***
Поначалу утро пятницы первого учебного дня в новом семестре встретило проснувшихся рано утром студентов ярким восходящим солнцем и совершенно безоблачным небом, но буквально через полчаса после того, как жизнь стала пробуждаться в стенах замка, на небе сгустились тучи, разрушая призрачную надежду на то, что вечером можно было бы выйти к озеру и понежиться на еще не холодном сентябрьском солнце. Регулус встал с тяжелой головой. В последнюю неделю он спал столько, сколько ему хотелось, совершенно, однако, не высыпаясь и лишь сбив себе режим сна, и теперь ранний подъем в семь утра беспощадно отбивал желание учиться. Барти же встал без труда, и если бы не его подбодряющие аффирмации, Регулус бы вряд ли успел на завтрак, если бы вообще вышел из комнаты. — Завтра суббота, ты будешь спать столько, сколько захочешь, — говорил он по дороге Регулусу, и тот постарался верить, хотя в голове сидело ужасающее расписание, где в пятницу занятия начинались в восемь тридцать и заканчивались в половине пятого, и хотя спасал единственный обеденный перерыв в середине, длящийся сорок пять минут, но в остальном все имело удручающую картину. Еще хуже стало, когда войдя в Большой Зал, Регулус увидел среди семикурсников, сидящих почти у самого выхода, Ивеса Катуара, который болтал о чем-то с Северусом Снейпом. Регулус знал, что Снейп говорит по-французски неплохо, и если верить школьным слухам, он выучил его сам, чтобы не выбиваться из «толпы», к которой хотел принадлежать. Однако, стоило признать, что он справлялся неплохо. Регулус обменялся с кузеном безразличным взглядом, садясь, к слову, не так далеко от них, так как Регулус с Барти были всего на год младше их. Когда Регулус сел, он почувствовал, что никто не теснит его по бокам так, как это было обычно. Регулус мог спокойно поворачиваться, свободно поднимать локти и не бояться, что сможет кого-то задеть ими. Он снова сидел спиной к стене, имея возможность наблюдать за остальными столами, где располагались три других факультета. Ряды студентов действительно сократились, и хотя было все еще шумно, то тут, то там можно было видеть пустые, никем не занятые места. Регулус окинул взглядом край стола Слизерина, где с удивлением для себя отметил, что Снейп, свободно болтающий с Ивесом, коротко улыбается. Он слегка наклонился через стол, выставляя свой крючковатый белый нос, выглядывающий из-под длинных черных волос, и что-то говорил Катуару, приблизившегося к нему с неменьшим выражением интереса на его лице. Регулус помнил, что вчера Северус не был в восторге от незнакомца, которого Регулус совершенно нетактично и без спросу впихнул в купе, а затем просто ушел, однако, Блэк был рад, что не прогадал с выбором. Новая компания, не важно, как долго она просуществует, ему не симпатизировала, но Регулус не жаловался, потому что благодаря этому Ивес не сидел этим утром рядом с ним. Теренс и Кристиан, сидящие неподалеку, громко хохотали, держась за животы. Паркинсон вытирал тыльной стороной ладони слезы, градом скатывающиеся по его щекам из-за смеха. Вот кому уж точно не было дела до расписания. Доркас Медоуз сидела около голубоглазой Джесси Краун, ее однокурсницы. Они о чем-то болтали, но казалось, словно Доркас совсем не заинтересована в разговоре, потому что Регулус видел, как каждый раз, когда Джесси опускает свой взгляд в тарелку, Медоуз устремляет взгляд за плечо Краун, и определить, что она смотрела на гриффиндорский стол, было совсем несложно. Стол Гриффиндора тоже потерпел какие-то изменения, но кое-что оставалось постоянным. Четверо мародеров, как именовали себя друзья, среди которых находился и Сириус Блэк, сидели на своих местах так, словно никакой долгой разлуки не происходило. Рядом с Джеймсом Поттером сидела рыжеволосая Лили Эванс. Регулус еще с первых курсов помнил, как эта гриффиндорка дружила с Северусом Снейпом, как Северус таскался повсюду с ней, и тогда в его голове это вообще не укладывалось, ведь Лили была «грязнокровкой». Но Регулус к Лили относился скорее хорошо, чем плохо или даже нейтрально. Он все еще помнил ее как студентку, хорошо разбиравшуюся в зельях, и помнил, как когда-то они работали в одной группе. Питер Петтигрю что-то увлеченно рассказывал, и все были во внимании. В общем шуме было невозможно догадаться, о чем таком мог рассказать Питер, но внимание, которое он привлекал к себе, оказалось куда большим, чем можно было ожидать. Его слушал не только Сириус, который пару раз бросил мимолетный взгляд на Регулуса, заставляя его из-за этого постоянно отводить глаза, и уставший с виду Римус Люпин, готовый уронить голову на сложенные на столе руки, но и Марлин Маккиннон, которая разрывалась между переглядками с Доркас и речами Питера, и даже Мэри Макдональд, которая, тем не менее, все равно отвлекалась и строила рожицы Сириусу. За следующим столом, где расположился Рейвенкло, Регулус увидел Пандору. У нее тоже было не самое лучшее настроение, но у нее все еще было желание что-то рассказывать, и она неустанно говорила и говорила с Сольвейг Соммерсет, лениво жующей яблоко. Она внимательно слушала Пандору, но все еще выглядела скучающей. Регулус бы и дальше решил оглядывать знакомые лица, если бы из размышлений его не выдернул Барти. Взгляд Крауча уже давно был прикован к левой руке Регулуса, и тогда Блэк понял, что в этот раз Барти осмелится задать вопрос. — Откуда у тебя этот шрам? Раньше его не было, — сказал Барти, дожевывая кусок тонкого тоста. Его голос оставался беззаботным и бодрым, и в интонации, с которой он задал этот вопрос, поначалу даже не прослушивалось намеков на беспокойство, но внимательный взгляд создавал обратное впечатление. — Порезался, — сказал Регулус спокойно, больше себе под нос, глядя на тарелку, где лежал нетронутый тост. По взгляду Барти было ясно, что он понимает, что простой порез можно было бы залечить с помощью магии и прекрасно понимал, что семья Блэков может позволить не просто первую помощь, но и личного семейного целителя. Поэтому недоверие, которое выразилось на его лице, было настолько ясным, что Регулус сразу догадался о том, что его отговорка откровенно глупа и бесполезна. Но с другой стороны, как это можно было представить? Сказать: «Отец наложил на меня проклятье на две недели, и каждый раз, когда я говорил с Сириусом или Альфардом, на руке появлялась рана». Просто сказать слова никогда не сложно, но Регулус не был уверен, точнее, знал, что не собирается посвящать Барти во все его семейные дела. Они поверхностно знали, что оба сталкиваются с проблемами, но никогда в жизни они не обсуждали все досконально, раскрывая самые страшные секреты их семей. Барти понял, что Регулус хотел бы скрыть правду, потому что убеждать в обратном — в том, что это не последствие случайного пореза, — не стал. Они молча отправились на уроки, и Регулус достаточно быстро влился в процесс на уроке Истории Магии и Чарах. Ему окончательно удалось обо всем забыть, когда он вновь попал в класс Зельеварения, где Слизнорт встретил его чуть ли не с распростертыми объятиями. После занятий с Селиверстом Крофордом и Чарльзом Клеменсом программа шестого курса, даже продвинутая, была ужасно проста, поэтому Регулус справился со всем раньше всех и получил возможность уйти с урока на двадцать минут раньше. Регулус ждал самого неприятного — урока Защиты от Темных Искусств в конце учебного дня, и внутри все поджималось, когда он вспоминал о классе, утонувшем в вечерних сумерках, вспоминал Андреа Розенберг, стоящую в углу и с короткой улыбкой одобряя каждое новое достижение Регулуса. От обиды и злости на Темного Лорда в груди взрывался обжигающий органы изнутри огонь. Регулус старался не подавать своим видом, что ему есть какое-то дело до смены профессора ЗОТИ. Барти знал, что Регулус порой занимался с Розенберг дополнительно, знал, каких блестящих успехов добился его друг, но не имел ни малейшего представления, что произошло с их прошлым профессором. Регулус не торопился рассказывать об этом Барти, потому что все же опасался. Опасался, что, возможно, лучше никому об этом не знать, по крайней мере, пока что. Альфард просил держать Регулуса язык за зубами, что было в привычку тому, и Регулус не видел оснований не прислушаться. Внутри Регулус признавал, что не хотел подниматься в класс Защиты и знакомиться с новым педагогом. Справа от него волочился Барти, уже без утренней бодрости, слева — молчаливая Пандора, а сам он старался усмирить бешено бьющееся сердце. Но сколько бы он себя не убеждал и не заверял, что всё в порядке, стоило ему очутиться в оживленном классе, как сердце забилось еще более лихорадочно, а руки мгновенно обледенели. Во рту пересохло, появился горький привкус. В последний раз он заходил сюда, когда класс был пуст, окутан теплым мерцанием света, а профессор Розенберг сидела за своим столом. Регулус хотел отдать книгу, но профессор разрешила оставить ее у него еще на какое-то время, надеясь, что они ещё увидятся. Они увиделись, но совсем не там, где оба того хотели. Чем больше Регулус об этом думал, тем тяжелее ему становилось. Он хотел бросить вещи, выйти из класса, и идти, идти, идти так долго, пока его ноги не нальются свинцовой усталостью, а голову не окутает желание провалиться в сон. Он сидел как обычно около Барти. Друзья молчали, но для обоих это было нормальное состояние, — это был их шестой год дружбы, которая началась именно с молчания и всегда им сопровождалась, поэтому в молчании не было чего-то странного. В класс зашла Кассандра Пемберли. Все замерли в предвкушающем ожидании. Ежегодная смена учителей по Защите напоминала традиционное представление, где появлялись новые учителя, и каждый оказывался совершенно другим от предыдущего. У профессора Пемберли были черные как смоль волосы, острые серые глаза, с резкостью перемещавшие свой взгляд с парты на парту. На ее тонких губах, накрашенных красной помадой, красовалась застывшая полуулыбка. Ей не пришлось ждать тишины, так как она сразу получила ее, стоило ей выйти из своего кабинета, примыкающего к классу. Темно-синяя форма красиво облегала ее стройную фигуру, она выглядела статно и торжественно, но во взгляде, где читалось своеобразное превосходство, таилась излишняя наигранность и напыщенность. Барти справа от Регулуса прыснул, и Блэк не удержался от быстрой улыбки, так как понял, что они оба заметили что-то в ней странное. Регулус все еще чувствовал, как напряжено все его тело, и он изо всех сил старался заставить себя привыкнуть к этой перемене. Но он почему-то не мог. — Добрый день, дорогие студенты, — сказала профессор Пемберли своим высоким, не совсем приятным, выдавленным голосом, — Я рада приветствовать вас на своем уроке. Меня зовут Кассандра Пемберли, я ваш новый профессор Защиты от Темных Искусств, и я надеюсь, что мы найдем общий язык и плодотворно проведем оставшиеся два ваших года. Она улыбнулась, но никто не разделил ее надежд. По классу послышались шепот и смешки. Барти прыснул и прошептал Регулусу: — Такая забавная, надеется, что продержится здесь больше года, — Барти выпустил смешок, а Регулус не мог с ним не согласиться. С первыми и немедленными обсуждениями добродушность и любезность профессора Пемберли рассеялись, улыбка слетела с ее лица, что, однако, не присмирило сидящих за партами учеников. Она замолчала, продолжая осматривать класс, только теперь в ее взгляде читалось осуждение, и потребовалось несколько долгих минут, пока последняя парочка студентов перестала шептаться. — Я не совсем понимаю вашу реакцию, — она вновь улыбнулась, но совсем поддельно, — Вы каждого нового профессора так встречаете? Ей никто не ответил, и каждый смотрел на нее с каким-то недоверием или непониманием. Регулус же почувствовал мгновенное отвращение к ней, и хотя он помнил, что Розенберг тоже изначально произвела на него, как можно было подумать, «неизгладимо отвратительное впечатление», Кассандра Пемберли не выглядела так, словно сможет открыться с другой стороны. В ее глазах не было видно ни проблеска искренней доброты или проницательности, они были пустыми, холодными, словно за ними не было ничего. Веселость улетучилась из класса вместе с ветром в раскрытую форточку. — Тишина. Замечательно, — сказала она, снова улыбаясь. — Раз вы готовы меня слушать, то сначала я бы хотела рассказать вам о нескольких правилах, которые вы должны будете соблюдать в этом классе, а при нарушении одного из них, вам будет полагаться отработка. Первое — уберите палочки со столов и положите в свои сумки. Мы же не хотим никаких странных происшествий во время урока? — она слащаво улыбнулась. — Мы что, по вашему, тупые дети? — послышался голос с задней парты. Это сказал Эван Розье, беловолосый шестикурсник, сказал безмятежно и насмешливо, и, конечно, ни он, и никто другой из студентов даже не подумал убирать палочку в сумку. Весь прошлый год они все усердно занимались практикой с Розенберг, и уроки с ней без палочки не представлялись возможным. — Минус пять очков Слизерину, — сказала Пемберли так легко и непринужденно, словно ничего не случилось. — Что? Я даже ничего не сделал! — возмутился Эван, в его голосе зазвучало недопонимание. — Какого черта? — Теренс приподнял голову с парты, хлопая глазами и тупо рассматривая свою палочку, не понимая, почему он должен ее убрать. — Минус двадцать, Слизерин, — холодно произнесла профессор, и никто больше не проронил ни слова. За первые пять минут урока Слизерин потерял двадцать пять