***
На форзаце аккуратным и красивым, заостранным и элегантным почерком было выведено три буквы: «К. А. С.» Кайд А. Саверьен. На следующей же странице начинался длинный, сплошной текст. Так называемый «справочник» показался Регулусу новым дневником, принадлежавшему когда-то, да и скорее всего, до сих пор, Кайду Саверьену. «Май, 1956 год. Если кто-то удостоится случая заполучить эту книжку, купленную в первом попавшемся магловском канцелярском магазине в центре Ливерпуля, ознакомиться с тем, что я здесь напишу, то этот человек сможет называться счастливцем. Этот ежедневник в аккуратном темно-синем переплете — самая ничтожная вещь, такие копии можно сделать самому себе с помощью элементарной трансфигурации или купить за несколько фунтов стерлингов в любом канцелярском или книжном магазине. Страниц здесь куда больше, чем мне необходимо, но вырывать я их не буду, чтобы не портить вид книжки. Человек, который прочтет эту книгу первым, прекрасно знает, что с ней сделать. Человек, который найдет этот текст вторым, пока что лишь может сделать вывод, что первый сделал все, что было необходимо. С раннего детства, которое я провел у берегов теплого моря в Италии, я начал задумываться о сущности человека. Я знал, что я чистокровный волшебник, человек, о которых так называемые маглы, пишут свои глупые сказки для детей. Я был совсем юн, и меня это крайне задевало. В моей душе появилось желание, чтобы все узнали, что магия реальна и находится буквально у всех под носом. Прошло немного лет, как отличия между маглами и волшебников перестали меня волновать, потому что я начал замечать различия между волшебниками. А если быть точнее, отличия между ними и самим собой. Это случилось, когда я учился в Ильверморни. 1949 год, мне было едва четырнадцать лет, когда я поджег своей рукой страницу учебника по рунам. Я помню, как усердно запоминал каждую фразу, переписывал их, макая перо в чернила, придерживая страницу толстого фолианта рукой, и внезапно почувствовал приятную теплоту, переросшую однако позже в горячее прикосновение, и лишь оторвав рефлекторно руку от страницы, я почувствовал запах подпаленой бумаги, слабую струйку дыма, увидел, что уголки нескольких страниц теперь черные. Я выронил перо из своей руки, оставляя жирную кляксу на своем пергаменте — я помню это так отчётливо, потому что профессор рун снял мне из-за нее два балла, — и уставился на свою руку, которая не отличалась ровным счетом ничем, однако я пытался сквозь бьющую в голове кровь и балаган в мыслях понять, что сейчас произошло. Разумеется, книгу я попытался восстановить, но решил перестать бороться с ней после того, как чуть не сжег ее еще сильнее своей палочкой, и, захлопнув ее, понес обратно к библиотечной полке, оставляя дорожку из черного пепла, сыплющегося с ее уголка. Мне хватило разума не разболтать об этом своим нынешним тогда друзьям, втихую продолжая сжигать сухие листики на улице, перья, любуясь огнем, который выходил прямо из меня. Шли годы, и я явно начал замечать свои отличия от других. Мне было легче управляться с магией, я ее чувствовал, как никто другой из моих ровесников. Я быстро освоил невербальные заклинания и без труда понял, что такое легилименция и окклюменция, хотя полностью овладеть ею я смог лишь к данному времени — к двадцати пяти годам, что тоже является достаточно ранним сроком. Во время своего обучения я пересмотрел множество библиотек, прочитал много книг, но нигде не находил достоверной информации, пока в моей жизни не появилась чудесная девушка, моя однокурсница, с которой мы учились на одном факультете, буквально бок о бок, но лишь в семнадцать лет, с наступлением весны, огромной стеснительностью и все же, немного более взрослые, мы без ума и какого-либо сознания, ужасно, смертельно полюбили друг друга. И каково было мне, когда она показала мне одну, по ее словам, интересную вещицу — в своей руке она держала сигарету, и хотя курила она крайне редко, и ей не очень хотелось делать этого сейчас, она поднесла руку к кончику белоснежной сигареты и... подожгла ее. Легко, непринужденно, не отрывая от меня глаз. И она была первой, кто рассказала мне об отреченных магах. Она была первой, кто рассказал мне эту историю. И мы вместе поняли, что судьба свела нас — отличных от всего общества, более чувствительных и сильных к магии, но, к сожалению, как потом оказалось, таких уязвимых. Я уехал из Америки после окончания школы, возвращаясь обратно домой, в Англию. Она осталась в Штатах, где жила ее семья, и мы долго вели переписку. Оказавшись на двух разных континентах, мы пошли по разным путям. Я имел возможность познакомиться с интересным человеком, который обладает крайне неординарными взглядами на жизнь. У нас завязалось крепкое знакомство. И я, в какой-то степени, перенял его взгляды. Он хотел построить новый мир. Наподобие Грин-де-Вальда, имя которого все еще не забыто волшебным миром Америки, имя, которое все еще вселяет в людей страх и восхищение, он хотел избавить мир от грязи. Он хотел возвысить магический народ, перестать скрываться. Мы были настолько близки, что я рассказал ему о себе и своих возможностях. Я рассказал о ней. И то, как он заинтересовался, лишь еще больше разожгло во мне огонь. Я тоже захотел добиться справедливости. Я захотел перестать быть отреченным. Я хотел перестать быть мифом для других магов. Но она этого не захотела. Я встретил жесткий ответ, редкий и осуждающий, и меня это глубоко оскорбило. Но любовь... любовь была немного выше. И я ей уступил. На какое-то время я совсем забыл о своем старом друге. Я не забывал изучать вопрос своих сил, и объездив за эти пять лет много стран, я по кусочкам собирал этот огромный пазл. Я был невероятно горд, узнав, какое сильное магическое ядро было у моей семьи, потому что только в таких семьях рождаются дети с особым складом магии внутри. Я был безмерно рад, когда вернулся в Америку на какое-то время, рассказав всё ей, рассказав о всех возможностях, но она часто встречала мой азарт холодом. Лишь