Atonement — The Last of the Blacks // Искупление — Последние из Блэков

      *Дни стали напоминать учебные будни в Хогвартсе, только теперь Регулус учился один на один с педагогами. Заданий стало больше, было практически не продохнуть. Впереди оставалось чуть больше месяца перед тем, как Регулус снова отправится в Хогвартс, но и эти дни были наполнены учёбой.       Регулус практически не выходил из дома, домашнее задание выполнять теперь было абсолютно необходимо, так как о каждом пропущенном задании или уроке сообщалось Ориону Блэку. Регулус не хотел зря злить отца, зная, какое у того отношение к его занятиям. В безумной спешке Блэк-младший не вылезал из-за стола, и Регулус понимал, что это, безусловно, отцовский ход конём. Регулус едва находил время чтобы подумать о чем-то другом, не связанным с учёбой, не говоря уже о чтении книг или дневника.       Любую свободную минуту он старался занять себя чем-то, лишь бы отец видел, что он занят. Он мог держать поэзию, выданную мадам Дюпон в руках, и не читать её, а просто упираться в одну точку, периодически перелистывая страницы и создавая имитацию чтения. Регулус стал гораздо чаще уходить в зал и открывать рояль, но проблемой стало то, что накладывающиеся днём заклинания заглушения были сняты Орионом, из-за чего Регулус не мог позволить себе играть произведения из магловского сборника нот. Он монотонно повторял одни и те же этюды, постепенно выучив их все наизусть. Он играл их медленно, быстро, потом снова медленно, играл кусками и затем эти куски соединял. Когда руки начинали играть используя мышечную память, Регулусу давалось пуститься в размышления. Это были одни из немногих моментов, когда тупые пассажи и заковыристые элементы уходили на второй план, создавая фон, может, и не самый приятный. Но рано или поздно происходил затык, когда было необходимо открыть ноты. Регулус знал, что Орион тоже занимался музыкой, когда был в его возрасте, и он знал, что его отец недурно играет, поэтому тот легко распознает, когда Регулус отвлекается.       Напряжение между сыном и отцом росло ежедневно. Регулус часто стал замечать, как испытующе смотрит на него лорд Блэк, а во взгляде его проскакивает странная усмешка и нескрываемое чувство превосходства. Регулус старался давить все свои страхи, старался не бояться своего собственного отца, хотя то, что тот мог сделать, делало страхи младшего Блэка оправданными.       Регулусу было тяжело. Казалось, на него легли все обязанности и повысились ожидания. Каждую ночь он засыпал с тяжёлыми мыслями, мечтая вырваться из дома на площади Гриммо хотя бы на один день. Первого августа ему представится эта возможность, но визит в поместье Лестрейнджей было определённо не тем местом, куда Регулусу хотелось бы попасть. Дом Лестрейнджей казался Регулусу ещё темнее и холоднее, чем дом номер двенадцать. Может, играет роль, что Регулус в этом доме вырос, и ледяные стены согреваются светлыми воспоминаниями о прошедшем детстве, но он не знал точно. Ему просто хотелось, чтобы душное лето поскорее закончилось.       Тридцать первое июля был обычным учебным днем. Литература, фехтование, урок фортепиано и скрипки, латынь и гора домашнего задания. Все приготовления к завтрашнему дню были окончены — на вешалке чинно висела новая одежда, рядом на полу стояли новые жёсткие ботинки. Занятия завтра отменялись, но Регулус не решался устроить себе отдых в этот вечер.       И до этого дня он больше не разговаривал с Орионом Блэком после разговора в середине июля. Не было сказано ни слова — ни пожелания доброго утра, дня или вечера, никаких вопросов, в целом, как и обычно. Но когда Регулус открывал грамматику немецкого, появился Кикимер, и своим дребезжащим голосом сообщил, что господин Орион Блэк ждёт Регулуса в зале своей библиотеки.       Орион часто проводил время либо в своём кабинете, либо в своей просторной библиотеке, куда вход был запрещён. За редким исключением Регулус или Сириус переступали порог этой комнаты, но только если их там кто-то желал видеть и ждал.       Все внутренности Регулуса похолодели, когда слова вырвались из широкого рта Кикимера. Что-то болезненно оборвалось, нехотя Регулус встал. Хотел ли Орион дать ему наставления перед завтрашним днём? Приёмы и визиты были так привычны Регулусу, что по большому счету, советы и предупреждения были не нужны. Он всё знал и во всём неплохо разбирался. Но всё же, ему было необходимо спуститься на второй этаж, снова встретиться со своим отцом тет-а-тет. Волнение росло. Было плохое предчувствие, впрочем, как обычно перед разговором с кем-то из родителей.       Регулус шёл по знакомым коридорам, слыша, как где-то размеренно тикают часы, ровно отмеряя секунды. Его шаги неровно ложились на глухой отсчёт, создавая контрданс. Регулус не пил таблеток, он не знает почему. Просто забыл ли об этой возможности или все же в душе теплилась надежда, что все пройдёт быстро и не стоит ради этого пихать в себя таблетки лишний раз, хотя Регулусу это было почти что необходимо. Но и пузырёк был почти пуст.       Он был почти у нужной комнаты, но перед тем, как подойти к двери, бросил взгляд на самого себя в зеркале, расположившемся над старым комодом. Он был бледен, круги под глазами стали темнее. На момент Регулусу показалось, что он похудел, но возможно, он немного вырос и просто только сейчас заметил, как его черты лица изменились. Он поправил воротник белой рубашки, хотя надобности в этом не было. В своём отражении он нашёл что-то странное, но не мог понять что. Регулус словно не узнавал себя. Он отчётливо осознавал, что перед ним его собственное отражение, но подросток перед ним казался ему совершенно чужим. Будто это не его тело, не его отражение. Словно кто-то пытается его обмануть, выдав за человека, коим Регулус не является. Это заставило его задержаться у зеркала, но он снова услышал размеренный ход часовых секунд, напоминавших ему о беспрерывном течении времени. Регулус оторвал от себя взгляд, медленно отходя от большого зеркала. Перед его глазами была широкая двустворчатая дверь с тяжёлыми золотыми ручками.       Он подошёл к ней, хватаясь рукой за ручку. Когда рука соприкоснулась с ледяной ручкой, Регулус постарался в очередной раз успокоиться. Не думать о плохом. Он постарался согнать жар волнения с помощью этого непродолжительного прикосновения.       Регулус открыл дверь. Со скрипом она ответила на сильный толчок со стороны Регулуса и тяжело распахнулась. Регулус ступил на холодный белый мрамор, с еле заметными серыми разводами. Тяжёлые тёмные шкафы выстраивались в два ряда друг за другом. Над ними оставалось много пустого пространства до высокого потолка. Прохладный воздух окатил лицо Регулуса.       