баллов. Пемберли обвела класс взглядом. — Я жду, — требовательно повторила она, — Палочки не будут нужны вам так часто. В замешательстве все убрали свои палочки в сумки и рюкзаки, переглядываясь друг с другом с потерянными выражениями лиц. Тут взлетела рука одной из студенток Рейвенкло. — Да? — Пемберли позволила рыжеволосой девочке с Рейвенкло задать свой вопрос. — В прошлом году мы практиковались очень много, неужели, мы больше не будем этим заниматься? Мы же растеряем все навыки, — сказала она своим уверенным и достаточно взрослым голосом, с крайней рассудительностью. — Милая, я не знаю, чем вы занимались в прошлом году. Теперь я ваш профессор, и я решаю, что вы будете делать. Регулус почувствовал, что все потеряно. От бессмысленной траты времени ему хотелось убрать в сумку не только палочку, но и учебник, перо, чернила и пергамент, взвалить тяжелую школьную ношу на плечо и выйти из класса, и желательно больше никогда в него не возвращаться. От отчаяния захотелось взвыть. — Второе правило — обязательное выполнение домашнего задания. Мы занимаемся три раза в неделю, в понедельник, среду и пятницу. Задания типовые — работа с учебником, написание эссе, разбор заклинаний. После каждой темы — теоретический срез. Пемберли замолчала, и, кажется, не собиралась продолжать мысль. — А практика? — изумленно спросила все та же рыжеволосая студентка с Рейвенкло. — Минус пять баллов, Рейвенкло, — сказала Пемберли, из-за чего студентка залилась пунцовой краской, — Третье правило — не говорить в классе без разрешения. Пемберли еще долгое время рассказывала правила выполнения домашней работы, а потом начался урок. Урок, который мог бы потягаться с уроком Истории Магии в скучности и долготе. Целый час все слушали скрежет своих перьев, звонкие удары их кончиков о донья чернильниц, шорох пергамента. Под конец урока голос профессора было невозможно выдерживать. Регулус устал, класс Защиты угнетал, а воспоминания мелькали перед глазами. Его левая рука, которой он писал весь день и почти непрерывно последний час, ужасно устала. Регулуса еще с детства учили не давить на перо, и эта привычка помогала ему писать быстро, и одновременно вполне опрятно, но под конец учебного дня он не мог управляться с пером иначе, так что от изнеможения рука начинала потрясываться, и приходилось держать ее в ещё большем напряжении. — Урок окончен, — произнесла Пемберли с одной стороны, милым голосом, но с другой, совершенно неискренним, — Надеюсь, больше ни у кого не возникнет вопросов по поводу нашей программы. Напоминаю, что в понедельник, в следующее занятие, я не должна увидеть ни единой палочки на столе. Для них будут отводиться отдельные занятия. В первую очередь — фундамент, теория. Розенберг на первом уроке устроила практическую проверку. Жестокую, несправедливую. Профессора Розенберг невзлюбили, но сейчас, вероятно, вспоминали ее с добрым словом не только Регулус. Дверь класса тяжело закрылась, когда Барти с Регулусом вышли оттуда, и дышать стало легче. Регулус не хочет возвращаться больше в тот класс. Ему казалось, что он больше не сможет вытерпеть такой работы, слушать этот голос. Ему не составит труда упражняться самому, как это было в прошлом году, хотя теперь у него не будет опоры в виде опытного профессора. — Она ужасна. Еще хуже Розенберг. — констатировал Барти. — Угу, — промычал Регулус, глядя перед собой, но ничего особенно не видя. Он ловко лавировал между студентов, идущим навстречу в узких коридорах, и слушал возмущения Барти, но пропускал большинство мимо ушей, так как по какой-то причине просто не мог вслушиваться и понимать их. — Ты вообще здесь? — спросил Барти, когда они уже сидели в Большом Зале. Крауч не мог окончить свои излияния жалоб, а Регулус оставался все также безэмоционален, глядел в одну точку и витал в своих мыслях. Когда он покинул класс Защиты, чувства притупились. Кома в горле уже не появлялось, но лишь пока что. Перед глазами все еще был воображаемый образ Андреа Розенберг, — в классе и на берегу моря, где Регулус говорил с ней во сне, в день, когда ее жизнь оборвали на его глазах. — Да, — ответил Регулус, встречаясь с Барти взглядами. Тот странно и мягко усмехнулся, легкая улыбка легла на его губы, карие глаза смотрели с теплом, и на секунду Регулуса пробил жар от неожиданности, от опасения, что он снова потерял самообладание и показал что-то на своём лице, что было не совсем так. Кристиан их отвлек. Он эмоционально выражался рядом с Ивесом Катуаром, о котором Регулус имел мимолетное счастье забыть, и Северусом Снейпом, а затем поднял правую руку вверх, привставая, и, видимо, был намерен ударить кулаком по столу, как сопровождение, нагнетание эмоциональности его повествованию, но Кристиан промахнулся, залетая кулаком в белоснежную тарелку с макаронами и опрокидывая ее на себя, отправляя макаронины на сидящих рядом Снейпа и Паркинсона, и, на счастье всех окружающих, не попадая на Ивеса. Они не задержались в Большом Зале. — Ты действительно так вымотался за лето? Неужели тебе совсем не дали отдохнуть? — спросил Барти. Погода была скверная, но Барти и Регулус все равно вышли на улицу, окунаясь в бассейн свежего осеннего воздуха, наполненного первой холодной влажностью. Довольно быстро их нагнала Пандора, поднимая ворот своего серого пальтишки и крепче обматывая вокруг шеи шарф. — Я отдыхал, — заверил его Регулус, на которого свежий воздух почти всегда действовал как расслабляющий наркотик. — Поверь, но ты так не выглядишь, — буркнул Барти. Он шёл впереди Регулуса своим широким и быстрым шагом, и не было понятно, куда он торопился. У Регулуса сил догонять его не было, он лишь порой оглядывался на семенящую неподалеку от него Пандору, не поспевающую, в свою очередь, за Регулусом. — На меня так действует шотландский климат, — прикрикнул ему Регулус, чтобы наверняка убедиться, что Крауч его услышит, а за своей спиной он распознал легкий смех запыхавшейся Пандоры. В конце-концов они остановились у дальнего берега Черного Озера, в кустах, чьи пожелтевшие листья скоро опадут и лишат возможности скрываться в этом убежище вплоть до наступления глубокой зимы, когда на смену листве придут сугробы. — Я так не хотела, чтобы лето заканчивалось. Единственное, почему я рада, что я снова здесь, это мои друзья. Вы. — сказала Пандора, раскидывая носком легкого ботинка посыревшую редкую листву на земле. — Ты ездила куда-то? — спросил Барти, опускаясь на корточки и начиная рыскать рукой в траве. — Я провела все лето у бабушки в Растингтоне, — сказала Пандора, — У меня осталось очень много колдографий, потом я вам покажу. — Это... где? Растингтон? — спросил Барти. — Юг Британии. — Далековато от Кембриджа, — присвистнул он, — Жаль, что