когда я успокаивался, она говорила, что проку от этого нет. Что такое бывает, и нужно спокойно относиться к тому, что каким-то волшебникам управлять своей магией проще, а кому-то — нет. Возможно, я слишком юн, чтобы понять ее. Но я нашел другого человека. Эдгар, я потерял с тобой всякую связь и я все еще надеюсь на то, что мы сможем увидеться. Я искренне надеюсь, что ты без сложностей найдёшь эту записную книгу, потому что сейчас я собрал все, что мне было необходимо, и я доверяю свои мысли и знания бумаге. Я не даю этому явлению какого-либо названия, но не называю таких людей отреченными. Кто получил право отлучать их от магического общества? Убивать их, преследовать, изгонять. Они были всегда, и каждый раз, подвергали себя риску, когда говорили о своих возможностях. Одним из таких людей был Геллерт Грин-де-Вальд. Не зря этим обусловлен его успех и могущество. Его падение, уступок миру, желаниям британской кучки волшебников, стал примером для меня, стал уроком смирения и понимания. И я долго задумывался о том, что именно заставило Геллерта проиграть Альбусу Дамблдору, волшебнику, который, по моим данным, не обладает особенными возможностями просто из-за того, что он — полукровный волшебник. Теперь это не секрет, что за Дамблдором стоял не один человек, помогавший ему. Но сейчас это тайна. Возможно, в далеком будущем я узнаю, кто был за его спиной, направляя его. Был ли тот человек «отреченным»? Вполне возможно. Я вернусь к своему старому знакомому, о котором ранее упоминал. Судьбе было угодно обращаться с нитями моей и ее жизни как ей вздумалось, и препятствий в том, чтобы сохранять дружеские отношения, и одновременно проводить долгие вечера за чашкой кофе в местном ресторане с моим приятелем, не было. Остывшая любовь вернула мне рассудок. Этот человек добьется высот, я знаю это. Идеально уравновешенный, гармоничный дуэт обыкновенной магии волшебника-полукровки и великие цели, сплетённые между собой так искусно, что ему будет гарантирован подъем. И, в частности, около его плеча нахожусь я. Идеальный дуэт. Для Дамблдора этот дуэт опасен. Он его не хочет, хотя из нас двоих он видит только его. Для него страшны эти цели, неприятны, они ему мешают. И волей случая, он познакомился с вами, Эдгар, таким же, одним из нас. За свою спину, или точнее, перед собой в качестве щита, он поставил вас, Таллеман, отдав место учителя Защиты от Темных Искусств. Вы оказались умнее, не поняв преследований Альбуса, с каждым днем все дальше отлучаясь, и именно из-за него я сказал вам — бежать. История повторяется. Дамблдор был намерен избавиться от вас также, как от других похожих на нас волшебников. И, если вы читаете это, то вам удалось вовремя сбежать. Я никогда не говорил вам многого о своей личной жизни, но сейчас я рассказал сполна. Единственное, что я могу вам предложить — возвращайтесь в укромный Эдинбург, или в деревню близ него, и я найду вас, когда настанет время. Я не знаю, кем окажется второй человек, который найдет этот «справочник», как я имел случай его обозвать, но знаю, что он будет одним из нас. Я питаю надежду, что этот человек не окажется глупым и ясно поймет содержание. Вероятно, пройдет много-много лет, но какая в этом суть? Сейчас же наступила минута, когда вам, Эдгар, стоит закрыть эту книгу, положить ее в ящик и запереть его нашим способом. Вы уже не сможете прочесть оставленное мной потом послание второму человеку, но вреда от этого не будет, да и пользы — тоже. Август, 1976 год. Прошло так много лет, и это ощущается немного странным — сидеть в своем кабинете, доставать заповедный листок, оставленный в папке почти двадцать лет назад. Я убедился, что книжка все еще на месте, но доставать ее не стал, решив, что я не должен более до нее прикасаться; я заранее позаботился о заклинании, которое поможет мне дополнить ее на расстоянии. Эти строки читает, я знаю, совсем юный молодой человек, который совсем еще не знает, кем он является. Для него странные слова были глупым набором букв, наверняка, ловко переведенными через латинско-английский словарь. Вас я увидел совсем недавно, и сразу в моей голове промелькнуло, что я вас нашел. Этот огонь, возможно, пугает, пугают новые ощущения, новые возможности. Наверняка, вы замечали, что что-то вам дается гораздо легче. Вы уже знаете, кто вы такой, нужно лишь свыкнуться с этой мыслью. Мы увидимся ещё не раз, но прежде этого, вам еще предстоит узнать о том, кто вы такой. Наш первый разговор состоится, когда ты, Регулус, уже будешь не то что на пороге, но на самом входе, лишь совсем не понимая того, куда зашли. Я почему-то уверен, что ты поймешь и постепенно научишься контролировать. Когда об этом узнает кто-либо другой, то ты будешь должен быть готов к первым трудностям. К первым предательствам, с коими я столкнулся уже после того первого письма Эдгару Таллеману, о котором ты уже узнал совершенно случайно, но как интересно случайности перерастают, превращаясь в нити наших судеб? Я не смогу сказать, найдешь ли ты здесь что-то новое для себя. Возможно лишь подтверждение догадок и немного исторических справок. Однако теперь, я считаю, мы полноправные знакомые, особенно после того, как я несколько раз проникал в твою память в наши немногочисленные встречи. Считаю, что получив столько информации обо мне, мы, в какой-то мере, квиты. Впрочем, я бы более хотел, чтобы ты обратил внимание на то, что шло сперва. Поэтому, не обременяю тебя на долгое чтение. Оставь эту вещь у себя, теперь она сполна принадлежит тебе, также, как дневник моего прошлого друга Эдгара Таллемана. До скорой встречи, К.А.