Atonement — The Last of the Blacks // Искупление — Последние из Блэков

      Двенадцатого апреля, в одиннадцать часов вечера Регулус Блэк, Барти Крауч, Кристиан Нотт и Теренс Паркинсон собрались в комнате. Камень Мёртвого моря уже лежал на дне колбы с тёмно-синим густым зельем.       Четверо слизеринцев дождались комендантского часа и момента, когда все разойдутся спать. В такое время не спят лишь особенно усердные ученики, сидящие за учебниками.       — Ну... кто будет первым? — неуверенно сказал Теренс Паркинсон, оглядывая троих ребят. Регулус сидел на своей кровати, держа колбу в руках, рядом устроился Барти. На край стола Регулуса облокотился Кристиан, с волнением смотря на зелье. Теренс уселся у подножия кровати, сложив ноги в позе лотоса. Они сидели здесь около двух часов, подробно обсуждая план своего пути.       Регулусу было не впервой отправляться куда-то ночью — по пальцам не пересчитать, как часто он бегал по тёмным коридорам замка до запретной секции библиотеки, однако сегодняшний выход был куда дальше, чем библиотека, и гораздо неизвестней.       — Я, — твёрдо произнёс Кристиан, беря у Регулуса колбу, — Противоядие если что у тебя с собой? — спросил Нотт.       — Да, — кивнул Регулус, доставая из внутреннего кармана и показывая ярко-красную жидкость в тонкой пробирке. Кристиан кивнул. На его слегка смуглом лице появился лихорадочный румянец, он глубоко вздохнул, зажмурился и поднёс край колбы ко рту.       Все видели, как он сделал маленький глоток — ровно такой, какой рекомендовала книга. Он быстро передал колбу обратно Регулусу. Правая рука, которой он опирался о стол, крепко сжала его край. Кристиан задержал дыхание, всё ещё не смея открыть глаза.       За пару секунд Кристиан полностью растворился в воздухе, из-за чего Теренс громко вздохнул, Барти широко открыл глаза, немного отклоняясь назад, а Регулус лишь улыбнулся.       — Он... исчез? КРИС! — крикнул Теренс, из-за чего получил недовольный взгляд со стороны Крауча, но ни Барти, ни Регулус не успели ничего сказать, потому что голос из ниоткуда перебил их:       — Не ори, придурок! Я здесь! — голос доносился с того места, где раньше стоял видимый Кристиан Нотт, — Меня не видно? Правда? Я вижу свои руки!       — Ты должен видеть свои руки, — убедительно заверил его Регулус.       — Как ты себя чувствуешь? — спросил Барти, едва давая Регулусу закончить.       — Прекрасно. Будто ничего и не произошло, — радостно сказал Кристиан. В его голосе слышались ноты торжества и ликования.       — Дай сюда, — нетерпеливо сказал Крауч, аккуратно беря драгоценное зелье. Он сделал такой же глоток, и вскоре растворился. Регулус услышал, как невидимый Барти поднялся с кровати, а затем звонкий хлопок крепкого рукопожатия — Барти и Кристиан видели друг друга, что означало, что зелье бесспорно получилось. Регулус не хотел больше ждать — он видел, как мнётся Теренс, поэтому третьим сделал небольшой глоток.       На вкус жидкость оказалась как обыкновенная вода, может быть, лишь немного гуще. Прохлада, словно ты вышел из тёплого дома на улицу в феврале, заполнила все внутренние органы, мышцы и кости. Регулус тоже стал невидим, но теперь он мог смотреть широкие улыбки на Барти и Кристиана, которые стали для него видимыми.       — Теренс, у нас не так много времени, быстрее, — сказал Кристиан, аккуратно беря колбу и протягивая последнему из четырёх. Регулусу это показалось немного смешным и нелепым — ведь сейчас для Паркинсона колба плыла по воздуху, а он находился абсолютно один в этой комнате. Теренс глубоко вздохнул, взял у невидимой руки колбу и сделал маленький глоток.       Можно было видеть, как он пошатнулся, — Регулус быстро выхватил колбу, чтобы Теренс ненароком её не разбил, закрывая её крышкой. Незнакомое чувство снова настигло Блэка — непривычный холод прошёл по его руке и еле заметные волны белого пара окружили колбу. Она стала невидимой для всех, кроме них четверых, и будет до тех пор, пока невидимые не оставят её в полном покое или действие зелья на них четверых не прекратится.       Когда Паркинсон также успешно потерял свою видимость для внешнего мира и наконец-то увидел троих друзей, лицо его вытянулось в полном удивлении, глаза быстро заморгали. Он встал, не веря, что это произошло и быстро спросил, обращаясь к Регулусу и Барти:       — У вас тут есть зеркало?! — Барти с Регулусом переглянулись одними глазами и Блэк указал рукой в сторону двери, ведущей в их ванную. Теренс сорвался с места, а как только оказался в ванной, крикнул: — Мерлиновы панталоны! Я себя не вижу!       Регулус с Барти прыснули, но Нотт всех окликнул более серьёзным голосом:       — Нет времени, мы уже потеряли несколько минут.       — Всего две минуты, — сказал Барти, тем не менее, направляясь к выходу.       