ты не живёшь в Лондоне. Летом было кошмарно скучно, я почти все время сидел дома или шатался по улицам. Один раз отец взял меня в Ливерпуль навестить дальнюю тетю, но лучше бы я остался дома. Вообще жаль, что мы не можем встречаться. Рег в Ричмонде живет, я в Чесхаме, ты вообще у черта на рогах... — Кембридж очень красивый город, я рада, что живу там, — возразила Пандора, но в ее голосе было слышно, что ей тоже было тоскливо летом без друзей, — А ты, Рег, снова сидел все лето дома? — М... нет, — он обвёл взглядом озеро, спокойствие которого Барти нарушал, запуская плоские камешки по его глади, — Недели две в августе был в Тулоне. Барти вновь присвистнул. — Во Франции? Дай угадаю, с этим, — Барти многозначительно повел бровями в сторону замка. — С Ивесом? Крауч, сморщившись, кивнул. — Мы почти не пересекались, — Регулус пожал плечами. Он опирался о ствол дерева, в руках вертел отвалившийся от куста сучок, который случайно задел рукавом когда еще подходил сюда. — А там красиво? — спросила Пандора с искренним интересом, в ее голубых глазах загорелось любопытство и огоньки нетерпения. — Да, — сказал Регулус, даже не задумываясь, — Море, тепло, когда нет гостей — тихо. Совсем не как в Лондоне. — Ощущения глядя на тебя такие, что ты не выбирался из дома в своем Тулоне, — прыснул Барти. — Выбирался, — Регулус хотел бы съязвить, но вместо этого ограничился самой нейтральной реакцией. Он знал, что не выглядел отдохнувшим. Если бы окончание лета было другим, если бы они вернулись под самое первое сентября, все было бы иначе. Но Регулус не может рассказать, почему он выглядел именно так. — Я замерзла. Зачем мы вообще вышли из замка? — спросила Пандора, поежившись. — Без понятия. Если бы не Сольвейг, я бы тебя не смог найти здесь, — внезапно послышался мягкий, бархатный голос, заставивший троих обернуться на его звучание. Пандора, увидев Ксенофилиуса Лавгуда, появившегося между деревьев, широко улыбнулась. Брови приветливо взметнулись вверх, замёрзшие красные щеки стали еще более яркими. Ксенофилиус не сразу заметил Регулуса и Барти, мягкий взгляд его серо-голубых глаз долго был прикован к Пандоре, скромная и робкая улыбка легла на его тонкие губы, а затем он стал что-то искать в своей сумке. — Флитвик попросил отдать тебе скорректированное расписание. Декан сказал, что там что-то напутали, — тихо сказал Лавгуд, протягивая сложенный вдвое пергамент Пандоре. — Да, точно. Там были лишние часы рун, которых у меня быть не должно, — ответила Пандора приглушенно, но все еще улыбаясь и забирая пергамент из рук Ксенофилиуса. Регулус не был близко знаком с Ксено Лавгудом. Он часто замечал его в коридорах и, безусловно, в Большом Зале, но никогда не общался. В основном, Регулус узнавал все о Лавгуде из рассказов Пандоры, когда та чересчур открывалась — темными вечерами, или выпив стакан огневиски на тихой вечеринке, она рассказывала о своем хорошем друге с Рейвенкло. Но на этом все заканчивалось. Лавгуд не слишком симпатизировал Регулусу, так как своими блондинистыми волосами до плеч напоминал Люциуса Малфоя, мужа Нарциссы, который был Регулусу крайне неприятен. Но стоило отметить, что Ксенофилиус, всё же, выглядел более просто и приветливо, чем Малфой. — Эх, жаль, что мне не урезали часов Защиты, — расстроенно сказала Пандора. — На всех курсах количество часов ЗОТИ одинаковое, — сказал Ксенофилиус, — Распоряжение Дамблдора. — Странно он распорядился, когда нанял Пемберли на работу, — фыркнул Барти, бросая колкий взгляд на Лавгуда. Регулус молчал. — Каждый год все возмущаются новым профессором защиты, но после — привыкают, — сказал Лавгуд, заправляя прямую, белоснежную прядь за ухо. Регулус не смог снова не вспомнить Андреа Розенберг. Ему было тошно, что вновь поднялась тема о предмете Защиты, но он не мог сказать ничего, чтобы просто так, без подозрений закрыть эту тему. — Извини конечно, но даже Розенберг не стала снимать несколько десятков баллов с факультета в первый день, — возмутилась Пандора. — Вам тоже сняли? — удивленно спросил Лавгуд. — А то ты не видел, что сапфиры в часах практически улетели в минус, — Пандора напомнила ему о часах в вестибюле, где можно видеть баллы четырех факультетов. — Ладно, видел, — спокойно ответил Лавгуд, — Дай угадаю. Вы задавали вопросы и... — Да. Минус двадцать с факультета за один вопрос, — раздражённо сказал Барти, агрессивно кидая камень в озеро и заставляя мелкие брызги взметнуться над поверхностью воды, — И никакой волшебной палочки на парте. Зачем нам три ЗОТИ, если Пемберли обещает нам столько теории? Нам повезло, что мы набрали сколько-то баллов с утра. Надеюсь, в часах осталось хоть немножко изумрудов. Воцарилась тишина, Барти выпрямился, и напряженно повернулся в сторону Пандоры, которая смотрела на него немного испуганно и с сожалением. — Что? — спросил Барти, и Олливандер сглотнула. — Только не вскипай, но Слизерин ушел в минус, — сказала Пандора и резко поджала губы, когда брови Барти взлетели вверх, а рот в неверии открылся. Регулус в непонимании часто заморгал — Слизнорт накинул ему тридцать пять баллов за урок Зелий, и можно было лишь помечтать набрать столько в первый день, а сейчас, услышав, что в часах не осталось никаких изумрудов, доставляло ему ничего более, чем досады. — ... и Гриффиндор тоже в минусе. Семикурсников осталось не так много, поэтому четыре факультета сидели в одном классе. По традиции, между двумя самыми вспыльчивыми факультетами разразилась потасовка, — Лавгуд пожал плечами, Пандора позволила себе слабо усмехнуться, но лишь на мгновение, потому что у Барти зарождалась ярость. — Кто? — спросил он у Лавгуда, но Регулус уже начал догадываться. — Один ваш новенький и брат Блэка, — он кивнул в сторону Регулуса, и тот почувствовал, как внутри все стягивает. Год обещает быть тяжелым. За то время, что Барти провел, неся на себе обязанности старосты факультета, в нем многое изменилось. Хотя он все еще любил расслабляться, порой был легкомысленен и, на фоне той же Элизабет Гринграсс, которая являлась примером идеальной старосты, Барти выглядел совершенно безответственно, в нем появилось чувство долга перед своим факультетом, желание быть впереди планеты всей, и даже какая-то дисциплинированность. За пятый год обучения Регулус убедился, что Дамблдор и Слизнорт не ошиблись, когда выбирали Крауча в качестве старосты, дав таким образом ему возможность проявить себя. Подарив ему понимание того, что он может больше, чем он думал. Регулус знал от самого Барти, что лучшего друга окружают чересчур опекающая его мать и совершенно безразличный отец, и две крайности загоняли Крауча в полнейший тупик. И за год он выработал в себе качества, которые не смог найти в себе ранее, в