С.» Регулус не заметил, что за окном начался дождь и теперь его сильные струи каплей лились через распахнутое окно ему в комнату. Он встал, не замечая уже образовавшейся лужи под ногами и намочил оба носка. Он выругался себе под нос и все же захлопнул окно, оставляя шум дождя за пределами дома. Стянув оба носка и кидая их в корзину для белья, оставаясь совершенно босым, Регулус залез обратно к себе на кровать, вновь распахивая записную книжку. С замиранием сердца он перечитывал какие-то строки, пытаясь сложить все в своей голове по полочкам. Ему теперь стало понятно, что он один из тех волшебников, в которых скопилось особенно много магии рода, и таких называли в народе отреченными, но встречались они так редко, что часто это проходило на миф. Теперь он перестал быть мифом. Но больше ему не было понятно ровно ничего. Какое ему было дело до истории Саверьена, его любви и исследований? Он не узнал никаких новых имен, словно специально Кайд оставил лишь те имена, которые Регулусу уже были до этого известны. Прямая связь Эдгара Таллемана и Кайда Саверьена была очевидной, и могла ли к этому иметь отношение Андреа Розенберг, которой Таллеман приходился кузеном? Темный Лорд просил Саверьена пробиться в разум Андреа, что, по словам, не вышло. Мог ли тот таинственный знакомый Саверьена быть Темным Лордом — Томом? Могла ли неизвестная Мариам быть любовью Саверьена, и могла ли иметь отношение к этой безумной истории Анабель, любовь Эдгара? Мысли, одна безумней и неосновательней другой, проносились в его голове. За окном раздался раскат молнии и грома, освещая комнату белым светом — от чудесной дневной погоды не осталось и следа. За этот вечер Регулус не раз прочел «письмо» Кайда Саверьена, путаясь в собственных же догадках.***
На следующий день ему было сложно сосредоточиться на занятии у Селиверста Крофорда в академии. Хотя на улице было прохладно и свежо, небо заволокло серостью и Регулусу такая погода была совершенно по душе, он не мог собраться, стоя около доски и глядя в учебник. Его домашнее задание было совершенно раскритиковано, что вызвало у него целую смесь негодования. Он приложил немало усилий, чтобы разобраться в этой теме самостоятельно, после их первого занятия, высчитать все пропорции, написать лучшие соотношения для каждого количества зелья, и получил от профессора лишь любезный, спокойный, но совершенно неприятный для самого Регулуса комментарий. — Технически, практически все верно, однако, вы упустили несколько деталей. — он сел за стол, достал перо и стал медленно исправлять всё решение. Он зачеркивал и зачеркивал, подписывал новое, снова зачеркивал, и когда Регулус получил свой листок обратно, то, откровенно говоря, ужаснулся количеству исправлений, которое было сделано. Селиверст стал продолжать объяснять их первую тему, на которой они остановились, но Регулус не спускал взгляда с пергамента, над которым так долго и усердно работал. Он искренне не понимал, что произошло не так, и хотя попросил профессора объяснить, чем он и занялся, то понимать лучше не стал. Крофорд пустился в совсем умные определения, запредельно сложные слова и вычисления, с которыми Регулус знаком не был, и хотя он пытался уложить это в своей голове, запомнить, соединить одно с другим, он просто не понимал. Он терял нить, она обрывалась и приходилось её самостоятельно пытаться связывать, потом отправляться дальше, без возможности посмотреть обратно, и Регулус еще никогда не проводил настолько впустую, бесполезных часов, потому что не вынес из урока ничего нового, лишь новую гору домашнего задания, еще большей, чем в первый раз, и пару новых тонких справочников, которые ему нужно было прочесть и выучить ко вторнику. Была пятница, и вместо того, чтобы снова перечитать то, что ему оставил Саверьен, вновь перечитать дневник Эдгара Таллемана, Регулус сразу же по возвращению домой раздраженно сел за стол, пытаясь насильно впихнуть в свой мозг всю информацию. Впервые он занимался зазубриванием этого предмета. Всё же, он опасался неудачи. Его до трясучки пугало, что Крофорд может сказать что-либо нелестное о нем его отцу, и тогда беды не миновать. Он несколько часов провел над книгами, сразу начал решать домашнее задание и постоянно комкал листы пергамента, бросая их в мусорное ведро под столом, начиная заново. Он уже не мог быть ни в чем уверен, он терялся и не знал, куда ему наступить, чтобы не провалиться в тягучее болото неудачи. Регулус снова выпил пару таблеток, пытаясь оторваться от мира, успокоить расшатавшиеся нервы, сосредоточиться на цифрах и веществах, граммах и формулах. Он сомневался, что захочет завтра встретиться с Альфардом и потерять целый день для работы над заданием, однако, он обещал, да ему и было много чего рассказать. В тот вечер они толком не успели хорошо поговорить.***
В субботу Регулус рано вышел в туманный парк. Куда более рано, чем было обговорено, но ему был необходим свежий воздух. Он взял с собой книгу, пергамент и карандаш, и сидя на лавочке в кустарных зарослях, высчитывал пример за примером, практически без конца зачеркивая их и так и не находя правильного ответа. На улице было пасмурно, слегка прохладно, и гораздо лучше, чем в ту засушливую жару. Регулус не заметил, как пролетел не один час, и, взглянув на старые часы, висящие на фонарном столбу неподалеку, разглядел, что стрелки слегка перевалили за двенадцать часов, и он пропустил назначенное время. Поняв, что он не успеет зайти домой и скинуть лишний груз, Регулус поспешно свалил книгу, справочники карандаши и пергамент в свою сумку, закидывая ее на плечо и отправляясь к месту встречи. Он сразу увидел расслабленного на первый взгляд Альфарда, сидящего на скамье, закинув ногу на ногу, с ежедневным пророком в руках. Парк был пустынен, людей не было, и переживать о том, что кто-то сможет увидеть передвигающиеся картинки в газете не стоило. Альфард широко улыбнулся, когда увидел Регулуса, сложил газету вчетверо и закинул ее в мусорный бак, стоящий около скамьи, где он сидел. — Ты припозднился, на целых двадцать минут, все в порядке? — спросил он как можно спокойнее, но в вопросе выражалось явное беспокойство. — Я делал домашку, проглядел время, — ответил Регулус, поправляя сумку на плече. Видя заинтересованный взгляд дяди, он добавил: — Здесь, неподалёку делал. Решил не заходить домой. Альфард усмехнулся, ничего больше не сказав, и хотя Регулусу стало немного легче, когда