Регулус и Кристиан взяли свои сумки на всякий случай — Регулус удивился, насколько она маленькая и легкая, когда не набита учебниками, потому что за всё время учёбы он не помнил, чтобы когда-то брал эту сумку в руки практически пустой.       В гостиной сидело несколько старшекурсников. Из однокурсников Регулус узнал Элизабет Гринграсс со своей подругой, которые что-то усердно писали на своём пергаменте. Четверо ребят появились в гостиной тихо, пройдя через арку, отделяющую помещение от лестниц, и никто не обратил на них внимания.       Барти же подошёл к столу, недалеко от двери, ведущей к коридорам, встал прямо напротив Элизабет, наклонился и уставился ей в лоб. Она сидела не поднимая глаз, не замечая малейшего движения около себя. Она продолжала старательно выводить слова пером, закусывая нижнюю губу целиком. Потом она отложила перо, сложила руки на столе, и начала читать свою работу. Барти поднял руку, помахал ею перед ней, а затем попробовал перекрыть ей текст, поставив ладонь между ней и пергаментом.       Её глаза продолжали бежать по строкам, проверяя написанное и ничего не замечая, а Барти всё же руку убрал, но даже не пытался скрывать своего удивления. Он посмотрел на Регулуса, ничего не говоря, — потому что зелье невидимости все же не делало их неслышными, — а на лице у него всё ещё находилось невероятное изумление.       — Нам пора, — прошептал Нотт очень тихо, но никто из присутствующих их не услышал.       Они оказались в абсолютно пустом коридоре, и только размеренные шаги старосты слизерина были слышны где-то за дальним углом.       Кристиан повёл их по коридорам, которые редко посещались студентами — ни один из них не вёл к учебным классам, там не было скамей для уютных посиделок; пахло сыростью и едким моющим средством, а на стенах висели редкие факела, отбрасывавшие оранжевые пятна на старые камни.       За две минуты четвёрка добралась до старого гобелена в тупике бесконечных каменных коридоров. Кристиан дотронулся до миниатюрной горгульи, державшей факел и охранявшей какую-то дверь в хозяйственное помещение, и тут же камни стены начали разъезжаться, открывая достаточно просторный проход.       — Вау... — выдохнул Барти, а Кристиан, не теряя времени, оказался в тёмном узком тоннеле.       Кристиан шёл впереди один. Он был самым крупным из четырёх парней и поэтому никто не мог встать рядом с ним, точнее, мог бы, но это было бы жутко неудобно.       Регулус и Барти же были достаточно худы, чтобы они могли идти бок о бок, иногда соприкасаясь с холодными сырыми стенами. Все шли в полном молчании. И Регулус заметил что-то странное в поведении его друга — они были достаточно близко друг к другу, но каждый раз, когда их руки и плечи случайно соприкасались, Барти, казалось, слегка вздрагивал. То ли от неожиданности, то ли он был слишком взволнован, — Регулус понять этого не мог.       Четвёрку замыкал Теренс Паркинсон, то и дело оборачивавшийся назад и смотревший на тонувший во тьме уже пройденный ими путь. У всех четверых в руках были палочки с зажёнными концами, чей белый свет скудно мог осветить лишь два метра вперёд.       Бесконечный чёрный коридор, казалось, никогда не закончится. Редкие капли ледяной воды падали на макушки и за шиворот четверым слизеринцам, заставляя их идти так быстро, насколько это было возможно. Но вскоре появилось чувство, что они почти что пришли — они стали идти немного в горку, воздух стал более свежим, и чувства не подвели — появились землянисто-каменные крутые ступеньки, ведущие куда-то вверх, к старой деревянной двери.       Кристиан, как лидер, ведущий всю компанию, аккуратно, почти что на цыпочках, стараясь не потерять равновесия, преодолел одну за другой пять ступенек. Остальные не лезли вперёд, а терпеливо ждали. Рука Кристиана легла на холодную заржавевшую ручку, опустилась, надавливая, и хлипкая дверь с громким скрипом открылась. Четверо прислушались к посторонним звукам, которые могут появиться, а Кристиан выглянул в образовавшийся проход. С минуту они выжидали, не появится ли кто-то на шум, но, казалось, Хогсмид уже крепко спит.       Кристиан прошептал всем убрать свет, а сам двинулся вперёд. Барти за ним. Когда Крауч был на последней ступеньке, Регулус тоже начал медленно взбираться по ужасно неудобным ступеням. Вскоре все четверо оказались в кромешной темноте, и лишь через окна проходил скудный свет уличных фонарей. Как они могли понять, этот старый угол в который они вышли, служил кладовкой, — у стены стояли бесчисленное количество коробок, мётлы и швабры. Чтобы всем зайти Кристиану пришлось как можно тише отодвинуть две тяжёлые коробки, подпирающие двери.       — Кабак Питера Хеджа, неплохое местечко, тихое, — пояснил Кристиан, пока Регулус и Барти пытались рассмотреть новое место, хотя тщетно, ведь было совершенно темно.       — Хэй, Регулус, а... э... наши палочки и их свет тоже могут быть невидимы? — спросил Теренс, прикасаясь рукой к плечу Регулуса.       — Без понятия, это следовало проверить, когда мы были в гостиной. Теперь поздно. Да и я думаю, палочки достаточно сильные магические предметы, чтобы делать их свет невидимым, поэтому не думаю.       Они боялись шептать. Вдруг хозяин, живущий этажом выше услышит их? Вдруг он обладает сверхслухом? Да и вообще ни для кого не секрет, что в полной тишине шёпот слышно также хорошо, как и крик. Поэтому они не стали здесь задерживаться и Кристиан, почти что наощупь, повёл их к выходу из кабака, но не к центральному, а запасному, чёрному ходу.       Все оказались на свежем воздухе. Каждый был тепло одет, потому что апрельские ночи ужасно холодные, но из-за весенней сырости создавалось впечатление, что на улице холоднее в два раза. Съежившись, Кристиан снова пустился в путь, ведя своих однокурсников вглубь деревни.       — У нас осталось от силы пятнадцать минут, Крис, — сказал ему Регулус, убирая руки в карманы ещё глубже. Слух каждого из студентов сейчас был особенно обострён. Из-за мороза всякая сонливость, которая присутствовала несмотря на возбуждение, мгновенно пропала.       — Успеем, — заверил его Кристиан, и они продолжили идти по сырым тротуарам. Студенты проходили мимо статных фигур в красивых чёрных мантиях, внутри которых имелась тёмно-фиолетовая подкладка. На груди у каждого была вышивка с фамилией, на рукаве на правой руке — вышивка с перекрещенными палочками и искрами около них, а в самой середине — белая буква "А" — аврорат.       Авроры неспешно прогуливались вдоль улиц; на каждые четыре-пять кварталов приходился один аврор. Сонные, уткнувшиеся подбородком в поднятые воротники мантии и с руками в карманах они бродили по слабо освещённым тротуарам. Кто-то бормотал себе что-то под нос, кто-то просто в раздумьях медленно шагал в неопределённом направлении. Одна пара авроров — юные девушка и мужчина тихо о чём-то переговаривались, посылая друг другу неоднозначные взгляды.       "И никто из них и не подозревал, что прямо под их носом кучка студентов-четверокурсников, напившись самодельного зелья невидимости, шныряет по закрытым для них улицам", — подумал Регулус и это его немного рассмешило.       В бледном жёлтом свете фонарей Регулус успел заметить, что некоторые дома выглядят достаточно ново и свежо — чистый красный кирпич, идеально выкрашенные скамейки, ровные своды крыш, — хозяева уже успели восстановить свои пострадавшие дома после ужасного инцидента. Мурашки пробежались по спине Регулуса, когда он вспомнил свой последний визит сюда. Воспоминания неприятно нахлынули, заставляя вспоминать плачущих людей, женщину, державшую в руках мёртвое тело мужчины, мёртвого Эрнеста Гордона с матерью, Беллатрису и то, как легко она кого-то убила, когда Регулус стоял рядом, и страшное лицо Рудольфуса Лестрейнджа. Флимонт и Юфимия Поттер вместе с их сыном, Люпином, Петтигрю и Сириусом, когда всё почти закончилось. А потом снова вспоминаются пыль, грязь, крики, вспышки заклинаний. Объятия Пандоры и Барти, когда они наконец воссоединились. Они сидят под мостом — Барти, Пандора, Сольвейг и он. Сольвейг соорудила с помощью магии банку-батарею с синим пламенем внутри, чтобы всем было тепло. Интересно, как там Сольвейг? Регулус давно с ней не встречался, только несколько раз замечал, как она входит в большой зал и идёт к столу Рейвенкло, обычно подсаживаясь к Пандоре или к каким-то незнакомым Регулусу девочкам.       — Пришли, — сказал Кристиан, останавливая группу у массивных дверей трёхэтажного кирпичного дома и вырывая Регулуса из мысленного транса.       Дверь легко поддалась. Они оказались в холодном подъезде — две квартиры были расположены друг напротив друга, а у каждой двери висела табличка с фамилией семьи или одного человека, проживающего там. На табличке справа висела фамилия "Борнберг", слева — "Рихтер".       Деревянный пол поскрипывал, и приходилось наступать очень медленно, на цыпочках. Приходилось чувствовать носками ботинок дерево половиц, слушать их и в случае чего — останавливаться.       Их целью был третий этаж, достигнуть которого можно было лишь по старой деревянной лестнице. К счастью, она не скрипела так, как пол, и лишь изредка было слышно, как прогибается доска под ногой. Действия зелья оставалось на пять минут, а впереди оставалась ещё одна, последняя лестница прежде чем они попадут на третий этаж.       Когда путь был преодолён, а действие зелья практически закончилось, слизеринцы стояли у двух дверей, расположенных друг напротив друга. Дверь, которая, очевидно, принадлежала квартире Джозефа Райта, была будто выбита с петель и поставлена на место наспех. Штукатурка около неё осыпалась на пол, и никто её не убрал. Фамильной таблички на двери не было, — была ли она снята в тот день, или же никогда и не висела здесь, пока Райт жил здесь, оставалось тайной. Впрочем, у квартиры напротив тоже не было никакой таблички. И хотя она тоже подверглась обходу — дверь крепко висела на петлях и казалась вовсе нетронутой.       