Atonement — The Last of the Blacks // Искупление — Последние из Блэков

      — Проклятье! Чёрт! — Барти ходил по комнате туда-сюда, выискивая какие-то вещи. Он шарился в тумбочке, в шкафу, под кроватью и в чемодане, который сейчас был раскрыт и вещи из которого разлетелись по всему полу.       Регулус спокойно сидел на своей заправленной кровати и с невыспавшимся лицом и терпеливо наблюдал на спешкой Барти. Что-то не дало ему выспаться в первую ночь в Хогвартсе, и второго сентября он встал уставшим. Учёба ещё не началась, но он уже сидел в каком-то апатичном настроении, хотя вчера ещё был уверен, что с новыми силами встанет с постели и пойдёт грызть гранит.       — Ты смотрел под тумбочкой? — безучастно спросил Регулус, всё также не двигаясь. Он тоже не разбирал своих вещей вчера, но всё же быстро нашёл все необходимое.       Барти снова упал на колени, прижимаясь головой к полу и заглядывая под тумбу.       — Твою мать! — его рука скользнула под тумбочку и достала мешок со школьной обувью.       Мало сказать, что оба студента опаздывали на первое же занятие по Трансфигурации в семестре. Однако если Барти и пытался как-то торопиться, Регулус втайне хотел никуда не идти, поэтому тянул до последнего выход из комнаты.       Перескакивая с ноги на ногу Барти Крауч надел новые ботинки, параллельно запихивая новенькие учебники в свою потрепанную сумку, которую очень любил и не менял как минимум со второго курса. Он выпрямился и уже был готов ринуться к двери, когда Регулус сказал:       — Значок.       Барти ударил себя ладонью по лбу и очень сильно, потому что звонкий удар оказался громче, чем кто-либо мог ожидать. Слизеринцу снова пришлось подскочить к тумбочке и открыть верхний ящик, доставая оттуда серебряный значок старосты.       Жестом он позвал Регулуса за собой на выход, и на ходу стал цеплять значок, однако из-за спешки лишь два раза подряд уколол иглой себе палец.       Регулус вздохнул, нехотя встал и накинул на левое плечо ремень с тяжёлой сумкой. Он подошёл вплотную к Барти, который замешкался прямо у закрытой двери, и забрал из его рук значок. Ему все ещё было непривычно, что теперь его друг выше него, так как все четыре года Барти и Регулус оставались одного роста. Теперь же их разделяло, наверное, минимум сантиметров восемь, и Регулус понимал, что за два месяца так вырасти невозможно, поэтому, вероятно, он просто не заметил, что уже в конце четвёртого курса Крауч был выше него.       Когда Регулус тихо отнял значок у Барти, второй замер, давая Регулусу забрать желаемое. Безусловно, Барти не мог не отметить, что Регулус не торопится в росте, хотя и не был очень низок.       Блэк поудобнее отвёл тонкую иглу значка старосты и взял ткань там, где он должен был разместиться. Когда рука Регулуса прикоснулась к Барти, у новоиспечённого старосты Слизерина по спине побежали мурашки. Пока Регулус аккуратно и ловко продевал иглу в ткань жилета, Барти мог видеть лишь спадающие на лицо тёмные, волнистые волосы Регулуса.       Ему понадобилось около трех секунд, чтобы справиться с этим делом, но за эти три секунды Барти побоялся, что у него просто закружится голова или с ним произойдёт что-то, пока его лучший друг стоял прямо около него и пока их головы разделяли какие-то несколько сантиметров.       Как только руки Регулуса отстранились от груди Барти, второй выдохнул, — то ли расслабленно, то ли с каким-то напряжением, и сам не понял, чем это было вызванно. Регулус же ничего не заметил. Со вчерашнего вечера он почувствовал дикое желание выпить пару таблеток или выйти на Астрономическую башню и закурить, потому что с возвращением в Хогвартс, хотя он и был счастлив, возвращалось характерное напряжение, воспоминания. Наверное, это было всяким лучше, чем Гриммо 12, но толпы студентов, шум, разговоры — были определённо не тем, что Регулус хотел бы снова ощутить. Таблетки у него оставались, но он решил, что не будет заходить к мадам Помфри как минимум первые два месяца, надеясь что головная боль его не одолеет. Он все ещё хотел действовать аккуратно, хотя после того, как он опять оказался среди большого количества студентов, он снова стал скучать по старым ощущениям. И как бы Регулус не старался экономить, у него оставалась всего одна пачка "Мальборо", где разместились десять сигарет.       Регулус постарался побороть любую тягу к чему-то, зная, что для начала ему нужно въехать в учебный процесс и лишь после этого он позволит себе немного расслабиться.       До урока Трансфигурации оставалось пять минут, но до класса ещё нужно было дойти. Регулус и Барти были не единственными опаздывающими — в коридорах было полно студентов, которые впопыхах или расслаблено и флегматично стремились или плелись в разные стороны, и оба слизеринца задержались всего на одну минуту после того, как урок уже был начат.       Макгонагалл была достаточно терпелива, чтобы в первый день учёбы не делать выговоров бедным студентам, а особенно пятому курсу, который еле плелся к классам. Она лишь сжала и без того тонкие губы, когда Регулус и Барти зашли в класс, наполненный лишь чуть больше, чем наполовину. И после них студенты продолжали и продолжали подходить, и только когда Эван Розье, самый последний, появился спустя пятнадцать минут после начала урока (когда Макгонагалл уже вовсю рассказывала длинную лекцию о предстоящем СОВ), она всё же отпустила резкое замечание в сторону студента, однако, никаких баллов не отняла (да и отнимать еще было нечего).       Регулус сидел с Барти за одной из задних парт у окна, и если Барти ещё более или менее был бодр, Регулус за несколько часов после прибытия в школу успел потерять всю ту кратковременную эйфорию, которая посетила его после отъезда из дома. Макгонагалл муторно рассказывала о важности СОВ, начала разбирать структуры письменного и устного экзамена, говорила про какую-то дополнительную комиссию из Министерства, но Регулус пропустил всё мимо ушей. Он боролся с соблазном, чтобы в первое занятие на пятом году обучения не положить голову на пару и не заснуть. Возможно, если бы для студентов, особенно приезжающих издалека на поезде (то есть, для абсолютно всех или почти всех) второе сентября всегда был бы выходным, чтобы собраться после поездки к новому году, Регулус и не был бы уставшим. Резкая смена обстановки всегда немного обескураживает любого, но в этот раз особенно сильно она обескуражила Регулуса.       Поэтому вечером второго сентября, после первого учебного дня, Регулус, после какого-то времени, когда он склонялся вместе с Барти в их комнате над огромным количеством домашнего задания, которое они получили в первый день, отодвинулся на стуле и посмотрел в широко распахнутое окно. Там открывался уже родной вид на Чёрное озеро, тёмное небо. Было по прежнему тепло, но первые холодные потоки ветра всё чаще посещали комнату на третьем этаже, где практически всегда окна были распахнуты.       Регулус сунул руки в карманы кофты, особенно сжимая и разжимая левую, так как сколько бы Регулус не занимался и не писал дома, рука изрядно устала после трехчасового беспрерывного письма. Внезапно он наткнулся на пачку сигарет, которая лежала в его кармане, и почувствовал, что самое время выйти и подышать свежим воздухом на Астрономической башне. Барти не возражал — он был слишком занят вычитыванием сложного и непонятного параграфа, — и Регулус побыстрому проскользнул из гостиной в коридор.       Редко встречались просто так гуляющие студенты, но чувствовалось, как замок снова ожил. Знакомыми путями он добрался до Астрономической Башни, молясь, чтобы там не было ни одного живого человека (и мёртвого призрака тоже), и молитвы его были услышаны.       Астрономическая башня уже была окутана тьмой. Регулусу также повезло, что сегодня не было никаких уроков, хотя их могли провести — небо было идеально чистым, без единого облака, и оно оголяло абсолютно все видимые звезды.       