он оказался около него, съедающее чувство тревоги не отпускало его всю их короткую дорогу до Ньюэма. Дождя не было, но на улице стало еще более темно. Регулус с Альфардом оказались на кухне, Альфард сразу взялся за чайник, нашел синюю керамическую чашку лично для Регулуса, и занялся приготовлением чая. Регулус кинул сумку на пол, неподалеку от дивана, на который позже сел. Между диваном и самой кухней расположился массивный дубовый стол. Он был огромен, и около него стояло более десятка стульев. Просторная кухня была без излишеств, но очень уютной и обжитой. Альфард, казалось, медитировал, пока плавал от чайника к чашкам, высыпывая заварку и доставая сахар. — Как дела дома? — спросил Альфард между делом, разбавляя тишину. — Нормально. Спокойно, — ответил Регулус. Регулус знал, что Альфард помнил о Лонгфильде, о том, что Регулус там был и видел смерть Розенберг. Он знал, что дядя хочет спросить и поговорить об этом. Убедиться, что все в порядке. Регулус, в свою очередь, тщательно старался забыть о Лонгфильде и жаждал спросить, знает ли Альфард о Кайде Саверьене. Альфард подошёл к дивану, передавая Регулусу чашку чая и безмятежно усаживаясь рядом. Окунаясь в невыносимую тишину, оба почувствовали, что в воздухе витает что-то странное. Регулус понял, что сейчас Альфард обязательно спросил что-то еще. — Как у тебя дела? — спросил Альфард, и Регулус почувствовал, как этот вопрос прострелил ему грудную клетку, потому что он почувствовал, что именно имелось ввиду под этим вопросом. — Сойдет, я думаю, — ответил приглушённо Регулус, сглатывая. Его вновь обвили воспоминания из Лонгфильда, под желудком снова засосало и поднялось давящее чувство тошноты. Альфард не хотел, чтобы Регулус в одиночку перенес это. Это, в его понимании, было совершенно недопустимо. Он не мог позволить, чтобы его племянник оставался один на один с мыслью о том, что на его глазах убили его педагога. Возможно, если Альфард невольно всё отрицал, хоть и понимал всю ситуацию, сам Регулус еще не до конца осознал, что это было. Словно его рассудок все еще находится в перманентном состоянии шока, вот уже более недели, и лишь в один единственный раз, в тот же день после убийства, его нахлынули эмоции. Но на этом все и закончилось. Теперь же его снова трясет. Он не понимает, почему пальцы его правой руки прикасаются к горячему корпусу синей чашки, наполненной кипятком, и он не одёргивает руки, потому что ему холодно. Регулус не осознает, с какой силой вжимается в стул, не понимает, как сильно напряжена шея и все лицо. Он не догадывался, каким напряженным был в последние дни, и кажется, совсем забыл, когда в последний раз был в расслабленном состоянии. Наверное лишь тогда, когда организм ещё не привык к сильным обезболивающим таблеткам. Регулус закусил нижнюю губу, прикасаясь зубами к совсем недавней, свежей ране, оставленной его же собственными зубами. Слабая боль ощущается словно во всем теле, хотя она совершенно незначительная. Он просто не знает, что сказать человеку, сидящему около него. Регулус поставил чашку на небольшой столик около дивана, чувствуя, как все его тело хочет провалиться сквозь подушки. — Ты можешь рассказать мне всё, что хочешь. Ты ведь помнишь? — мягко спросил Альфард. Тусклый свет красиво ложился на его лицо, его глаза смотрели с такой лаской и добротой, которой Регулус иногда просто боялся, потому что иногда переставал верить в то, что такие люди, как Альфард, вообще существуют. Поэтому он не смотрел на дядю, опустив взгляд в покрывало, висящее на спинке, бессмысленно и тупо упираясь в него, хотя сам он сидел повернутым к Альфарду, и ему было бы очень удобно посмотреть прямо на него, но он этого не сделает. — Я не знаю, что мне сказать, — на собственное изумление, Регулус произнес это невероятно тихо. Голос едва надломился в конце, Регулус слабо прокашлялся, пытаясь скрыть этот предательский конец фразы. Все было напряжено — мышцы ног, рук, особенно плечи и грудная клетка, которая словно специально не давала легким достаточно расширяться. Альфард сидел прямо напротив, его брови нахмурены, но в глазах переживание и любовь, которые тоже почему-то пугали Регулуса в этот вечер. Словно каждая встреча с Альфардом снимает эту толстую накидку с его чувств, делает невозможным скрывать настоящее. Альфард тоже убрал свою чашку, мягко и осторожно прикасаясь к плечу Регулуса, скользя по шее и пуская по телу тысячи мурашек. Регулус чувствует, как особенно сильно его клонит в сон, и чувствует, что совсем не сможет заснуть. Медленно он упирается лбом в плечо Альфарду, вновь закрывая глаза и чувствуя, как он слегка его приобнимает, и почему то внезапно чувствует себя в совершенной безопасности. Ему не хочется никуда уходить, ему не хочется чтобы вокруг существовало что-то еще, помимо этого дома и этой комнаты. — Я ведь не мог ничего сделать, — тихо сказал Регулус, пытаясь всеми силами отогнать мысли о Розенберг, однако продолжая беспрерывно думать о ней. — Нет. Ты не мог. Нет, — также тихо ответил Альфард. В его голове тоже носился бесконечный кавардак из мыслей, и все это казалось ему таким несправедливым. Это стало очередным затишьем. Словно после сильного шторма успокоилось море, затих ветер, и стали слышны самые мелкие шорохи в замершем вокруг них мире. Регулус хотел выговориться Альфарду, но по какой-то причине, просто не мог. Он больше не мог найти слов для того, чтобы передать эти абстрактные, разрушающие картины в его голове, мысли. Он не понимал горя и боли, которые сжимали его грудную клетку и являлись перед рассудком с насмешливым, туманным оскалом. Регулус лишь мог уткнуться в плечо своего дяди — наверное, самого родного человека на этой земле, — и просто молчать. Просто укрыться от мира, забыться в тишине, в тепле и доброте, исходящей от Альфарда, почувствовать, что он все же, правда не одинок, понять, ради чего ему все еще стоит жить в этом непонятном, несправедливом мире. Регулус понял свою маленькую ошибку уже после того, как закрыл глаза. Его стало