Кристиан не стал ждать — его немного трясущаяся рука легла на ледяную серебряную ручку входной двери, с усилием надавил на неё и все услышали, как отодвигается старый засов. Квартира была открыта.       У каждого замерло сердце. Практически не дыша, Кристиан открыл дверь и им открылась достаточно просторная прихожая. Запах тяжёлых ковров и штор, огромных шкафов и книг на их полках, старья и пыли ударил в нос. Четверо сразу же зашли внутрь, Регулус плавно, как можно тише, закрыл дверь. В запылённом зеркале, каким бы мутным оно не было, Блэк увидел своё отражение — действие зелья закончилось. Им хватило до самого порога дома.       Захламленная прихожая совсем не освещалась, но на комоде стояли пыльные восковые свечи. Никому не хотелось использовать даже наипростейшую магию, — авроры оснащены новейшими радарами, которые ловят самые малейшие магические импульсы. И хотя время было ближе к двенадцати, и любому из жителей Хогсмида могло понадобиться какое-нибудь бытовое заклинание, в этом полу-заброшенном доме, где неизвестно, живёт ли здесь хоть кто-то, использовать магию не хотелось.       — Может... Кто-то носит с собой спички? — неуверенно спросил Регулус, — Знаю, глупо, но...       Вчетвером они переглянулись между собой, понимая, зачем им эти спички нужны, как вдруг Нотт сказал шёпотом:       — Конечно! Чёрт возьми, да, — он полез в свои карманы, оживленно что-то ища. Руки не слушались его, он был слишком взволнован. Вскоре он достал маленький спичечный коробок, и протянул его Регулусу, — Всегда ношу. Ага.       Регулус с огромным облегчением взял спички. В магическом мире они не были распространены, и в основном ими пользовались дети до семнадцати лет, которым за пределами школы было запрещено колдовать. Или как сейчас, ими пользовались люди, которые не хотели быть замечеными с помощью их магии.       — Откуда у тебя спички? — удивленно спросил Теренс.       — Тупица, как я буду курить? Мне же надо чем-то поджигать сигареты, не буду же я этого делать каким-то волшебным способом своими пальцами или руками. За пределами Хогвартса сигареты не теряют своей актуальности, курить-то всё также хочется.       Регулус усмехнулся. С первого раза неумелым рукам удалось заставить головку спички загореться, и как можно скорее Регулус поджёг фитиль старой свечи, которая никак не хотела поджигаться. Ещё чуть-чуть и Регулус опалил бы себе пальцы. Но огонёк все же перешёл на свечу, начиная освещать предметы вокруг.       — Надо постараться, чтобы свеча находилась как можно дальше от окон, — сказал Регулус и трое остальных синхронно кивнули головой — свет в заброшенной квартире может вызвать очень много вопросов, и тогда их ночная выходка всем выйдет боком.       Они стали оглядывать коридор. Тёмный пол, тёмно-зелёные обои в полоску, тёмная дубовая мебель — всё почти что как на Гриммо 12. Толстый слой пыли покрывал каждую поверхность абсолютно каждого предмета, но сейчас пыль была последним, что волновало юных студентов. Они сдерживали чихание — давалось это с трудом, но желание оказаться незамеченными было сильнее.       Все проблемы были забыты, сейчас они вчетвером находились в неизвестной таинственной квартире. Тяжёлый ковёр с золотистыми узорами разлегся под их ногами. Нежные женские лица смотрели на них с недвижущихся картин, грозные генералы и маленькие дети взирали на названных гостей.       Стопки различных книг — волшебные писатели, Моррисон, Холлберг, Гринграсс, Кролд; под белой простыней, которая укрывала какую-то коробку Регулус нашёл собрания Диккенса, Бальзака, Остин, Санд, а на самом дне даже Достоевского с Толстым. Маленький огонёк свечи на подсвечнике держал Регулус, и маленькой группой, тихо, на цыпочках, они пробрались к комнатам.       Тёмно-зелёные шторы закрывали окна, но на всякий случай свечу студенты поставили на комод у самого прохода одной из комнат, так что свет совсем не доходил до зашторенных окон.       По периметру комнат расположились шкафы с бесконечными книгами, миниатюрными масляными картинами, свитками пергамента. Магические артефакты, все в пыли лежали между книг — старые кулоны-амулеты, пара колец, зеркало. Самопишущее перо, старые чернила. Ребята разделились, и Регулус решил, что возьмет свечу для себя — ему было интересно рассмотреть все книги, или, по крайней мере, сколько успеет, за время, которое они будут здесь. Быстро он вернулся в коридор и от первой свечу зажёг себе вторую, а затем ушёл в одну из трёх комнат.       