И хотя свежий воздух был прекрасен, рука Регулуса все равно потянулась и нырнула в карман, доставая одну сигарету и уже механически поджигая её. С первой же затяжкой Регулус почувствовал, как успокаивается. Он снова вспомнил о письмах Андромеды и Альфарда, и подумал, что сегодня вечером он сядет и напишет им ответ, а завтра — отправится в совятню и отправит.       Он снова ощутил то быстро забытое чувство радости о возвращении в этот замок. Но оно было слабым, еле видным, как дым, исходящий от зажженной сигареты. Он понимал, какая это вредная привычка и что он за этот несчастный месяц вкопал её так глубоко, что корни уже крепко впились благородную землю, и выкорчевать их будет крайне сложно. Но он и не хотел заниматься избавлением от неё. По-большому счету, ему было совершенно наплевать.       Но удалось Регулусу постоять в одиночестве лишь пять минут, когда внезапно глухие шаги раздались по деревянному полу. Всё также опираясь о перила, Регулус обернулся и увидел Доркас Медоуз. Она улыбнулась и её улыбка светилась в глухой осенней тьме.       — Ну привет, Регулус Блэк, — она подошла к Регулусу, — Надеюсь, я не помешаю твоей вечерней рефлексии? — Доркас улыбнулась, а Регулус тихо засмеялся, поправляя свободной рукой волнистые волосы.       — Нет, нисколько, — сказал он, что было правдой.       — У тебя не найдётся лишней? — спросила Доркас после короткой паузы, кивая головой в сторону зажатой пальцами сигарету Регулуса.       — Конечно, — Регулус быстро достал пачку и открыл крышку, предоставляя Доркас самой выбрать любую из девяти абсолютно одинаковых сигарет. И, хотя по правилам этикета Регулусу в этот момент стоило метнуться за палочкой, чтобы поджечь Медоуз сигарету (не будет же он делать это пальцами, как привык), но слишком помедлил и девушка уже сама, своей резной коричневой палочкой подожгла сигарету.       — Как пятый курс? — спросила она, затягиваясь. Регулус пожал плечами, смотря куда-то вдаль, на горы.       — Сложно сказать. Разве что в первый день гора домашки, которую я буду доделывать по ночам, сразу же инструкции об этом СОВ... Бред, полный бред, — Регулус усмехнулся, а Доркас лишь согласилась, кивнув головой.       — О да, это безумие с экзаменами... У нас в следующем году ЖАБА, пока что нам вроде как обещали передышку, но... У вас уже была Защита? — спросила Доркас, внезапно переводя тему с экзамена.       — Нет, только послезавтра, а что? — спросил Регулус, заинтересовавшись внезапным вопросом, хотя он уже понимал, к чему ведёт Доркас.       — Ха, ну, повесилитесь там...       — Стой, — перебил её Регулус и лукаво улыбнулся, — Новый профессор?       Доркас кивнула, а Регулус улыбнулся. Стабильно, каждый год, после ухода профессора Агнии Остен в 1957 году, профессор Защиты менялся. Причины были разные — кто-то был слишком стар, кто-то слишком молод, кто-то заболевал, кто-то уезжал, но никто ни разу не протянул более двух семестров. В этом была доля проблемы — студентам каждый год приходилось подстраиваться под нового учителя Защиты от Тёмных Искусств, и, привыкая к одному к концу года были вынуждены прощаться с ним. Хотя и польза тоже была — к концу обучения большинство выпускников уже без труда привыкали к новым лицам.       Никто не знал точно, но сомнений, что должность преподавателя ЗОТИ проклята — не было.       — Андреа Розенберг, женщина в возрасте, ей, наверное... ну... пятьдесят. Похожа на Макгонагалл, но гоняет ещё хуже. В первое же занятия заставила вспоминать нас всё, что было пройдено за шесть лет, — она усмехнулась, — Ты бы только видел, как плыли шестые курсы Слизерина и Гриффиндора...       — Это, наверное, хорошо, — прикинул он, теперь ожидая первого занятия ЗОТИ, — То есть, интенсивность, — Его любопытство возросло.       Доркас же задумалась. Она сбивала пепел с сигареты, отправляя его вниз, по волнам ветра.       — Римус должен прийти сейчас... — она обернулась, а Регулус решил не делать вопросительного лица. Он знал, что Доркас была достаточно близка с Марлин, Мэри и Лили, а соответственно, и с мародерами, — Обещал принести несколько пачек Мальборо, может, и тебе перепадет, — она снова вернулась к созерцанию пейзажа.       — Люпин занимается перепродажей сигарет? — поднял бровь Регулус, улыбаясь одним краем рта.       — Он главный дилер Гриффиндора, второй, после Хаффлпаффской шайки, — она рассмеялась, — Только он не гонит дурь. Только сигареты. И никакой наркоты для здешних торчков.       Регулус смутно знал, что "дурь" — это травка, марихуана, от курения которой, по словам других, получаешь невероятный кайф. Наркота — химические вещества, вызывающие такой же кайф и зависимость. Торчки — те, кто "сидит", то есть, употребляет наркотики. Да, он всё это знал, но в голове всё равно пришлось включить тот медленный переводчик с магловского английского на привычный ему, потому что среди магов такие слова не были в обиходе, а тем более и среди такого общества, откуда выходил Регулус.       Тем не менее, он понимающе кивнул, понимая, что одной Доркас этот вечер не обойдётся. Сюда придёт один из лучших друзей его старшего брата — очередное чёртово напоминание о Сириусе. И ждать долго не пришлось. Внезапно снова послышались шаги, и вскоре из тени появилась долговязая фигура Римуса Люпина. Скудный свет упал на его лицо, освещая тонкие шрамы на нем. Его лицо можно было назвать симпатичным, но шрамы, естественно, выделялись и, как обычно, они интересовали Регулуса куда больше остального.       Римус немного замедлился, когда увидел Регулуса Блэка и не смог скрыть своего удивления. Слизеринец всё ещё держал в руках окурок, и даже не пытался произвести попытку поздороваться с Люпином. Но Доркас была его спасительницей (уже не в первый раз, когда дело касалось таких социальных ситуаций), и сразу же начала:       — Добрый вечер, Римус, — её весёлый, но всё же, тихий голос озарил секундное напряжение.       — Добрый веч... — он немного проглотил окончание слова, но может, Регулусу это только показалось, потому что в тот же момент она представила ему Регулуса.       — Это Регулус Блэк, если ты его не узнал, — сказала она, шутя, а Римус лишь как-то сконфуженно улыбнулся. Регулус просто наблюдал за ним, свободно оперевшись о перила и даже не думая о том, что хочет провалиться сквозь землю, как это было, когда к ним с Доркас в купе зашла Марлин Маккинон, найдя их вот также вдвоем, в душевной беседе. Курение определённо точно хорошо влияло на Регулуса, придавая ему сил и уверенности, спокойствия и равнодушия.       Римус решил не терять времени. Он бы перекинулся с Доркас парой дружеских слов, но присутвие Регулуса его обескуражило, хотя он уже давно знал (ещё с того года), что они вдвоём успели завести хорошую дружбу.       — У меня есть четыре, — сказал он, имея в виду пачки с сигаретами. Он искоса бросил взгляд на Регулуса, отметив как тот внешне похож на Сириуса. Эта поза, взгляд, плечи, скулы. Сириус, безусловно, был более похож на отца, а Регулус — на мать, но между братьями, чем старше они становились, тем лучше были заметны какие-то определённые сходства, хотя они всё ещё имели собственные, индивидуальные, не менее яркие различные черты.       — Отлично, — проговорила Доркас. О, Мерлин, как счастлив был Регулус, что Медоуз сама строит все дела, — Две мне, и две ему, — она мотнула головой в сторону Регулуса.       Римус пробормотал сумму, доставая из кармана объёмной кофты четыре запечатанные пачки "Мальборо", а Регулус, еле разобрав цифры, сказанные гриффиндорцем, он достал четыре сикля, прикидывая, что это примерно в два раза дороже, чем он брал у того магловского мальчика, с которым столкнулся в парке минувшим летом. Но для кармана Регулуса такие траты были сущим пустяком. Обмен произошёл тихо и крайне быстро, и теперь две новые пачки сигарет лежали у Регулуса.       — Ни слова, что мы здесь болтаемся, пожалуйста, Рем, — сказала Доркас, забирая сигареты.       — Пф, разумеется, без проблем, — впервые за всё время Римус улыбнулся более свободно и непринуждённо.       — Мой любимый староста с Гриффиндора после Лили Эванс. Не хочешь? — она протянула ему уже открытую ею пачку сигарет, но Римус мотнул головой и потянулся за своей. Люпин подошёл к самому краю — теперь его и Регулуса разделяла стоящая между ними Доркас — и аккуратно сел на перила, так как его достаточно высокий рост позволял ему опираться на них так, не отрывая ног от земли.       Слизеринец не видел долговязого мародера. Регулус продолжал теребить оставшийся окурок.       — Розенберг просто айсберг, — начал Римус. У него был красивый, бархатный голос, и он стал удивительно более чётким и спокойным, когда Доркас пригласила его присоединиться.       — Да уж, — Доркас снова затянулась, — Два раза промахнулась, как какая-то лохушка. Я даже подумала, что прямо там и откинусь. Ты ведь оставался у неё, как староста?       — Ага, — Люпин усмехнулся, отбрасывая лёгким движением головы русые волосы, — Попросила меня с Лили остаться, и еще пару со Слизерина. Влетело по полной программе за весь шестой курс обоих факультетов, и она сказала, чтобы мы как-то выстроили своих однокурсников.       Доркас рассмеялась. Регулусу следовало бы чувствовать себя лишним, но спокойствие, охватившее его сегодня вечером, полностью заставило его абстрагироваться. Сегодня он не думал о чужом мнении, о чужих словах и мыслях, на лице успешно сохранялась маска безразличия. Регулуса даже не коробило, что от лучшего друга его старшего брата его отделяет каких-то два-три метра. Просто трое студентов — гриффиндорец с шестого курса, слизеринка с шестого и слизеринец с пятого, — волей судьбы встретились на самой высокой башне в замке.       — Больше года она всё равно не задержится, — пожала плечами Доркас.       — Она может, — прикинул Римус Люпин, и теперь Регулусу действительно было интересно познакомиться с новым профессором Защиты от Тёмных Искусств, — Пятому и седьмому курсу придётся несладко, говорят, она твёрдо намерена, чтобы "Превосходно" получило большинство студентов, а "Выше ожидаемого" эта будет оценка сравнимая... с "Троллем".       Тут никто не удержался, и даже Регулус тихо рассмеялся. Хотя наверное, это не должно было быть так смешно, если критерии оценивая профессора Розенберг действительно такие строгие.       — Неужели даже в домашке она переплюнет саму Макгонагалл? — спросил Регулус, всё ещё с тенью улыбки, на что Доркас театрально махнула рукой, а Римус снова засмеялся.       — Можешь не сомневаться. У Минервы появился конкурент, — они снова рассмеялись, словно старые друзья, хотя это был первый раз, когда Римус и Регулус в принципе заговорили за все пять лет обучения Регулуса в школе.       Этот второй день в школе был странным. Утомительный первый полный учебный день, гора домашки, неизвестная пока что Регулусу мадам Розенберг, встреча с Доркас на Астрономической башне и в завершение всего — Римус Люпин. Спокойный, уравновешенный, с размеренной речью. Пока Регулус стоял невдалеке от него, он думал, откуда эти шрамы на его лице, даже не догадываясь, что человек около него — оборотень, и все его тело изрешечено безобразными следами, шрамами от собственных когтей.       Может ли Римус хоть раз стать по-настоящему злым, может ли этот человек закричать? Потому что Регулусу казалось, что нет.       И Римус думал практически также. Он успел заглянуть в лицо, так похожее на лицо его лучшего друга Сириуса Блэка, и он мог лишь только догадываться — есть ли на ногах, спине и руках Регулуса такие же тонкие, острые и пугающе изящные шрамы? Римус лишь однажды увидел их на Сириусе, но тот так и не сказал, доставалось ли Регулусу также сильно, как и Блэку-старшему. Римус стоял и думал, насколько сильно Регулус является противоположностью своего старшего брата — тихий, уравновешенный, вовсе не такой резкий и грубый, как его описывают хогвартские сплетни. И хотя это было до чёртиков странно — скомканный учебный день, профессор Розенберг и её выговор сразу же второго сентября, неожиданная встреча с Регулусом Блэком и спокойные минуты на верхушке Астрономической Башни вместе с ним и Доркас Медоуз.       В отличие от Марлин Маккинон Римус решил не рассказывать, что ему тоже довелось встретить Доркас и Регулуса наедине в достаточно странном местечке и в странное время для двух не очень близких, но хороших друзей. Но Римус откинул все вторые мысли, так как понял, что, скорее всего, либо Доркас сказала Регулусу, что он продает сигареты и тот пришел (ведь до этого Римусу не приходилось сталкиваться с Регулусом и, очевидно, оба не горели желанием просто так знакомиться), либо непредвиденная случайность снова свела двух знакомых. И Люпин второй вариант нашел самым правдоподобным (и был прав). И он не хотел ровно на следующий день снова напоминать Сириусу о его младшем брате, о том, что вечер в его компании, каким бы тихим и молчаливым не был Регулус, был достаточно приятным.       Они немного задержались после комендантского часа, но по просьбе Доркас, Римус прикрыл их и ничего не сообщил деканам. Они шли в полной тишине, надеясь, что ни на кого не наткнуться. Но благодаря тому, что рядом с ними шёл староста — это помогло бы отвести все вопросы и дало бы повод думать, что двоих Слизеринцев уже поймали и нет никакого смысла бить тревогу.       Вдвоём Регулус и Доркас дошли до гостиной Слизерина, и когда входили — поймали несколько странных взглядов. Да, это было неловко — после отбоя в гостиную Слизерина наследник древнейшего рода Блэк возвращается с сильной, умной и симпатичной студенткой Доркас Медоуз, которая совершенно точно не позиционирует себя как будущую приспешницу Тёмного Лорда, в отличие от Регулуса Блэка (потому что все были уверенны и ни у кого не возникало и малейшего сомнения, кем является Регулус).       Но ни Блэк, ни Медоуз не были достаточно предрасположенны питать большое внимание к чужим словам и мыслям, а особенно к сплетням, поэтому, непринужденно болтая об английском писателе Диккенсе (не называя его фамилии, разумеется), они дошли до лестницы в комнаты, и только там их пути разошлись.       Через день после того вечера Регулус с Барти стремительными, широкими шагами шли к классу Защиты. Регулус успел рассказать то, что узнал на Астрономической башне сам — об Андреа Розенберг, её методах преподавания, и впечатлениях Доркас Медоуз и Римуса Люпина. Когда Регулус упомянул последнего — брови Барти сильно взметнулись вверх, так как не ожидал, что Регулус познакомится с лучшим другом своего брата, но Блэк успокоил его, сказав, что он не терял рассудка и это просто совершенно случайная встреча.       Друзья пришли немного заранее — и не зря. Вид профессора Розенберг показывал, что с ней шутки плохи.       Это была красивая дама, ей можно было дать около пятидесяти лет, но выглядела она так, будто перенеслась в нынешние семидесятые прямиком из самого начала двадцатого века. Длинная, тёмно-синяя юбка спадала до самого пола, прикрывая её туфли; было видно, что она всё ещё пользуется слабым, но твёрдым корсетом — её идеальная осанка была настолько ровной, что, казалось, в этом стоит благодарить не только корсет, но и свинцовый стержень, который наверняка тянется в ней от самых пяток и до макушки. Она была высокой — около ста семидесяти пяти сантиметров, может, выше. Регулус понял это, потому что тоже был приблизительно такого же роста, может, лишь совсем чуть-чуть выше (или нет). Узкие и острые плечи были расправленны; шея, несмотря на возраст — худой и подтянутой. Морщины на лице говорили, что она живёт в этом мире минимум полвека, но ясный взгляд, острый нос и скулы возражали, будто сообщая, что она вовсе не стара.       Профессор Розенберг не обращала внимания на входящих студентов. Она занималась своими делами. И самое удивительное — в классе было совершенно тихо. До урока оставалось пять-семь минут, но если кто-то начинал говорить — говорили шёпотом, над ухом. Учебники доставали тихо, студенты бесшумно садились и смиренно ждали начала урока. Каждый, кто входил — невольно вливался в тишину, боясь как-то побеспокоить нового преподавателя. Видимо, много кто уже успел ознакомиться с первыми слухами от старшекурсников — и именно поэтому пятикурсники Слизерина и Рейвенкло решили перестраховаться.       