какой-то мере, из-за родителей. Барти еще больше полюбил порядок, и теперь он шагал по тропе в замок, и в каждом шаге слышалась неприкрытая злоба и раздражение. Регулус опасался, что Крауч вспылит чересчур сильно, и тогда Ивес Катуар посчитает их всех идиотами, и хоть это было малейшее из зол, все могло обернуться не просто ненавистью, а чем похуже для них всех. Поэтому Регулус пообещал себе быть рядом на случай, если все выйдет из под контроля. — Только не перегибай палку, — сказал Регулус, когда запыхаясь он шел за Барти, несущимся по длинным коридорам, направляясь в подземелья. Барти, безусловно, собирался поговорить с Ивесом Катуаром. — Я за себя не ручаюсь, — сквозь зубы проговорил Барти. Значок старосты на его груди теперь ярко блестел, предупреждая о полномочиях Крауча, и теперь он не казался таким несуразным на его жилетке, как год назад. Сейчас Барти определенно точно управляют отцовские гены, подумал Регулус. — Это все может плохо обернуться, — предостерег его Регулус. — Только для него. — Он плохо понимает по-английски. — Он поймёт всё, что я собираюсь ему сказать. — Я не буду твоим переводчиком. — Я могу говорить по-французски, меня научили этому еще в детстве. Но я не собираюсь говорить на нем, особенно с ним. Ты знаешь, как я ненавижу этот язык. Извини, но это факт. — Я помню. Однако, чтобы найти Ивеса, им не пришлось спускаться до подземелий, потому что на первом этаже около Большого Зала они наткнулись на Доркас, Марлин, и Римуса Люпина. — О, Барти Крауч-младший, гроза всего факультета. Дай угадаю, до тебя дошли последние новости? — ленивым голосом, с улыбкой спросила Доркас Медоуз. — Ты не видела этого ублюдка? — спросил Барти, стараясь выглядеть спокойнее. — Барти, это же кузен Регулуса... — Римус осторожно покосился на Регулуса, но тот, уже забирая пару ментоловых сигарет, которые ему протянула Доркас, не вникая в разговор, ответил: — Я совершенно солидарен с Барти. Римус понимающе кивнул. — Если тебе интересно, он в кабинете у Дамблдора. Вместе с Сириусом, — она резво подмигнула Регулусу. Тот лишь закатил глаза, вспоминая стычку в поезде. — В кабинете директора...? — еле шевеля губами, уставившись на Доркас не движущимся взглядом, произнес Барти, — Всё настолько плохо? — Ну, учитывая, что Сириус сломал ему нос, а Ивес неплохо замахнулся и попал Сириусу в челюсть, насколько я могу знать, и было много крови... — начала Доркас. Регулус слегка отвернулся от Барти, чтобы тот не мог видеть короткой улыбки, которая выскользнула на лицо Блэка. Знание того, что Ивес получил по лицу доставляло злорадное удовольствие, но Регулус совсем не хотел, чтобы Крауч видел, что ему не так важны баллы факультета. Барти, на удивление, ничего не прокомментировал. Он просто смотрел на Доркас, думая о чем-то своем, и Медоуз позволила ему молчать столько, сколько ему понадобится. Однако, улыбка Регулуса тоже не продержалась на его лице слишком долго, потому что постепенно он начал думать об иных последствиях, не только о потере драгоценных баллов факультета. Он был уверен, что Пемберли не скупилась на количество снятых баллов. Нашли где устроить драку, думал Регулус. Он сомневался, что профессор Защиты оставит это в тени. Обязательно будет написано письмо родителям — пусть и Сириус, и Ивес уже совершеннолетние, они все еще ученики школы. — Думаю, Барти, там и без тебя будет сильный нагоняй, — сказала Доркас более серьёзно, — Пемберли поклялась вызвать в школу родителей обоих. Она неуверенно покосилась на Блэка, и хотя Регулус почувствовал неприятный холод по всему телу, потому что если мать с отцом, или кто-то из них, появится в школе, то они обязательно не упустят возможности увидеться и с младшим сыном. Иначе было бы странно. От понимания, что Регулус, возможно, рано расслабился, свело желудок. Они услышали, как сверху отодвинулась тяжёлая каменная дверь. Строгий голос Макгонагалл, отчитывающий, скорее всего, студента со своего факультета — Сириуса — был слишком тих, чтобы разобрать бормотание, но достаточно убедителен, чтобы понять, что она ужасно разочарована. Затем послышались шаги, направляющиеся к лестнице, где стояло четверо студентов, обсуждавших случившееся, и каждый из них счел необходимым все же зайти за угол, отойти в отдаление. На всякий случай. Они услышали, как Сириус распростился с Минервой Макгонагалл, его хрипловатый, все еще неспокойный и напряженный голос выдавал, что Блэк все еще не отошел от стычки с Ивесом, и спустя мгновение, когда шаги декана Гриффиндора утихли, Римус позвал: — Мы здесь, Сириус. Сириус пошел на звук, и как только он увидел Регулуса, резко остановился. Доркас и Барти не заметили появления старшего Блэка, потому что Медоуз пыталась успокоить Барти. — Ну? — требовательно, но спокойно сказал Римус, приподнимая брови. — Не думал, что снова так скоро увижусь с родителями, — раздражённо сказал Сириус Римусу, разводя руками. В следующее мгновение он посмотрел на Регулуса, и молча они обменялись настороженными взглядами, — Элладора скорее всего приедет без Луи, но от этого не лучше. Страшно представить, что этот ублюдок ей наговорит. Ведь все поверят бедному Ивесу, которому в очередной раз сломали нос. — В очередной раз? — переспросил Регулус. — Ах да, ты не знаешь. Пока мы были в Тулоне его невезучий нос уже соприкоснулся с моим кулаком, — сказал Сириус, и брови Регулуса взметнулись вверх. Он искренне был удивлен, почему не знал об этом тогда. — И... родители правда приедут сюда ради тебя? — спросил Регулус, надеясь, что Сириус ответит ему: «Разумеется, нет», но вместо этого он услышал совершенно другой ответ. — Разумеется, да. Чисто символически увидятся с директором, поболтают о своем... о нас... — Сириус потёр подбородок, но в его глазах читалось малейшее опасение, касающееся особенно Регулуса. — Блестяще. — Да. — Семейная драма Блэков. — Невероятно, скажи? — Это позор. — Ты говоришь прямо как родители, — прищурился Сириус, и Регулус отвел взгляд, поджимая губы, очевидно, не обрадованный таким сравнением. — Это не то, что я имел ввиду, — захотел поправиться Сириус. — Я понял, — сухо ответил Регулус, складывая руки груди и думая, что делать дальше. Особенно — что делать с Ивесом. В его голове выстраивался беспорядочный ход мыслей, перебивающих друг друга, но одно он знал точно — нельзя позволить Ивесу много наговорить на Сириуса, нельзя дать волю его бездумному языку, и нельзя, чтобы он заикнулся о самом Регулусе, потому что его собственное поведение в поезде могло повлечь за собой множество вопросов, если поднапрячься и как следует подумать, в чем Ивес себе не откажет, получив возможность настучать. — Не знаешь, где он? — спросил Регулус. — Кто? — Ивес. Брови Сириуса взметнулись вверх, он