Atonement — The Last of the Blacks // Искупление — Последние из Блэков

      С моря доносился прохладный, солоноватый ветер. Мягкие волны воздуха просачивались между волос, огибали руки, хлопковую рубашку, брюки. Если бы под ногами не было твердой почвы, можно было подумать, что ты и впрямь находишься в невесомости.       Мелкие камешки, разбросанные по всему широкому берегу, приятно шумели всякий раз, когда он двигал ногой или делал шаг. Он был не совсем уверен, как попал сюда, но без труда узнает отдаленный берег на юге Франции. Но странно, потому что Регулус даже не задумывается обо всем этом. Он смотрит на море, выталкивающее свои мелкие волны на берег и шуршащее гладкими камнями. Шум пены и воды наполняет разум, гипнотизируя, вводя в состояние парения, существования, бессмысленного и спокойного.       Он вряд ли сможет описать, как любил огромные могучие океаны, шумные моря, гладкие, как зеркала озера, быстрые реки. В детстве он любил опускать в воду босые ноги, чувствуя, как приятная прохлада заполняет его тело снизу до верха. Любил опускать в потоки быстрой воды руку, чувствуя как река свободно преодолевает препятствие, мягко проникая сквозь его ладонь.       Он любил погружаться в воду с головой, задерживать дыхание и закрывать глаза. Тишина под водой была особенная. И Регулус мог целыми минутами находиться под водой, слушая биение собственного сердца, находясь другой среде. Он так часто пугал своих кузин, которые постоянно думали, что Регулус утонул, хотя прекрасно знали, что их младший брат плавает в семье лучше всех.       Как бы не хотел Регулус подойти к кромке воды, чтобы мягкая пена коснулась его ног, камни впились в стопы, что-то его остановило.       На подсознании что-то крикнуло ему, что он здесь не один, и против воли Регулус обернулся. Ветер теребил его волосы все сильнее. Все сильнее он ощущал на себе с каждой минутой более холодный ветер, чувствовал, как он пробирается через рубашку, рукава, воротник.       За его спиной стояла Андреа Розенберг. Такая же, какой он видел ее в последний раз в школе, но лицо ее было более расслабленным. Регулус даже нашел ее по-своему красивой. Эта красота была немного чопорной, немного строгой и сдержанной, но приковывала глаз.       — Профессор Розенберг? — пробормотал Регулус, зная, что та вряд ли его услышит. Но на его удивление, профессор услышала.       — Здравствуй, Регулус, — произнесла она и слова оказались куда более четкими, чем Регулус ожидал их услышать, ведь разделяли их ни много ни мало, но как минимум пять метров.       Постепенно рассудок возвращался. В голове стали пролетать вопросы, Регулус не понимал, как оказался здесь. Его глаза теперь беспокойно и непонимающе забегали, изучая местность, и через несколько секунд он сообразил, что это все сон.       Он усмехнулся, не смотря на профессора. Ее задумчивая фигура теперь мало его привлекала. Очередные развлечения его побитого бесконечными терзаниями рассудка, в котором снова все смешалось. Нужно только подождать, и это закончится.       — Вам интересно, как вы здесь оказались? — тишину внезапно разрушил спокойный голос Розенберг. Регулус вновь обернулся к ней, не до конца понимая, что происходит и во что с ним играет его собственный мозг.       — Полагаю, что это сон, профессор? — спросил Регулус, чувствуя себя немного глуповато и изучая реакцию Андреа.       — Да, это ваш сон, — со вздохом сказала Андреа, — И я прошу прощения, что ворвалась в него.       Регулус нахмурился.       — Извините, но что вы имеете ввиду? — спросил он, замечая, что Андреа сделала несколько шагов к морю, но все еще оставалась достаточно далеко. Однако голоса друг друга они слышали крайне хорошо.       — Этот сон немного ближе к нашей реальности, чем вы думали. — тихо сказала Андреа. — Есть один прием, позволяющий проникать в чужие сны. Конечно, не совсем хорошо вот так без предупреждения врываться в столь личное пространство, и я приношу свои извинения. Еще раз. — она слабо рассмеялась. В ее глазах даже издали была видна грусть, светлая печаль, растекающаяся по всей её тонкой фигуре.       — Я все еще не до конца понимаю...       — Почему я здесь? — помогла Андреа, улыбаясь. — Наверное, мне есть что вам сказать. Я думала, что есть.       Регулус молчал. Этот сон ощущался чересчур реально.       — Я знаю, что вам предстоит сегодня днем, — спокойно сказала Розенберг, и Регулус почувствовал, как легко бы подкосились его ноги, если бы все это происходило в реальности. — И мне искренне жаль. Вы слишком юны для этого.       — Откуда вы знаете? — спросил он шёпотом. Пазл в его голове не собирался.       — Теперь это неважно. Кое-какие вещи пошли не по плану. Все пошло не по плану, и, — она усмехнулась, — что ж, так бывает.       — Возможно еще можно что-либо сделать, чтобы вас смогли найти? — с надеждой спросил Регулус, вспоминая реальность.       Но профессор покачала головой.       — Нет. Уже поздно. Я даже не знаю, где нахожусь сама. Хотела бы я узнать. Но сегодня защита места, в котором я нахожусь, ослаблена, вероятно, кто-то прибывает сюда с помощью портала. Я почувствовала, что преодолеть барьер будет проще. Поэтому я здесь.       На берег накатилась очередная волна, размеренно шумя.       — Есть несколько вещей, которые я бы вам хотела сказать, — начала она. Сейчас Андреа казалась куда моложе, чем когда Регулус видел ее в школе. — Не показывайте ему своего страха и эмоций. У вас это хорошо получается, и этим стоит воспользоваться. Это поможет создать барьер в ваш рассудок. Главное не сомневайтесь в себе, у вас, Регулус, достаточно сил, чтобы проявить даже малейшее сопротивление. Воландеморт пока что не пойдет с вами на такие меры. Не сейчас. Но самое главное — не спорьте. Не выдавайте себя. Оставайтесь таким холодным и невозмутимым, что бы не происходило.       Андреа замолчала, но взяв в грудь больше воздуха продолжила:       — Про последнее, думаю, Альфард сказал бы вам сам, если бы вы знали.       Регулус стал догадываться, что, вероятно, Андреа что-то слышала от пожирателей, к которым попала. Профессор даже не знала, где она находится, и Регулус не хотел думать, что с ней могли сделать, пусть сейчас она и выглядела здоровой и невредимой. Меньше всего Регулус хотел думать, что Розенберг может находиться в Лонгфильде.       — Берегите себя и ничего не бойтесь, — сказала она, отворачиваясь и теперь Регулус мог видеть только ее профиль, — С самого первого знакомства с вами я увидела в вас кое-что особенное. В ваших способностях. Думаю, вы тоже находили что-то? Я лишь едва успела намекнуть Альфарду на вас, и хотела получше узнать вас этим летом, но к сожалению... — она снова замолчала.       Все звучало так, будто это конец.       — Прекрасное место, Регулус, — сказала внезапно она, — Вы часто тут были?       Регулус в замешательстве ответил, все еще обдумывая ее слова:       — Да. Я гулял здесь, когда был младше. Давно не был тут. — он мямлил слова.       Розенберг улыбалась. Впервые она была настолько юной — вдалеке, обдуваемая мягким морским ветром, спокойная и уверенная.       Регулусу так хотелось узнать о ней больше. Узнать больше о ее прошлом, о том, как пришла к тому, что основала вместе с другими Альтаис.       — Вы можете сказать, как вы? — спросил Регулус аккуратно, — В плане, вы не знаете где вы, но...       — Со мной все хорошо, спасибо. — мягко ответила она, даря теплую улыбку. В ее глазах была проницательность, чуткость и осторожность, и все же она оставалась той профессором Розенберг, которая преподавала целый год в школе — с ровной осанкой, гордым острым подбородком и уверенным видом.       Регулус не осмеливался спросить последний и самый будоражащий его вопрос — возможно ли еще сделать хоть что-то? Хоть Розенберг и дала понять, что нет. Все ли с ней хорошо, или она говорит так, потому что не хочет к себе лишнего внимания?       Последняя надежда теплилась как одинокий огонек в холодной забытой хижине, совсем маленький, но все еще теплый и уверенно горящий. Лишь одно неаккуратное движение — и легкая волна ветра потушит его.       — Наступят тяжелые времена. Я знаю, вы, вероятно, как и и все, устали их ждать. Так говорили двадцать лет назад, когда люди отошли от магловской войны, так говорили десять лет назад, так говорят сейчас... Но вряд ли у нас будет еще десять лет. Ваша юность выпала на это время и мне правда жаль, но прошу вас, — она вновь обернулась в сторону Регулуса, — Не теряйте себя. Я наблюдала за вами весь год, смотря на вас через призму, которую мне дал Альфард. Рискованная ситуация, но где сейчас нет риска. Самое главное оставить в себе человечность. Пронести ее через все препятствия и беды. Через каждый день.       