это привилегия тех, кого не преследуют ни отголоски ПТСР, ни дорогие сердцу образы бывшего возлюбленного. Ни, вероятно, чужие кланы. Куро, хромая, вернулся в лес, по ориентирам из поваленных деревьев находя дорогу обратно к школе. Если повезёт, получится остаться в комнате общежития ещё на день-другой, прежде чем покинуть город. Учеников не эвакуировали во время бойни, только заставили смотреть на неё и получать просто незабываемые впечатления на оставшуюся жизнь. Вышестоящие клановцы кое-как обошлись ранами болезненными, но не глубокими. Что касается рядовых, сражавшихся не элементальной силой, а чем привыкли драться в темных переулках — им можно было лишь сочувствовать. Потому, когда Куро как в тумане миновал пролесок то ли за час, то ли за десять минут, запятнанный повсюду кровью асфальт перед школой освежил ему память, но не вызвал никаких эмоций. Разве что смутное отвращение к грубому «обывательскому» насилию. Наносить раны тоже надо уметь с достоинством, а не рубящими ударами махать вокруг себя и дробить то асфальт, то кости. — Эй, пацан! Молодой человек в форме, чем-то напоминавшей одновременно военную, одновременно полицейскую, окликнул Куро издалека. Куро уже приходилось встречаться с такими — это из немногочисленного государственного органа по работе с последствиями военных действий между Семью Королями. Такие приходили после смерти Серебряного Мастера. — Сказали же, комендантский час. Чего шляешься по двору?.. — Приношу извинения, — Куро поспешно встал боком к госслужащему, кое-как скрыв за одеждой и собственной фигурой ножны катаны, подальше от поля зрения стража порядка. Голосом он изо всех умений старался изобразить пойманного за шалостью мальчишку. — Хотел улизнуть до женского корпуса. Надеялся, что вы не заметите, но вот как вышло… Тот, благо, не удосужился подойти ближе, а только махнул в сторону общежития: — Всё, давай, иди отсюда, а то нам обоим прилетит. — Простите пожалуйста, больше не буду! — фальшиво улыбнувшись, Куро боком попятился ко входу в общежитие. Он молился, чтобы на входе внутри не было охраны — и мольбы были услышаны, на первом этаже коридор оказался пуст. Даже комендантки поблизости не было видно, которая, впрочем, сейчас бы не помешала, а даже наоборот. Куро всё-таки проживал здесь месяц пусть и тайком, но с её тихого согласия. Широ называл его своим двоюродным братом и так льстиво-шутливо обхаживал пожилую комендантку, что она только заговорщецки поглядывала на Куро, проскальзывающего под турникетами. Под её же ответственностью были камеры в здании, потому оставалось лишь надеяться, что в комендантский час у экранов камер сидит всё так же она. Не желая рисковать, Куро, находясь в слепой зоне видеонаблюдения, стянул с себя пиджак и набросил его на ножны катаны, кое-как перевязав его на поясе. Будничной, но слегка вороватой, как положено непослушному школьнику, походкой он прокрадывался по коридорам корпуса, пережидая тут и там шаги военных на посту — комендантский час оказался не строжайшим, однако каждый этаж находился под надзором. В какой-то момент юноша невольно вспомнил одну из видеоигр на приставке Широ, из-за которой тот раздражённо ворчал и наигранно хныкал: главный герой там как раз должен был скрываться от вездесущих взоров-прожекторов охраны. Куро с облегчением выдохнул, когда дверь их (бывшей) комнаты поддалась ключу и привычно шоркнула по рваному коврику в маленькой прихожей. Он поспешно её затворил, и, не снимая обуви, еле слышной походкой проплыл через кухню ко входу в комнату. Грязные, треснутые стены. Разломанная напополам мебель. Кое-где копоть и повсюду разбитая посуда. Атмосфера казалась донельзя родной и чуждой одновременно. Уникальная странная атмосфера пустой квартиры после долгого — долгого ли? — отсутствия. Похожее сильнейшее чувство навещало его лишь несколько раз в жизни: когда он ночевал один дома в пять лет, зная, что родители больше не вернутся; когда оставлял навсегда жилище злосчастного алкоголика-сожителя; когда осматривал по-новому картины на стене комнаты Мастера, накануне убитого. И сейчас. Только