молча смотрел на брата какое-то время, прежде чем наконец ответил: — Где-то на пути в подземелья, я полагаю, — сказал Сириус, продолжая глядеть в замешательстве. Рядом с ними все еще стоял Римус Люпин, чей интерес был готов вылиться за края, но тем не менее, он продолжал молча наблюдать. — Отлично, — сказал Регулус, и Сириус так и не смог понять, было ли это сказано с саркастичным подтекстом, — Я скоро. — Ты же не пойдешь к нему! — изумлённо воскликнул Сириус, но Регулус уже не слушал его, потому что решительно повернулся к нему спиной и зашагал в сторону подземелий, туда, где надеялся найти кузена. Искать долго не пришлось, потому что Ивес стоял не так далеко от лестницы в подземелья. Он стоял, однако, не один. Северус Снейп был первым, кто заметил Блэка, и лишь потом Ивес обернулся, замечая двоюродного брата. — Ты что-то потерял? — спросил Северус, замечая, что Регулус не намерен идти мимо них. По телу Блэка пробежался заряд неприятных мурашек при виде их двоих. Он убрал руки в карманы брюк, потому что кулаки грозились с силой сжаться, а показывать свое напряжение Регулус не хотел. Со стороны он продолжал стараться выглядеть расслабленно, хотя внутри него кипело осознание, что все может пойти наперекосяк, не успев учебный год и начаться. Все же, он рассчитывал на большее количество спокойных дней, но, видимо, не судьба. — Ives, je veux te parler. — сказал Регулус, стараясь не обращать внимания на Снейпа. Тот прожигал Регулуса своими потемневшими глазами. В его руках был продвинутый учебник зельеварения — весь потрепанный и, очевидно, не в первый раз пользованный. — Quel est le problème? — спросил Ивес, и его интонация целиком и полностью подтверждала догадки Регулуса, что кузен к нему не расположен. — Tu sais très bien, — сказал Регулус как можно спокойнее, стараясь не выглядеть слишком холодно и, в тоже время, уверенно, не теряя хватки. Ивес перекинулся со Снейпом неоднозначным взглядом. Это был первый учебный день, но Регулуса настораживало любое их взаимодействие. Он уже жалел, что отвязался от Ивеса, посадив его в купе со Снейпом, но было поздно. Катуар подошел к Регулусу, смотря на него с неприкрытым высокомерием и неприязнью, но Регулус это проигнорировал. Он даже позволил себе легко улыбнуться, словно он не замечает знаков, которые Ивес ему давал. Уроки кончились, и найти пустой класс не составило труда. Их выгонят отсюда эльфы, когда придут проводить свою ежевечернюю уборку, но Регулус надеялся, что они с Катуаром успеют обговорить. — Так что же? — Ивес казался куда более раскрепощенным, чем обычно. Да, среда таких же, как и он, благотворно повлияла на него за полтора дня. И не важно, приносили ли разговоры на английском ему уверенность, но сейчас, говоря по французски, он подавал себя крайне уверенно. — В чем же была причина сегодняшнего... недоразумения? — спросил Регулус, не сразу подбирая слово. Ему хотелось выразиться мягче. Он точно не был настроен с размаху выдавать Ивесу все свои претензии. — Твой брат оскорбил меня, — сказал Ивес так, словно Регулус был таким же, как и Сириус. — Вот как, — легко ответил Регулус, стараясь выглядеть так, словно он действительно проникся этой проблемой. Если бы он дал себе волю, то Ивес получил бы от него самого не меньше оскорблений, чем от Сириуса. — И если это все, что ты хотел спросить... — Ивес потянулся рукой к дверной ручке, заставляя Регулуса не торопясь, но опасаясь, что он все же уйдет, встать, и подойти к нему. Ладонь, которая легла на протянутую к ручке руку, казалось до смешного маленькой, тонкой и хрупкой. Этот жест, неожиданный для Катуара, заставил кузена остановиться, в его глазах появилось замешательство, и рука в нерешительности остановилась. Регулус не отрывал взгляда от Ивеса, внешне казался совершенно спокойным, но внутри сердце пустилось в нервный галоп. — Для чего ты это сделал? — спросил Регулус без злобы, словно интересовался, что Ивес сегодня ел на обед, так и не убирая руки. Он изначально сомневался, что любой жест может подействовать на Ивеса, но его рука легла так мягко, так спокойно и уверенно, что сразу же напомнило ему о прикосновениях матери, а Катуар, не ожидавший подобного, слыша безобидный тон, убрал руку с ручки. — Он оскорбил меня, — повторил Ивес с нажимом, — Я не потерплю, чтобы такой человек как он, грязный, мерзкий, смел кидаться в меня подобными выражениями. Регулус тушил все зарождающиеся эмоции. Его рука соскользнула с предплечья Ивеса, и он вновь отошел на приличное расстояние, которое привык держать с кем-либо не очень близким, и даже более — неприятным. — Родители приедут? — спросил он. — Да. Приедут. И предатель крови получит по заслугам. Холодок пробежался по коже Регулуса от интонации и уверенности, с которой Ивес произносил каждое слово. — Куда разумнее было бы проигнорировать его, Ивес, — прямо сказал Регулус, находя водянисто-голубые глаза кузена. Блэк знал, что ходит по тончайшему льду, и уже угадывал ответ Катуара. — Ты его защищаешь? — это было что-то среднее между вопросом и утверждением. — Нет, — ответил Регулус так непринуждённо, что заставил Ивеса на мгновение отступить, но лишь на мгновение. — Единственное, что сейчас нужно защищать, это твою репутацию. Ивес вскинул брови вверх с такой стремительностью, что казалось, будто они вот-вот улетят с его лба. — Что скажут родители, когда узнают о случившемся? Твои родители, — Регулус особое внимание уделил именно последним словам. — Я расскажу им, что произошло. Всю правду. — И в каком свете тебя это выставит? — Я защищал свою честь, — ответил Ивес уверенно. Регулус помедлил мгновение, осмысляя их разговор. — Защищал хотя бы не кулаками, выглядишь, словно магл, — сказал ему Регулус. Шея Ивеса едва заметно покрылась красными пятнами гнева, а Регулус, вспомнив, что это произошло на уроке у Пемберли, слишком поздно осознал, что палочек у них попросту не было. И, слава Мерлину, они просто побили друг друга руками. Что могло бы быть, если бы палочки были при них? Хотя в вагоне экспресса им ничего не помешало накинуться друг на друга и сразиться в настоящей дуэли. — Какая тебе разница, что произошло между нами? Ты чего-то боишься? — с подозрением и презрением спросил Ивес. — Слизерин ушёл в минус впервые за несколько лет, и все благодаря тебе, ведь ты не в силах сдержаться и пропустить мимо ушей слова очередного идиота, — для себя Регулус преувеличивал значение идиота для Сириуса, потому что старался после стольких лет не думать так, как думал раньше, однако он не мог отрицать, что Сириус именно сегодня, второго сентября, и вправду был идиотом, совершенно таким же, как и Ивес, — Неужели ты думаешь, что я просто так познакомил тебя с Ноттом и Паркинсоном? Со