Никто не должен был заметить света, но если что — они услышат шаги, так как трансгрессия скорее всего запрещена в Хогсмиде в любом виде, и успеют выпить по глотку зелья. Холодная колба надёжно лежала на дне его сумки.       "Магия в азии", "Попытки отыскать своё ядро", "Я вижу свет", — научно-художественные книги, которых Регулус никогда в своей жизни не читал. На площади Гриммо хранилась в основном какая-то слишком тяжёлая и умная литература, либо слишком тёмная, либо слишком бесполезная, но никогда не художественная. "История древнейшей магии до нашей эры", "Магия в африканских странах", "Скандинавские маги" — таких книг не было в Хогвартсе. Это удивительно — тысячи фолиантов заполняют шкафы школьной библиотеки, и найти что-то похожее на это было сложно. В шкафу рядом находилась магловская литература, которая удивила Регулуса. "Идиот", "Записки из подполья", сборник Чехова, тоненький сборник Булгакова, в который входили "Собачье сердце", "Записки юного врача" и "Морфий". Рядом находилась книга того же Булгакова, "Мастер и Маргарита".       Как бы совесть не кричала — не трогай, это чужое, Регулус вытащил из плотного ряда книг этот тонкое собрание Булгакова, полистал, и, оглядевшись, чтобы никто ненароком не заметил (он помнил, кем были родители Нотта, Паркинсона и, собственно, его родные родители) и по-тихому убрал книгу в сумку. Стараясь заглушить голос, что он делает что-то неправильное, Регулус решил, что, может быть, они ещё сюда вернутся, и тогда он вернёт книгу на место.       Пока он медленно разглядывал корешки книг, ему на глаза попалось маленькое зеркало, мешавшее дальнейшему обзору, в котором он увидел часть своего лица, волосы, и... отражение чего-то, похожего на дверной косяк. Регулус вглядывался в отражение ещё какое-то время, потом тихо обернулся, вытянулся во весь рост и посмотрел в ту сторону. За тёмной, нелепо лежащей шторой, очевидно находилась дверь. Медленно, держа перед собой подсвечник, Регулус пересёк комнату. Как только он оказался вплотную к шторе, свободной рукой он её отодвинул и увидел дверь. Тёмная дубовая дверь скрывалась за тяжёлой тёмно-синей тканью. Кто-то очевидно не хотел, чтобы дверь бросалась в глаза, и, наверное, хотел сохранить комнату в тайне. Вероятно, от пожирателей эта дверь не укрылась за завесой — заклинанием выбили её замочную скважину, из-за чего она легко впустила Регулуса внутрь.       Эта комната оказалась достаточно тесным кабинетом. Чем-то похожим на отцовский кабинет, только гораздо меньше. Тёмно-бордовые шторы закрывали окна, и Регулус обошёл их, чтобы не привлекать внимания даже малейшим светом. Сотни старых книг, старый большой глобус, на котором красным были помечены Лондон в Великобритании, Рим в Италии, Леон во Франции, Зальцбург в Австрии, Москва в России и Нью-Йорк в Америке. Были ли это города, посещённые владельцем этого кабинета? Регулус мог только догадываться.       На столе был удивительный порядок, — печати аккуратным рядом выстроились на краю стола, пыльная чернильница, старое высохшее перо, особенно пожелтевший пергамент. Справа от мягкого стула Регулус заметил чьё-то фото — рукавом он протёр пыль, оставляя на тёмной кофте светлое серое пятно пыли, и увидел замершую фотографию — либо колдография была настолько стара, что потеряла свойства движения, либо это было снято на обычный магловский фотоаппарат. Из рамы на него смотрели красивый темноволосый мужчина лет двадцати пяти, достаточно высокий, с добрыми блестящими глазами и мягкой улыбкой. На его голове была легко нахлобучена кепка, из-под которой виднелись густые волны волос. Его рука нежно приобнимала за талию какую-то женщину, приблизительно такого же возраста — светлые нежные волны спадали на плечи и вниз, до самых локтей. Тёмное платье в мелкий горошек облегало её тело, свободной рукой она придерживала юбку от него, а на лице сияла широкая улыбка. Регулус подумал, что этой фотографии, должно быть, лет двадцать, потому что похожие платья он видел на колдографиях и магловских фото сделанных в 1950-х. Кем были эти люди Блэк не знал, потому что даже когда он приоткрыл рамку сзади — то не нашёл ни подписи, ни даты, которые люди часто оставляли в таких местах.       Он поставил фото на место, продолжая рассматривать стол. Ничего интересного в нём он не нашёл, и тогда его внимание перешло на внутренний ящик этого стола. Потянув за маленькую ручку Регулус понял, что ящик закрыт. Это его немного расстроило. Но тем не менее, он всё равно сел на корточки, так, чтобы его глаза находились на одном уровне с маленькой замочной скважиной, затем он снова оглядел кабинет и нашёл старый блокнот на пружинке. Блокнот был не тронут — совсем новый, если можно так сказать (неизвестно, сколько лет он здесь лежит), но все страницы были пусты. Аккуратно Регулус стал выкручивать проволочную пружину, и как только жёсткая пружина оказалась в руках Блэка, а пожелтевшие листы больше не были скреплены, Регулус начал усердно копошиться в своих воспоминаниях.       