Регулус с Барти заняли свою привычную парту в крайнем ряду у окна. За пять лет каждый успел выучить, кто где сидит, и, как правило, никто не изменял своим излюбленным местам в классах. Безусловно, находились задиры, мажоры, высокомерные придурки, которые отжимали со скандалами места у более слабых студентов. Но парту Регулуса и Барти никогда никто не занимал, потому что все знали, кто такие Блэки, и все знали, какое место занимает Крауч-старший в Министерстве (хотя обоим слизеринцам было бы совершенно плевать, если кому-то вдруг вздумалось бы занять их места).       За партой рядом сидела Пандора. Она мило улыбнулась Регулусу и Барти, незаметно помахав им рукой, но ни слова не сказала. Ребята улыбнулись ей в ответ, и пока те доставали учебники, изредка поглядывали на их нового педагога.       Когда стрелка часов упруго и с еле слышным щелчком в какой-то из шестеренок механизма переместилась на два часа, прекратилось даже лёгкое, малейшее шуршание листами.       Профессор Розенберг встала перед классом, оценивая студентов пятого курса. Она долго рассматривала, наверное, каждого студента, и Регулус помнил, как сначала она задержала взгляд на Барти и как тот съежился, а затем перевела взгляд на него, сидящего рядом.       Будь Регулус на пару лет помладше, он бы отвёл глаза и опустил бы их в стол, зажался и желал, как бы поскорее она продолжила свое путешествие по лицам студентов. Но гибкое любопытство и какой-то подростковый азарт заставил его глаза резво найти глаза профессора Розенберг — янтарные, блестящие, молодые, в отличие от её тела. Он ответно вгляделся в её лицо, словно призывая играть в гляделки. Регулус не знал профессора и не имел малейшего представления — аукнется ли эта дерзкая выходка ему в будущем. Но это была первая возможность изучить лицо нового педагога, тем более, возможность очень удобная — она сама смотрела на тебя, предоставляя для рассмотрения анфас.       Её лицо было строгим, в нем не было тени милосердия или искреннего и душевного чувства, которые иногда кроятся в глазах таких же ледяных статуй, как и она. Регулус сгорал от любопытства, пытаясь узнать её как можно лучше. И хотя его всегда учили опускать взгляд, пропускать подбородок, когда кто-то из старших смотрит на тебя или обращается к тебе, в Регулусе всё чаще и чаще с возрастом просыпалась чувство детского непослушания, бунтарства, подростковой гордости, — всё, что всегда принадлежало его брату и что всегда подавлялось в Регулусе родителями.       Андреа Розенберг задержала свой взгляд на Регулусе дольше, чем на любом другом студенте. Она сразу поняла, что он — сын из очередной благородной семьи, наверняка избалованный, раз смотрит на неё так дерзко и смело, и лишь потом заметила сходство с одним из шестикурсников с Гриффиндора, которые побывали на её уроке второго сентября, а конкретно — с Сириусом Блэком — и сразу поняла, что это младший сын Ориона и Вальбурги, с коими она когда-то имела короткое знакомство. Мысль об избалованности мальчика сразу растворилась, потому что сложно было найти волшебника, который, конечно, не знал о всех подробностях жизни в таких домах, но не сомневался бы, что знает, насколько все же строгие меры воспитания в таких семьях, как Блэк. Она слегка наклонила голову, а лишь потом перевела взгляд на сидящего перед Регулусом студента.       Блэк почувствовал что-то странное. Он был заинтригован, возбужден, ему было невтерпеж, когда Розенберг наконец перестанет молчать и наконец заговорит. И она заговорила.       — Уважаемые студенты пятого курса Рейвенкло и Слизерина, — начала она. Её голос, звучный, но тихий, с идеальным произношением английского, таким, как в в семьях высшего слоя, таким, на каком привык дома разговаривать Регулус, который он привык слышать от всех своих родственников, даже от "предателей" — очевидных, типа Андромеды, и непризнанных, типа Альфарда. Только Сириус был единственным, кто отказался от идеального акцента, хотя и тот на автомате иногда начинал использовать его, — Рада вас приветствовать. Меня зовут Андреа Розенберг, я ваш новый преподаватель Защиты от Тёмных Искусств. Вероятно, вы уже успели услышать обо мне от студентов старших курсов, которые успели побывать на моем занятии. Не думаю, что вы успели переговорить об этом с предшествующим вам четвёртым курсом Рейвенкло и Хаффлпаффа, — она прекрасно догадывалась, что о ней гудит вся школа, — но хочу чтобы вы знали, что в этом классе я не хочу слышать никаких вопросов не по теме, хулиганства и дерзости, — на последнем слове она посмотрела на Регулуса Блэка, но это снова его ни разу не смутило.       Удивительно, как притихли Розье, близнецы Кэрроу и некоторые другие источники шума. Регулус мимолетом глянул на Барти, который старался смотреть куда угодно, только не в сторону профессора Розенберг, а затем он посмотрел на Пандору, которая крутила колечко на среднем пальце своей левой руки, будто совсем не слушая профессора, хотя Регулус знал, что она находится в таком концентрированном внимании, насколько это вообще можно было представить.       — Сегодня я не буду рассказывать вам о СОВ, которое вам всем придётся сдавать в конце этого учебного года. Об экзамене мы успеем поговорить. Я решила, что для начала стоит провести практическое занятие. Проверку, чтобы понять, на каком уровне вы находитесь, — в классе было по прежнему тихо, и лишь некоторые, кто ещё не слышал от старшекурсников многого, возбуждено переглянулись. Мадам Розенберг оставила это без внимания, — Мы раздвинем парты, и каждый студент продемонстрирует нам, чему научился за четыре года в этой школе.       Её требовательный голос действительно заставлял тебя самостоятельно просовывать руки в тяжёлые наручники и повиноваться. В её уверенности было столько силы, сколько, наверное, не было даже в Вальбурге Блэк или Орионе Блэке. Но и уверенность эта была другая, которой Регулус не знал и секрет которой заинтересовал его.       — Я могу спросить одно, два, три или четыре заклинания. Любое — то, которое вы изучали на первом занятии на первом году обучения, то, которое входило в раздел "дополнительно" на третьем курсе, то, которое вы сдавали на практическом экзамене по Защите от Тёмных Искусств прошедшим летом. Совершенно любое, — она снова обвела класс взглядом. Наверное, большинство студентов были бы счастливы получить возможность нырнуть под парту и скрыться из поля её зрения, — Не переживайте, сегодня не будут выставляться оценки, — добавила она, но успокоения эти слова не принесли.       Регулус же был абсолютно спокоен и уравновешен, хотя помнил, что шестому курсу первое практическое занятие в этом году с Розенберг далось крайне тяжело, и даже Доркас Медоуз испытала сильный стресс, когда у неё два раза подряд не получилось уложить цель боевым заклинанием. Блэк думал, что, наверное, она перенервничала, а сам был уверен в своих силах. Он помнил много защитных и боевых заклинаний, и он помнил, как изматывал себя несколько весенних недель в выручай-комнате, пробуя заклинания усложненного уровня и успешно справляясь с ними.       — Прошу всех встать и отойти к противоположной от окон стороне, — как под "Империусом" все поднялись со своих мест и смирно зашагали к указанному месту. В мгновение ока парты аккуратным рядом встали вдоль окон, снова освобождая пространство огромного класса Защиты. Регулус был не единственным, кто был уверен в своих силах. Достаточно сильная и ловкая Пандора стояла около его плеча, однако даже она не осмеливалась произнести ни слова. Барти, который уверенно всегда получал "П" или "В" по этому предмету, все же немного недоумевал и вспоминал свежие сплетни. Да что там, практически все недоумевали, пытаясь понять, что сложного в выполнении обыкновенного практического занятия. Однако все почему-то осадились.       