Орион стоял около стола, прислонённого к окну. Впервые за долгое время отец стоял не спиной, а лицом к входящему Регулусу, что заставило юного Блэка немного растеряться. Взгляд, которым Орион смотрел на Регулуса, заставил слова, которые он собирался произнести, застрять в горле. Регулус лишь закрыл дверь, и сделал несколько шагов в сторону отца. Тот не отрывал от него взгляд своих голубых глаз. Регулус так и не смог произнести ни слова, будто странная сила сжимала его связки и гортань, не давая звукам рождаться.       Орион ровно встал, складывая руки за спиной. Медленный стук его каблуков раздавался по всему помещению его богатой библиотеки. Регулус отвёл от него взгляд, упираясь куда-то вдаль. Он чувствовал, как Орион обходит его справа, продолжая смотреть на него. Он физически ощущал присутствие своего отца рядом, чувствовал его дыхание. Это всё давило на Регулуса, в горле встал странный ком, но не такой, когда стараешься не заплакать. Ком, блокирующий дыхание, тяжёлый, твёрдый. Регулус старался его проглотить, но он уверенно держался на своём месте.       Орион остановился за спиной Регулуса, буквально в метре от своего сына. Отец никогда не позволял, чтобы Регулус или Сириус стояли к нему спиной, а сейчас сам встал за ней. Регулус чувствовал сверлящий взгляд отца на своей макушке. Он хотел бы обернуться, но что-то сковало его движение.       — Тебе, вероятно, интересно, почему я тебя позвал, — тихо сказал лорд Блэк. В его голосе не было слышно злобы, разочарования или угрозы. Это был спокойный отцовский голос. Голос благородного отца, который хочет воспитать себе настоящего наследника. Голос отца, который знает себе цену. Голос, который, казалось, никогда не мог сорваться на крик. Но Регулус помнил каждый раз, когда Орион повышал тон. Регулус хорошо знал интонации, которые могли быть присущи отцу. Но эта казалась самой худшей из всех.       Регулус молчал. Холод оковал его, ноги становились ватными. "Нет, только не снова", — думал Регулус, понимая, что снова даёт животному страху овладеть собой. Орион не появлялся в радиусе обзора Регулуса, он продолжал стоять за спиной сына. Регулус мог чувствовать его легкую улыбку на губах.       — Я ведь всё вижу, Регулус, — начал он тем же спокойным голосом. Он казался странно заботливым, странно уравновешенным и уверенным, и это придавало напряжению новый градус. Регулус чувствовал, как его волнение растёт в геометрической прогрессии. Что он видит? — Я не могу читать твои мысли, но вижу, как ты противишься всему, что говорят тебе твои родители — противишься и мне, и своей матери.       Регулус молчал. Он хотел сказать "нет", но слова останавливались, не получая возможности произнестись.       Орион отошёл от Регулуса. Он почувствовал, как ему стало немного свободнее, будто прибавился воздух или комната волшебным образом расширилась. Орион в раздумьях ходил по залу, то поглядывая на Регулуса, то снова уводя взгляд.       — Ты ведь понимаешь, что у тебя нет выбора? — спокойно произнёс он. Для него эти слова были простыми, обыденными, — Ты можешь упираться так долго, сколько ты захочешь и сможешь. Но я ведь вижу, что ты не Сириус.       Регулус наконец сместил свой взгляд в другое место, немного ближе к отцу, но всё ещё не смотря на него.       — Хотя тебе и стоит вычеркнуть из себя все повадки, которые у тебя остались от своего старшего брата-предателя, — Орион легко усмехнулся. Сейчас он походил на ответственного отца, который со странной доброжелательностью читает нравоучения и воспитывает своего сына.       Орион снова обернулся к Регулусу, вплотную приковывая к нему глаза. Теперь он направлялся прямо к подростку. Медленно, испытующе, Орион заставлял секунды и минуты растягиваться. Он заставлял время идти медленнее, смакуя каждый момент. Отец оказался перед Регулусом. Лорд Блэк был выше, гораздо выше Регулуса, и Регулус сомневался, что когда-то сможет догнать отца по росту. Регулус мог рассмотреть дорогую ткань его жилета, идеально выглаженные рукава рубашки, еле поблескивающую бляшку от ремня на брюках. Регулус слышал парфюм, который Орион, казалось, никогда не менял. Этот запах отправлял его в прошлое, на год, два, четыре, и десять лет назад. Орион никогда не менялся. И Регулус не мог представить отца в своём возрасте, младше, или даже немного старше. Казалось, что лорду Блэк всегда было сорок пять.       Орион продолжал стоять перед Регулусом, но тот не смотрел на него. Регулус не мог представить, что сейчас сможет поднять головы и заглянуть в глаза отца, впиться в них, как около двух недель назад.       Орион будто чувствовал страх сына. Он вынул руку из-за спины. Этот жест заставлял внутренне содрогаться — в руке всегда могла оказаться палочка. Но сейчас её там не было. Холодные и крепкие руки отца приблизились к Регулусу, он поднёс её к подбородку сына, и, лишь немного задержавшись, приподнял его. Теперь Регулус был вынужден смотреть в голубые глаза отца. Орион не убирал руки. Изучающим взглядом он смотрел прямо в глаза Регулуса, словно пытаясь прочитать его мысли. Регулус же неподвижно стоял, позволив отцу приподнять его голову. Он старался сохранять самое спокойное выражение лица, однако внутренне чувствовал, что невероятно напряжен; он хотел, чтобы всё это закончилось. Ему было бы проще, если бы отец грубо с ним разговаривал, кричал, не ходил вокруг да около. Спокойный голос, ровный, добродушный, но не искренний, заставлял Регулуса сжиматься более, чем обычно.       — Ты ведь что-то скрываешь от меня, Регулус, не так-ли? — Орион улыбнулся. Улыбался его рот, его глаза, — Мне не нужны ответы, я всё понимаю сам, — Регулус похолодел. Что, если отец все же узнал о любви Регулуса к книгам магловских авторов, музыке? Что, если он узнал, что тот гулял с Альфардом две недели назад? Узнал о переписках? Но, словно прочитав мысли Регулуса, Орион сказал: — Мне не узнать, занимаешься ли ты чем-то запретным. Но надеюсь, что нет. Однако, я вижу тебя насквозь. Я знаю, что ты противишься, — он не спускал с Регулуса глаз, — Ты знаешь, что безнаказанным это не остаётся.       Регулус принял это как факт. Он знал это. Он не раз сталкивался с этим. И это странным образом придало ему сил.       Орион же отошёл, убирая руку, но Регулус всё ещё чувствовал её прикосновение, которое обожгло его холодом. Лорд Блэк отошёл к окну, и встал спиной к Регулусу. На момент ему стало спокойнее, но лишь на короткий момент.       — Мне всё же интересно знать, что ты думаешь об этом, — Регулус понял, что его заставят говорить. Ему надо будет что-то сказать. Паника одолела его, — О Тёмном Лорде, о маглорожденных и полукровках, о предателях крови... Ведь я ни разу не слышал, чтобы ты что-то говорил.       Настигла пауза. Регулус не мог выдавить из себя ни слова. Что будет, если он начнёт говорить, что не согласен с этим? Отец нашлет на него "Круциатус"? Или вовсе отправит учиться в Дурмстранг, как он часто приговаривал? Регулус ничего из этого не хотел, но чувствовал, что, по крайней мере, от первого ему не увернуться в любом случае.       — Ну? — в ожидании спросил отец, поворачиваясь боком и краем глаз наблюдая за Регулусом.       Спустя короткую паузу Регулус монотонно сказал, контролируя каждый слог, каждое слово, чтобы его голос не сорвался:       — Я не знаю, — ответил Регулус. Слова были произнесены, и пути назад не было. Орион усмехнулся и отрицательно покачал головой.       — Ты понимаешь, что это не то, что ты должен сказать и определённо не то, что я хочу услышать, — спокойно сказал Орион. Регулус сглотнул. Он чувствовал, как пересохло в горле, а в следующий момент заметил, как в правой руке отца появился силуэт палочки. Регулуса окатило жаром, сердце забилось быстрее. Но он был готов. Он знал, что за этим последует.       Регулус видел, как поочередно сжимаются и разжимаются пальцы, держащие оружие. Оставалось лишь ждать.       Орион повернулся. Он немного склонил голову, глядя на Регулуса почему-то с сочувствием, но оставляя во взгляде странный холод. Регулус ненавидел, когда отец становился таким. Он мог вынести его, когда тот был зол, когда он был недоволен оценками, кричал, но когда в Орионе просыпался этот "отцовский" долг, Регулус был готов провалиться сквозь землю, лишь бы эти глаза не смотрели на него. Орион приподнял палочку, наставляя её конец на Регулуса:       — Лесаро, — невидимые тонкие лезвия порезали кожу на ногах Регулуса, пуская кровь. Это было первое заклинание за вечер, и Орион не скупился на его силу. Минимум семь порезов кровоточили на лодыжках, икрах и под коленями. Регулус не шелохнулся, его ноги не подогнулись, но удар был резкий, и он заставил Регулуса немного сожмуриться, но он постарался как можно скорее убрать выражение боли со своего лица. Орион снова наклонил голову, но уже в другую сторону, оглядывая Регулуса оценивающим взглядом, — Можешь подумать ещё раз, у тебя есть время, — терпеливо и спокойно произнёс он. Отец поднял брови, ожидая ответа, — Ты ведь хочешь этого? — Под этим он подразумевал вступление в ряды пожирателей и верную службу Тёмному Лорду.       Ноги саднило, горячая кровь уже пропитывала белоснежные носки. Регулус игнорировал боль, и собирался делать это, пока у него будут силы.       — Нет, — жёстко сказал Регулус, понимая, что теперь ситуацию не исправить никоим образом. Сердце забилось с бешеной скоростью, он ходил по краю лезвия и осознавал свою ошибку.       Орион еле заметно, недовольно мотнул головой, возвышая палочку ещё выше.       "Ну же, вспоминай как ты отбил заклинание на последних каникулах! Что-то произошло!" — думал Регулус, но чего-то не доставало.       — Лесаро.       Вторая волна оказалась хуже первой, сильнее, острее, невидимые лезвия вошли глубже, причиняя сильную боль. Кровь хлынула из новых ран сильнее. Брюки болезненно прилипли к окровавленным ногам, некогда белые носки стали тёмно-красными.       Лицо Ориона напряглось немного больше, на момент он схмурил брови, но потом, видя как очередное заклинание доставило Регулусу сильную боль, расслабился.       Регулус пытался вызвать волну гнева, злости, чтобы что-то помогло ему. Ничего не выходило. Он чувствовал себя ужасно, в ушах звенело, и он мог лишь надеяться, что в глазах не потемнеет, а голова предательски не закружится.       — Ты уверен, что не хочешь этого? — Орион продолжал тянуть, не сводя глаз с младшего сына.       Регулус отрицательно помотал головой. Это был не он. Словно это не он сказал "нет", не он мотал головой.       Он не мог ничего сказать. Режущая боль пульсировала, кровь текла по ногам не останавливаясь, Регулусу хотелось зажмуриться, сесть, закрыть лицо руками, чтобы все в этот же момент исчезло.       Но Орион навис над сыном, смотря как напряглось его лицо — он знал, что сейчас Регулус закусил щеки изнутри, видел, как напряглись его скулы и лоб, но он ничего не сказал. Он видел, как Регулус сдерживал слезы боли, которые в какой-то момент выступили на глазах, но сейчас, казалось, уже высохли.       — Ну, Регулус, — спокойно и безынтересно сказал Орион. Его лицо было непроницаемо, холодно, — Ты сам выбираешь, — иронично сказал Орион.       Холодная пауза опустилась на библиотеку. Находясь здесь было сложно поверить, что за окном цветёт июль.       Регулус увидел, как поднимается палочка, — она поднимается неспешно, элегантно. Она была красива, находясь в холодной руке Ориона.       Он так и не смотрел на отца, и даже не успел опомниться, когда Орион произнёс:       — Круцио.       Регулус рухнул на колени, опираясь руками о холодный белый пол. Каждую часть тела пронзила острая, резкая, нещадная боль. Казалось, что каждая кость ломалась, а потом болезненно срасталась. Каждую мышцу сводила сильнейшая судорога. Голову пронзила боль.       Руки не могли держать, Регулус уже лежал на холодном мраморном полу. Он чувствовал, как горящий лоб сталкивается с ледяным полом. Его уши заполнил оглушающий звон, он не мог ничего видеть из-за образовавшейся темноты. Слёзы, которые он был не в силах сдержать, потекли по щекам, обжигая их. Огромная судорога одолела тело, боль не заканчивалась. Регулус старался не кричать, сдерживал любые звуки. Каждая клетка тела ныла. Ему казалось, что десяток остроконечных шпаг протыкают его насквозь, резко выходят, а затем снова вонзаются в тело. Незримый, нетушимый огонь распространялся по коже, не оставляя живого участка. Всё тянуло, скручивало. Было больно дышать, больно двигаться. Лёгкие не пускали в себя воздух, каждый вдох напоминал глоток раскаленного железа.       Регулус не знал, как долго он лежал на мраморном полу, предоставленный проклятью овладеть своим телом. Его тело оставалось невредимым, не считая порезов на ногах. Вся боль была искусственной, но даже это осознание не спасало.       Да он и не мог ни о чём думать, только чтобы этот кошмар поскорее закончился. Он чувствовал, будто его пальцы выкручивает, сухожилия растягиваются. Приглушенный крик всё же вырвался, когда новая волна боли ударила по области груди. Руками Регулус всё ещё старался упираться в пол, словно надеялся, что сможет встать, но он не был в силах контролировать своё тело, которое он потерял на несколько минут.       Внезапно всё утихло. Регулус почувствовал, как снова чувствует ноги и руки, как может шевелить пальцами, но ужасное горение в груди и лёгких всё ещё оставалось, хотя теперь ничего не сжимало его горло и он жадно хватал кислород. Он всё ещё лежал на мраморном полу, прикасаясь к нему лбом. По лицу стекал ледяной пот, рубашка приклеилась к спине. Резкий холод охватил всё его тело.       Он не мог открыть глаза. Было слишком ярко. Звон в ушах постепенно ушёл, но окружающий мир Регулус слышал лишь приглушенно. Он увидел очищенные до блеска ботинки своего отца — тот стоял невдалеке от Регулуса, а потом направился к выходу, ничего не сказав. Дверь хлопнула.       