безудержно клонить в сон, и постепенно он начинал чувствовать, как тяжелеет его голова, в которой теперь смешались воспоминания о Саверьене, отчетливо слышались его слова, тут же вспоминался Лонгфильд, алхимия, лондонская библиотека, Крофорд... Регулус заснул спокойным сном впервые за много дней. Ему стоило покинуть дом на площади Гриммо, оказаться от всего того, что как-то напоминало ему ту жизнь, настолько далеко, чтобы просто заснуть. Он чувствовал себя в полной безопасности и тепле, — хотя за окном оставалась серое небо и не очень приятный ветер, он ощущал вес рук Альфарда, его присутствие, титаническое спокойствие и уверенность. Правда, Регулус уже не помнил, как Альфард аккуратно уложил его на тот же диван, накрывая покрывалом, лежащим под рукой. Альфард был так спокоен, когда видел, что младший племянник, все еще остававшийся в лапах его сестры и ее мужа, был около него. Блэк бы соврал, если бы сказал, что не знает семью Вальбурги, ее взгляды на жизнь и методы воспитания. И как он был счастлив просто видеть, что Регулус здесь. Альфард нашел себя таким спокойным в эти три часа, что Регулус спал, отвернувшись к подушкам дивана и уткнувшись головой в грудь, ведь даже не мог подумать, что один вид спящего Регулуса, может так его расслабить. Ведь он видел эти синяки под глазами от бессонницы, чувствовал усталость, и хотя он сам по ночам спал не лучше и работа по поиску новых людей в Альтаис и продолжение работы над его скрытностью сильно выматывала Блэка, он не мог видеть в таком виде Регулуса. Минуты мягко текли одна за другой, они начали тянуться будто бы медленнее, лишь бы подольше продолжался этот тихий день. Небо хоть и было пасмурным, серым и тусклым, лондонский воздух был достаточно свеж и чист, особенно в Ньюэме, и слабый ветер залетал в полураскрытые окна на первом этаже. Регулус помнил, что он лежал на чем-то мягком, а сверху на него давило что-то легкое, приятное, обволакивающее всё тело. Он заметил, как теплы его руки, потому что действительно согрелся. Еще не открывая глаза, Регулус вдохнул запах чужого места, к которому он ещё не привык, но оставаться здесь он был не против. Под головой лежала мягкая тёплая подушка, сама голова все еще казалась тяжелой, и Регулус, наверное, впервые за все лето, почувствовал себя так хорошо, и ему было так спокойно, как никогда. Лишь потом до него стала доходить реальность, он вспомнил где он, кто он, что здесь делает, и, мгновенно распахнув глаза, сел, не до конца еще проснувшись, стал оглядываться по сторонам. Его взгляд судорожно нашел часы, показывавшие половину четвертого, и в какой-то момент его волнение улеглось. Он проспал едва ли три часа, но перемены в его состоянии для него самого были поразительные — он впервые за долгое время не ощущал ноющей усталости, хотя ожидал, что через пару часов все снова вернется, настроение казалось немного приподнятым, и хотя был велик соблазн снова упасть головой на подушку, он откинул с ног покрывало, однако, вставать не торопился. — Как спалось? — веселый голос Альфарда раздался из-за его спины. Регулус протер глаза, все же, не до конца понимая, как смог так легко заснуть (и совершенно не помня, как это произошло), и скупо ответил: — Неплохо. Альфард усмехнулся, уже подойдя к дивану, потрепал Регулуса по макушке, где волосы совсем взлохматились и от рутинной утренней укладки ничего не осталось. — Хотел давно сказать, я буду во Франции в конце августа, — сказал Альфард, и вызывая этими словами восторг у Регулуса. — Серьезно? И как долго? — спросил он, вставая и подходя к кухонному столу, чтобы налить себе воды, и невероятно радуясь, что помимо свадьбы, которая его никак не привлекала, там будет Альфард. — Элладора Катуар уже прислала мне личное приглашение. Ее вряд-ли всерьез волнуют наши внутрисемейные отношения, для нее любой носитель фамилии Блэк получил приглашение, и я не исключение. — И даже я, — раздался голос Сириуса, и Регулус поперхнулся от неожиданности водой, — Привет, Редж. — Привет, Сириус, не ждал тебя. — сказал Альфард, приподнимая брови, однако он вовсе не был удивлен, что Сириус приходил в дом Клеменса как к себе домой, — Как такое можно упустить. Тем более, выдастся случай съездить к Тонксам. — Альфард закончил свою мысль о поездке. — Я не думал, что тут кто-то есть. Я думал, только Чарльз будет тут. — промямлил Сириус, забирая с комода книгу. — Он сказал, что оставит нам хорошую книгу по бунтам и восстаниям для домашки. Думаю, это оно. Пыл Сириуса утих, когда он увидел Регулуса, и Регулус сам уперся взглядом в столешницу, слушая напряженную тишину. — Я, наверное, пойду, — сказал Сириус, беря книгу, оставленную Чарльзом, но Альфард перебил: — Останься. Если хочешь. Никто не против. — он кинул взгляд на Регулуса, тот, опешив, отрицательно помотал головой в подтверждение слов дяди, но внутри все сжалось. Сириус не горел желанием оставаться, но пересилив себя всего, натужно улыбнулся Альфарду. От нечего делать, Альфард снова заварил чай, пока Регулус молча глядел за его совершенно магловским способом приготовления напитка — без волшебной палочки, с использованием электронного чайника, кипятящего воду. Никто не успел сесть за стол, оставаясь на своих местах — Регулус около холодильника со стаканом воды в руках, Альфард с ложкой сахара около чайника, и Сириус, в молчании стоявший около отдельного стола на кухне, безмолвно глядящего в окно, как раздался щелчок замка, послышались шаги и на кухне оказался Чарльз Клеменс. Он удивленно оглядел молчаливую компанию, но своей добродушной улыбкой все же как-то разбавил натянутое напряжение. — Ого, рад вас всех видеть. Наконец-то встретились, полагаю? — спросил он весело и добродушно, смягчая кислую атмосферу. — Наконец-то выдался хоть какой-то выходной. Все время кто-то чем-то занят. — сказал Альфард, вздыхая. Чарльз стремительно и тихо прошел в дальнюю часть комнаты, затем долго и суетливо вытаскивал какие-то пергаменты из сумки, раскладывая на столе в отдалении большой кухни-гостиной, и