Когда площадь была пуста, а в двух метрах от стены стоял тренировочный манекен, профессор Розенберг взяла список студентов.       — Мы не будем работать в алфавитном порядке. Я буду называть имя, студент выходит в центр зала. И я настоятельно прошу тишины, — сказала она напоследок, хотя в требовании не было нужды — чтобы слышать голос Розенберг тишина была необходима, — Мартина Беннет, — и студентка Рейвенкло смело вышла из ряда.       Она встала напротив манекена, как уже много раз вставал каждый из присутствующих студентов.       — Сделайте два шага назад, мисс Беннет, — сказала профессор Розенберг, отрываясь от списков, в которых она что-то писала, но после этих слов сразу снова опустила взгляд в пергамент.       Мартина оглянулась. Она встала идеально ровно, с поразительной точностью отсчитав три с половиной метра от манекена. На её лице выразилось недоумение — дальше никогда никто из педагогов вставать не разрешал.       — Вы меня не услышали, мисс Беннет? Два шага назад, — терпеливо повторила Розенберг.       — Но профессор... — сказала Мартина, но вгляд Андреа Розенберг, который она пустила в пятикурсницу, был таким холодным и колющим, что Мартина испуганно попятилась назад, делая два необходимых шага.       Профессор прокашлялась, и опять дала указание:       — Если ваши шаги всегда настолько малы и неуверены, вам придётся сделать ещё два ровно таких же, — и уже и без того перепуганная, бледная Мартина сделала два таких же шага, — Отлично. Будьте добры, "Флиппендо-дуа".       Мартина сглотнула, подняла палочку и с математической точностью сделала заковыристую фигуру, чётко и громко произнеся заклинание.       — Флиппендо-дуа.       Но ничего не последовало. Из палочки на сорок сантиметров вперед вырвалась еле заметная, тонкая голубая струйка заклинания и растворилась в воздухе, так и не успев достигнуть далёкого манекена. Среди студентов послышались смешки.       — Если сегодня вы не можете получить баллов, то лишиться их вы как раз можете очень быстро и легко, — резко, но также тихо сказала Розенберг, — Что же, пробуйте обычное Флиппендо.       — Но я... могу ещё... — начала студентка, но одним коротким движением головы профессор её прервала.       — Вы снова не услышали меня? — переспросила она. Было видно, как держится Мартина. На её щеках вышел ярко-красный румянец, что было ей несвойственно. Девушка всегда была застенчива, но в Защите была одной из первых. Однако сейчас с ней что-то произошло.       Беннет отвернулась от профессора, снова оказываясь лицом к лицу с манекеном.       — Флиппендо.       Было видно, сколько усилий она вложила в это заклинание. Голубая струя долетела до манекена, но эффект не был впечатляющим. Настоящий человек под таким действием просто бы оступился на шаг назад, даже не упав на землю.       На лице Мартины был вырисован ужас, непонимание. В её глазах стояли слезы, но Розенберг даже этого не заметила, когда пятикурсница повернулась к педагогу.       — Есть над чем работать, — сказала Розенберг, не отрывая взгляда. Бедная Беннет сдерживала свои слезы из последних сил, хотя вот-вот казалось, что она сорвётся и разрыдается на месте, — Барти Крауч.       Барти невозмутимо вышел, ни на кого не глядя и на всякий случай встав на то же место, куда ранее Розенберг заставила отойди Мартину Беннет.       — Экспеллиармус, — произнесла профессор.       Барти встал в позу, которая требовалась для гладкой отдачи заклинания, и спокойно, но с небольшим напряжением произнёс "Экспеллиармус". Струя вышла необычно слабой. Да, она может обезоружить, но её легко отобьет второкурсник. Барти недоуменно отшатнулся. Он не собирался впадать в панику, в которой до сих пор пребывала краснеющая Беннет, и тем более не собирался рыдать, он лишь недоуменно посмотрел на зажатую в правой руке палочку.       — Неплохо, — сухо произнесла Розенберг, — Протего.       Барти смахнул с лица волосы. У него, безусловно, появилось много вопросов, но он снова смотрел на манекен, думая, что неудача, которую профессор охарактеризовала как "неплохо", была вызванна расстоянием. Однако, он не сделал ни шагу вперёд.       — Протего, — с усилием Барти сделал выпад, и струя получилась сильнее. Регулус не мог понять, почему струя выходит как обычно, может, лишь слегка слабее, а усилия, которые прилагает его друг — в несколько раз сильнее. И он тоже подумал, что роль играет расстояние и два месяца без практики.       — Похвально, — сухо сказала Розенберг и вызвала Эвана Розье. Разгоряченный Барти вернулся к толпе студентов, вставая около Регулуса и немного нагибаясь к его уху.       — Какой-то кошмар, — произнёс он шёпотом, молясь, чтобы профессор ничего не сказала и не заметила, — Ей нужно, чтобы мы после двух месяцев отдыха с большего расстояния делали это!       Но он не ждал ответа от Регулуса. Он лишь быстро встал в обычную расслабленную позу, хотя на лице все ещё читалось напряжение и активный процесс размышления.       Любой, кто выходил — если не терпел неудачу, так точно показывал куда более слабый результат, чем в прошлом году. Некоторые от нервозности забыли пройденные заклинания, запинались, путались в произношении, в движениях палочкой; студенты робели, негодовали, расстраивались. Даже обычно спокойная Пандора Олливандер, выйдя на "ринг", вся раскраснелась и растрепала блондинистые волосы, заставляя аккуратно собраную мальвинку стать неряшливой.       Регулусу, наверное, стоило этого ожидать. Его профессор Розенберг вызвала самого последним. И все ожидали, как же поведёт себя один из лучших в Защите студентов на всех курсах. Все помнили, что в прошлом году Регулус Блэк показал невероятные результаты и сильно продвинулся в своих достижениях. И лишь Барти знал, что он занимался в Выручай-комнате.       Пока множество студентов выходили и терпели поражение, Регулус начинал сомневаться в догадке о том, что виной этому большой перерыв и более далёкое расстояние, хотя на привыкание к которому требуется несколько практических занятий.       Он вышел в центр, оказываясь напротив манекена и будучи готовым показать всё, на что он способен. Но как только он оказался в пустой области, странное чувство одолело его. Нет, это не было глупое предчувствие или загадочная интуиция, которая иногда подсказывает, что решение какого-то вопроса не так просто и банально. Это было практически физическое чувство, давление со всех сторон.       — Мистер Блэк, "Импедимента-дуа", пожалуйста, — Регулус снова поймал на себе взгляд этих загадочных янтарных глаз. Мадам Розенберг не была намерена что-то писать, пока Регулус стоял в центре класса.       Расстояние от манекена до него для слизеринца не было проблемой. Он пробовал расстояние и побольше и успешно с ними справлялся, вопрос оставался в другом — не забыл ли он всё за два месяца. И он был уверен, что нет, не забыл. Однако странное ощущение давило на него. Давило на его мозг, лёгкие, на палочку. Он занёс её и понял, что не сможет воспроизвести заклинание в полную меру. И это не была неуверенность в собственных силах. Это не была трусость. Это была физическая невозможность сделать это.       В голове всплывает сентябрь, четвертый курс. Глубокая ночь, но Регулус сидит в запретной секции. Тогда его мучила бессонница, и от нечего делать он решил прогуляться по Хогвартсу, а заодно и заглянуть в запретную секцию. Это была опасная, но крепкая привычка. Он сидит за столом при скудном свете свечи и читает интересную книгу, а точнее, один единственный, действительно заинтересовавший его раздел. "Ограничение действия магии". Он переворачивает страницу и читает столбик, который дает характеристику этому явлению:

— Сильный маг имеет возможность наложить заклинане ограничения. В зависимости от возможностей определяется: 1. Радиус действия ограничения. 2. Продолжительность действия ограничения. — Опрелеление, что на определенную область было наложенно заклинание ограничения магии: 1. При выполнении заклинания ощущается тягость движения, тяжесть палочки. 2. В закрытых помещениях особенно сильно может выражаться духота.