квартира, ко всему прочему, в хлам разрушена. Невыразимо страшно было заглянуть в комнату, чтобы убедиться, что она пуста. Солнце так знакомо роняло лучи на пол кухни, напоминая о ранних утренних сборах на учёбу. Куро долгое время не готов было это признать, но… Как же он был рад, что не упустил своего последнего в жизни шанса почувствовать себя хоть на пару недель обычным, нормальным, счастливым человеком, мальчиком-подростком из хорошей школы в большом, полном обманно-широких возможностей городе. Пусть он и журил Широ каждый день за валяние дурака и оттягивание времени, он не хотел, чтобы это заканчивалось. Однажды на уроке, кажется, обществознания, сердце Куро дрогнуло от похвалы учителя за хорошо выученную тему, он покраснел и непроизвольно улыбался. Остаток лекции он был всецело поглощён предметом. В тот день учитель также проводил профориентационную беседу, рассказывая, какие цели лучше себе ставить перед взрослой жизнью, как подбирать себе направление образования, как преодолевать кризис самоопределения в старшей школе. Тест же определил, что Куро подошла бы профессия в сфере медицины или в чём-то смежном. Конец того дня юноша ходил понурый. Это чужая жизнь. Заманчивая, полная своих трудностей, светлая, заурядная, прекрасная чужая жизнь. Это ли Широ ощутил больней всего, когда подруга на том конце провода его не узнала? Тогда Куро с надеждой на мгновение счёл, что всему виной проказы Неко, и нужно было лишь найти способ вернуть память не Широ, а одноклассникам. Надежда ускользнула, лишь появившись. Иширо ухватил тогда Куро за руку, с печальной улыбкой и полным безысходности взглядом, цепляясь за единственное, что ещё оставалось в ускользавшей присвоенной жизни. Он нервно поглаживал пальцы друга, когда слушал гудки звонка на несуществующий номер родителей. Ятогами хотел, и должен был погладить его руку в ответ, произнести что-то большее, чем холодные уточнения по ходу событий. Но он разрывался между сочувствием и ледяной волной недоверия, ещё большего, чем прежде. Он не мог решиться обнять Широ. Предстояло вести его на заклание, объятия оказались бы просто злой насмешкой. Обнимать Широ всегда было тяжело, но желанно. Особенно в… Один чудовищно неправильный вечер парой дней ранее. До чего же лицемерно было стесняться гладить в ответ руку. Это далеко не самый близкий их тактильный контакт на той неделе, и Куро вздрогнул, только вспоминая о том одном вечере. Определённо, он ещё не готов вспоминать о нём без учащения сердцебиения. Почему нельзя подумать о чём-то ином? Раз уж ворошить память, так надо делать это без воспроизведения самых постыдных моментов. Куро в поиске отвлечения взглянул на стену, цветы на которой зависли и чуть мерцали. Как-то раз Широ сплёл для Неко венок из цветов на поляне за школой. Солнечный день, милые девушки с гитарой, во рту вкус дешёвого лимонада. Красная лента на тонкой шее Широ ярче всего вокруг. Шуршание травы и звон бубенчиков и мурлыканье Неко. Куро никогда не мог позволить себе расслабиться, ни на день, но смягчать тревогу и держать в памяти цель пребывания удавалось. — Ты любишь музыку? — спросил сидящий на траве Широ, закрывая лицо от солнца. Он кивнул головой в сторону школьниц с гитарой. — Играл когда-нибудь? — Никогда. — Я тоже. Однажды научусь, — пауза. — У тебя красивый голос, жаль не поёшь. — Умел бы, не стал. — Зануда, — улыбающимся голосом, ласково. — Твой голос и без того мелодичный. Чем не музыка? Странные, странные взгляды, которыми он одаривал, холодили кожу. Как можно было довериться человеку, способному так смотреть? Сегодня строит из себя беззащитного котёнка, к которому испытываешь то ли жалость, то ли снисхождение. Завтра скажет что-то откровенно беззастенчивое, что краснеешь за обоих. И обнимал он всегда так непринуждённо и бесстыдно, краткими порывами — прильнёт, осторожно обовьёт руками, посмеётся от чего-то или скажет что-то невпопад, и как ни в чём не бывало отойдёт. Куро до последнего оправдывал это или природной высокой тактильностью, поскольку Широ со многими дистанцию не держал, или подлым заискиванием преступника. Вовремя