чтобы все совсем не затухло, Альфард спросил у Регулуса: — Как твои занятия с Крофордом? Ты был у него еще раз? Регулус наконец дождался того вопроса, который вернул его из потерянности в нормальное состояние. Он вспомнил лицо Селиверста, то, как он медленно и с упоением зачеркивал вычисления Регулуса, улыбаясь и указывая на ошибки, вспомнил, как ему было все это непонятно и кошмарно запутано, неприятно и какую ненависть к профессору он испытал. Регулус сразу изменился в лице, Альфард заметил более живой оттенок эмоций. — Полнейшее безумие. Я столько времени потратил на его чертову домашку, а он взял и практически все мне перечеркнул. И объясняет он ужасно, я совсем ничего не понимаю, я потратил весь вчерашний день, всю сегодняшнюю ночь и всё утро, чтобы разобраться, и я не сделал ровным счетом ничего, — вылил Регулус, и, видя ошелеомленное лицо Альфарда, не ожидавшего такой оживлённости, немного более спокойно добавил: — Он использует такие слова, словно я семидесятилетний старик, который в утробе матери начал изучать алхимию и варить зелья, имеющий высшую степень и прочитавший все книги на этом свете. Чарльз в углу комнаты против воли рассмеялся, Сириус прыснул, наконец осмеливаясь хоть как-то пошевелиться, забрал свою чашку с чаем, и расслабленно сел за стол в центре комнаты. Обсуждать нужно было хоть что-то, что-то, что не касалось их жизней и войны. — Что же он тебе такого понаисправлял, что ты так негодуешь? — спросил Чарльз, улыбаясь и поправляя очки в черной оправе на своей переносице. — О, я могу показать, — раздраженно сказал Регулус, но раздражённость скорее была вызвана воспоминанием, а не вопросом Чарльза. — О, я бы с удовольствием посмотрел, — сказал он в тон, выходя из тени угла. Регулус куда более оживлённо и с каким-то интересом, окончательно просыпаясь, двинулся к сумке около дивана, быстро находя сложенный вчетверо пергамент, изрядно помятый, потому что он нередко раскрывал его и заново перечитывал решение, пересчитывал и возвращался к выводу, что ответ не сильно отличается, и решение вполне сносно. Он передал лист Чарльзу, который уже был у стола. — Ого, — протянул Чарльз, садясь рядом с Регулусом и забирая лист к себе. — Это он с этого решил с тобой начать? Он в курсе, что тебе пятнадцать, и что ты только-только сам соприкоснулся с алхимией? — с усмешкой спросил Чарльз, Регулус пожал плечами, внимательно следя за реакцией Клеменса и опасаясь, что он может действительно оказаться неправым. Регулус усмехнулся, дернул плечами, находя слова Чарльза немного непонятными, ведь вся проблема, которую видел Регулус в получаемом материале состояла в не совсем правильной не подаче. — Если останешься до вечера, я смогу тебе все объяснить и мы вместе решим это, — предложил Чарльз, на что Регулус не мог не согласиться. — Сейчас мне нужно отлучиться. Альфард попросил у Клеменса листок из чистого любопытства, и после долгого изучения, словно он что-то понимал, кинул Регулусу взгляд, в котором читалось полное непонимание со стороны дяди. — Если ты это понимаешь... — протянул он, усмехаясь, и отдал листок Регулусу. Регулус аккуратно его сложил, оставляя на столе, изредка поглядывая на копошащегося в вещах Чарльза. Регулусу не терпелось поскорее узнать, что ему может рассказать и как ему сможет помочь Чарльз. — Альфард, на секунду, — сказал Чарльз, жестом давая Блэку понять, что ему нужно поговорить с ним наедине, и Альфард поднялся, оставляя братьев наедине. — Полагаю, больше, чем на секунду, — сказал Альфард уже за пределами кухни, погружаясь в разговор с Клеменсом. Они редко оставались вот так, тет-а-тет. В Хогвартсе около них часто были либо друзья Регулуса, либо друзья Сириуса. Вдвоем они лишь один раз дошли из визжащей хижины до школы, в тот знаменательный в их памяти день, когда был сделан один из самых важных шагов. Сириус глубоко вздохнул, стараясь вести себя максимально безмятежно, но он слегка подергивал ногой, что выдавало его нервозность. Регулус же снова смирно и тихо сидел, пялясь в домашнюю работу, лежащую на столе. Он попытался в этот конкретный момент подумать о решении ещё раз, но за эти пару дней перебрал совершенно все, и сколько бы раз он не прогонял в своей голове одно и то же, никак не мог найти что-то новое. — Не хочешь выйти покурить? — спросил Сириус, замирая с рукой, засунутой в карман кожаной куртки, видимо, нашедшей пачку сигарет. Регулус пожал плечами, так и не глядя на старшего брата, но все же отодвинулся на стуле, вставая, и Сириус поспешил за ним. На улице царила свежесть. Они вышли на задний двор, в неогражденный забором густой сад, и Сириус был первым, кто заговорил. — Неплохая погодка, — тихо сказал он, стараясь разбавить натянутое напряжение между ними. — Да, — ответил Регулус, доставая свои сигареты. — Лучше, чем последние недели, — добавил Сириус. Они не останавливались, продолжая медленно идти рядом друг с другом, однако, сохраняя дистанцию в минимум один метр. — Ага, — промычал Регулус, отворачиваясь от ветра и зажигая сигарету рукой, даже не задумываясь. — Так и будешь односложно отвечать? — поморщился Сириус, бросая неодобрительный взгляд в сторону Регулуса, который смотрел себе под ноги. Регулус не стал отвечать, лишь пожал плечами. Сириус чересчур громко вздохнул, а затем его взгляд сфокусировался на зажженной сигарете. — Когда ты ее поджог? — спросил он, немного обескураженный тем, что совсем не заметил, как его ещё несовершеннолетний брат смог самостоятельно зажечь сигарету без магии. Регулус осознал свою ошибку, но слишком поздно. Ему просто повезло, что что-то помогало ему держать холодное лицо и рассудок, поэтому не подавая виду, создавая впечатление, что все настолько просто и глупо, сказал: — Спичкой. Сириус вскинул брови, однако, спорить не решился. Он согласился поверить, что не заметил спичек. Просто это все случилось слишком быстро. Или ему показалось, что так быстро. Они шли в тишине какое-то время. Регулус позволил Сириусу вести его, куда глаза глядят, потому что