Хорошая память редко подводила Регулуса. Он прекрасно помнил этот раздел, по крайней мере, опорные пункты (прекрасно помнил его как информацию, которую нашел год назад и более не возвращался, поэтому он все равно не мог утверждать, что всё, что он вспомнил — единственное, что он прочитал). Он заинтересовался им, ограничением, понимая, сколько власти можно получить, используя это, но более не задерживался и не пытался найти в другие дни чего-то большего.       Это было мимолетный момент, и, словно фотографией, всплыло то яркое воспоминание об этой книге. У начитанного Регулуса не возникало сомнений, что именно это применила профессор Розенберг. Единственный вопрос, который его побеспокоил — то, как он почувствовал это давление и тяжесть в руке даже не воспроизведя заклинания. Из глубокой задумчивости профессор его все же вырвала:       — Вы забыли это заклинание? Это четвёртый курс, мистер Блэк. Что же, тогда...       — Нет, — резко оборвал её Регулус. Немного более резко, чем он хотел. Регулус почувствовал, как удивилась профессор, но он всё ещё стоял к ней спиной, понимая, что с ней действовать необходимо быстро.       — Это было весьма грубо. Но, в любом случае не понимаю вашего замешательства... — начала Розенберг, но очевидно, не договорила, когда Регулус повернулся к ней лицом на каблуках. Медленно, уверенно, ловя её янтарные глаза.       — Вы наложили заклинание ограничения магии, не так ли? — сказал Регулус. Толпа студентов замерла. Несколько десятков пар глаз были прикованы к Регулусу. Но все заметили, что своим вопросом он сбил с толку профессора. Её брови лишь немного дернулись вверх, а взгляд изменился, но Регулус не понял, в чем именно заключалось изменение.       Внезапно её тонкие губы дернулись в улыбке, привлекая всеобщее внимание. Но улыбка эта пропала очень быстро, и вместо неё на лице осталось заинтересованное выражение.       — И как же вы это поняли? — спросила она, наклоняя голову. Никто из студентов не понимал, о чем говорят Регулус и профессор. И не удивительно, потому что эта информация находилась в запретной секции и в общем доступе он её не находил. Выдал ли себя Регулус сейчас? Он не знал, но он не мог удержаться от того вопроса, который задал вслух ранее.       Но в ответ на вопрос, ответно заданный профессором, он лишь недоуменно пробежался глазами по земле, дёрнул головой и медленно приподнял палочку в руке, кивая в её сторону и произнося:       — Что-то давит, — его глаза снова встретились с глазами педагога. Наверное, Регулуса сочли бы сумасшедшим, но только благодаря серьёзному виду профессора, никто не смел сказать и слова. Регулус же не понимал — неужели никто до этого не понял, в чем была причина их затыков? Да, не все по ночам бродят в запретной секции, но вовсе не обязательно нарушать режим, чтобы почувствовать оказываемое давление при попадании в радиус действия заклинания.       — Но вы даже не произнесли заклинания, — сказала профессор.       — Разве это обязательно? — не сдавался Регулус. Он продолжал чувствовать давление, странную духоту, словно он попал в место, где магический мир заканчивается и трон захватывает суровая магловская реальность, где заклинания не используются. Или словно он попал в сон — во сне всегда так. Там тяжело бежать, тяжело прыгать, тяжело колдовать. Но это был не сон.       — Как правило, да, — нескрываемый интерес был виден в глазах профессора. Регулус физически ощущал на себе взгляды студентов — сконфуженные, заинтересованные, непонимающие, — Но за всю историю преподавания в Ильверморни, Шармбатоне и теперь здесь, в Хогвартсе, я встретила от силы лишь двоих студентов, которые могли понять, что что-то не так без палочки. И вы третий. Весьма похвальна ваша начитанность, пусть даже это и входит в раздел запрещённой литературы.       Она замолчала. Глаза студентов метались между профессором Розенберг и Регулусом Блэком, словно они наблюдали за теннисным матчем. Регулус же продолжал смотреть в глаза преподавателю, ожидая каких-то слов, но вскоре слизеринец понял, что она намерена молчать. И тогда он решил действовать сам:       — И зачем же?       — Извините? — она вытянула шею, не ожидая такого вопроса. Интонация мгновенно поменялась, заставляя некоторых студентов буквально вдавливаться в стену, будто надеясь, чтобы она пропустит их сквозь.       — Зачем вы это сделали? — не сдавался Регулус. От родителей он бы уже получил бы выговор или даже слабое "Лесаро", так как переходил все границы дозволенного. Розенберг, определённо, входила в число элиты. Несмотря на чистейший акцент, вряд-ли английской элиты, ведь Регулус и не знал этой фамилии, и, очевидно, была задета.       — Вы знаете, что вам не стоит задавать этого вопроса, — холодно ответила она, — Это часть проверки, кто на что способен, — её безэмоциональное выражение лица начинало выводить Регулуса из себя. Так происходило несколько раз, когда Регулус находился в кабинете у отца или возле матери, которая была намерена что-то высказать. Регулус почувствовал эту бурную волну гнева, оснований для появления которой совсем не было, но она все равно поднималась в его груди, — Либо вы выполняете заклинание, либо я снимаю пятнадцать очков со Слизерина.       Теперь агрессия полностью захватила Регулуса. Ему нужно было выплеснуть эту волну. Он уже ненавидел Розенберг. За её безучастность, за её холод, за отсутствие эмоций и сухость. Она была почти такой же, как мать с отцом. И Регулус был зол на неё. Он знал, что ему не следует быть таким — она не виновата, что у Регулуса была такая семья. Но Регулус был готов ненавидеть её за эти выходки с бедными студентами, которые ничего не понимали, напрягались, рыдали и начинали сомневаться в своих силах. И хуже того — он не понимал, почему он единственный, кто заметил это давление как только попал в зону действия ограничения.       Последние слова Розенберг стали той маленькой искрой, которая заставляет протекший газовый баллон взрываться и разносить всё, что попало под адское пламя. Регулус резко развернулся, теряя из вида профессора и оставляя её за своей спиной. Он вышвырнул левую руку с палочкой вперёд, сохраняя присущую себе сдержанность и элегантность, и произнёс еле слышно:       — Импедимента-дуа.       Сила, с которой Регулус выплеснул это заклинание, не сравнится с той, которой он достигал в Выручай-комнате. Гнев, наполнявший его душу до краев, выплеснулся в это ледяное пламя, которое озарило стены просторного класса. Яркое синее пламя сконцентрированным лучом полетело в манекен, заставляя его с грохотом отлетать в стену и отпугивая стоящих студентов.       Тишина, которая воцарилась в классе после удара манекена о стену, казалась ещё тише, чем до этого. Регулус чувствовал, что превысил свой лимит — в ушах зазвенело, перед глазами поплыли чёрные круги. Но он все еще стоял спиной к профессору Розенберг, не смея повернуться; он продолжал смотреть в лежащий манекен, надеясь, что теперь-то она скажет ему хоть слово. Но вместо этого класс услышал:       — Спасибо, урок окончен, все свободны.       Студенты стремительно, опасливо озираясь на Регулуса, пошли к своим сумками. Только теперь он обернулся, но вместо того, чтобы увидеть педагога в лицо, видел её строгую спину. Он чувствовал, как на его спине выступил холодный пот, и заболела голова. Регулус медленно поплелся к своей сумке. Он всё ещё был почему-то зол, но эта злость отличалась от гнева, который он испытал минуту назад.       С боку к нему подскочил Барти — на лице друга было смешанное выражение шока, восхищения и, почему-то, серьёзного беспокойства. Когда Барти увидел бледное лицо друга, то последняя эмоция окончательно утвердилась.       Регулус закинул сумку, которая стала в три раза тяжелее, на плечо и устремился к выходу. Барти что-то бормотал, спрашивал, как он это сделал, как он себя чувствовал, но этот убийственный звон опустил кулисы между Регулусом и внешним миром. Он будто издалека слышал, что Барти что-то говорит, и пытался отвечать — правда, ответы были односложные, иногда это были кивки, иногда — отрицательное мотание головой.       