Регулусу семь. Он в летнем поместье Блэков, в Лонгфильде, в светлой комнате его кузины. Сириус расположился на белоснежном мягком ковре. Регулус же сидит на коленях у Альфарда, которому было на тот момент двадцать девять. Альфард вертит тонкую железку в руках. Рядом облокотившись о спинку кресла, на котором сидит Альфард, четырнадцатилетняя Андромеда внимательно смотрит на руки дяди. Его тонкие пальцы выравнивают железную нить, складывают в несколько раз, уплотняя металлическую полоску.       — Почему мы не можем использовать магию? — спросил Регулус, завороженно смотря на ловкие манипуляции Альфарда.       — Ты не сможешь использовать магию вне Хогвартса вплоть до семнадцати лет. Лично тебе до этого момента тебе ещё целых десять лет жить и жить, — ласково произнёс Альфард, поглядывая на племянника, — И надо уметь решать такие задачи своими руками, без палочки в них. Меда, давай сюда коробку.       Андромеда протянула тёмно-зелёную тяжёлую шкатулку. На днях она потеряла ключик от неё, и вся её скромная коллекция дорогих серёжек и браслетов оказалась ей недоступна.       Альфард взял в одну руку ящик, поудобнее разместил его перед собой, а другой рукой сунул металлическую жёсткую проволоку в щель.       — Здесь ключик маленький, щель небольшая, поэтому мы просто приподнимаем маленькие штифты... — он замер, выискивая ту самую деталь, и вдруг, что-то щёлкнуло. Крышка шкатулки сама приподнялась — она открылась, — Voilà!       В глазах Андромеды заискрились огоньки радости, она выхватила шкатулку, открывая её и проверяя, что всё на месте (будто оно могло куда-то пропасть).       — Спасибо-спасибо-спасибо! — Она была готова подпрыгнуть так высоко, как только могла, но всё же сдержалась. Сириус немного рассмеялся, глядя на реакцию Регулуса, который широко раскрыл глаза и забрал у Альфарда металлический "ключик".       — Что-о-о, — протянул Регулус, маленькими пальчиками сгибая поддающееся железо, — Этим? — он, не веря своим глазам, поднял железку.       — Ага, — довольно кивнул Альфард.       — Получается, мы так можем и любую дверь открыть? — с восторгом спросил Сириус, который от возбуждения сел на колени.       — Не стоит этим злоупотреблять, — рассмеялся Альфард, — Никто не будет рад, если ты решишь пробраться в чужую комнату, где тебе быть не положено.       Но эти слова проскользнули мимо ушей Сириуса. Он уже был около своего младшего брата. Регулус аккуратно передал ему проволоку, и Сириус внимательно начал разглядывать эту простую вещицу.       Приятное воспоминание теплом отдалось в каждой клеточке тела Регулуса. На момент он оказался в теплом Лонгфильде. Из светлой комнаты с белыми покрывалами, коврами, бежевыми шторами и зелёными цветами на подоконниках в тёплом поместье в солнечном городке он перенёсся в холодный Хогсмид, где-то в Шотландии, где холодная апрельская ночь заставляет сжиматься каждую мышцу, каждое сухожилие; где холод пробирается до самых костей. Он заметил, как замёрзли его руки, пока он делал рычажок, складывая металлическую проволоку.       Он откинул нахлынувшее воспоминание. Снова болью отдалось воспоминание о тех беззаботных временах — когда рядом были Андромеда и Альфард, когда летом они ездили в Лонгфильд и когда бабушка Ирма была ещё жива. В то время они с Сириусом были почти что одно целое, всегда рядом. И это заставляло болеть в груди больше всего. Уже пятый год они не могут вернуться к привычным отношениям, да что там, не могут даже просто поговорить.       Регулус снова опустился на корточки, вставляя дрожащими руками проволоку в щель, — пальцы замёрзли, руки немного покраснели, но, приложив все усилия, он всё же нашёл штифт, но ужасно долго прокопался, пытаясь его поднять. От старости он, наверное, заржавел, и Регулусу пришлось какое-то время искать нужный угол, который не позволил бы проволоке прогнуться.       Победный щелчок раздался спустя три минуты беспрерывной борьбы и, задержав дыхание, Регулус открыл ящик. Он увидел множество папок. В одной из них — красивые карандашные рисунки, выполненные, очевидно, рукой профессионала, или же невероятно талантливым художником-любителем. Мелкие бумажки со списками дел, ежедневники, какие-то маленькие книги. Но самое интересно ждало Регулуса на самом дне небольшого ящика.       Блокнот в похожей на кожу синей обивке таился так глубоко, словно не хотел, чтобы его кто-то нашёл. Но его нашли. Регулус протянул руку и взял блокнот, аккуратно и медленно, словно боясь, что он может развалится прямо в его руках. Регулус поднёс свечу ближе, поставил её так, чтобы он смог рассмотреть страницы, потому что они не были пустыми.       