Регулус молчал. Он плохо осознавал то, что сейчас происходит, к тому же, картинка начала туманиться.       Похолодало. Силуэт вдали неожиданно пропал, и в следующую секунду Регулус открыл глаза, видя темный полог над своей головой.       Холод стал более ощутимым, он пробирался к самым костям, разъедая и пронизывая все тело, как бы Регулус не кутался в одеяло.       Время близилось к восьми. Медленно приподнявшись на локтях, он сразу начал вспоминать недавнюю картину, помня слово в слово то, что сказала ему Розенберг. Правда, он совершенно не понимал, действительно ли Андреа смогла посетить его разум, или то его рассудок медленно теряет самого себя.       Регулусу не хотелось верить ни в одно, ни в другое.       Но он недолго думал о своем странном сне, потому что пришло осознание наступления нового дня и того, что его ждет.       Регулус закрыл глаза, чувствуя, что все мысли покинули его голову, оставляя глухую пустоту в голове. Звенящая пустота была компаньоном отчаяния и пока что совсем слабого, естественного страха. Он чувствовал, что немного дрожит — но в частности из-за холода, всегда царившего в доме.       Чем дальше ползли минуты, тем больше Регулус понимал, что к завтраку не выйдет, потому что с приближением момента встречи с Воландемортом возрастало волнение, и вместе с ним тянущая тошнота.       Спустя два долгих часа, когда Регулус поднялся с кухни, где смог выпить лишь один стакан воды, обратно в свою комнату, то обнаружил совсем новую одежду, аккуратно висящую на вешалке. Ткань его рубашек, брюк всегда была мягкой и приятной. На пошив всегда шли самые дорогие материалы, но конкретно этот костюм казался немного другим. Красивые рубашки с маленькими аккуратными воротниками внезапно перестали быть знаком приближения праздника и приезда гостей или наоборот, визита к кому-то. В детстве Регулус находил себе увлечения, попадая в чужой мэнор. У него с Сириусом это всегда превращалось в приключение. Тем более, что там всегда были Альфард и Андромеда.       До какого-то времени.       Теперь же идеально выглаженная рубашка ассоциировалась со строгостью и ответственностью. Внешний вид это первое, что считывают с человека, когда он появляется. Регулусу это известно так хорошо, как никому другому.       Раньше его одевали в дорогую одежду чтобы показать уровень семьи. Теперь Регулус натягивает на себя накрахмаленную рубашку, идеально садящуюся на его тело, чтобы самому произвести хорошее впечатление.       Впечатление не милого мальчика, при виде которого от умиления вздыхают старые тетки и дальние знакомые, любуясь свежей красотой юного лица и мягких кудрей, как всегда это было. Регулус осознавал, что постепенно переступает порог в мир взрослой жизни, где от него уже требуют большего.       Регулус ненавидит эту белую рубашку. Идеальный воротник хочется расстегнуть, расправить его. Он чувствует пылкое желание сорвать дорогие запонки, заворачивая рукава до локтей, жестоко и безвозвратно сминая их. Ему хочется выпустить заправленный верх навыпуск, просто чтобы она не сидела настолько идеально.       В тумане Регулус помнил, как Вальбурга стояла напротив него, поправляя и без того самостоятельно уложенные Регулусом волосы. Ее пальцы скользили по кудрям, расправляя их, хотя она прекрасно знала, что сын унаследовал ее волосы, и что они такие же волнистые, густые и непослушные. Эта мелкая деталь ее одновременно выводила, и почему-то нравилась, поэтому она часто оставляла ее нетронутой.       Регулус чувствовал, как ее пальцы касаются его головы, быстрыми движениями, оценивающий взгляд скользил по нему, выискивая каждую лишнюю деталь, смахивая каждую пылинку.       Все казалось нереальным. Регулус не чувствовал себя, своего тела.       Не ощущалось мягкого солнца, удивительно яркого в этот жуткий день, не ощущалось свежести, исходящей от цветущих кустарников.       Орион Блэк, его отец, который трансгрессировал с все время молчавшим Регулусом, ощущался густой тенью справа от него, голос, словно за ширмой, диктовавший бесконечные советы, рекомендации.       Когда Регулус снова оказывается в Лонгфильде, он никак не ожидает, что возвращение сюда спустя столько лет именно ударит по нему.       Он с отцом оказались около самых белых ворот из толстого металла, обросшего полу-сухими ветвями, которые некогда благоухали нежно-фиолетовыми цветами, которые Меда так любила заправлять себе в волнистые волосы на выходе с территории поместья.       Их пропустил какой-то пожиратель, или же рядовой вард, что было более вероятно, как думал Регулус, и оказавшись на широкой дороге, ведущей к огромному поместью, волнение с новой силой ударило в голову.       Исчезли цветущие клумбы и пышнота деревьев утратилась. Справа стоял фонтан, всегда плещущий в теплое время прохладной водой и освежающий в жару, но теперь он весь потрескался; воды в нем никакой не было, лишь коричнево-зеленые разводы засохшей грязи и сухие ветки, лежащие на его бортах. Однажды Сириус и Регулус ходили по некогда блестящему бортику, догоняя друг друга по кругу, и Сириус имел неосторожность столкнуть Регулуса прямо в воду. Благо, было тепло, поэтому старший брат благородно нырнул за Регулусом, чтобы тот не был мокрым один.       Мимолетное воспоминание с болью разбилось, когда Регулус оглядел их дом.       Он посерел. Он больше не имел свежего, чистого вида, какой был всего пять лет назад; создавалось впечатление, что уже минимум десять лет в этих местах не ступала нога человека. Белая штукатурка во многих местах была осыпана, местами подоконники и углы дома огибал гнилой плющ.       Запах оставался тот же. Почувствовав характерный запах, принадлежащий именно Лонгфильду, ноги грозили подкоситься.       Чем ближе они подходили к поместью, тем более ватными становились конечности и тем более отчетливо были видны изменения. За окнами не было видно залов, комнат и нежно-голубых штор. Их, разумеется, давно сняли, поменяв на более темные, сероватого оттенка.       Того гляди, серое окно откроется и из него вылетит столетний призрак без головы и с цепями на ногах. Лонгфильд выглядел заброшенным, мертвым.       С тем же скрипом, как в детстве, раскрылась дверь внутрь. Как часто ею хлопали и как часто через порог буквально перепрыгивали.       В большом холле, открывавшемся сразу после переступления порога, ничего не изменилось. Вся мебель стояла там же, лежал тот же ковер, те же шкафы, ныне запылённые. Большая картина на стене с морским пейзажем висела на своем месте.       Внутри Регулуса все оборвалось. От одного вида комнаты, сквозь которую он так часто пробегал с Сириусом и кузинами, от одного вида того же дивана, на котором так часто засыпал в изнеможении после долгих игр, то же кресло, где сидела бабушка Ирма и вручную вязала, разминая пальцы и кисти старых рук, как она сама говорила — все сохранилось. И лучше бы оно было передвинуто, пусть бы их накинули белой простыней, убрали, оставив голую комнату — боль разрывала грудную клетку.       Регулус не хотел возвращаться сюда, зная, что это место больше им не принадлежит.       К ним вышел Рудольфус Лестрейндж, у него с Орионом завязалась очередная взрослая, светская беседа, а Регулус обернулся в сторону длинного коридора.       В детстве он казался бесконечно длинным, широким, светлым. По мере взросления все принимает самый обычный вид; огромные залы не кажутся такими уж и огромными, широкие коридоры становятся уже. Светлые краски уходят и на смену им приходит более реальные, обыкновенные тона.       В стенах поместья хранился их смех и их самые лучшие дни. Дни, которые уже не вернуть, и которые нельзя повторить.       — Регулус, я оставлю тебя. Рудольфус будет здесь, — сказал Орион, смотря с толикой гордости на него. Возможно, он догадывался, что сын испытывает чувство ностальгии, но вряд ли Блэк-старший мог знать, насколько болезненным оно было.       Очередной обмен любезностями, строгий взгляд от отца на прощание, и вот Регулус остается с Рудольфусом Лестрейнджом один на один.       — Хорошее местечко, правда? — спросил он, улыбаясь, у Регулуса.       — Да, неплохое. — Сухо ответил Регулус, отводя взгляд и убирая руки в карманы.       — Хм. Неплохое, — усмехнулся Лестрейндж, закидывая свою пышную шевелюру назад, от лица, — Темный Лорд сказал, что стоит немного подождать. Пойдешь к нему попозже.       Регулус оставил слова Рудольфуса без ответа, оглядывая зал и делая несколько шагов в сторону другого. Ощущение, что Воландеморт находится здесь, сильно коробило. Мысль была неестественна Регулусу, сердце ее отторгала, как чужой орган, но рассудок навязчиво держал в голове.       