Они с Барти вышли на территорию Хогвартса, — впереди был часовой перерыв до следующего занятия, и свежий воздух прямо-таки ударил по мозгам. Звон немного отпустил, но голова продолжала трещать. Теперь Регулус гораздо более отчётливо слышал Барти, и как только они дошли до большого трехсотлетнего дуба, Регулус скинул с плеча сумку и оперся рукой о ствол могучего деревья, закрывая глаза.       — Всё нормально? — обеспокоенно спрашивал Барти, стоя около друга, но так и не добиваясь вразумительного ответа от второго. Да и как Регулус мог что-то сказать? Он лишь понял, что это был невероятно сильный всплеск магии, спровоцированный тем неконтролируемым гневом. И этот всплеск, в буквальном смысле, обессилил Регулуса.       — Да, нормально, — сказал Регулус, всё так же опираясь о ствол дерева и пытаясь установить хоть какой-то контроль, чтобы не потерять равновесия и не упасть.       — У тебя кровь... — ломающимся голосом произнёс Барти, и только после этого Регулус поднёс руку к носу, а затем увидел на фалангах пальцев красно-багровую кровь. В этот момент Барти протянул ему бумажную салфетку, и Регулус быстро перенял и поднес её к носу. Поняв, что больше не в силах стоять, он садится на корни дерева, медленно вдыхая, пытаясь силой мысли прогнать вновь появившиеся чёрные круги перед глазами. Барти сел около него, все ещё обеспокоенно глядя на Регулуса. Тот молчит, чувствуя, как давление нормализуется и постепенно он начинает чувствовать себя лучше.       Барти продолжает обеспокоенно смотреть на Регулуса, чем вызывает у второго незамедлительную реакцию:       — Смотришь на меня так, будто я кровавый барон во плоти, — Регулус слабо улыбнулся, но Барти шутки не оценил. Он лишь выдыхает и прикрывает глаза.       — Тебе не нужно к Помфри?       Регулус закатывает глаза. Он уже пришёл в себя и кроме кровоточащего носа его больше ничего не беспокоило.       — Что? Нет, точно не в первую неделю учёбы, — он усмехается. Барти видит, что он пытается как-то шутить и стал более походить на привычного Регулуса Блэка, хотя Регулус все ещё был бледен и определённо ослаблен.       Спустя паузу, когда оба о чем-то задумались, точнее, задумался только Барти, а Регулус просто впал в состояние "ничегонедуманья", когда упираешься в одну точку и действительно ни о чём не думаешь, и когда он наконец самостоятельно вышел из мыслительного вакуума, Регулус наконец спросил:       — Как оно было со стороны?       Барти, казалось, ждал именно этого вопроса. Он тоже очнулся от своих мыслей, часто моргая и устраиваясь поудобнее. Крауч начал медленно, запинаясь:       — Ну... Вообще, сначала ничего примечательного. Правда, все оживились слегка, когда поняли, что ты не намерен пускать заклинания. Ты оставался совершенно таким же... Только когда эта стерва Розенберг не дала тебе ответа на твоё "зачем", твоё лицо изменилось, — он усмехнулся, выглядываясь в лицо Регулуса, — Ну, знаешь, эта Блэковская штука — слегка сдвинутые брови, легкий упрёк в глазах, совместно с невозмутимостью... Всегда у тебя такое лицо, когда ты не получаешь чего-то, что тебе нужно.       На мгновение Барти замолчал. Регулус улыбнулся, но ему было наиболее интересно, было ли заметно, насколько зол он был. Барти продолжил:       — А потом ты резко обернулся, и швырнул это чёртово заклинание, — завороженно произнёс Барти, — Мощное, яркое...Но после ты сразу побледнел, и мне даже показалось, что ты вот-вот упадёшь.       Регулус смотрел на Барти. Единственный вопрос вертелся на языке — был ли виден этот гнев? И он, не отпуская взгляда Барти, словно не давая другу отвлекаться, сказал:       — И ничего больше... не было? То есть, я не чувствовал такого спокойствия, которое ты описал.       Барти помотал головой, очень медленно, не отпуская свои глаза от светло-серых глаз Регулуса. Блэк же разорвал их зрительный контакт, поднося к носу более сухой участок салфетки, так как кровь всё ещё текла, путь и уже меньше. Регулус закрыл глаза. Он хотел откинуть голову назад, к дереву, но Альфард когда-то его научил, что при кровотечении делать этого не стоит.       Они снова молчали. Регулус проворачивал события в голове, хотя были они все равно что окутаны густым смогом, да и сам он был слишком уставшим, чтобы что-то анализировать. Оба слизеринца даже не заметили, как к ним своими воздушными и неслышными шагами подлетела Пандора Олливандер. Она упала на колени около Регулуса, заставляя его вздрогнуть от неожиданности. Он всё ещё держал окровавленную салфетку около носа, и она сразу же заполучила внимание студентки.       — Ты как? — в её глазах читалось беспокойство, но Регулус лишь махнул свободной рукой. В её глазах он видел много немых вопросов, и понимал, что она тактично держится и молчит. Он поднял брови, мол, спрашивай, и она нервно заправила прядь блондинистых волнистых волос за ухо.       — Как ты это сделал? — прошептала Пандора, немного подаваясь вперёд. Хотел бы Регулус знать, как он это сделал, хотя на подсознании уже соображал, что это действительно был тот гнев, который какое-то время копился в нем, и в конце-концов вырвался из него, так что заклинание даже смогло преодолеть барьер, образованный профессором. Но вместо всех этих мыслей Регулус лишь сказал:       — Случайно, — и отчасти, это было правдой.       Пандора посмотрела на ещё зелёную траву, и её пальцы невольно стали перебирать тоненькие стебли растущего клевера. Её пытливый ум не мог насытиться этим односложным ответом, но уже вырвался следующий вопрос:       — А то, что Розенберг назвала запрещённой литературой...       Пауза повисла тяжёлым якорем. И Пандора, и Барти знали о том, что пару раз Регулус пробирался в запретную секцию под предлогом "научного интереса", но оба даже не догадывалась, как много ночных набегов успел совершить Регулус за четыре года обучения в школе.       — М... ну... пару раз, я думаю, я ради интереса побродил по запретной секции? — он приподнял одну бровь, теперь смело отнимая окровавленный платок от носа и неуверенно глядя на Пандору. Она мгновенно подняла свой взгляд, глаза её расширились, но это не было выражением удивления — это был неприкрытый ничем укор.       — Или больше, чем пару раз? — спросила Пандора, а Регулус поморщился.       — Ну, да, да, я знаю, сегодня я сдал себя с потрохами, но этот случай не испортит мне погоды...       Барти молча наблюдал за картиной, пытаясь вникнуть в спонтанный разговор двух старых друзей. Слова Регулуса Пандору ни разу не успокоили, и ему пришлось добавить:       — Меня никто не поймал, ни разу.       И это подействовало. Немного, но Пандора расслабилась. Никто больше не задавал вопросов.       Через час Регулус, Барти и Пандора вернулись в замок и разошлись — у пятого курса Рейвенкло намечались Чары, в то время как Слизерину совместно с Хаффлпаффом предстоял урок Истории Магии с профессором Бинсом.       Этот урок Регулус в наглую проспал, даже не пытаясь делать каких-то заметок. Он просто сложил перед собой руки и уронил на них голову так, что от всей головы было видны лишь тёмные, почти чёрные волнистые волосы. Да, он поймал на себе пару взглядов после того, как снова появился в стенах школы, но был слишком уставший, чтобы как-то реагировать на них, хотя он, безусловно, хотел бы обойтись без лишних глаз. За этот час некоторые студенты уже узнали о секрете их первого урока, который Регулус невзначай раскрыл, и группы, которым ещё предстояло первое занятие с Розенберг, уже были наготове (малейшее представление о том, что им стоит ожидать, уже добавляло надежды и спокойствия). Однако лишь половина из всех студентов, узнавших, что произошло сегодня на занятии Защиты у пятого курса знали, что с этим напрямую связан Регулус Блэк. Незнающие студенты, распуская слух, не брали в оборот, что Регулус понял применение ограничения без начала колдовства. Из чьих-то уст оказывалось, что Регулус сначала блестяще исполнил заклинание, кто-то утверждал, что Блэк так и не выполнил задания; третьи просто сказали как факт, что метод работы профессора раскрыт, не упоминая Блэка-младшего. Да, слухи по Хогвартсу разлетались со скоростью света, и за этот короткий час перерыва мадам Розенберг была выставлена в худшем свете, хотя находились среди старших курсов студенты, утверждающие, что если так практиковаться, то в дальнейшем будет гораздо проще, и спорить с этим было бессмысленно. Однако, все отметили, что с младшими курсами она достаточно лояльна, и на их первое занятие не стала наводить ограничения (что было бы странно).       