Он открыл блокнот. На его форзаце голубыми чернилами, которые со временем немного выцвели, было написано:       "Записная тетрадь Эдгара М. Таллемана, убедительная просьба не открывать и не читать, в случае нахождения — просьба вернуть владельцу по адресу г. Лондон, улица имени Георга Ламмеля, дом 13 или г. Эдинбург, улица Гринстрит, 9-й квартарл 4 дом.       Изменено: Шотландия, деревня Хогсмид, восьмой квартал, дом 7"       Мурашки пробежали по коже Регулуса, сердце забилось быстрее. В душе возникло ощущение, что Регулус нашёл что-то действительно важное. Чуть ниже шла дата:       "Начало — 7 апреля 1946 года, конец — "       Конца не было. Только начало. Регулус пролистал вперёд и оказалось, что в блокноте, в котором не менее шестидесяти страниц, лишь последние пять не были исписаны.       Регулус оторвал взгляд, оглядывая тёмную комнату. В отдалении слышались перешёптывания остальных трёх студентов — никто не обращал внимания на дверь, в которую вошёл Регулус. Либо они её не заметили, либо просто ещё не дошли до комнаты, где была дверь в этот кабинет. Но Регулуса это не волновало. Больше, ему даже не хотелось, чтобы кто-то ещё пришёл сюда. Он открыл первую страницу и принялся читать:       07/04/1946       Этот новый блокнот я купил в лавке у дорогого Бергера. Зашёл к нему в магазин, и сразу взгляд упал на эту неприметную синюю тетрадь. Неделей ранее Аннабель посоветовала мне записывать мои мысли куда-то — именно поэтому я зашёл к Бергеру.       Но сложно что-то писать, ведь каждый день я чувствую сильную тревогу, из-за которой делать всё приходится через силу. Магловская мировая война закончилась чуть меньше года назад, но мне всё ещё тяжело. Каждую ночь я вижу эти ужасные сны — страшные танки и машины, оружия и пушки, нетушимый огонь и бесконечные крики, слёзы. Окопы прямо в городах, руины зданий. Разрушенные семьи. Оставшиеся дети-сироты, одинокие женщины и потерявшие всё совсем молодые парни и мужчины. И нет этому конца.       Но, как бы сильны не были эти ужасные воспоминания, не хочу, чтобы первая страница сего блокнота была омрачена моими худшими мыслями. И хотя я не выспался, головная боль не даёт покоя, я всё же возвращаюсь к письму. Хотелось бы мне найти мои старые подростковые дневники, но, наверное, они остались у родителей. Когда-нибудь обязательно найду время разобрать чердак дома, быть может, ещё не канули в лету мои ранние труды.       Вчера вечером заходил к соседу Хомельду. Душевно побеседовали. Его жена Джилис делает восхитительный чай! Обязательно спрошу рецепт.       К слову, о нашей вчерашней беседе с моим верным другом. Ежедневный пророк без конца и края вещает об экономическом прорыве. Каждый день сообщают о новых разработках — новинками снабжают отдел Аврората, Издательства... Сплошные открытия. Магическому миру обещают великий прорыв, великое будущее! Мне в это не верится. Мне только тридцать пять (или уже тридцать пять?), но на душе неспокойно. Словно я успел прожить целый век и во всём усомниться и, признаю, наверное, даже слегка разочароваться. Мне кажется, никакого высокого прорыва не будет в ближайшие годы. Может, лет пять-десять ещё будет у нас спокойная жизнь... Кто знает, что нас ждёт? Все видели, какой прорыв был у маглов, а теперь — они вынуждены создавать новые семьи, строить новые дома, заново возводить исторические памятники и здания; вынуждены забывать страшнейшее, что с ними произошло, вынуждены преодолевать, чтобы как-то жить дальше. Да, волшебники пострадали меньше всего, но каждый видел этот ужас. Во что превратился прекрасный Лондон? Мой, родной Лондон! А Париж?       Сердце больно сжимается, когда я хожу по этим улочкам и вижу эти лица.       Как я боюсь, что обещанный прорыв прервётся у магов также, как у маглов. Смогу ли я снова пережить всё это, только теперь в полной мере испытав на себе?       О, Мерлин! Как бы я не хотел окрашивать первую страницу в такую тусклую и тёмную краску, всё же не могу ничего с этим сделать. Что мне остаётся? Молиться? Хотел бы я, чтобы был у меня кто-то, кому я могу помолиться, как это делают маглы. Чтобы был у меня Будда, Аллах или Христос... Чтобы я мог прийти в какой-нибудь храм и отвлечься от этого кошмара!       Но на сём я думаю окончить. Рука изрядно устала — отвыкла писать такие тексты. Постараюсь не думать слишком много. Откладываю этот блокнот до следующего дня."       Регулус заметил, как дрожат его руки. Впереди были страницы рукописей. Это лишь одна из них. Один день из чьей-то жизни. Чужие мысли и чувства, перенесенные на бумагу.       Он снова посмотрел на фото на столе — неужели этот мужчина и есть Эдгар Таллеман? А рядом, наверное, его жена, подруга или сестра, (хотя на сестру она не была похожа) — Аннабель? Регулус не мог утверждать это. Одно было ясно — они находились в квартире Эдгара Таллемана. Все эти вещи принадлежали когда-то ему. Как давно он покинул это место? Когда он сюда приехал? Первые записи, он, очевидно, сделал в Лондоне, или может, в Эдинбурге (скорее первое), а момент, когда он приедет в Хогсмид, Регулус, вероятно, прочтет позже.       