Внезапно, оставшись один на один с Лестрейнджем, все вокруг словно стало более темным. Стены посерели еще сильнее, запах сырости и старости стал более ощутим. Вместе с Орионом от Регулуса ушла небольшая часть его уверенности. Ощущая на своей спине голодный взгляд Рудольфуса, по телу побежали противные мурашки.       Опустившись в полную тишину, Регулус мог поклясться, что слышал как где-то кто-то ходит. Ощущал присутствие кого-то лишнего. Кого-то, кто не принадлежит этому месту. Постепенно все стало напоминать дурной сон.       Отойдя к окну Регулус уставился на задний двор. Газон был все еще на удивление аккуратным, но больше не казался таким ярко-зеленым, как в детстве. Лучи солнца, проникающие сквозь единственное настежь открытое окно, горели холодным неприятным светом.       — Скоро тебя можно будет поздравить, практически, дебют, — с улыбкой сказал Лестрейндж. Его глубокий голос, проникающий до самого центра мозга, отправлял по всему телу резкие неприятные импульсы. Регулус молчал, словно рыба, полностью игнорируя Рудольфуса. — Ты станешь его любимым пожирателем. Беллатриса уже ждет не дождется, когда же ты закончишь школу.       Ощущая, как Рудольфус приближается за его спиной, Регулус все сильнее напрягался. Он хотел выпрыгнуть в раскрытое окно, побежать по бескрайнему двору, огибая оставшиеся кусты и деревья, скрыться в лесу, добежать до озера, спрятаться. Но вместо этого он продолжал смирно стоять, выжидая, когда Рудольфус окажется к нему вплотную.       — Приятно оказаться в местах своего детства, да, Регулус? — начал Лестрейндж, буквально стоя за самой спиной Регулуса. Разделяло их не более двадцати сантиметров. Рудольфус, кажется, делал вид, что тоже смотрит в окно.       — Приятно, — монотонно ответил Регулус, не моргая и практически не дыша. Вернее, дыша, но очень медленно, совсем неслышно.       — Старая Ирма Блэк оставила хорошее поместье. Я всегда любил это место. Здесь я провел с Беллой свои самые лучшие дни ранней юности. Я был немного старше тебя, когда впервые оказался тут, приезжая к моей Белле. Замечательное место, ничем не изменилось. Все также прелестно. — словно распевая говорил Рудольфус, смакуя каждое воспоминание, всплывающее в его голове.       — Многое изменилось. — все также монотонно и без эмоций сказал Регулус, не переставая видеть бесконечные воспоминания перед глазами.       — Ну, возможно для тебя многое. Ты проводил свое время тут еще совсем ребенком, повзрослев ты, вероятно, стал видеть все немного иначе. — смеясь, сказал Рудольфус. В какой-то степени он был прав, но Регулус знал, что Лестрейндж не мог не заметить, как сильно все изменилось.       Раздался знакомый хлопок. Регулус не оборачивался, потому что увидел в отражении запылившегося зеркала неподалеку их посетителя.       Старый, поистине страшный домашний эльф, скрючившись, стоял посередине зала. Грязное зеркало будто специально было таким, чтобы смазать морщинистую кожу, тонкую шею, скрюченные руки с длинными ногтями, чтобы этого не было видно.       Регулус различал огромные желтоватые глазницы эльфа, прикрытые толстыми веками, большие жилистые уши, с наклоненными концами. Кричер выглядел бы красавцем на фоне этого чудища, думал Регулус.       — Тёмный Лорд ждет мистера Регулуса Блэка у себя. — проскрипел он хриплым ломающимся голосом, который словно резаком прошёлся по ушам. В его рту не было видно зубов, хотя речь была достаточно отчетливая.       Регулус чувствовал, как желудок завязался в узел, как тяжелее стало дышать. Снова тошнота. Навязчивое чувство тревожности, угрожающая дрожь, которую он скрывал изо всех сил.       Эльф исчез, когда Рудольфус пренебрежительно махнул рукой.       В следующий момент эта же рука легла Регулусу на плечо. Тяжелая, свинцовая ладонь въедалась в кожу словно яд. Ее было необходимо скинуть, избавиться от ее веса. Ее тяжесть растекалась во всем теле, словно выпуская желчь через одно прикосновение.       — Я тебя проведу. — легко сказал Рудольфус и убрал руку, благодаря чему Регулус мгновенно почувствовал мимолетное облегчение.       Путь лежал к главному залу, где когда-то проводились балы и собирали много чистокровных волшебников. Регулус прекрасно помнил путь, его раздражало, что Лестрейндж ведет себя так, словно Регулус не имеет никакого отношения к этому месту. Словно он ничего не знает.       Чем дальше они шли по знакомым до боли коридорам — тем темнее и холоднее становилось. Они уходили в самую глубь, и путь занял чуть более двух минут, но казалось, что у коридоров действительно нет конца.       Словно нет конца у десятков портретов неизвестных людей, ковров и межкоридорных дверей.       Запах чего-то тухлого, сырого, холодного, смешивался с естественным запахом поместья, который все еще оставался в его стенах, но казалось, вот-вот исчезнет.       Теперь мыслей не было. Была лишь тишина — такая же звенящая, пустая, ледяная.       Регулус слышал чей-то шёпот за дверью, но слов было не разобрать. Странный ломаный шепот, язык, не похожий ни на один из языков, доносился достаточно четко из-за дверей, в которые скоро было суждено войти.       Дверь открылась сама.       В зале были завешаны окна. Светлая серость заполнила его. Она отражалась в идеальном чистом полу, в немногочисленных зеркалах на стенах. Потолок устремлялся ввысь, он казался более высоким, чем в воспоминаниях.       Увидев фигуру мужчины вдалеке, Регулус почувствовал слабый страх, опасение, неуверенность, но в то же время знал, что не время делать шаг назад. Шаг назад невозможен.       — Ваше превосходительство... — произнес Рудольфус и его голос глухо прокатился по залу, едва заметное эхо сопровождало его реплику. Интонация Лестрейнджа была контрастна той, которая всегда преобладала в обычных разговорах.       — Спасибо, Рудольфус, пока что ты свободен. Оставь нас. — произнес голос мужчины, повернутого спиной.       С его плеч сходила шелковая мантия глубокого чёрного цвета. Густые, прямые черные волосы были аккуратно причесаны на затылке, и с уверенностью можно было сказать, что имели такой же идеальный вид у лица.       Темный Лорд был достаточно высок — это было понятно ещё издалека, где Регулус стоял совершенно один.       Медленно статная фигура начала поворачиваться. Регулус замер, высчитывая каждый свой вдох и выдох, держа их спокойными и стараясь ни о чем не думать. Не думать о том, что впервые видит человека, держащего в страхе всю Британию уже несколько лет, человека, который планирует перестроить мир и имеет все шансы на это.       Темный Лорд обернулся, открывая свое лицо юному Блэку. Но разглядеть его было издали практически невозможно.       — Подойди ближе, не стой так далеко, — сказал он мягким и глубоким голосом, слабо улыбаясь. Он стоял непринужденно, расслабленно. Регулусу удалось почувствовать себя немного более уверенным.       Воландеморт, в конце-концов, был обычным человеком.       Регулус сделал несколько шагов, чувствуя, как внутри него все натянуто и до предела напряжено. Чувствует ли это Лорд? Регулус не знал, но продолжал делать уверенные, тяжелые шаги, по которым совершенно нельзя было сказать, что творилось внутри.       По мере приближения к Тёмному Лорду Регулус чувствовал странное, холодное, колкое чувство, пронизывающее рассудок. Вместо того, чтобы поддаться мгновенной панике, ему удивительным образом удалось сохранить свою холодность и невозмутимость, и он мог поклясться, что мимолетная усмешка на лице Воландеморта — таком правильном, красивом, элегантном, мертвенно-бледном, — проскользнула на его губах, отдавая малейшую часть уважения наследнику Блэков.       Было ли это неизвестное чувство опасности, уязвимости, а затем легким покалыванием изнутри всего тела знаком, что Воландеморт уже начал проверять его на прочность, Регулус не знал. Единственное, в чем он был уверен и чего хотел придерживаться все время, пока он находился напротив мужчины — чувствовать свою независимость, чувствовать землю под ногами, твердую опору и полностью владеть своим разумом, не давая никому в него проникать.       Воландеморт долго смотрел на Регулуса, сохраняя долгое, протяжное и мучительное молчание.       Регулус вряд ли сможет сказать, что сподвигло поднять его глаза выше груди Темного Лорда и заглянуть этору человеку в глубокие карие глаза, практически черные. Через них ничего не было видно, и это слегка обескураживало. Это были другие глаза, далекие от человеческих. На секунду в них промелькнул багровый оттенок, но Регулус принял это за игру света.       Воландеморт, слегка удивленный тем, как Регулус резко и так легко поднял глаза, решил не разрывать зрительного контакта.       