Сириус, очевидно, знал местность лучше. Они отошли на какое-то расстояние от дома, вдали показалась набережная Темзы, совсем пустынная, и лишь внизу плескалась вода. Дальше был лишь выход к городу, к домам, и оба не хотели этого. Регулус сел на каменное ограждение, оставляя вид на воду за своей спиной, и все еще никак не мог вырвать себя из этого полу-онемевшего состояния. Пока они были в школе, с Сириусом получалось справляться лучше. Разговоры вытекали сами, ссоры на какие-то незначительные темы и разногласия тоже, но сейчас не выходило ровным счетом ничего, словно после того, как Регулус вернулся на Гриммо 12, к нему вернулась какая-то его часть, отрицающая Сириуса. Все последние события накладывались одно на другое, люди, окружавшие его, разговоры и занятия действительно вносили вклад в поведение Регулуса. Это осознание пришло к нему резко, неожиданно, и совсем неприятно. Ему было тяжело даже с Альфардом, к которому у него совсем другое отношение. Регулус не мог понять, где он настоящий — в Хогвартсе, или дома, в Лондоне, на площади Гриммо. Сириус сразу уловил перемены. Со стороны ему было лучше понять, почему Регулус снова стал таким молчаливым и закрытым. Без друзей, с учёбой, родителями, он быстро приблизился к тому образу, которого требовали родители, и который так мешал и держал Регулуса. Сириус сам иногда замечал это за собой, когда был маленький, хотя имел более основательную, собственную точку зрения на каждую вещь и тему, поэтому даже когда он чувствовал, что по возвращению домой после школы он снова начинает неестественно выпрямляться, думать по-французски от изобилия этого языка в его окружении, манерно вести себя, соблюдать каждое правило этикета, даже не задумываясь, Сириус старался что-то отсекать, чтобы не терять настоящего себя. Проблема Регулуса была в том, что он не до конца определился, кто он, и Сириус начинал это медленно понимать. Сириус никогда не думал, что можно так колеблеться между двумя вещами, как это делал Регулус. Когда-то, для Сириуса мир делился лишь на черное и белое, в то время как у Регулуса все было просто — мир был откровенно сер. Сириус лишь сейчас, став немного взрослее, понял, что Регулус изначально видел определённые вещи под другим углом из-за своего темперамента, характера. Сириусу ничего не стоило выбрать одну сторону — и он не отрицал, что ему откровенно повезло, что он встретил Джеймса, Римуса и Питера, и попав на Гриффиндор, в какой-то степени оторвался от своей семьи уже тогда, в одиннадцать лет. Возможно, Регулусу могла бы быть уготовлена такая же судьба. Возможно, тогда бы они вдвоем ушли из этого дома, но теперь Сириус догадывался, почему Регулус должен был быть тем, кто остался. Отношение его младшего брата к своей семье всегда было другим. Сириус не понимал той любви и тепла, которую маленький Реджи испытывал к Беллатрисе, уже тогда показывавшей первые зачатки своего безумства. Не понимал, потому что через несколько лет, Регулус, оставаясь, по сути, таким же, оставил отравленную Беллатрису в луже. Сириус помнил, что Регулус редко шел наперекор родителям. Но сейчас он не был уверен, что это было из-за страха наказания. Возможно, да что там, безусловно, страх был, но вспоминая все, что Регулус уже делал — особенно ярко сидело воспоминание о Хогсмиде, Сириус уже не думал, что его младший брат был откровенным трусом. Он не думал, что Регулус мог бы их всех любить. Просто — любить. Не мог любить тирана-отца, холоднокровную мать, сумасшедшую Беллатрису, блеклую Нарциссу, вышедшую за противнейшего для Сириуса Люциуса Малфоя. Сириус вообще иногда сомневался, что Регулус мог любить. За исключением, когда он увидел, как Регулус стоял около Альфарда в Визжащей хижине. Как Регулус смеялся с Барти и Пандорой. Тогда он казался немного другим. Но сейчас перед ним сидел безэмоциональный человек, с синяками под глазами и мыслями, направленными в науку. Сириус медленно подошел к краю, аккуратно садясь около брата, оставляя дистанцию. — Если ты не против... — начал Сириус, намекая на то, что хотел бы кое-что сказать, что-то, о чем, возможно, говорить не стоило. — Против чего? — Кое-что, о чем я давно думаю, и то, о чем ты, вероятно не захочешь говорить и скинешь меня вон туда, — он слегка махнул головой назад, на реку, позволяя себе слабую ухмылку. — Ладно. — Что, ладно? — Можешь сказать это. На секунду повисла тишина, прерываемая шуршанием листвы и слабым шумом воды. Регулус действительно был готов на что угодно, лишь бы не сидеть в этой неловкой тишине. — Не думаю, что он хотел бы, чтобы ты знал, но Альфард рассказал мне кое-что, из последнего, — тихо сказал Сириус, сглатывая и ожидая ответной реакции. Регулус вновь сконцентрировал свой взгляд на одном предмете, уперевшись взглядом в мощную плитку. — О чем же он тебе рассказал? — спросил Регулус, зная, что вариантов может быть целое множество, но на подсознании догадываясь об одном единственном. — О Лонгфильде. И о Розенберг, — расставил Сириус, под конец не совладая с голосом и позволяя ему немного сломаться. По телу Регулуса прошла волна неприятных мурашек — М, — промычал он, — Ясно. Снова волна тишины, перебиваемая едва слышным шумом воды. Регулус все меньше и меньше чувствовал себя скованно. Он сидел около Сириуса, они находились в полнейшем одиночестве, оставшись один на один впервые за долгое время, и тишина была особенной. Что-то повернулось в сознании, и Сириус вновь прервал тишину. — Я, все же, хотел бы, чтобы мы немного обсудили все это. — Что именно? — Мы много говорили. О многом. О разном. Лишь едва касаясь дальнейшей судьбы, — медленно начал Сириус, крайне рассудительно, и, на удивление Регулуса, спокойно, — но никогда не вглубь всего дела. Все время где-то на поверхности, словно прячась. — Ты именно поэтому упомянул Лонгфильд? — сообразил Регулус, поворачивая голову в сторону Сириуса и глядя на острый профиль старшего брата. Сириус не смотрел на Регулуса, глядя вдаль. — Да. Ты же встретился с Воландемортом, ты сам с ним