Много времени не было — Регулус услышал приближающиеся шаги, поэтому быстро закрыл блокнот и убрал его в свою сумку, выходя из-за стола и захватывая за собой подсвечник с почти что сгоревшей свечой.       — Регулус, пора уходить. Мы уже два часа здесь торчим, — прошептал Теренс.       — Два часа? — удивленно спросил Регулус, отправляясь к выходу из кабинета.       — Ага, время так быстро пролетело. Мы нашли два каких-то старинных артефакта. Кристиан сказал, что они чертовски редкие. А ты что-нибудь нашёл? — спросил Паркинсон.       — Нет, — соврал Регулус, — Ничего интересного, — ему совсем не хотелось делиться книгой Булгакова, которую он забрал, и тем более дневником Эдгара Таллемана.       Регулус вышел из комнаты, уводя Теренса в коридор, где их уже ждали Барти и Кристиан.       — Больше ничего, — сказал Паркинсон, освобождая Регулуса от очередной лжи, которую он бы сказал. Потому что пока что он не хотел говорить о своих находках, даже Барти.       Кристиан в свете свечи поднял два кулона — красный и синий, и почему-то они показались Регулусу смутно знакомыми.       — Сегодня прекрасный улов, — сказал Кристиан, пока Регулус доставал из сумки остатки зелья.       — Сколько времени? — спросил Барти, подавляя зевок.       — Почти два ночи, — сказал Паркинсон. Тем временем Регулус пустил зелье по кругу в том же порядке, в котором они пили его в первый раз.       Им снова пришлось проделать такой же путь, мимо аврората и мирно спящих жителей. Регулус не мог думать ни о чём более, чем об Эдгаре Таллемане.       Регулус был знаком с магловской историей, и в том числе с историей Второй мировой войны. И хотя у него не было доступа к хорошим книгам и учебникам о ней, так как в волшебном мире не многие интересовались магловской историей (кроме, разумеется, маглорожденных и тех, кому близкими родственниками или друзьями приходилось маглы), всё же он смог сгрести для себя какую-то информацию — из магловских буклетов, тоненьких исторических книжек и романов Ремарка.       И этот Эдгар Таллеман был чертовски умён, раз тридцать лет назад смог разглядеть эти параллели между волшебным и магловским миром. Регулус знал, как немецкие фашисты-маглы миллионами истребляли невинных людей, как они издевались над ними в концлагерях — начиная с только что родившихся младенцев и заканчивая стариками, не считая их достойными жизни. Он помнил, что они считали себя высшей нацией. Они считали себя лучше остальных. Также сейчас поступали чистокровные волшебники, считающие себя высшими людьми. И Регулус содрогнулся от мысли, что его родители были ими. И его сестра. И её муж. Родственники. Отцы идущих впереди Кристиана и Теренса.       В этот вечер что-то перевернулось в сознании Регулуса. Осознание откликнулось глухой болью. Регулус сжал кулаки и челюсть, заставляя ногти впиваться в кожу ладоней, а дёсна болеть от напряжения. И ему стало плохо. Не только морально, но и физически. От этого ужасного осознания ломило руки, ноги еле передвигались. Они шли к кабаку, но теперь Регулус не смотрел на авроров, на отремонтированные дома или на чистое ночное небо, на котором сегодня особенно хорошо было видно звёзды.       Весь путь он шёл в полном молчании. Он не слушал, как Кристиан что-то бормотал о горах магловской литературы, о том как это отвратительно. И Регулус не мог жалеть о том, что согласился на эту вылазку. В эту ночь он сделал для себя огромное открытие. Он ещё не знает, расскажет ли об этом Барти — сейчас Регулус слишком устал, чтобы думать, как передать все его мысли в устной форме. Может, он напишет об этом Альфарду? Или Андромеде? Когда у него появится её адрес...       Нет. Пока что он никому не скажет. Он прочтет дневник целиком, и лишь потом решит, поделится ли он этим с кем-то ещё.       В тумане Регулус дошёл по сырому коридору до подземного гобелена, в дурманящей дымке беспорядочных рассуждений в своей голове он дошёл до своей комнаты. Он не помнил, как сердечно его благодарил Кристиан Нотт, как смущённо кивал Теренс рядом. Он не помнил, как умылся и лёг в кровать.       Он сомневался, что сможет справиться с этим грузом сам. Но ему было необходимо сдержать всё в секрете, потому что он ещё не был готов поделиться этим с кем-то.       В его сердце давно таятся сотни противоречий. Сотни вопросов без ответов. И единственное, что Регулус мог сделать, чтобы целиком отвлечься от этих размышлений — погрузиться в глубокий сон. И, как бы он не хотел это признавать, но в глубине души он начинал желать, чтобы сон его никогда не заканчивался.