Регулус остался один. Он пытался собраться с мыслями, попробовать встать. Ему необходимо встать. Но сил не было. Он пытался опираться на свои руки, но они лишь дрожали сгибались в локтях. Тень прошлой боли всё ещё оставалась, заставляя мышцы содрогаться.       Но Регулус не оставлял попытки. Через несколько минут он смог опереться на дрожащие руки и присесть на пол. Краем глаза он заметил выглядывающие из-под штанов носки — они промокли, и больше не были белыми. Боль запульсировала с новой, большей силой. Регулус зажмурился, чтобы не дать слезам воли. Голова кружилась, всё тело было налито свинцом.       Вокруг не было ничего, за что можно было ухватиться и подержаться, чтобы встать на ноги. Регулус сидел какое-то время, руки продолжали предательски дрожать, ноги саднило, кровь не останавливалась. Ему нужно было добраться до ванной. Он мог бы дойти до гостевых, которые находились на втором этаже, но они всегда были закрыты. Ему в любом случае придётся идти на самый верх, если он хочет промыть и перевязать раны. Но сейчас ему казалось, что это невозможно. И рядом не было никого, кто мог бы помочь.       Правая рука Регулуса сжалась в кулак. Он сожмурился, готовясь к действию. Он резко встал, хватаясь за край какого-то шкафа, к которому успел сделать шаг перед тем, как ноги подкосились и он сел на колени. По крайней мере, у него теперь была хоть какая-то опора в виде шкафа — не самая удобная, куда лучше был бы стул или стол, но сейчас Регулус определённо точно не жаловался. Его замутило, но ему также не хотелось, чтобы его здесь вырвало. Он переждал первый позыв, и лишь убедившись, что более-менее готов встать, снова предпринял попытку подняться с колен, только более осторожно и медленно.       Он старался держаться изо всех сил, чувствуя свои ноги, и почти что силой мысли заставляя их держаться и не сгибаться в коленях. Он увидел блестящую золотую ручку, и попробовал сделать шаг к ней. Всё отдавалось болью — начиная с момента, когда он слегка заносил ногу для шага и боль просто взрывалась, когда он опирался на ногу. Держась за толстые полки, медленными мелкими шагами Регулус добрался до холодной ручки и схватился за неё. Он вспомнил, какой путь ему ещё предстоит, и ему захотелось упасть и взвыть. Но вместо этого его челюсть больно сжалась, так, что потом у него в дополнение к ногам заболят десны, и с трудом открыл дверь, которая теперь, казалось, стала тяжелее в три раза.       Перед ним открылся пустой коридор — около тридцати метров оставалось до лестницы, и, собрав волю в кулак, зажав челюсть и опираясь о стены, Регулус двинулся вперёд.       Монотонная боль не прекращалась, всё тело ныло и ломало. Его знобило. Казалось, прошла вечность до того момента, как Регулус оказался у лестничных перил. Ему надо было преодолеть два этажа, и сейчас он наверное, пожалел, что когда-то выбрал комнату на самом верху. Хотя именно сейчас он меньше всего хотел находиться на одном этаже с отцом.       Несколько раз он останавливался, хотя знал, чем быстрее он дойдёт до комнаты, тем лучше. В глазах постоянно темнело, и тёмная пелена с ровной периодичностью продолжала закрывать взор. Регулус привык к звону, снова наполнившему его уши, но не мог привыкнуть к боли. На самом верху, видя дверь в свою комнату ноги снова подкосились и он сел на верхнюю ступеньку. Холодный пот тёк по его лицу не переставая, холод всё ещё сковывал ноги и руки. Последняя попытка встать, снова боль, и вот он уже на пороге своей комнаты. Ещё два шага — и он открыл дверь в ванную.       От невыносимой боли и его вырвало, хотя желудок его был практически пуст с самого утра. Регулус сел на холодный каменный пол, опираясь о вертикальный бортик ванны. Он закинул свою голову и никак не решался снять брюки и достать бинты. Он оказался в своей комнате, снова вдали от всех, слёзы опять выступили на глазах. Слезы боли, несправедливости и одиночества. Он хотел упасть на кафельный пол и умереть. Неважно — разобьёт ли он голову об этот холодный пол, не удержит ножницы над рукой или просто достанет свои таблетки и наглотается их. Он не хотел больше ничего чувствовать.       В тумане он отодрал приклеившуюся к ранам ткань, причиняя новую боль. Он стянул с себя окровавленные носки и бросил их в стирку вслед за брюками. Медленно, с чистой тряпкой и тёплой водой он начал промывать порезы, начав с самых высоких под коленями. Некоторые не требовали много — это были поверхностные царапины, но было несколько очень глубоких и длинных порезов, которые и доставляли самую большую боль и которых у него никогда не было.       Ещё несколько раз Регулусу казалось, что его снова вырвет или он потеряет сознание. Но он выдержал два часа, сидя на полу. Он залил весь кафель — красные разводы были практически не видны на чёрных кафельных плитах, но там, где проходили белые полосы между ними, была видна кровь. Два часа он останавливал кровь, которая текла не переставая. Два раза он звал Кикимера, чтобы тот принёс ему новых бинтов из кладовой в подвале.       Он считал невероятной удачей, что вспомнил о мази, которую ему дала Андромеда в их последнюю встречу и которую ему уже приходилось использовать. Он смело наносил её на сухие раны, но не мог сделать того же с активно кровоточащими. Он не знал, сколько крови потерял, и даже не хотел об этом думать. За два часа с небольшим он постарался остановить её всю, но даже когда обе его ноги, от низа колен и до конца щиколоток оказались замотанными в бинты, все равно появились красные пятна крови.       Ему было слишком холодно и поэтому он с горем пополам надел брюки. Мазь не очень помогала, но наверное, это потому что остатки "Круциатуса" всё ещё находились в его теле.       Последним рывком, перед тем, как Регулус упал на кровать, оказался поиск таблеток в чемодане. Сейчас он возлагал на обезболивающее, которое обычно помогало при головной боли, самые малейшие надежды. Ему было необходимо, чтобы боль, целиком его сковавшая, хотя бы на один процент утихла.       Регулус просто лёг на кровать и не двигался. Он проникался бесконечной болью, молясь неизвестно кому, чтобы ему не пришлось снова подниматься, чтобы снова приняться останавливать кровь.       Он сразу выпил две таблетки, но сегодня не почувствовал не то что убавления боли, но и хоть какого-то одурманенного спокойствия. Не помогла и третья таблетка. Регулус знал, что виной всему "Круциатус".       Впервые он испытал на себе ужас этого проклятия в двенадцать лет. Это произошло в лето между вторым и третьим курсом. Регулус сказал что-то не то, он уже плохо помнил, что именно, но он отчётливо знал, что ему стоило промолчать в тот раз. Отец не сдержался и пустил первый в жизни Регулуса "Круциатус", заставляя своего сына пасть на пол и биться в болезненных конвульсиях. В тот вечер, когда Сириус случайно увидел, что происходит в зале, то он сразу бросился к своему младшему брату. Уже тогда их отношения желали быть лучше, но четырнадцатилетний Сириус не смог смотреть, как его младший брат был отдан на растерзание этому страшному заклинанию. Орион тогда лишь усмехнулся, видя, как Сириус беспомощно держит Регулуса за плечи, пока тот находился в полуобморочном состоянии. Регулус прекрасно помнил этот момент.       