О да, Регулус прекрасно знал, что зрительный контакт лишь поможет Темному Лорду без труда проникнуть в его сознание. Регулус знал, что он мог сделать это без малейшего труда и сейчас, да даже не глядя в глаза это могло бы произойти быстро, но все равно не мог перестать изучать лицо этого уже достаточно великого, хоть и страшного, человека, с которым ему довелось встретиться тет-а-тет.       — Я весьма рад нашему знакомству, Регулус, — наконец он прервал тишину, — И, как я могу судить из рассказов твоих родственников, знакомых, ты весьма одаренный волшебник.       Его тон был спокойным, мягким, совершенно расслабленным, и слушая его, Регулус прекрасно начинал понимать, почему так много людей идут за ним.       Темный Лорд был привлекателен, действительно красив; он красиво говорил, его голос мог легко загипнотизировать. Чем дольше Регулус находился с ним, тем больше чувствовал исходящую от этого человека власть, превосходство и гордость, амбициозность и грандиозность во всем — в том, как он стоял, как говорил, смотрел и улыбался. Все это смешивалось с его голосом, тягучим и мягким, голосом, которым, кажется, не мог обладать маг, строющий план по кровожадной перестройке мира, осуществить который собирался с помощью чистого геноцида маглов, маглорожденных.       — Вероятно, ты довольно хорошо справляешься со всеми школьными предметами, которые требуют практики, не так ли? — спросил он, доворачивая голову.       — Да, сэр. — тихо, но отчетливо произнес Регулус. Он искренне не хотел, чтобы его заставляли говорить, отвечать на вопросы.       — Особенно, говорили, ты отличаешься своими знаниями в зельеварении. Мой верный слуга, Селиверст Крофорд, который сам, честно сказать, не очень хорош в практике, но силен в теории, передал мне, что уровень действительно поразителен. — с одобрением произнес Темный Лорд. — Полагаю, ты много работаешь для этого. Кто у вас преподает... ах да, все еще тот же Слизнорт, не так ли?       Он мягко улыбнулся. Регулус все больше запутывался.       Образ, складывавшийся столько лет в его голове, никак не складывался с галантным мужчиной перед ним. Он никак не думал, что этот человек способен отдавать приказы о нападении на Хогсмид, отправлять людей убивать других людей.       — Сомневаюсь, что кто-либо в твоем окружении понимает то, чего ты добился в столь юном возрасте, — продолжил Воландеморт, — Даже Слизнорт. Но его можно только пожалеть, правда ведь? Бедный старик, так и остался обывателем в этой жизни, каждый год, начиная с тех самых лет, когда я еще учился у него, ручался уйти на пенсию, однако все еще продолжает работать в школе. Вряд ли твои родители что-то понимают, ведь они не изучали эту науку так глубоко, как ты?       Регулус колебался. Два чувства смешались в нем, эти чувства были совершенно противоречивые, и он прекрасно осозовал, что одно из них — ложное. Чувство, которое внезапно начинает преобладать над людьми. Жажда похвалы. Жажда признания, хотя бы капли внимания.       — Ты проделал отличную работу, Регулус, и должно быть, ты счастлив, что нашел сферу, где легко развиваешься и где тебе интересно. Согласись, было бы также здорово, если бы тебе было где эти навыки показать. Добиться признания. Чтобы люди восхищались тем, что ты добился. Возможно, тебя ждут новые открытия, ведь сколько всего ещё неизвестно? Я тоже интересовался зельеварением в школе, и даже алхимией, но дальше этого не пошел. У меня родились другие планы. Но я бы искренне хотел, чтобы такой одаренный маг, который уже в таком юном возрасте показывает такой уровень, был около меня.       Регулус ужаснулся, когда в нем зажегся яркий пламень гордыни в груди. Ему было противно от того, что слова этого человека он принимает так близко к себе, ему физически плохо от того, что ему нравится, что его знания хоть где-то польщают.       Не поддавайся, думал он. Но как было сложно не проникнуться симпатией к этому человеку. Как сложно было отвергнуть сказанные слова, которых Регулус так хотел. Он всегда хотел, чтобы что-то подобное говорили ему его родители. Как четко Лорд попадал в пустые места в душе Регулуса, заполняя их.       Регулус уже давно не смотрел в глаза, снова опустив взгляд.       — Я не могу переманивать тебя насильно, Регулус. Каждый имеет право выбора, и ты не исключение, — внезапно для Регулуса сказал Темный Лорд, — Но выбор иногда бывает верным, а иногда совершенно противоположным тому. У тебя безусловно есть время, чтобы обрести более твердую почву под ногами. Еще два года, хотя я так борюсь с тем, чтобы не предложить тебе этого сейчас. Но ты так юн.       Как завлекало каждое слово. Словно искусный ювелир он сплетал слово за словом, надевая тонкие, практически невидимые, но прочные кандалы. И с какой силой Регулус держался.       Через силу он вспоминал Андромеду. Ее тонкую фигуру и длинные до пояса волосы, со сплетенными фиолетовыми цветами в них. Ей было всего семнадцать, когда она покинула дом, так и не получив разрешения на помолвку с Тедом Тонксом и взяв все в свои руки. Регулус вспоминал ее проницательные, добрые глаза. Мягкую улыбку, лицо, наполненное любовью, ее мягкие ладони, объятия. Она полюбила маглорожденного. И человек, с которым она решила идти по этой жизни, был маглорожденным. Умным, сильным, таким же мягким и добрым, насколько Регулус его знал, но маглорожденным.       Через усилие он увидел перед глазами Альфарда, раскрывающего свои руки и зажимая Регулуса в объятиях, таких крепких, что становилось тяжело дышать. Яркие голубые глаза, наполненные жаждой жизни, любовью к своей жизни и к каждому человеку на этом свете. Громкий голос, пробуждающий душу от сна в объятиях уныния, подбадривающие слова и слова любви, теплый смех.       Сириус.       Его старший брат.       Человек, благодаря которому маленький Регулус понял, что такое любовь. Человек, который будучи совсем ребенком, отдавал себя Регулусу целиком, закрывая его своей спиной перед разгневанными родителями, забираясь к нему в постель ночью и обнимая, чтобы Регулус не дрожал и не мерз сильно после наказаний родителей. Сириус, держащий Регулуса за левую руку, у который пальцы ныли после нескольких часов игры на скрипке. Сириус, который медленно стал возвращаться к нему в этом году после почти шести лет разлуки. Сириус, в котором огонь жизни никогда не угасает. Не угасает заливистый и заразительный смех, горят голубые глаза. Человек, открытый всему миру.       Нет.       Регулус словно вернулся на землю. Словно после транса он вновь ощутил себя, и как только резкое осознание пришло в его голову, между ним и Темным Лордом установилось напряжение, еще более сильное, чем в начале, когда Регулус только пришел.       Воландеморт чувствовал, что Регулус понимает, когда он пытается найти лазейку в его рассудок, даже самую потаенную, незаметную. Лорд понял, что этот трюк будет бессмысленен. Он не сможет по какой-то причине прочитать мысли Регулуса, даже владея самой искусной техникой легилименции.       Но Воландеморт понял, что Регулус, на минуту оказавшийся в его воле, продолжает твердо стоять на ногах, все такой же независимый и свободный, не поддающийся мимолетному искушению.       И оба почувствовали, что нить, которая медленно сплеталась между ними эти несколько минут, нить, состоящая из волокон доверия, желания, гордости, надорвалась, так и не получив возможности превратиться в прочную ниточку.       Лорд на минуту снова задумался.       Регулус, даже ничего не говоря, понял, что где-то что-то было безвозвратно упущено и понимал, что Лорд догадался об этом.       — Любые действия влекут за собой последствия, — сказал он немного более строго, но словно не отходил от прошлой мысли, продолжая ее. — И некоторый выбор может повлечь за собой безвозвратное. Не думаю, что ты окажешься настолько глуп, чтобы поставить под угрозу себя и свое будущее. — более мягко и как-то сочувственно сказал Лорд, и постепенно Регулус понимал, куда он клонит.       — Иногда стоит руководствоваться рассудком и быть выше желаний своего сердца. Мы живем во время, когда быть оторванным крайне опасно. Не будь этого всего, можно было бы уединиться и провести свою жизнь аскетом, но в наше время это опасно.       Регулус молчал все это время, да и от него не требовалось слов.       — Вероятно, есть люди, которые тебе дороги, Регулус? — спросил Воландеморт, произнося слова так, словно в них была тайна. В них был трепет, и легкий мороз из-за этого тона пробежался по коже Регулуса. Андромеда, Альфард и Сириус не вылезали из головы Блэка. — И ты ведь не хочешь, чтобы они пострадали?       Голос Воландеморта понизился на последних словах.       Глупая ловушка. Глупая. Такая предсказуемая, легкая, изящная, и какие ходы не делай — все равно будешь возвращаться в один и тот же тупик.       