Снейпом? Ивес молча смотрел на Регулуса, не отрывая глаз. — Тебя перевели сюда не за поиском лучшего образования, я ведь правильно понял? — спросил Регулус и, к своему счастью, увидел понимание в глазах Ивеса. — Да. Я знаю. Я все понимаю, Регулус, — сказал он раздраженно, уходя вглубь класса, отворачиваясь к Регулусу спиной, пока тот стоял все также у двери, где остановил Катуара, сложа руки на груди. — И впечатление стоит производить соответствующее, хотя бы в первые дни. Никто не осудит тебя за то, что ты врезал ему, — Регулус избегал имени Сириуса, также, как он делал это раньше, когда их миры не соприкасались и они едва могли назвать имена друг друга вслух при ком-либо. И вот, снова Регулус чувствует себя так, словно ему опять тринадцать, он с ненавистью смотрит на брата, стреляющего в него наглыми глазами со стола Гриффиндора, а Регулус чувствует лишь одно — тупую ненависть, — но если ты не заметил, большинство ведет себя достаточно лояльно к таким как он, — приврал он, — поскольку мы в стенах школы, и других таких здесь очень много. — К чему ты клонишь? — Ивес резко повернулся, но в его лице уже не читалось подозрения, словно он окончательно убедился в позиции Регулуса. — Прибереги силы на будущее. Хотя тебе необходимо влиться, и чужое мнение будет необходимо, при вступлении на службу, но потом каждый, все же, будет в ответе только лишь за себя. Не стоит кидаться заклинаниями и кулаками по пустякам и кидать слова на ветер. Никто не любит тех, кто тратит силы впустую, — Регулус постепенно оказался около Катуара, который застыл около первой парты. Он внимательно смотрел на своего младшего кузена, а Регулус, чем дальше заходил в разговоре, тем увереннее себя чувствовал, тем более ощущал свою значимость и влияние, потому что замечал, как меняется лицо Ивеса, — Когда приедут родители? — Насколько я могу знать, завтра днем, — ответил Ивес тихо, совершенно спокойно, и напряжение между ними таяло, словно лед под горячим солнцем. Возможно, поначалу спокойное и расслабленное поведение Регулуса его напрягало, но постепенно Ивес сам успокоился. — И что ты намерен им рассказать? — с легкой, но не злобной улыбкой, спросил Регулус. Он давно не ощущал себя так, но внутри все заставляло продолжать его строить из себя того, кем он не являлся. Словно искусный актер он улыбался, заставлял себя чувствовать к Ивесу ненастоящую симпатию, и даже сам начинал постепенно верить, что это правда, — Неужели, словно в детстве ты пожалуешься на своего брата? Я хорошо помню ваши стычки в раннем детстве, это забавно вспоминать, но сейчас... Сейчас это выглядит немного неуместно, не находишь? — Он должен знать свое место, — продолжал стоять на своем Ивес. — Он узнает его. Все мы узнаем свои места. — И что же, я должен промолчать? Проглотить все это? — Да. Также, как и все остальные. Молча пропустить. Если хочешь, запомнить, но ни в коем случае не строить из себя жертвы, — последние слова попали в самую цель, — Недоразумение. Недопонимание. Больше такого не повторится. Вот и все. — Ты решил меня учить? — Ивес, никто здесь не знает, кто такие Катуары, но все знают, кто такие Блэки. Если не хочешь лишних проблем потом, тебе лучше прислушаться, — Регулус не говорил это с язвительностью, наоборот, он сказал все так просто и легко, без намёка на сарказм или стеб. — Кто такие Блэки? Отец всегда говорил, что Блэки ставят себя выше всех, — прыснул Ивес. — И ты на половину Блэк, — сказал Регулус, вспоминая Элладору Катуар, до замужества — Блэк — сестру Ориона Блэка. — Но все же, Катуар, — произнес Ивес с большим вызовом в голосе. — Которые не имеют значения в этой стране. Пока что не имеют. Почему бы тебе не сделать так, чтобы о Катуарах все узнали? — Регулус видел, как менялся в лице Ивес. Разумеется, он все понимал, знал, что то, что говорит Регулус — правда, и, в конце-концов, гордость смешалась с поражением, и Катуар отступил. — Предлагаешь мне все загладить? — спросил Ивес, выгибая бровь и складывая руки на груди. — Так будет лучше и для вас, и для нас, — кивнул Регулус. Ивес поверил. Дело оставалось за малым — дождаться родителей и их разговора в кабинете директора.***
Никто не сомневался в том, что под вечер в школе зажужжат десятки голосов, обсуждающих нового преподавателя Защиты и то, что случилось на совместном занятии на той же несчастной Защите между Гриффиндором и Слизерином. Такие события не были редкостью — вражда между факультетами, где амбиции часто сопровождаются несдерживаемой пылкостью, были обыденностью. К моменту, когда Регулус и Ивес разошлись, завершив свой натянутый разговор на достаточно неожиданной приятной ноте, студенты стали подтягиваться в Большой Зал на ужин, и все знали, о чем будут идти разговоры. Регулус был доволен тем, что хотя бы попытался убедить Ивеса замять ситуацию, но он до сих пор сильно сомневался, что кузен взаправду прислушается к нему, ведь Катуар никогда ни во что не ставил своего младшего кузена. Но Регулус хотя бы попытался. После длинного учебного дня он устал. Все, чего ему хотелось — как следует поесть и сесть делать домашнюю работу, пока к списку не прибавились задания следующих дней. Однако теперь аппетит его совершенно пропал, оставив лишь неприятную пустоту в желудке, и настроение на спокойную работу в комнате или библиотеке испарилось, уступив место мыслям о визите родителей в школу. Выйдя из класса, он сначала подумал, что все, должно быть, разошлись, и уже сидят в Большом Зале, но эта мысль была крайне наивной, зная всех тех людей, с кем Регулус близко общался и особенно зная его брата, Сириуса. Не успел Регулус пройти и пары метров, как из-за угла, ведущего к узкому коридору в подсобные помещения, послышались перебивчивые тихие голоса, о чем-то спорящие. В них Регулус сразу узнал Пандору, которая спорила с Барти, и смеющуюся Доркас, которую, кажется, ничто не волновало. Он появился в их поле зрения и все сразу замолчали, словно ожидая невероятных новостей. За короткое мгновение Регулус успел разглядеть, что Барти все еще взбешен, а Пандора неумолимо пытается его успокоить. На губах Доркас мягкая усмешка, рядом с ней спокойно улыбающийся Римус, одной рукой вертящий опустевшую пачку сигарет, другой он зажал под боком «Пророк». На подоконнике сидит Сириус. Его руки были сложены на груди, взгляд уставлен в одну точку, но стоило Регулусу появится, его голубые глаза метнулись к брату. — Я слышал все, что ты ему сказал, — произнес он сухо и холодно, и Регулус сразу понял, что брат не в восторге от его речей. Впрочем, Регулус тоже не был счастлив, что ему пришлось говорить такие вещи. — Я даже не сомневался, — ответил Регулус поначалу безразлично, лениво засунув руки в карманы брюк, хотя кулаки были