На Сириусе тоже дважды успели испытать "Круцио". Каждый раз начинался с ссоры, криков матери, отца и Сириуса, и дважды это закончилось "Круциатусом". Регулус помнил, как бежал на приглушенные крики и стоны, когда Сириус лежал на полу. В первый раз Регулусу было десять. Во второй — одиннадцать. И оба раза он прибегал на помощь к Сириусу из своей комнаты, теребил его за плечи, еле сдерживая панику.       Но сейчас Регулус был один. Этот "Круциатус" он пережил самостоятельно. Он надеялся, что пережил, потому что в какой-то момент побоялся, что просто умрёт от боли. Но сейчас желание умереть прошло. Видимо, всё ещё теплилась какая-то надежда.       Завтра он должен быть в Лестрейндж-мэноре. Завтра первое августа. Никакие отговорки и оправдания не позволят ему остаться дома. Он сможет поспать максимум до девяти, пока его не разбудит Кикимер и не позовёт на завтрак. Регулус надеялся, что отец хотя бы здесь окажется более гуманным, разрешив сыну не спускаться на завтрак, если тот будет плохо себя чувствовать. Потому что Регулус не верил, что за ночь успеет оправиться после сегодняшнего дня.       Он на всякий случай проверил бинты, но убедившись, что они остались почти неизменны, Регулус заснул, кое-как натянув на себя одеяло и укрывшись под ним почти что с головой. Озноб не проходил, ему казалось, что его конечности все еще дрожат.       За ночь он просыпался около пяти раз и каждый из них проверял ноги. Во время третьего пробуждения он обнаружил, что одна рана снова сильно кровоточит и обильно пропитала бинт, из-за чего ему пришлось встать и снова останавливать кровь.       Утром его никто не будил. Он открыл глаза, когда стрелки часов показывали одиннадцать. Регулус проснулся с тошнотой, голова кружилась, и он ещё долго сидел на краю постели, чтобы встать и дойти до ванной. У него было четыре часа до того момента, как они окажутся у Лестрейнджей. Это должен был быть визит на один вечер, но Регулус знал, что вечер вечно перерастает в ночь, и дом своей кузины он покинет со своими родителями ближе к часу-двум ночи.       Регулус чистил зубы, иногда поглядывая на себя в зеркало. Выглядел он, по его мнению, просто ужасно — лицо бледнее чем обычно, серые глаза уставшие и блеклые; губы бледны, под глазами те же синяки. Параллельно он думал, как много людей будет сегодня. Ему никто не говорил, будет ли это большой визит, куда со всех уголков страны съедутся чистокровные семьи, или небольшая закрытая светская встреча избранных. В любом случае, Регулус не хотел там быть, кто бы туда не приезжал.       В половину второго он встретился со своими родителями на первом этаже. Он лишь мельком посмотрел на отца, которому было всё равно, как себя чувствует его родной сын. Ни Орион, ни Вальбурга не видели, с каким трудом он добрался до своей комнаты вчера и как долго перевязывал свежие раны, пытаясь управиться с дрожащими руками. Они не знали, какую бессонную и болезненную ночь провел Регулус сегодня.       И Регулус бы мог разозлиться, но почему-то, не чувствовал ничего. Он понимал, что это чертовски неправильно, все то, что они делают, но почему-то решил, что злиться не будет. Он вёл себя как обычно. Да, он не вышел ни на завтрак, ни на обед, и вообще не появлялся на глазах родителей со вчерашнего дня, вплоть до половины второго, лишь дошел до кухни, запихнув в себя яблоко с крекерами.       Без десяти три они были в Лестрейндж-мэноре.       Отец с матерью снова были с иголочки одеты, с ровной осанкой и поднятыми подбородками; Регулус же думал, как бы бинты не развязались и не пошла кровь. Когда они трансгрессировали, то он с ужасом обнаружил, что забыл положить себе по карманам хотя бы чуть-чуть бинтов.       В мэноре было еще больше людей, чем у Малфоев в декабре. Приехали многие чистокровные семьи, в том числе и избранные, то есть семьи, которые были ближе всего к Тёмному Лорду. Малфои, Лестрейнджи, Кэрроу, Нотты, Розье, Паркинсоны, Мальсиберы и остальные. В общей сложности всего около пятидесяти человек — сами пожиратели, их дети, и ближайшие родственники, в ряды пожирателей не входящие, однако поддерживающие идеи, и еще около сотни других. Вся английская элита.       Но не было Краучей, четы Поттеров, Пруэттов. Либо Регулус их просто не заметил, либо странное подозрение, к которому он пришёл, было правильным. Все присутствующие семьи являлись сторонниками позиции Тёмного Лорда.       Регулус видел и Кристиана Нотта, и Теренса Паркинсона. Они как обычно были неподалеку друг от друга, оба были рады видеть своего однокурсника, но Регулус не уделил им должного внимания. Может, если бы он чувствовал себя лучше, то и подошёл бы к ним, но определённо не сейчас. Тем более, он шёл с родителями сквозь коридоры к какой-то комнате. Регулус понятия не имел, куда. Он был в Лестрейндж-мэноре единожды, почти четыре года назад, и ничего тогда не запомнил.       Рядом их сопровождал какой-то другой чистокровный-волшебник, который, по-видимому, имел близкое знакомство с Орионом Блэком. Они о чем-то беседовали, но Регулус не слушал. Он достаточно долго стоял на ногах, и странное предчувствие говорило ему, что в некоторых местах снова пошла кровь.       В конце-концов, они всё же пришли к высоким дверям какого-то зала. Двери были высотой около четырёх метров — тёмные и тяжёлые, украшенные чёрным объёмным орнаментом; они сами открылись, пуская семью и незнакомца в зал.       При первом взгляде на присутствующих Регулус узнал Беллатрису и Рудольфуса. Остальных он мог лишь угадывать, но он явно узнал отца Кристиана Нотта, — Аргуса Нотта. Сын был почти что точной копией отца. Там же на диване вероятно сидел Розье-старший, рядом его сын Эван, который встретил Регулуса заинтересованным взглядом. Позже он наткнулся на Рабастана, который улыбался ему. Семья Кэрроу с близнецами, и ещё пара мужчин, очень похожих друг на друга (вероятно, братья), которых Регулус не знал.       Он сел на диван, неподалеку от родителей, и когда его ноги расслабились, он почувствовал, что бинт в паре местах увлажнился. Регулус не имел ни малейшего понятия, зачем его привели сюда. Он не заметил, как зашли Теренс Паркинсон и Кристиан Нотт, подсаживаясь к своим родителям.       Регулусу снова стало холодно. Он сложил руки, крепко сцепил их, но это никак не могло помочь им согреться. Ноги уже не саднило так, как раньше, но неприятные ноющие ощущения все равно не были лучше боли. Светские, бессмысленные и неискренние разговоры и смех были заглушены громким голосом Аргуса Нотта. Когда темноволосый мужчина заговорил, то сидевшая рядом с ним женщина, по видимому, жена, заулыбалась шире прежнего. Улыбка у неё была отвратительная, сморщенная, хотя и была она достаточно молода и ей вряд-ли было сорок лет.       — Рад вас всех видеть. Впервые за долгое время мы наконец встречаемся, и теперь вместе с нами новое поколение, те, кто нас сменят... — он отхлебнул напиток из своего бокала.       — Дети будут вгонять нас в рамки... — перебила его Беллатриса. Регулус посмотрел на неё, а она поймала его взгляд. Она очень отличалась от той старой юной Беллатрисы, которая тоже когда-то приезжала на лето в Лонгфильд, у которой были высшие оценки по всем предметам за все года; не та красивая Беллатриса, у которой были невероятные, красивые и пышные кудри, красивое лицо и большие глаза.       Её глаза стали более безумными — они были неестественно широко раскрыты; волосы не укладывались и не рассчесывались, кажется, уже несколько месяцев. Пышные кудри создавали колтуны, похуже чем у лесничего Хагрида в Хогвартсе. Её одежда была чёрной — длинная юбка, тугой корсет, украшенный чёрными узорами, и пышные лёгкие рукава. Если бы её наряд висел на манекене, Регулус нашёл бы его достаточно интересным и даже элегантным, но когда он был надет на Беллатрисе, Регулус вовсе так не думал.       Если бы его попросили сказать, как выглядит безумие и сумасшествие, он бы показал им свою кузину — Беллатрису. Регулусу показалось, что она является воплощением этих качеств во плоти.       Но несмотря на свои слова, Беллатриса улыбнулась кузену. Её зубы, некогда белоснежные, сильно пожелтели. Регулусу стало её жаль, но потом он вспомнил, какой путь она выбрала. Жалость растворилась мгновенно.       — Всё равно, многие из них уже должны понимать, что им пора готовиться, — радостно произнёс Аргус Нотт. Кристиан рядом с ним заулыбался, хотя и пытался сдерживать улыбку, — Пятый курс уже достаточно близок к выпускному, первые серьёзные экзамены, более сложные занятия... — он улыбнулся поворачиваясь к сыну. Регулус молча наблюдал эту сцену. Рядом с ним стоял стакан с апельсиновым соком, который он, безусловно, очень любил, но сейчас не пил. Все взрослые что-то выпивали.       — А кому-то остался всего лишь год, до момента, когда к нам присоединятся... — сказал Рудольфус своим режущим уши голосом. Регулус помнил прикосновения его рук, когда тот схватил его в переулке Хогсмида во время инцидента. Помнил его страшное волчье лицо, оскалистую улыбку. Он лишь мельком кинул на него взгляд — тот, конечно, обращался к своему младшему брату Рабастану. Регулус знал, что Лестрейндж-младший собирается заниматься этим после выпуска.       — Открываются огромные возможности тем, кто вступает в ряды пожирателей, — таинственным голосом начал лорд Малфой — отец Люциуса Малфоя, за которого Нарцисса, другая кузина Регулуса, родная сестра Андромеды и Беллатрисы, вышла замуж, — Вскоре Британия будет захвачена. Маглорожденных и даже полукровок не останется на этой земле, маглы узнают о существовании волшебников, чистокровных магов, узнают о нашем превосходстве. Они все будут нам подчиняться. Несогласные — умирать в муках! — с этими словами мужчина с блондинистыми зализанными волосами, прикрывавшими блестящую лысину, занёс бокал с шардоне, — Выпьем за блестящее будущее!       Послышался тихий смех. Регулус не знал, как выглядят его родители, но почти что был уверен, что они улыбаются.       Он хотел уйти отсюда как можно быстрее. Но понимал, что просьба покинуть это место хотя бы на короткое время может вызвать подозрения. Даже если тебе просто понадобилось в туалетную комнату — могут не понять. Вчерашний "Круциатус" всё ещё напоминал о себе, и Регулусу хватило этого. Поэтому он терпеливо сидел на кресле, слушая разговоры взрослых.       — Тёмный Лорд знает имена всех юных волшебников, готовых вступить к нему на верную службу, — водянистые голубые глаза окинули взглядом зал. Они остановились на Регулусе дольше, чем на всех остальных. Регулус смело посмотрел ему в глаза. Его выражение лица оставалось неизменным — холодным и надменным. Он умел делать его таким. Регулус тщательно старался разглядеть эмоции на лице Лорда Малфоя, но так и не понял, почему тот так долго и пристально держал взгляд на наследнике рода Блэк.       Он ещё не отводил глаз от Регулуса, и продолжил свою мысль:       — Я был у него недавно. Он знает, кто насколько силен, и, безусловно, у него будут фавориты, так что все в ваших руках, — лишь когда он закончил это предложение, он отвёл глаза, странно улыбаясь.       Регулус задумался. Что Тёмный Лорд знает о нём? Как много? Может ли быть, что на самом деле Воландеморт не знает ни черта, а это всего лишь уловка, чтобы потешить самолюбие подростков, заставляя их переходить на его сторону? Правильным мог оказаться любой из двух вариантов, и также правильными могли оказаться оба.       — Тёмный Лорд собирает информацию. Он ищет пути, чтобы стать сильнее и могущественнее, хотя, он уже таков, ему нужно больше. И мы все поддерживаем это и помогаем, — продолжил Люциус. Он сделал глоток вина и продолжил: — Тёмная метка — это символ власти. Свободы. Превосходства. Её выпускают на небо, когда в мире становится меньше на одну семью маглов, маглорожденных или предателей крови. Её выпускают каждый раз, когда мир очищается от грязи, даже хотя бы на чуть-чуть.       Регулус ничего не чувствовал, когда эти слова разрезали воздух Лестрейндж-мэнора. Наверное, Малфой говорил о каком-то нововведении, иначе все бы видели эту метку зимой, на небе над Хогсмидом.       — Мы все верные слуги, — Регулус стал замечать, что Малфой потихоньку пьянеет, — И наши дети — наше продолжение. Мой Люциус уже состоит в рядах Пожирателей Смерти, и я очень горд им. Какая удача для вас всех, — он обращался к младшему поколению, — Что для вас уже заготовлены места у него...       "Нам всем заготовлены места в Азкабане," — думал Регулус, — "Невероятно повезло".       — Да... ваши родители будут горды вами. Также, как и я своими сыном, также как и Лестрейнджи, также, как и лорд и леди Кампбелл горды своими Лигиусом и Морисом... несмотря на возникшие в этом году проблемы, — лорд Малфой посмотрел в сторону сидящих рядом мужчин.       Регулус, стараясь скрывать удивление и ужас, почувствовал, как бьётся его сердце и кровь приливает к лицу от возбуждения — он посмотрел на братьев, которым можно было дать около сорока лет. Это звучало смешно — "Лорд и леди Кампбелл горды своими сорокалетними сыновьями", но Регулус не думал об этом. Эдгар Таллеман жил по соседству с Кампбеллами, пока находился в Эдинбурге. У него не оставалось сомнений, что это именно они, те близнецы из дневников Таллемана.       