Регулус знал, что если сделает что-то неверное, а этим что-то было, практически, все, не считая вступления в ряды пожирателей в семнадцать лет, то пострадают все.       Не только Андромеда, Альфард и Сириус.       Но и его родители.       Нарцисса и Беллатриса.       Все его другие родственники, в том числе Катуары, все его друзья.       Тупик. Очередной тупик, один и тот же.       Ты постоянно увиливаешь от него, и даже идя разными дорогами, все равно возвращаешься к нему.       Отчаяние. Отрицание и отчаяние слабо сжали грудь. Дышать было все еще тяжело.       — Ваше превосходительство, мы не... — дверь внезапно распахнулась и в зале появился знакомый Регулусу человек.       Один из близнецов Кампбелл. Только Регулус не знал, кто из них есть кто. Забыл. Да это было и не важно. По соломенным волосам и водянистым голубым глазам, мясистому некрасивому лицу было понятно, что это Кампбелл.       И хотя Темный Лорд сразу показал на своем лице ярость — чёрные брови съехали к переносице.       — Тупица, тебя не учили стучать? — прорычал он совсем изменившимся голосом, но потом поморщился, испортив спокойное до этого момента лицо.       Кампбелл уронил свою голову, сжимаясь и не смея поднять взгляда на Лорда. Он что-то бормотал, какие-то извинения, перебиваемые резкими вздохами, но Воландеморт его прервал:       — Хватит болтать, — нетерпеливо произнес он, унимая гнев. — Опять она?       — Да, господин, все без толку... — чётко проговорил Кампбелл, хотя пытался делать свой голос уверенным.       — Что же, — усмехнулся мужчина, устало выдыхая, — Думаю, больше нет смысла чего-то добиваться. Даже если Саверьен разводит руками...       Саверьен.       Прозвучавшая фамилия мигом отозвалась в голове Регулуса. Он внезапно вспомнил разговор, подслушанный в библиотеке отца, в которую пробрался без спроса. Когда отец говорил с каким-то неизвестным мужчиной, и спрашивал, как его мать — леди Саверьен. Регулус совсем забыл о тех мелочах, но внезапно они всплыли в его голове, хотя вовсе не удивляли. Было бы странно удивляться, зная, что вся его семья в принципе приближена к Темному Лорду, чего говорить об их знакомых.       О ком они говорили, Регулус не знал.       — Приведи сюда. Немедленно.       Страх и ощущение, что что-то идет не по плану, завладели Регулусом. Лорд внезапно отвернулся, отходя в тень, и Регулус снова услышал тот странный шёпот, который слышал, стоя за дверью.       Страх и ощущение, что что-то идет не по плану, завладели Регулусом. Лорд внезапно отвернулся, отходя в тень, и Регулус снова услышал тот странный шёпот, который слышал, стоя за дверью.       В следующий миг — змеиное шипение, мягкое скольжение чего-то скользкого по полу.       Лорд говорил на Парселтанге, теперь это было понятно. В тени Регулус разглядел толстое тело громоздкой змеи, и он всячески хотел его игнорировать. Не хотел поддаваться такому легкому страху.       Кожа змеи переливалась, отливала зелено-изумрудным, грязно-голубым, глубоким чёрным блеском, кружа около Воландеморта.       Было душно. Чертовски душно. Эмоционально Регулус чувствовал, что совершенно опустошен и истощен. Он ощутил усталость, сковавшую все тело, словно Воландеморт специально отнял у него практически все силы.       Прошло немного времени, как двери за его спиной вновь открылись, послышалась тихая ругань Кампбелла и чьи-то перебивчивые, практически не слышные, но шаркающие шаги. От осознания, что в Лонгфильде могли кого-то держать, мутило.       Регулус в этот самый миг вспомнил, что Джозеф Райт, за которым Пожиратели приходили в первый раз, находился взаперти в Лонгфильде. Регулус подслушал это.       Жив ли этот человек еще?       Регулус не оборачивался, боясь сделать лишнее движение. Но Воландеморт обернулся, и даже стоя далеко от Регулуса, на его лице была видна самодовольная улыбка. Он смотрел на человека, которого Регулус не видел, упиваясь своим превосходством.       — Можешь посмотреть, кто за твоей спиной, Регулус, не стесняйся, — более дружелюбно сказал Воландеморт, и на ватных ногах Регулус повернулся к выходу, от которого его отделяло добрых двадцать метров.       Нет.       Это было первое слово, пронесшееся в его голове.       В его голове оно было скорее выкрикнуто, чем просто сказано. Ужас, охвативший Регулуса, был поистине бескрайним. На момент он потерял себя, судорожно собирая себя изнутри по частицам, чтобы оставить хоть какую-то невозмутимость.       Но это казалось безумием — оставаться холодным напротив человека, который склонил свою голову, прижимал руки к животу, сидя на коленях на ледяном полу. Волосы, собранные внизу, были растрепаны, платье грязным и помятым, но даже не видя лица, Регулус мгновенно узнал профессора Розенберг.       Нет, этого не могло произойти. Это не могла быть она — всегда такая аккуратная и стройная, утончённая, строгая, не могла сидеть на земле в таком виде.       — Тебе знаком этот человек, не так ли, Регулус? — спросил Воландеморт, обходя Блэка и направляясь немного ближе к Розенберг. В этот раз он был более настойчив: — Ты ведь знаешь ее?       — Да, сэр. — сказал он, прилагая максимум усилий, чтобы его голос не дрожал, и это получалось.       Регулус не мог оторвать взгляда. Он должен был догадаться. Как он не догадался до этого раньше?       Вдруг это можно было предотвратить? Сказать что-то Альфарду, высказывать все догадки, думать, думать, думать.       Вдруг Альфард не знает, что Лонгфильд больше не их, и что Воландеморт обосновался в доме, где они провели свое детство, и Альфард в том числе?       Нет. Нет, Альфард должен был знать.       Но вдруг он не знает? — проговорил внутренний голос, и Регулуса словно ошпарило кипятком. Почему он ни разу не спросил Альфарда об этом, за все то время, что они виделись, за все те дни, что провели вместе?       Горло болезненно сжалось. Регулус не хотел принимать, что совершенно бессилен в этой ситуации.       — Это к нашему разговору, — сказал Воландеморт таким обыденным тоном, словно занимается парированием вокруг своих жертв каждый день, что было вполне вероятно. — О том что любые действия могут иметь последствия. Да, Андреа?       Он учтиво, но наигранно обратился к профессору, и та подняла свою голову. В карих глазах, на удивление, все еще таилась уверенная сила, решимость.       — Ты знаешь, что это бессмысленно, Том. — хриплым, тихим голосом сказала Андреа, но слова были произнесены с уверенностью, которая так ярко контрастировала с ее внешним видом.       — Да, я это знаю, — просто сказал Том.       Том.       Профессор Розенберг знала настоящее имя волшебника, о котором весь мир знал как о Темном Лорде или Воландеморте. Простое человеческое имя, — это не имя звезды или созвездия, цветка, необычное имя, имеющее многовековые корни. Это имя встречается среди тысяч маглов, Регулус это знал, и его это искренне удивило.       Человек, которого страшится весь мир, носил обыкновенное имя — Том.       — Иногда ошибки бывают фатальными, но тебе повезло, что ты так долго держалась. Обычно перебежчики со стороны на сторону живут максимум год или два. Двадцать лет достаточно долгий срок, Андреа, — с ухмылкой сказал Том.       — Я ушла сразу же, как предоставилась возможность, — сказала Розенберг, — Я покинула ту сторону гораздо раньше, чем сделала это физически.       — Твоя семья тебе этого так и не простила, — жалостливо произнес мужчина.       — Я не единственная в семье, кто так поступил. — продолжала она.       — И где же они все, м? — насмешливо сказал Лорд, и усмехнулся, когда не услышал ответа. — Вот и все. Извини, Регулус, взрослые иногда отвлекаются на свои разговоры.       Регулус еле вслушивался. Главной задачей стало подавить животный страх, тошноту и панику, которая с каждой секундой стала в нем нарастать. Ему было не оторвать взгляда от Розенберг, ему не хотелось верить, что действительно нельзя было ничего сделать, чтобы ее здесь не было.       В тусклом свете Регулус увидел струйку крови, спускающуюся тонкой полоской по подбородку от нижней губы, темные круги под глазами. Она словно состарилась на несколько лет, но всмотревшись в глаза Регулус увидел в них пыл и решительность. Неколебимую, стойкую, словно внутри ее измученного тела скрывается титановый стержень. В ее мягких карих глазах не было ни тени страха или сомнения. Со скованными теперь Кампбеллом за спиной руками, на коленях, еле держась, она не выглядела как жертва, мелкий зверь, пойманный в клетку.       В руке Воландеморта сверкнула блестящая палочка, звук рассекающегося воздуха пронесся по залу, и удар, конечно, пришелся на безоружную Розенберг.       Она старалась не показывать своих чувств, го Регулус явно видел, что ей было больно.       