крепко сжаты. — Как ты вообще додумался до этого? — Сириус, по видимому, был глубоко задет. Словно он забыл, в какой среде рос его младший брат. Брови Регулуса взметнулись вверх. Все остальные молча наблюдали за разворачивающейся сценой. — За столько лет несложно научиться так говорить с людьми, — сказал он как можно спокойнее, хотя руки его уже начинали подрагивать в желании схватить Сириуса за ворот рубашки и как следует его встряхнуть. — Каждое твое слово было отвратительным, — сказал Сириус, отворачиваясь к окну, и тогда Регулус вскипел. В два шага Регулус оказался около Римуса, как можно аккуратней он вырвал зажатую газету — впрочем, Римус не препятствовал, он намеренно отодвинул руку и учтиво отступил, — и стоило бумажному свертку оказаться в левой руке Регулуса, он что есть силы замахнулся, и газета с громким хлопком ударила по затылку Сириуса. Сириус мгновенно вскочил, шокированный такой резкой выходкой. Его глаза были широко распахнуты, и прежде чем он сумел что-либо сделать, (а ему очень хотелось ответить младшему брату), Регулус, еле сдерживаюсь, чтобы не перейти на крик, ткнул пальцем в грудь Сириуса, и намеренно, чтобы никто ничего не понял и не подумал лишнего, начал говорить по-французски: — Tu es une merde. J'ai tout fait pour que toi et moi n'ayons à répondre devant nos parents de vos conneries idiotes, comme si tu ne sait pas ce qui pourrait arriver! — Je n'ai pas peur des parents contrairement à certains! — возразил Сириус, все больше напирая на Регулуса, который, однако, будто этого не замечал. Его не волновала разница в силе и росте, столп гнева в нем был настолько силен, что его было не остановить. — Bien sûr! Cancre, tu ne penses pas au futur? — Регулус вскинул руки, так что Сириус на мгновение отшатнулся, опасаясь, что ему снова собирается прилететь удар, но как только он понял, что его никто не собирается колотить, не оставил Регулуса без ответа. — T'es qu'un lâche! — бросил он, и Регулус остановился. Он знал, что из всех четверых, кто удостоился наблюдать эту сцену, что-то понять может только Барти. Регулус думал, что пусть об этом знает только Крауч, пусть лучше только он догадывается, чем Пандора, Доркас или Римус, и дело даже не в том, что он им не доверял. Слова Сириуса попали в цель, потому что Регулус остановился. Грудь тяжело вздымалась, дыхание было тугим, а голова пульсировала. Взгляд серых глаз был направлен в голубые глаза Сириуса, одновременно такие похожие на глаза самого Регулуса, только другого цвета, и имевшие что-то ужасно холодное и уверенное, как в глазах отца. — Je n'ai pas fui la maison, — сказал Регулус совсем тихо, не разрывая зрительного контакта. Слова больно слетели с языка, и острота, холод, с которыми они были сказаны, больно ударили Сириуса. В тайне Регулус боялся, что слова Сириуса окажутся правдой. Регулус был слишком труслив, чтобы сбежать из дома. Слишком труслив, чтобы противостоять родителям с самого начала. Боялся сказать слово поперек, лишь бы остаться целым. Регулус называл это благоразумием. Но он боялся, что это всего лишь его трусость. Он знал, что часто он может быть аккуратен. Иногда — чересчур, возможно, как сейчас. И он так боялся, что в какой-то момент грань между аккуратностью и страхом сотрется, и Регулус боялся, что первым, кто это заметит будет вовсе не он, а кто-то другой. Он не имел ввиду то, что Сириус трус. Нет, Сириус поступил правильно, когда ушел из дома. Регулус долго старался забыть, как ругалась мать, как хлестал палочкой отец, без конца посылая в старшего брата заклятье за заклятьем. В какой-то момент наказания стали ежедневным обычаем, и если бы Сириус вовремя не ушел — никто не знает, что случилось бы с ним от постоянных проклятий и ран, которые могли не заживать неделями. Регулус сразу же пожалел о своих словах, но он не мог попросить прощения. Слова застряли в горле. Они были остановлены горьким комом, препятствующим речи и даже дыханию. Регулус был безумно зол. Он чувствовал себя измотанным и совершенно не готовым к проблемам. Сириус тоже неотрывно смотрел на Регулуса, в ледяные серые глаза, ставшие совершенно стеклянными и словно безжизненными. Они были такими бесцветными, что сейчас всецело напоминали мать. Внутри Сириуса что-то больно надломилось, шквал досады и гнева окутывал его грудь, но ничто не могло выйти наружу. Он возвращался на несколько лет назад. Ему двенадцать, он вернулся из Хогвартса и его встретил Регулус, смотрящий на него совершенно безэмоционально, будто Сириус для него чужой человек. Ему четырнадцать, и они сидят за маленьким столиком в парке вместе с Андромедой и Альфардом. В глазах Регулуса блестят искорки жизни и радости, но взгляд постоянно бегает в поисках чего-то, неуверенный и совершенно потерянный. Ему пятнадцать, они стоят на опушке около Хогвартса, его взгляд сфокусирован на зелено-серебряном галстуке, но перед глазами его младший брат с тяжелым фолиантом о темной магии на коленях. Стоит ему поднять взгляд — снова те серые глаза. Ему шестнадцать, он собирается покинть этот дом навсегда, и снова они — смотрят на него безжизненно, словно ничего за ними нет — ни души, ни мыслей. Ему семнадцать, и он вновь видит искры жизни. Бесцветные глаза брата вновь порой начинают играть озорством и добротой и становятся даже теплыми, несмотря на холодный цвет, а сам Регулус даже не подозревает об этом. Но опять он видит этот острый, неумолимый взгляд, который целиком отвергает его, Сириуса. Он снова все теряет. Снова из рук ускользают нити их судеб, которые они так тщательно пытались сплести несколько месяцев. Сириус вновь винит себя, что ушел из дома. Тогда ему не казалось, что это проявление трусости. Он действовал, словно по велению инстинкта, который лишь приказывал ему выжить. Тогда Сириус не показывал Регулусу всех ран и уже давно не беспокоил его по поводу своего состояния. Времена, когда они могли спать в одной кровати, укрывшись теплым одеялом, прижимаясь друг к другу в поиске тепла, давно остались в прошлом. Они давно не перевязывали друг другу раны и не держали лёд около ушибов. Но спустя столько времени Сириус теперь думает, что, наверное, он мог бы остаться. Оба были потеряны сейчас. Уткнувшись в свои страхи, пытаясь найти оправдание своим действиям, ни Сириус, ни Регулус не знали, как им продолжить разговор. Усталость в обоих накопилась до предела. Регулус медленно протянул все ещё сжатый в руке «Пророк» Римусу, лишь отпустив его он заметил, как сильно все это время он сжимал руку. Он первый разорвал зрительный контакт, разворачиваясь и просто уходя, оставляя Сириуса позади. Сириус сделал то же. Невзирая на ошеломленные взгляды друзей, он повернул в другую сторону и, не сказав ни слова, ушел.