Но в глазах Регулуса она оставалась все таким же интересным человеком и невероятно сильным магом, несмотря на весь гнев, о котором помнил Регулус. Сегодня с ним произошло что-то странное — неконтролируемое, резкое, мощное.       Вечером он через силу выполнял домашнее задание, сидя прямо у распахнутого окна. Его голова раскалывалась, поэтому он достал пузырёк с таблетками и выпил сразу две. Он не помнил, когда в последний раз ограничивался положенной, единственной таблеткой вместо пары. И у него осталась только одна.       Эффект, по которому он скучал, был практически незамедлителен. Время растянулось, боль утихла, притупилась, и за пару часов Регулус сделал примерно три четверти всего домашнего задания. Время близилось к девяти, одинокие фонари всё ещё освещали берег Чёрного Озера, вид которого Регулус ежедневно наблюдал за столом. Отбой был в десять. Можно было сходить прогуляться до Астрономической Башни. Но Регулусу не хотелось высоко и долго подниматься — он хотел выйти на прохладный берег озера. Ранняя осень была тем временем, когда после девяти все ещё можно было выходить недалеко на территорию замка, в том числе на берег Чёрного Озера, где фонари ярко освещали окрестности Хогвартса.       Регулус встал, накидывая на себя тёплую кофту, плащ и запрыгивая в черные конверсы. Ему больше не хотелось держать их всё время под кроватью, тем более в темное время суток вряд-ли кто-то будет засматриваться на его обувь. Он переложил пачку сигарет в карман, и услышал, как Барти закрыл учебник. Он обернулся в сторону Регулуса.       — Куда ты так поздно? — спросил он, зевая.       — Пойду покурю, подышу свежим воздухом, — ответил Регулус, — Пойдёшь со мной?       Барти кивнул, стараясь прогнать от себя призрака сна. Он тоже быстро влез в свои школьные ботинки и надел короткий плащ, как раз подходящий под такую погоду. Они вышли через гостиную Слизерина в подземелья и поднялись до самых главных дверей в тишине. Их никто не останавливал — хотя коридоры не были пусты, старосты никого еще не отлавливали. Регулус помнил, что Барти сегодня с десяти до половины одиннадцатого караулит коридоры на первом этаже, и одновременно был рад, что его друг староста и в случае, если их вдвоем заметят после десяти, то Барти, разумеется его прикроет, и одновременно ему было жаль друга, потому что Регулус, после того как придёт со своей прогулки, абсолютно точно упадёт на кровать и заснёт глубоким сном, потому что таблетки обещали действовать ещё минимум два-три часа.       Как только они вышли из замка и направились к пруду, холод окутал их с ног до головы. То был настоящий осенний холод, но оба были одеты достаточно тепло, даже несмотря на лёгкие кеды и ботинки, чтобы не замёрзнуть заживо.       Регулус подошёл к берегу и сел на ледяную землю, холод которой едва-ли добирался до его костей благодаря тёплой подкладке плаща. Он слышал лёгкое волнение водной глади, слышал чистый и прозрачный запах пресной воды. Тёмное ночное небо окутало Шотландию, останавливая ход жизни. Двое студентов сидели на берегу озера — заканчивался третий учебный день, но оба уже устали.       Регулус достал пачку с сигаретами и не смог не заметить недоумевающий взгляд Барти, хотя про себя он отметил, что предупредил его, мол, "пойду покурю". И то не была метафора.       Ради приличия он молча и не глядя протянул пачку Краучу, но тот отрицательно покачал головой, что было ожидаемо. Регулус засунул пачку "Мальборо" обратно в карман и вовремя себя одернул, когда правая рука поднеслась к зажатой зубами сигарете, чтобы зажечь её. Опомнившись, он достал палочку и аккуратно поджёг себе сигарету, мгновенно чувствуя полную расслабленность. Регулус также успел подумать, как долго и неудобно зажигать сигарету палочкой, но эта проблема сильно его не беспокоила, потому что после первой глубокой затяжки он забыл о той мимолетной мысли.       Он отнял сигарету ото рта, зажимая её пальцами левой руки, выдохнул, а затем аккуратно лёг на спину, позволяя траве спутаться с его густой кудрявой шевелюрой. Он сразу почувствовал спиной приятный холод. Регулус закрыл глаза, снова поднося сигарету ко рту.       Барти смотрел на Регулуса, пытаясь догадаться, о чем тот думает. Бледное лицо слизеринца освещалось луной, само оно было расслабленно и спокойно. Барти не знал, как давно Регулус курил и его это очень удивило. Но те изящество и лёгкость, естественность, с которой он каждый раз подносил её к себе и вдыхал резкий дым, завораживала. Лёгкий дым от сигареты растворялся в ночном воздухе, иногда — его уносил ветер. Барти не мешал запах. Он был совершенно не против.       Спустя три минуты он тоже решил лечь около Регулуса. Его взгляду открылась бесконечность — миллионы, миллиарды звезд... Космос, ужасающий и одновременно восхищающий своей бесконечностью, бескрайностью. Запах осенней ночи, воды и "Мальборо-ред" смешались. Этот запах он запомнит на всю жизнь. Этот запах он будет вспоминать как главную мелодию любимой песни.       Барти повернул голову вправо — и увидел лицо Регулуса. Профиль Блэка был чётким, красиво очерченным. Острая линия подбородка, идеально прямой нос, прямой лоб. В нём всё кричало о его аристократических корнях — каждая маленькая черта лица, шея, даже рука, держащая сигарету, была по своему изящна и сдержанна.       Глаза Регулуса были закрыты. Почувствовал ли он, что Барти смотрит на него? Может быть. А может, и нет.       Крауч снова отвернулся, устремляя взгляд в бесконечность, на рассеянные звезды. Барти считал, что быть названным в честь звезды — лучшее, что могло достаться тебе в самом начале твоей жизни. Его скудные познания в астрономии помогли ему найти Сириус, Орион, Регул... и на этом он закончил, так как чем дольше он смотрел на звезды, тем больше он их замечал. И начинал сильно путаться. Крауч был уверен — Регулус бы за пять минут назвал ему все самые крупные звезды, самые яркие, и среди них — будет почти вся его семья.       Барти никогда до конца не понимал, почему Регулус не хочет вспоминать семью. Блэк никогда ему не рассказывал самых ужасных подробностей, оставляя Барти додумывать все самому.       Но он быстро понял, что иногда Регулус не хочет вспоминать их, потому что Регулус скрывает что-то серьезное. И тогда ему начинало казаться, что быть названнымим честь звезды — означало всегда вспоминать о своей семье, глядя на бескрайнее, прекрасное ночное небо.       Да, Регулус Блэк в этот вечер специально закрыл глаза. Они были плотно замкнуты. Он не смотрел на звезды над собой. Он не хотел вспоминать мать с отцом. Не хотел вспоминать брата. Кузин и кузенов. Не хотел вспоминать своей семьи. Даже тех, кого действительно любит.       Даже под таблетками и с сигаретой в руке его охватила тоска. Но, наверное, она всего лишь тихо посетила его, не заставляя мысли нестись галопом именно из-за таблеток.       В этот вечер он не хотел открывать глаза. Не хотел вставать и идти в гостиную Слизерина. Он хотел заснуть прямо здесь, на еще зеленой траве, на жёсткой земле, истоптанной тысячами пар ботинок. Забыть всё и всех. Окунуться в небытие. Оказаться в бесконечности, которая не имеет начала и конца. В бесконечности, освобождённой от человеческих недостатков — неизвестности, боли и отчаяния. В бесконечности, перед которой он сейчас закрыл глаза.