Кровь в его жилах давно застыла, а всё внутри умоляло, чтобы это оказалось сном и чтобы он сейчас же проснулся, и даже не важно где, в Хогвартсе или на площади Гриммо.       Том отошел, оставляя для Андреа минуту тишины и спокойствия, которую она, как Регулус заметил, так как все еще не спускал с нее глаз, хоть и вела себя стойко, но жадно приняла ту минуту, которая стала для нее передышкой.       Регулуса ошпарило, когда она подняла свои глаза, и его шокировало, насколько тёплыми и мягкими они оставались. Сочувствующими и понимающими, без слов из них лилась доброта, которую Розенберг больше не скрывала. И вместе с этим проскальзывала неприкрытая грусть. Регулус не знал, что было бы лучше — если бы она посмотрела на него, или так и оставалась, опустив голову и прикрыв глаза.       Регулус словно хотел что-то сказать, потому что молчание казалось безумством. Если тот сон, который случился с ним, все же имело прямое отношение к реальности и к Андреа, то она действительно знала, что Регулус будет здесь? Именно поэтому в ее глазах не читалось неожиданности или обескураженности.       Андреа Розенберг еле помотала головой, не отрывая взгляда от глаз Регулуса, словно старалась сказать что-то мысленно. Она смотрела так, словно обещала, что ничего страшного нет и бояться совершенно нечего. Ее проницательный и мудрый взгляд вселяли доверие, но оно было таким скудным и места для него у Регулуса было так мало, что ему все еще приходилось прилагать неимоверные усилия, лишь бы Воландеморт не заметил его страха, если он уже этого не сделал.       — Говорят, каждый заслуживает второй шанс. — сказал Темный Лорд, — Знаешь, Регулус, я долго думал, правда ли это. И хотя я часто пытался следовать такому пути, опыт показал, что люди, получившие второй шанс, редко исправляются полностью. Часто это глубоко проросшие корни, которые даже выкорчевать сложно. И иногда случается такое, после чего дать людям второй шанс равняется самоубийству. Даже самая маленькая ошибка, отступление, совершенное человеком, может оказаться фатальной ошибкой. Любое действие имеет свое последствие.       Он снова взмахнул палочкой, и лицо Андреа исказила боль.       В горле встал ком и сердце забилось с бешеной скоростью, с такой, словно бешеная птица, бьющаяся в клетке, которая понимает, что ей угрожает что-то неизбежное. Что-то, чего она уже не может избежать.       Во рту пересохло. Странная фантомная боль дала свои первые толчки в груди, затем в руках, а дальше по всему телу, пробегая мелкими колкими импульсами, от которых еле стоишь на ногах. Кровь ударила в голову, Регулус чувствовал, как теряет себя и самоконтроль, и, сжав челюсть, больше не смотрел на профессора. Он смотрел немного вправо, не избегая однако ее силуэта, но не глядя на нее так, как делал раньше.       — Но все же, Андреа, мы ведь старые знакомые. Я не настолько кровожаден. У тебя еще есть шанс. Маленький, практически ничтожный, но шанс. Неужели тебе нравится все это терпеть? — насмешливо спросил Воландеморт, требуя, чтобы Андреа что-то ему рассказала. То, чего не мог добиться от нее тот самый Саверьен, он сам, вероятно, кто-либо еще.       Но Розенберг молчала, не глядя по сторонам, уперевшись в одну точку.       — Что же, очень, очень жаль. — пропел Том, оборачиваясь и впиваясь взглядом в Регулуса.       Самозащита сработала мгновенно, словно в голове Блэка щелкнул рычаг, по команде которого все мысли и эмоции запирались в тяжелый, непробиваемый сейф, накапливаясь еще больше, но заглушаясь. Чувства были готовы вылиться через край, они ощущались физически, они мешали организму, заставляя мышцы и внутренности сжиматься от их избытка, а все тело — дрожать.       Регулус был еще бледнее, но все еще отказывался показывать что-то из своих чувств.       Воландеморт жадно впился в серые, стальные глаза Регулуса, словно неживые, остекленелые, бездушные и безэмоциональные. Регулус не знал, как выглядит со стороны, но Лорд, безусловно, ожидал увидеть испугавшегося мальчишку, который поддается панике и которого начинает мутить от вида крови и своего учителя, с которым занимался целый год.       Регулус не отрицал, что был таким. Но Лорду это было невдомек.       Блэк буквально через силу, перешагивая через себя, уже не чувствуя своего тела и разума от напряжения, схожего с маниакальностью, безумием, Регулус поставил плотную завесу между глазами и своей душой. Глядя на него можно было бы сказать, что он доказал, что глаза — не всегда зеркало души. Иногда зеркало можно накрыть белой простыней, чтобы оно не пылилось и не портилось, а иногда его можно закрыть, чтобы в нем не увидели ничего лишнего, сокровенного, потайного, чего не видно при простом взгляде на человека.       Это напоминало безумие. Это было откровенным безумием, — то и дело мелькало в голове Регулуса, он думал, как скоро потеряет рассудок.       Темный Лорд отпустил зрительный контакт, кажется, убедившись, что Регулусу глубоко наплевать на своего педагога, и про себя усмехнулся.       — Очень жаль, Андреа. Но своим примером ты преподнесла хороший урок, как делать точно нельзя, — поучительно, но холодно и отстраненно произнес мужчина, поднимая палочку в правой руке и глядя такими ледяными глазами, которых Регулус никогда в своей жизни не видел.       Желудок Регулуса сделал кульбит, отрицая то, что может произойти. Сердце пульсировало с такой силой, что ощущалось во всем теле, холод, заполнивший каждую клетку тела и одновременно жар, обжигающий кожу, смешались в сплошной ураган.       — Авада кедавра.       Из палочки Темного Лорда вырвался яркий, ослепляющий зеленый луч невероятной силы, и послышалось глухое падение тела Розенберг.       Дыхание Регулуса остановилось. Сердце сбилось с ритма, колени подкашивались, к горлу подкатила тошнота.       Нет.       Нет, нет, нет.       Это, вероятно, иллюзия. Очередной сон. Игра его воображения.       Все тело жгло от непонимания. Нет, этого не могло произойти.       Что звенело в ушах Регулус так и не понял — было ли это из-за яркой вспышки, или из-за гробовой тишины, которая воцарилась, как только одно из трех сердец перестало биться. Как только ее дыхание прекратилось, Регулус практически на физическом уровне ощутил, услышал, как остановилась жизнь.       Его взгляд был прикован к теперь совсем маленькому телу Андреа Розенберг — бездыханному, оставленному, в элегантной, но уже потрепанной одежде, в которой она, вероятно, была, когда отправилась в Эдинбург. Ее лица он практически не видел, лишь мог понять, что прядь волос прикрыла упала, прикрывая глаза и нос. Лужица багровой крови растеклась от ее одежды, которая, по видимому, уже давно была пропитана ей, но чего не было видно в полумраке.       — Я не рассчитывал на такое, Регулус, но как есть. — легко, холодно, непринуждённо сказал Воландеморт, убирая палочку себе под мантию. Каждое его слово ударяло по Регулусу, словно хлыст.       Ненависть, чувство несправедливости, гнев поднялись в груди Регулуса. Они смешались с дикой тошнотой и слезами, которые уже ощущались где-то за глазами, но которые он сдерживал.       — Было приятно с тобой познакомиться. Мне жаль, но боюсь, что нам действительно придется закончить так рано. — он холодно улыбнулся, учтиво кивая головой.       Для него это было обычным делом. Убийство. Беспощадное, такое легкое.       Одно движение руки и два слова забирают у человека его жизнь.       — Рудольфус будет ждать тебя в одном из залов, как я ему велел. Думаю, ты без труда найдёшь его. — он все еще улыбался, и, больше не сказав ни слова, удалился через вторую дверь, оставляя Регулуса одного в этом зале.       Для Регулуса все длилось недолго, и он знал, что Лорд понял для себя о нем достаточно.       Это было совершенно невыносимо, ужасно находиться около ее тела, но долго Регулус один не был. Не прошло и десяти секунд, как в зал вошёл Кампбелл.       Они обменялись настороженными взглядами, но в голове Регулуса сразу же всплыли события в Хогсмиде, где ему довелось столкнуться с обоими братьями, и это вызвало лишь еще больше пыла и негодования. Кампбелл хотел было сделать усилие, чтобы добавить взгляду уверенности, но увидев, как холодно на него смотрит Регулус, который обезоружил его несколько месяцев назад, спасовал, отходя к телу Розенберг, от взгляда на которое Регулуса вперемешку с горячим гневом пробирал ледяной пот.       Стремительным шагом, контролируя, как нога наступает на холодный пол, Регулус пересек зал, ловя кислород и чувствуя, что его недостаточно. Его руки постепенно начали неконтролируемо трястись, и он сжал их в кулаки, впиваясь ногтями в ладони.       Толкнув дверь и вылетев из-за нее, он врезался прямо в Рудольфуса, который уже был около зала.       — Воу, наконец-то, тебя что-то оживило, — шутливо сказал он, делая пару шагов назад. — Хотя выглядишь немного... бледно, все в порядке?       Регулусу хотелось ударить его в лицо. Размахнуться со всей силы, впечатать свой кулак под его глазом, чтобы все вокруг распухло так, что не было бы видно этого взгляда.       Регулус ничего не сказал, понимая, что ему придется держать себя дальше. От осознания, что оставшиеся таблетки, которые могли бы хоть как-то затуманить сознание и сигареты остались дома, хотелось взвыть. В горле все еще стоял неприятный горький привкус. От присутствия Рудольфуса становилось еще хуже.