такого проявления тёплых чувств Куро замирал и чуть ли не задерживал дыхание. Как и тем странным вечером, к слову. Тем вечером, когда лицо сидящего напротив на кровати Широ оказалось как нельзя близко к его лицу, он не мог шевельнуться. В темноте комнаты только дальние огни города служили скудным источником света, и поначалу было даже сложно различить, насколько по-настоящему рядом Широ. Его близость Куро осознал несомненно, почувствовав кожей дыхание, а лбом — мягкие волосы юноши напротив. Замереть, как зверь в свете автомобильных фар. Не двигаться, притворяясь, что ничего не происходит. Не дышать, не выдавать себя. — Могу я… — прошептал Широ. Он отрывисто сглотнул. — Можно я?.. — Да, — беззвучно ответил Куро, несколько раз кивнув. На что он вообще кивает? О чём был вопрос? Щеки коснулись тёплые пальцы, еле ощутимо, совсем кончиками. Они обожгли висок, спускаясь тем же лёгким прикосновением вниз к изгибу шеи, к коротким мягким волосам на затылке, к ключицам. Куро не отмирал, но разум сосредоточился только на пальцах Широ, и если какие-то связные мысли ещё оставались непрестанно крутиться в голове, то при касании второй руки, ладонью накрывшей другую щёку, они спутанным клубком растворились. Боже, неужели его тактильный голод был так силён, что он тотчас охотно подался навстречу тёплой ладони и чуть ли не заскулил? Нерешительные, неловкие, но нежные руки гладили Куро, практически заставляя забыть о том, как близко находились их лица; об этом он вспомнил, когда Широ потёрся носом о его нос. — Я не делал так раньше, — теперь его дыхание не щекотало, а обжигало губы. Не клубничную пасту купил. Другую. Руками Куро цеплялся за свою футболку. Широ — Бесцветный? Широ усыпляет его бдительность? Он даже на это готов пойти, лишь бы отвести подозрения? Или он невиновен? Просто дружелюбный парень, который любит обниматься и трогать друзей? Пальцы Широ вновь вернулись в область затылка, осторожно просачиваясь в волосы, почёсывая голову и нижнюю часть виска за ухом, как коту. — Можно распущу? — по правде, он уже ослабил резинку и второй рукой придерживал хвост у корней, и аккуратно снял её, не дожидаясь ответа. Куро кивнул и тихо отрывисто выдохнул от удовольствия, когда уставшие перетянутые волосы, массируя, Широ расчёсывал пальцами. Исана несколько отстранился, и можно было расслабиться и не фокусироваться на горячем дыхании или на кончике носа, вскользь коснувшимся щеки. Правда, расслабиться ненадолго, поскольку подбородок встретился с мягкими густыми волосами Широ, а нос и трепещущие ресницы защекотали шею. Дыхание вернулось, теперь влажное, и Куро вздрогнул от поцелуя — выше ключицы, ниже горла. — Такой красивый, — зажглась улыбка Широ напротив шеи. Ещё один поцелуй в горло, и Куро насколько мог решительно, но мягко, отнял его от себя и вернул лицом к лицу. Он имел слабое представление о том, что делал, однако был движим желанием вновь коснуться лбом его лба, носом носа, при этом категорически избегая смотреть в глаза. — Я тоже первый раз, — шёпотом сказал он, как бы извиняясь в ответ, дрожащими ладонями обхватив его щёки. Те, оказывается, горели, и Куро от этого стало легче — не он один умирает от цепенящего чувства. Он зарылся пальцами в волосы Широ, бережно спустился к плечам, проходя по тому знакомому пути, который до этого ощутил на себе. Широкий разрез футболки позволил огладить грудь ниже ключиц и приспустить ворот так, чтобы полностью оголить одно плечо. Куро не осмеливался целовать, но касался губами и носом изгиба шеи, оглаживая плечо и желая забраться руками под футболку, также не решаясь. Широ с наслаждением выдохнул, проявив смелость и достигнув пальцами живота Куро. Тот готов был поклясться, что выдавал себя по уши своим сердцебиением — если всхлипы удавалось сдержать, то вырывающееся из груди сердце и, казалось, слышимый им обоим шум в ушах — никак. Широ же ничего не сдерживал, мягко изгибаясь от поцелуев-не-поцелуев в шею и отрывисто вздыхая, только настойчивей лаская Куро под футболкой в ответ. Понимая, что иначе дальше только хуже, Куро вернулся обратно лицом