Оба мужчины выглядели глупо — начиная с одежды и заканчивая выражением лица. Они сидели с бокалами, без конца поправляя волосы, более похожие на сено, с лица. Их черты лица были "неправильными", то есть, они выходили за рамки привычных аристократических стандартов внешности. Регулуса волновало это меньше всего, но интерес к ним в нём проснулся.       — Да уж, в этом году вышло глупо, — начал один из братьев. Звонкий высокий тенор, режущий слух, был неприятен. Манера говорить была странной, неуместной, хотя Регулус не мог сказать точно, что именно так ярко выделялось в нём и отторжало, — Но, всякое бывает. Главное, что нам удалось вырваться, — оба брата почему-то засмеялась и группа поддержала их смех, смеясь в ответ.       Это был долгий разговор. Желудок Регулуса ныл, но сам он всё ещё испытывал редкие приступы тошноты и головокружения. Может, от голода, может, от вчерашнего, но скорее всего — всё вместе. Хотя перед выездом он зашёл на цокольный этаж, на кухню, где пыхтят работой эльфы, и съел яблоко и несколько крекеров, этого, конечно, было мало.       За всё это время Регулус так и не согрелся. Разговор поменял тему, он сидел и молча слушал всё около двух часов, когда остальные дети пожирателей наконец-то начали расходиться. Вальбурга сидящая рядом с ним наклонилась над его ухом, и тихо сказала ему, чтобы не перебивать говорящего мистера Паркинсона:       — Можешь выйти. Сходи поешь и развейся, ничего важного сегодня больше не будет.       Регулус еле кивнул, поднимаясь в кресла. Ноги знакомо заныли, голова закружилась и в глазах потемнело. Регулус вышел через вторую дверь, самую ближнюю к нему, — он знал, что она ведёт в тот же коридор. Он не смог бы пересечь зал к двери, в которую вошел, не упав или не наткнувшись на что-то. Поэтому как только он закрыл дверь, оставляя всё позади, сел на корточки. Холодный пот снова вышел на лоб. Он глубоко дышал. Ему хотелось выйти на улицу. Правда, он понятия не имел, где находится сам и где ближайший выход в сад.       **Когда Регулус более менее пришёл в себя, он снова поднялся, чувствуя, что самый глубокий порез снова кровоточит. Волна отчаяния снова накатила на него — прошли почти целые сутки с момента, когда отец запустил в него "Лесаро", а Регулус никак не мог управиться с этой чёртовой раной. Ему очевидно нельзя было опираться на ноги, чтобы дать ей хоть какой-то отдых. Вместо этого он ходил, лишь усугубляя ситуацию.       Регулус пошёл по коридору в сторону, где был хоть какой-то свет. Он не мог долго находится в том зале, но и ходить просто так он тоже опасался, так как в любой момент ему может снова стать плохо. И опасения были не зря.       В одном из небольших залов, где толпились незнакомые Регулусу люди, он снова почувствовал духоту. Воздуха стало не хватать, и он чувствовал, как равновесие уходит из-под его контроля. Пока в глазах окончательно не потемнело, он окинул зал взглядом, ища дверь или проход, но вместо этого заметил знакомую фигуру. Мужчина улыбался, что-то обсуждая с кем-то. Пустой бокал был поставлен на стол, он попрощался с собеседником и обернулся. Тогда Альфард заметил своего племянника в тени.       На момент его лицо озарила радость, но затем его лицо изменилось. Он устремился к Регулусу, который потерял его на какой-то момент среди людей в пестрых мантиях. Но как только Альфард оказался около Регулуса, второй снова увидел его, но до тех пор, пока снова не потемнело в глазах.       — Регулус? Всё в порядке? — сквозь плотную шумовую завесу услышал Регулус. Он закрыл глаза, но поняв, что теряет равновесие, снова открыл их. Регулус почувствовал, как его подхватил Альфард. Дядя отводил его в сторону, дальше от толпы. Они оказались в тёмном, еле освещаемом фонарями коридоре. Альфард открыл дверь в какое-то маленькое помещение. Он включил свет и, убедившись, что Регулус снова сам стоит на своих ногах, закрыл дверь на щеколду.       По стенке Регулус сполз на пол. Кровь тонкой струёй потекла из носа, Альфард, заметив это, поспешно достал платок из пиджака, протягивая его Регулусу. Ледяная стена и пол пускали мурашки по всему телу. Регулус опять закрыл глаза, прижимая платок к носу.       Альфард присел на одно колено, обеспокоенно смотря на племянника и кладя руку ему на правое плечо.       — Все нормально? — спросил он, хотя все видел.        Регулус кивнул один раз, хотя это было смешно. Альфард поднёс руку ко лбу Регулуса, потрогал его, а затем дотронулся до своего, сравнивая.       — У тебя нет жара, Рег? — Регулус слышал его голос более отчётливо.       Регулус ничего не сказал. Еле заметно он покачал головой. Он хотел лечь на пол и уснуть, не просыпаясь. Он был рад, что Альфард здесь, хотя он не мог сообразить, как, ведь был уверен, что тот уже уехал.       — Я думал, ты уехал, — хриплым голосом сказал Регулус, наконец фокусируя глаза на Альфарде Блэке.       — К огромному счастью я вернулся на несколько дней, о, Мерлин, что с тобой произошло? — тихо ответил Альфард. Он был напряжен и напуган, однако был твёрдо намерен помочь Регулусу.       — Ничего особенного, всё как обычно, — усмехнулся Регулус. Он почти что шептал, так как у него не было возможности прилагать усилия для плотности голоса. Регулус отнял платок от носа, убеждаясь, что кровь остановилась, однако он продолжал его крепко сжимать.       — Ты болен? Или они что-то сделали с тобой? — спросил Альфард. Он не спускал глаз с Регулуса, видя, как бледен тот был. Регулус пожал плечами.       — Вчера отец просто... — он запнулся, — Остался недоволен моими словами. Не сказать что я что-то серьёзное ему сказал... — поспешил исправиться Регулус, — Но да, он определённо был недоволен.       Глаза Регулуса и Альфарда встретились. Впервые за сутки Регулус почувствовал мурашки, после которых скудная волна тепла разлилась по его телу. Голубые добрые глаза Альфарда были единственным, что он хотел видеть сейчас. Ноги стало саднить как-то меньше, хотя Регулус и понимал, что бинты пора бы развязать и снова попытаться остановить кровь.       — Ты ранен? — спросил Альфаид. Регулус снова пожал плечами. Он приподнял штанину, давая Альфарду увидеть замотанную щиколотку. Регулус уже отпустил ткань, чтобы снова прикрыть всё, но Альфард опередил его, задирая её выше и видя красные свежие пятна, — Жди здесь, у эльфов внизу должно быть хоть что-то.       Регулус не успел ничего сказать, как Альфард вышел. Регулус остался совсем один. Приглушенные звуки доносились из залов за пределами. Ему стало немного легче после того, как он увидел Альфарда Блэка. В следующий момент он даже слабо улыбнулся, думая, как забавно получилось — второй раз он встречается в Альфардом во время какого-то визита, и каждый раз у него что-то с ногами. До ужаса смешно, и одновременно ужасно и грустно.       Кровь снова пошла из носа, но уже меньше, заставляя Регулуса снова поднимать к носу платок. В этот момент вернулся Альфард. Он скинул с себя пиджак, оставаясь в одной, почему-то черной, рубашке. В его руках были бинты и пузырёк с какой-то жидкостью.       — Меда была права, мне стоило пойти когда-то вместе с ней на курсы целительства... — усмехнулся он, когда стал аккуратно развязывать бинты.       — Разве ты не ходил? — спросил Регулус, вспоминая их разговоры из прошлого.       — Ходил, но это было другое. Это был обязательный этап обучения. Но я так и не получил лицензии на использование целительных заклятий. Хотя и они не дают полного и мгновенного исцеления, особенно из-за ран, полученных магическим путём. О, Мерлин... — он тяжело вздохнул, когда увидел бесчисленное количество тонких шрамов и свежих ран — затянувшихся и всё ещё немного кровоточащих.       Он аккуратно и ловко обрабатывал все раны, начиная с самых больших и заканчивая совсем незначительными. Это было неприятно, но гораздо лучше, чем когда Регулус ковырялся с ними сам.       — Может, мне стоит поговорить с Вальбургой или Орионом...? — начал Альфард, но Регулус быстро замотал головой:       — Нет, нет, нет, — заговорил он, — Ни в коем случае, иначе проблем станет только больше, если они узнают что мы поддерживаем близкий контакт.       Альфард кивнул, соглашаясь. С помощью непонятной Регулусу жидкости он смог остановить ему кровотечение из самой глубокой раны, однако, тоже с большим трудом. Это была самая последняя рана, и Альфард очень долго прижимал её.       — На такую рану обычно накладывают швы, — сказал Альфард, отнимая тряпку, а потом снова прикладывая к длинному, глубокому порезу. Небольшое жжение появлялось каждый раз, когда эта жидкость соприкасалась с раной.       — Швы? — Регулус понятия не имел, о чем говорит Альфард, и единственные швы, которые приходили ему на ум — швы на одежде: — Это как швы на ткани?       — Ну да. Почти как на одежде, только на коже, — Регулус поднял брови, пытаясь представить, как человеку зашивают рану, продевая в его кожу иголку с ниткой. Альфард снова позаботился реакции племянника: — Да, у маглов это наиболее частый вариант для залечивания подобных ран. Специальные иглы, нить...       — Какой кошмар, — сказал Регулус, но всё же немного улыбнулся, поражаясь изобретательности маглов.       — Готово, — сказал Альфард, закрепляя бинт на второй ноге, — Больше ничего не было?       Альфард смотрел на Регулуса проницательными глазами, и соврать было невозможно. Регулус вспомнил "Круциатус", но он ничего не сказал. Он отвёл свой взгляд, и Альфард всё заметил. Он взял в лёгкие воздуха, чтобы что-то сказать, но Регулус его перебил, не давая начать:       — Давай уйдём отсюда. На улицу.       Альфард прикрыл глаза, но всё же кивнул. Он встал, помогая Регулусу подняться. Слабость снова взяла верх, но поддерживаемый Альфардом, идти было гораздо проще. Он больше не был одинок, по крайней мере, на час или два, может, даже чуть больше.       Альфард провел его через коридоры и полупустые залы; в основном все находились в огромном холле. Они вышли на задний двор. Темнота опустилась на землю, на небе можно было разглядеть бисерную пелену звёзд. Свежий воздух попал в лёгкие, освежая. Было тепло, но всё же приятный прохладный ветер обдувал двух Блэков, вышедших из мэнора. Ветер не был страшен, хотя озноб со вчерашнего дня так и не отпускал.       Они ушли вглубь сада, туда, куда гости обычно не доходят. Тусклый свет фонаря освещал деревянную скамью, стоящую в кустах. Регулус сел туда, Альфард сел рядом с ним, но перед этим накинул на плечи Регулуса пиджак, который был тому слишком велик. Регулус не сопротивлялся. Пиджак не был чем-то действительно тёплым, но это было лучше, чем сидеть в одной рубашке.       Альфард сел рядом с ним, закидывая руку и приобнимая Регулуса за плечо.       — Они ведь сделали что-то ещё? — тихо начал Альфард. Он почувствовал, как невольно Регулус сжался, не решаясь сказать правду. Регулус не понимал, почему не может всё рассказать. Что-то его сдерживало. Будто одно упоминание о страшном заклятии, которое в него пустил отец, снова заставит его испытать вчерашнюю боль, — Ты можешь мне рассказать всё.       Перед глазами пролетели воспоминания вчерашнего дня. Горло сжалось, ком встал, не давая словам проходить. Регулус побоялся, что не сдержится и слёзы снова потекут по щекам. Он молчал и ждал, пока всё снова успокоится.       Альфард лишь крепче прижал его к себе. Его тепло согревало. Знакомый запах одеколона также грел. Регулус не хотел, чтобы Альфард куда-то уходил. Не хотел, чтобы он его отпускал. Он хотел молчать, сидеть на скамейке часами, пока не наступит рассвет. И он не хотел, чтобы рассвет наступал.       Альфард никогда не настаивал, чтобы ему всё рассказывали. Но он хотел помочь, хотя и не знал, как. Грудная клетка больно сжималась, когда Блэк-старший думал, как не может ничего сделать. Он понимал, что Регулусу не может быть так плохо из-за "Лесаро". Он знал, что Орион или Вальбурга сделали что-то более страшное, что выбило Регулуса. Самые ужасные мысли проносились в его голове, и ни одной он не хотел верить. И он не мог себе простить, что оставляет своего родного племянника одного в ужасном доме своей сестры.       Внезапно он почувствовал, что Регулус что-то хочет сказать. Почувствовал, как поднялась грудь, чтобы набрать воздуха, как приоткрылся рот, чтобы что-то сказать. Еле слышно, шёпотом, Регулус произнёс:       — Это было "круцио".       Как бы он не старался, его голос сорвался. Последнее слово он произнёс еле слышно, чувствуя, как защемляет горло.       Альфард услышал худшее. Он не мог поверить, не хотел. В его голове это просто не укладывалось. Он мог лишь сидеть рядом, обнимать его за плечо, но это был ничтожный жест. "Нет, нет... " — проносилось в его голове. Он еле заметно мотал головой, стоя на краю скалы отчаяния, не зная, что ему делать. Ничего? Это было ужасно. Что бы Регулус не сказал, Орион не имел права посылать в Регулуса ни и "Круциатус", ни "Лесаро".       Регулус через несколько минут почувствовал странное облегчение. Он облокотился на плечо Альфарда, слыша биение его сердца. Чувствуя, как поднимается его грудь. Они существовали вдвоём, и сколько бы несчастий не происходило, Регулус хотел верить, что Альфард всегда будет рядом. Как бы редко они не виделись. И Регулус боялся, что однажды его потеряет.       Так снова вырос страх перед войной. Страх потерь. Страх боли.       Это всё было ужасно. Вчерашний день, недавний разговор. Регулус не хотел возвращаться на Гриммо двенадцать.       Ему было так хорошо, сидя около Альфарда. Он наконец согрелся, руки перестали дрожать, а раны болеть и кровоточить. Впервые за много часов он наконец почувствовал спокойствие.       Их никто не мог найти и побеспокоить. Сотня людей толпилась в Лестрейндж-мэноре, а они вдвоём ушли оттуда, покидая безумный чистокровный мир.       Регулус и Альфард думали о том, как не хотят возвращаться туда. И оба снова сталкивались с ужасающей неизбежностью.