***

      Они трансгрессировали прямо на Гриммо 12, к порогу их дома. Рудольфус тяжело потрепал Регулуса по плечу, и чтобы не дернуться всем телом, Блэк снова сжал кулаки, челюсть, напрягаясь так, что еще чуть-чуть, и даже аккуратные ногти оставят раны, а десны начнут болеть.       В тумане он встретил мать, в тумане видел ее улыбку, более широкую, чем обычно. Она что-то неустанно говорила, говорила и говорила, и Рудольфус вставлял свои слова, улыбаясь и громко смеясь, словно произошло что-то действительно хорошее.       Регулус думал, что времени прошло не так много, но выглянув в коридоре в окно увидел, что сгущались сумерки, солнца уже не было видно, и вероятно, в Лонгфильде он находился не не менее часа, а несколько. Пары минут в тишине были куда длиннее, вероятно, они доходили и до перерывов по десять минут, и от напряжения Регулус просто не замечал их.       Как он был счастлив, когда Вальбурга, одарив его гордым взглядом, разрешила ему вернуться в комнату со словами, что он заслужил отдыха. Рудольфус исчез из дома достаточно быстро, но облегчения от этого, которого Регулус так ждал, он и не получил.       Едва ли ощущая голову на плечах Регулус взбежал по лестнице, как можно тише, из последних сил, потому что казалось, что у него их не осталось. Он дошёл до четвертого этажа с ужасной одышкой, и как только оказался в своей комнате, тихо затворив за собой дверь, почувствовал, что у него больше нет сил стоять на ногах.       Он медленно сполз по двери, садясь на пол, слыша беспрерывный звон в ушах, заполнявший всю его голову и буквально разрывавший её. Руки стали неконтролируемо дрожать, и как бы Регулус не прижимал их у полу, ногам, зажимал в кулаки, ледяная дрожь не унималась, а лишь распространилась по всему телу.       Такая яркая картина Андреа Розенберг, ее глаза и похудевшее лицо, язык ее скованного тела, и затем заклинание за заклинанием. Последнее — и ее глухое падение, удар головы о мраморный пол.       Снова тошнота, с новой силой, в совершенно новой мере. Дышать было невозможно — дыхание сбилось, потеряло темп, ровный ритм потерялся, и восстановить его было невозможно. Каждый вдох и выдох давался с усилием, но как назло, помимо сбившегося дыхания сжималось горло, слезы затуманили глаза, и по привычке дрожалей рукой Регулус прикрыл свой рот, плотно его зажимая, хотя еще в детстве научился плакать беззвучно — эта мера предосторожности осталась с ним.       Беззвучные слезы стекали по его щекам, больно обжигая их. Неостановимые, горячие потоки слез против воли бежали вниз, и Регулус совершенно не знал, что с этим делать. Он не понимал, что с ним происходит. Почему так дрожат руки, неостановимо бегут слезы и дыхание сбито так, что он так долго не может просто дышать?       У него нет сил в ногах, чтобы подняться и умыться ледяной водой, остудить свое лицо. Перед глазами он видел профессора Розенберг, и чем больше она мелькала, тем тяжелее было себя контролировать. Он потерял свое тело, не зная, как перестать дрожать и как остановить слезы. Это не были слезы горечи, боли, нет, Регулус совсем не понимал, что сейчас испытывал.       В этом нет твоей вины, говорил внутренний голос, пробираясь сквозь хаос и шум в голове. Рассудок, который пытался докричаться сквозь хлынувший поток, говорил, что ничего сделать было нельзя. Нельзя было что-то сказать, просто потому, что Регулус сам этого не знал. Регулус не мог чувствовать себя непричастным к этому.       Он был одним из них. Это было в его крови.       Но вся его сущность противилась этому. Почему?       Почему? спрашивал он себя, сам не до конца понимая, к чему конкретно он задает этот вопрос.       Перед глазами расплывчатым пятном в воображении врезался Альфард, что лишь все усугубило, послало новую волну безудержного состояния безысходности, отчаяния и, в какой-то степени, безумия.       Регулус закрыл глаза, пытаясь выравнивать дыхание, просто чтобы начать дышать.       Что он скажет Альфарду?       Ненависть. Он снова чувствует ненависть, но теперь не по отношению к Лорду или Кампбеллу, а к себе.       Он ненавидел себя в тот момент. Совершенно безоружного, беспомощного, потерянного и одинокого. Он ненавидел, что родился в этом мире и вынужден быть здесь.       Почему он не сделал как Сириус или Андромеда? Почему он не задумался об этом раньше?       Регулус чувствовал на себе грязь, налипшую к рукам, к душе. Что-то, что веками копилось, складывалось в традиции, память, и теперь он здесь.       Одновременно на одной стороне, и на другой.       Одновременно везде, и в то же время — нигде.       Потерянный, запутанный в липкой паутине, ввязанный в то, во что не должен был ввязываться, имея совершенно другие взгляды.       Регулус не хочет быть таким, как его отец или мать. Как Беллатриса. Как любой пожиратель.       Сколько профессор Розенберг дала ему, сколькому научила, и сегодня Регулус видел, как Темный Лорд свел счеты с ее жизнью, и он даже не мог ничего сделать.       Что может сделать подросток в пятнадцать лет? Ничего.       Но вопросы разрывали изнутри. Вводили в агонию, беспорядочную панику, хаос, когда все вокруг рушилось — привычные устои, взгляды, весь мир.       Лишь спустя тридцать бесконечных минут он наконец смог подняться, на дрожащих ногах дойдя в ванную и окунув лицо в ладони с ледяной водой.       Он дышал так глубоко, насколько позволяли его легкие, и все равно было недостаточно. Вода шумела, смешиваясь с мыслями и образами в голове, немного отвлекая, но не перекрывая их полностью.       Регулус стоял над раковиной, оперевшись о нее руками, закрыв глаза и опустив голову. Он не смотрел на себя в зеркало, потому что не думал, что сможет вынести то, что увидит там. И дело не в красных глазах и синяках под ними. Дело было не во внешности, ее изменениях.       Регулус боялся увидеть в зеркале большее. То, чего обычно не замечаешь. То, что человек не может увидеть в себе во время привычного уклада жизни.       Регулус не выходил из ванной комнаты еще очень долго, сидя на коврике и опираясь спиной о ледяной бортик ванной. Его волосы были намочены, хотя лицо давно успело высохнуть. Ему было про прежнему холодно, но встать и одеться по-теплее Регулус совсем не хотел. Он продолжал существовать вне этого мира, однако вслушиваясь в каждый шорох вокруг себя.       Глаза больно жгло, они устали и в них ощущалась черствая сухость. Желудок сводило от голода, потому что с самого утра в нем не было ни единой крошки пищи. Голова покруживалась даже сидя на полу — от усталости, голода. Регулус чувствовал себя совершенно изможденным, опустошенным, и еще хуже становилось от того, что он понимал, за какой короткий срок с ним это произошло.       Слабая головная боль начинала пульсировать после того, как дрожь прошла и Регулус начал чувствовать себя более спокойно. Время подходило к десяти вечера, и он так сильно хотел спать, но совершенно не был уверен, что сможет легко заснуть.       Стараясь идти и не пошатываться, словно во сне он добрел до окна, открывая его нараспашку и впуская летний вечерний воздух. Раздалось пение ночной птицы, чистое и мягкое, заливистое, короткие мелодичные фразы долетали до его окна.       Взгляд упал на учебник окклюменции, который выглядывал из-под кровати, и Регулуса в очередной раз прошиб холодный пот.       Хотя все уже прошло, он возвращался в свое привычное состояние, вид старого, потрепанного учебника, который ему весной дала Андреа Розенберг, болезненно вскрывал воспоминания. Но, однако, он нагнулся к нему, медленно поднимая с пола и глядя на потертую обложку. Грудь пронзила боль — он так и не отдал этот учебник обратно. Помнится, профессор еще говорила, что летом они, вероятно, встретятся.       Они встретились. Но это встреча была подготовлена судьбой с жестокой усмешкой.       Встретились.       