к лицу с Широ, так же не заглядывая в глаза, но не убирая рук с его плеч. Продолжать касаться губами шеи нельзя было, он не остановился бы на поцелуях. Он обычно никогда не ловил себя на особенно развратных мыслях, ограничиваясь лёгкими фантазиями, однако в груди, в этом оглушительном оркестре сердцебиения и пылающих лёгких, впервые зародилось постыдное желание прикусывать кожу, нежно впиваться и слышать ещё громче вздохи Широ. — Можешь трогать, я ведь тоже этого хочу, — впервые тихо, но не шёпотом промурлыкал Исана. Хрипло, как до этого. Куро хотел провалиться сквозь землю. Он украдкой взглянул в его глаза, надеясь на что угодно, но не на смешанные краски вожделения и смущения в них. Подрагивающие ресницы, чуть приподнятые нижние веки, нежно и внимательно осматривающие лицо Куро зрачки. В темноте было не разглядеть оттенка кожи и других необходимых мелочей, но ему и этого хватило с лихвой. Широ взял его руки, успокаивающе погладив и переместив их к себе на талию, под футболку, а свои вернул обратно на живот и бока Куро, оглаживая его тело до груди и вниз, больше исследуя, чем лаская. Это было странно, непривычно, вызывало дрожь с каждым движением. Как, должно быть, нелепо смотрелись они со стороны — двое подростков, сидящих друг напротив друга скрестив ноги и неумело трогающих друг друга везде выше пояса, где могут дотянуться; то тянущиеся друг к другу, то возвращающие дистанцию; то целующие щёки и виски и лбы и подбородки друг друга, то мурлычащие от наслаждения друг другу на ухо. Невинная или развратная картина?.. Широ целовал лицо всё настойчивей и чаще, сыпя обрывистыми влажными поцелуями, ухватившись руками за плечи Куро и приблизившись больше чем раньше, прижавшись грудью к его груди, ласково-небрежно цепляясь за длинные чёрные волосы и целуя от щеки к краю губ. Неуклюжий мокрый поцелуй, и столь же нежный в ответ. В полной темноте только слышны влажные облизывания губ друг друга, шорох гуляющих по телу рук, выдохи через нос, приглушённые постанывания и редкий скрип половиц под кроватью. Куро казалось, что проходит вечность, но и вечности катастрофически не хватало. Ещё пара глубоких поцелуев — и пора возвращать холодный рассудок. Ещё одна прогулка ладонями по любимому телу — и надо отстраниться. — Всё, — охрипшим глухим голосом сказал он, переводя дыхание и медленно отводя руки Широ от себя. — Всё, хватит. Хватит, пожалуйста. Он уже подбирал в затуманенной голове объяснения, отговорки и извинения. В темноте очертания чуть отдалившегося Широ, чьи запястья он обхватывал, было не разглядеть, и его эмоции угадать было невозможно. — Хорошо, — тихо ответил тот, нечитаемой, незнакомой до того интонацией. Одновременно возбуждённый и спокойный голос, выше обычного. — Уверен? Можем продолжить, а завтра всё забыть. Я хорош в забывании, — он как-то нервно засмеялся. — Мы определённо забудем, — ответил Куро. — Хорошо, — ласково повторил Широ и, высвободив запястья из слабой хватки друга, отстранился в темноту. Его присутствие легко было различить по тяжёлому дыханию, отряхиванию-расправлению футболки и по якобы непринуждённому напеванию. Он свесил с кровати ноги. Куро спешно убрал волосы с лица, обнаружив, что весь был в них, спутанных, мокрых на лбу и растрёпанных на затылке. Резинку в темноте было не найти. — Кто первый в душ? — весело-заигрывающей, точно с одноклассницами, интонацией спросил Широ, поднимаясь с кровати. — Чур я. Ты, может, весь такой ледяной, но… Мне серьезно надо. Я быстро. — Спасибо, что без подробностей, — Куро на ватных ногах встал с кровати и поплёлся к балкону. — А что, расскажи я подробности, ты бы присоединился? Подержал бы за ручку хоть? — якобы удивлённо протянул парень, скрываясь за дверным проёмом в ванную. За это короткое мгновение, освещённый светом из ванной, он — вот неожиданность — показался ужасно красивым, хотя и потрёпанным. Влажный блеск глаз, румянец, взъерошенные волосы. Куро возненавидел то, что они вообще знакомы, и скрылся на балконе, также возненавидев то, что он не курит. Будь что закурить — он бы не остановился на одной или на двух.