разговаривал, и ты занимаешься с Крофордом, и родители так нацелены на это все. Когда я был немного младше, я думал, что уйти не стоит никакого труда, и лишь сейчас я понял, какие последствия это может повлечь за собой. И я понял, почему ты делаешь это все. — Что, всё? — Притворяешься. Скрываешься. Ловко и искусно, когда-то ты мог одурачить Беллатрису или тетю Элладору, без зазрения совести обводя их вокруг пальца по какой-то ерунде, с которой потом обе умилялись. В тебе было это с детства. И сейчас это обеспечило тебе безопасность. — Ты не зол на меня, что из-за этого мы столько потеряли? — вопрос сам слетел с языка, Регулус не хотел его задавать, но уже было слишком поздно. Сириус ухмыльнулся. — Я? Зол? Нет, — помотал он головой, улыбаясь и глядя на Регулуса. В его голубых глазах таилось и сожаление, и радость, и он все еще был его старшим братом, — Раньше я, возможно, был. Не понимал. Думал, что это все правда. Если бы не Альфард, я бы вряд ли поверил. Альфард просто оказался тем, кто знал нас лучше, чем мы сами. — Если ты действительно все понимаешь, — медленно начал Регулус, отводя взгляд и вновь упираясь глазами в плитку, — ты же знаешь, как все может обернуться? Я имею ввиду, мое будущее, знаешь. Не только учеба, алхимия, учебники. Но еще и война. Регулус перешёл на полушепот, и Сириус внимательно прислушался. Конечно, он думал. Он думал, и знал, что готовилось для его младшего брата. — Я бы не хотел, чтобы это произошло, — сказал Сириус. — Ты пойдешь в Орден или в Альтаис после Хогвартса? — внезапно перевел тему Регулус, не горя желанием обсуждать его судьбу, как потенциального пожирателя, потому что он не хотел в это верить. Сириус на момент опешил, собирая мысли в кучу и думая о вопросе Регулуса. — Я хочу быть ближе к Альфарду. Хотя Джеймс будет в Ордене, с родителями, я, все же, хочу быть ближе к Альфарду, — «и к тебе», думал про себя Сириус, но вслух не сказал, — Орден и Альтаис в любом случае будут взаимосвязаны. Мне, как неудавшемуся наследнику из благороднейшего и древнейшего рода, как сказал Альфард, будет лучше действовать все же из тени. Хотя я бы этого не хотел. — Почему я не удивлен, что сам Сириус Блэк не желает оставаться вне центра внимания, — прыснул Регулус, на его губах оказалась усмешка, они вновь встретились глазами, и Сириус легко рассмеялся. — В любом случае, у нас еще есть время, — протянул Сириус. — Время? — Да. Англия в напряжении, но не более. Чарльз сказал, что-то будет. Но позже. — Люди всегда говорят, что что-то будет. — Рано или поздно, это что-то наступает. Лучше бы поздно. — Или рано. Чтобы поскорее закончилось. — Ты не меняешься. — Нет. Зачем? Сириус снова рассмеялся, его искристый смех разлетелся по округе, согревая холодные порывы летнего ветра. Стало свежее, теплее и спокойнее. — Неужели тебе вправду пришло приглашение на свадьбу Аралуэн и Рабастана? — наконец спросил Регулус, вспоминая прошлый разговор в доме. — Умора, согласись? — сказал Сириус, перекидывая ноги на другую сторону, и теперь они беззаботно свисали над рекой, — Я думал, что на месте откинусь, увидев этот конверт. Джеймс ухохатывался так сильно, что не мог дышать. Вероятно, это правда было так смешно. Регулус невольно улыбнулся. В какой-то момент имя Джеймса Поттера перестало постоянно отзываться тупой ненавистью и ревностью в его груди, просто потому, что Сириус был рядом. — Думаешь, Рабастан укатит в Париж? — спросил Сириус, отковыривая маленький камешек и пуская его в широкую реку. С маленьким всплеском он ударился о воду и отправился на дно. — Нет, — сказал Регулус, — Вряд ли. Скорее, Аралуэн придется привыкать к туманному альбиону. Из всех Катуаров Лондон нравится только Камилле, насколько я смог понять за каникулы. Сириус почему-то рассмеялся. — Бедняга. Будущая миссис Лестрейндж все еще такая же заносчивая и неразговорчивая? — Я с ней старался не пересекаться. Вероятно, да. Но Рабастан безума от нее. Недавно я был в Малфой-мэноре, где видел его, он сам мне обо всем рассказал. Еще немного, и он бы растекся в лужу от чувств, — прыснул Регулус. — Как думаешь, если бы я никуда не ушел, они бы устроили мне с ней помолвку? — с широкой ухмылкой спросил Сириус, но Регулус поморщился от одной мысли. — Мерлин, нет, это ужасно. — Спорю на сотню галеонов, что тебе достанется Камилла, — Сириус залился смехом, — Вы же поладили, так ведь? — Фу, нет, прекрати, идиот, — воскликнул Регулус и легко пнул Сириуса в плечо, но тот лишь еще больше засмеялся, — Никогда в жизни. — Это будет чертовски выгодно, — напыщенно и театрально произнес Сириус, выгибая брови в наигранном упоении, он был так похож на Сигнуса Блэка в этот момент. — Хватит, это уже пугает, — с еле скрываемой улыбкой сказал Регулус. — Да, лучше сброситься в Темзу, — резко и серьезно сказал Сириус, переменившись в настроении слишком быстро. Подловив его перемену, Регулус также серьезно в тон ответил: — Лучше сброситься в Темзу. Пять секунд концентрированной, наигранно серьезной тишины, и Сириус разразился смехом, громким и свободным, таким же, как всегда, и даже Регулус не удержался от тихого смеха, который против воли рвался наружу. — Я бы посмотрел на это зрелище... Аралуэн и Рабастан. Они ведь наверняка встречались, от силы, раза два? — все еще смеясь, сказал Сириус. — Ну, да, не так много, — тветил Регулус, — Но вдруг это будет любовь как у Беллы и Рудольфуса. — Что же, флаг в руки, только не на грани сумасшествия. Пусть у них все будет взаимно, — приподнимая руку, — Ничего не имеею против брака очередной кузины с очередным Лестрейнджем. Они смеялись, впервые за долгое время, вдвоем. Смеялись, потому что все еще жила надежда на другое, хорошее. Наверное, можно сказать, что что-то случилось. Что-то постучалось в окно, попросив впустить воспоминания. Со стуком погода перестала быть такой холодной и неприятной, тучи стали будто бы менее серыми и ветер более мягким. Это был очередной небольшой шаг по пути, возвращающему все на свои места. Глоток свежего воздуха. Возвращение.