Регулус сглотнул, его брови были нахмурены, взгляд впивался в обложку книги. Он не забудет о ней, и будет к ней возвращаться, перечитывая ее снова и снова, впитывая, пока не сможет наизусть пересказать ее целиком, но сейчас Регулус убрал ее в чемодан, кладя на дневник Эдгара Таллемана. Там же, где лежал так и непрочитанный Булгаков, которого он тоже взял в заброшенной квартире Таллемана. Скромная коллекция вещей неизвестного человека, который уже успел внести в жизнь Регулуса столько нового — часть своей жизни, учебник окклюменции — собралась на дне его чемодана, и в любой другой ситуации он бы посмеялся над остроумием своей собственной судьбы, но сейчас он не испытывал ничего, кроме слабой злости, глухой боли и ноющей усталости, назидающего в голове чувства несправедливости.       Веки закрывались, поэтому оставив комнату на полное попечение холодного июльского ветра, он замотался в одеяло на своей кровати, чувствуя его вес на себе, и еще долго уговаривая себя расслабиться.       Сон был прерывистый. Регулус просыпался каждые полчаса от мелькающих в подсознании картин, звуков, света, которые навсегда остались в его памяти после этого дня. Сны, в которых Рудольфус снова касался его, Воландеморт смотрел на него багровыми глазами, мертвое тело Розенберг снова лежало на полу зала, который когда-то был освещен сотнями свеч и наполнен гостями, когда он пробегал между высоких мужчин и пышных юбок и еще не знал, что его ждет — все они были ужасно реалистичными, мозг легко путал картины воображения с реальностью, и Регулус постоянно просыпался в ледяном поту, однако спустя пару минут также быстро проваливался обратно в сон.       На следующее утро он не получил ничего, кроме еще большей усталости и еще более сильной головной боли, и добивало то, что проснулся он не сам — его разбудил Кричер.       Домовой эльф сказал, что родители еще рано утром покинули дом, а сам он так распереживался за хозяина, что не знал куда себя деть, ведь Регулусу было не свойственно спать до двенадцати дня, тем более что уже через полчаса господин Фидо будет ждать его на уроке фехтования.       Словно ошпаренный Регулус резко сел на кровати, на момент зажмуриваясь и как можно мягче, охрипшим голосом, прогоняя Кричера обратно в свою каморку в подвале дома.       Ругаясь себе под нос, используя весь запас скверных слов, которые Блэк только знал, он стал быстро умываться ледяной водой, словно хотел оттереть синяки под глазами и придать лицу более живой вид, что было бессмысленно — посмотрев в зеркало Регулус сам себе действительно напомнил смерть во плоти.       Возможно, если бы он поел вчера, то чувствовал себя лучше, потому что более суток оставаться без еды было настоящим испытанием.       До занятия, о котором Регулус совершенно забыл, оставалось десять минут, и он стремительно спустился на кухню, пытаясь понять, что может съесть чтобы его не вывернуло, так как все еще чувствовал себя крайне неважно.       Проклиная себя за свою слабость, он на ходу кусал яблоко, пытаясь согнать любой сон и забыть всё, что врезалось ему в память после предыдущего дня. Сейчас ему казалось полной глупостью, что ничего не делая он устал настолько сильно.       Его продолжало мутить, внутри все сжималось при воспоминании о минувшем. Чувство непосредственной причастности к этому действию — убийству Розенберг — преследовало его, гложа, хотя он пытался убедить себя в том, что не виноват, все еще не представлял, как будет смотреть в глаза Альфарду.       Он так хотел увидеть своего дядю прямо сейчас, и одновременно желал, чтобы никогда не встречался с ним.       Понимая, что буквально задохнётся от этого ужасного чувства, захлебнется в своих собственных мыслях, он вернулся в свод комнату, ныряя под кровать и доставая чемодан.       Как давно он этого не делал.       Обезболивающее таблетки покоились на своем месте, и хотя их оставалось немного, Регулус быстро достал две, как обычно, проглатывая их без воды и чувствуя мгновенное облегчение.       Конечно, мгновенность была обманом — он изголодался по чувству спокойствия и холодности в самые тяжелые дни, чувству отстраненности и безразличия, туманной завесе между собой и миром.       Регулус боялся, что организм за пару лет привык к двойной дозе, и больше он не получит той эйфории и расслабленности, и сразу подумал о том, чтобы добить третью таблетку — но остановился, решив, что двух вполне хватит, чтобы не дать возникнуть головной боли и оказать хоть малейшее воздействие на рассудок.       Впопыхах заходя в зал, он снова увидел Фидо, — своего рыжеволосого учителя фехтования, с которым занимался далеко не первый год, и когда мужчина увидел Регулуса, то уже по традиции улыбнулся ему, не замечая сперва всей бледности и вялости в движениях ученика. Для него Регулус всегда был сдержанным, спокойным и скупым на любые эмоции и лишние движения, поэтому сперва даже не заметил никаких перемен.       Лишь когда он оказался лицом к лицу, Фидо понял, что тени под глазами — это не игра света, который упал на лицо Регулуса, когда тот только вошел. Вглядевшись в глаза, Фидо заметил, насколько уставшими и потерянными они выглядели.       Регулус же прятал все то, что мог спрятать, но усталость убрать было невозможно. Он старался не пропускать ни одного укола, наблюдать за поведением соперника, но несколько раз из-за замедленного мозга пропустил совсем очевидные удары, «оставив» себя без печени и левого глаза.       — Сегодня ты чересчур разобранный, — усмехнулся Фидо, делая вид, что совсем не подозревает о том, что могло произойти. Он столько лет работает в этой семье, что неплохо знает всю подноготную британской чистокровной элиты. — Снова читал допоздна?       Улыбка Фидо была теплой, такой же, как и обычно, и на секунду его глаза встретились с глазами Регулуса, и Блэк ничего не ответил. Дернул плечами, вытирая пот со лба и невзначай отворачиваясь, чтобы не смотреть на учителя.       Регулус сам понял, что это не все, что Фидо хотел спросить, и знал, что он не осмелится задать Регулусу еще какой-то вопрос. В свою очередь, Блэк не хотел открываться совсем незнакомому человеку, хотя и знает он его уже десять лет.       В этот день Регулус снова усердно учился.       Вечером, по возвращении родителей, отец снова позвал его в свою библиотеку, где Селиверст Крофорд дал Регулусу какие-то учебники по алхимии. При виде этого мужчины Регулус больше не испытывал симпатии, потому что понял, во что вляпался, показав этому человеку всё, на что был способен.       Скованно и с холодом по коже Регулус посмотрел в глаза улыбающегося профессора, понимая, что за приятной оболочкой снова таилась лживая сущность.       Селиверст дал время на то, чтобы ознакомиться с первым учебником, вникнуть в него и потом он вновь навестит Регулуса, или Регулус его, в Академии, что безусловно заинтриговало Блэка. Ему хотелось побывать в том месте хоть раз. Снова испытывая смешанные чувства — одновременно благодарность и короткое отвращение, Регулус начал читать первый параграф незаметно от отца, который разговорился с Селиверстом о своих делах.       Учебник, попавший Регулусу в руки, относился к разряду «запредельно умных и совершенно непонятных». В школьной библиотеке он такие сразу же откладывал, выискивая книгу со слогом более простым, но в этот раз ему было не увернуться от тяжеловесного повествования старого алхимика, который думал лишь о том, как определение какого-либо вещества можно сделать еще длиннее и как много мудреных слов можно вставить в один абзац. Единственным плюсом были новые уравнения, рецепты и способы, которые Регулус, возможно, встречал, но не углублялся, просто не зная, что это основа следующего уровня.       Вернувшись в свою комнату он забрался на кровать, открывая учебник, разложив около себя свои словари и справочники, разбирая каждое слово и карандашом делая пометки прямо в книге — ему повезло, что Крофорд отдал эти книги Регулусу насовсем.       Это помогало. Мозговой штурм при прочтении и разбора совершенно новых вещей был обеспечен, и хотя его все еще коробили воспоминания вчерашнего дня.       Однако, вечер давил. Теплый июль дул в окна, теребя шторы, птицы пели за окном. Солнце уходило к горизонту, окрашивая небо в фиолетовый цвет. Регулус еще в детстве замечал, что такие моменты влияют на сознание как-то особенно. Вечерами все кажется куда больше, чувствуется острее.       Концентрация быстро растворилась, стоило Регулусу приподнять голову и посмотреть в окно. На плечи снова лег тяжелый груз, сжимавший все тело; почувствовался вкус горечи в горле, стало сразу холоднее. Буквы ускользали из-под глаз, текст уплывал и мозг не принимал новой информации.       Он не был готов терпеть это. Ему было ясно, что это — проявление его слабости, однако, это не помешало ему протянуть руку до пузырька с таблетками, который лежал сейчас совсем близко, на тумбе у кровати, и быстро проглотить очередные две таблетки за этот день.