Atonement — The Last of the Blacks // Искупление — Последние из Блэков

      Свет уходил, и вместе с ним исчезал кислород. Тьма сжимала горло, жгла, дышать было невозможно в этой толще непроглядной мглы. Только когда маленький луч все же просачивается сквозь тьму, постепенно мгла становится все более прозрачной, уступая место мягкому серому туману.       Этот берег кажется смутно знакомым. Он даже испытывает дежавю, но, в отличие от привычной этому явлению быстротечности, он узнал это место, и больше не было сомнений в том, что он когда-то здесь уже был.       Холод окружающего мира приятен каждой клеточке его тела. Воздух немного соленоват, вокруг витает густая влага, волны ударяются о каменистый берег, и их шум доносится до ушей.       Ему спокойно как никогда, но лишь до момента горького осознания. Воспоминания, которое с физической болью вонзается в мозг, словно шпага, проламывая перед этим череп.       Регулус рад, что никого не видит. Что здесь нет Розенберг, с которой он говорил здесь в июне.       Или июле.       В августе?       Честно, как будто вчера.       В голове срабатывает сигнал, словно тревога — уходить отсюда.       Но место кажется слишком реальным, хотя он не до конца понимает, как здесь оказался.       Это южный берег Франции.       Или западный?       Это уже совсем не важно, потому что здесь Регулус полюбил море. Ему не было и пяти лет, когда он впервые позволил сильным волнам ударить по его оголенным лодыжкам — дальше бабушка Ирма не пускала, лишь разрешила по колено зайти в море, немного подвернув шорты и стянув носки с ботинками.       Один из немногих случаев, когда Ирма, мать Вальбурги, выехала на старости лет из Лонгфильда.       Регулус подошел к кромке воды, которая почему-то расплывалась перед его глазами, испытывая искушение зайти в воду, какой бы ледяной она не казалась. На момент он даже позволяет себе улыбнуться как в детстве, когда при виде чего-то простого и совершенно обычного уголки губ в озорстве слабо приподнимаются. Вместе с этой улыбкой можно было бы увидеть проблеск в серых глазах, но и тот показался бы иллюзией, потому что одно воспоминание тянуло за собой другое.       Ирма Блэк.       Лонгфильд.       Воландеморт.       Розенберг.       Регулус сделал шаг назад, снова оборачиваясь вокруг, уже не надеясь найти что-то или кого-то — тишина вокруг настолько убедительна, что невозможно представить, что в радиусе как минимум пары километров может кто-то еще находиться. Но его мысли оказались обманчивыми.       Вдали он увидел чужие очертания, острые и прямые, подозрительно знакомые, но постоянно ускользавшие из памяти, словно намеренно не хотели, чтобы вспоминали их владельца. Несколько неуверенных шагов было сделано по непослушным камням, шумящими под ногами, прежде чем Регулус в ужасе остановился.       Человеческая фигура, облаченная в изящный черный костюм и с бархатной мантией, свисающей с плечей до самой земли, обернулась в его сторону, сверкнув своими багровыми глазами.       Красивое, бледное лицо с четкими чертами, пропорционально выровненное словно по линейке, имело что-то не совсем человеческое. Мужчина выглядел лишь человекоподобно, и что-то внутри него казалось Регулусу, даже на таком далеком расстоянии, совершенно чужим и притом — опасным.       Его губы растянулись в тонкую, кривую улыбку, затем последовал кивок, и хотя их разделяли несколько десятков метров, Регулус чувствовал, словно Темный Лорд находился прямо подле него.       Взгляд, который уже не был чужим, взгляд, с которым Регулус встретился один на один в их родовом поместье, отданном этому человеку.       Сердце билось с ужасающей скоростью, голову заполнял шум. Регулус не мог моргать, не мог отвести взгляд, хотя так хотел бы закрыть глаза, а, открыв, убедиться, что ему все привиделось.       Что нет на самом деле человека в черном одеянии, в шелковой мантии, нет этого существа, выбитого из мрамора античным скульптором и наряженного в человеческое одеяние.       Регулуса охватил страх, что он совершенно беззащитный. У него нет палочки. Руки совершенно голы. Да что есть палочка в его еще совсем неумелых руках рядом с человеком, поработившим столько человеческих разумов без империуса!       Мысль, что он, Регулус, может быть неправ, заседает в мозгах.       Надоедливо, нестерпимо скрежет органы изнутри, поселяя сомнения.       Что, если только этот путь, путь, который завещают ему родители, путь, который был предназначен ему еще до рождения — верен?       Что, если это — его естество?       Да, у него не было выбора. Выбора не было, потому что у его рождения было предназначение.       «Ты родился не тем, кто выбирает», — звучит в его голове, больно впиваясь иглами в тело, — «Ты рожден человеком, кто должен выполнить свой долг».       Всё воспитание, данное в детстве, образование и манеры, въевшиеся в мозг костей, записанные на клеточном уровне предрасположенности к изящности и грациозности, холодности и невозмутимости не даются человеку, который волен выбирать. Он с рождения знает, зачем он здесь.       Чистота крови — навек.       Ты должен быть одним из тех, кто сохранит традиции, оставит след в истории, и станет тем, на кого будут равняться потомки.       Он станет портретом на тусклой стене, мимо которого будут пробегать дети. Портретом, к которому их подведут, с которых на них будет взирать один из наследников благородного рода, отдавшего себя своему долгу.       Правда, Регулус не может представить свой портрет. Не может представить, что станет однажды мужчиной, что когда-то огрубеют его юношеские черты лица, поредеют волосы, их охватит блестящая седина, а его взгляд будет тяжелым и суровым.       Не видит, и даже не может представить себе.       А сомнение поселяется в душе, и надолго — заставляет содрогаться при мысли, что Регулус поступает неправильно.       Нельзя было препятствовать пожирателям в захвате Хогвартса, нельзя было разговаривать с Сириусом, Альфардом.       Нельзя смеяться с пошлых подростковых шуток и широко улыбаться, нельзя напиваться огневиски и засыпать в выручай-комнате, держась с лучшим другом, семья которого считается вражеской его, за руки. Нельзя любить и тосковать по кузине, которая находится в сотнях километров от него, нельзя тосковать по ней, потому что она вышла замуж за маглорожденного.       Нельзя Альфарду позволить перевязать раны на ногах, потому что Регулус их заслужил, и он должен сам справиться с этим. Нельзя Альфарду позволить укрыть теплым одеялом, когда в изнеможении засыпаешь в его объятиях. Нельзя позволить себя ему обнять.       Нельзя в тени деревьев и кустов сидеть бок о бок с человеком, который некогда был ему старшим братом. Нельзя чувствовать около него спокойствие, нельзя его любить и дорожить им. Нельзя хотеть докоснуться до него, как в детстве.       Нельзя хотеть сказать ему, как он дорог и любим.       Нельзя желать снова обнять его, почувствовать его сердцебиение и услышать слова, которые обещают, что они всегда будут вместе, и всегда будут в безопасности, и все будет хорошо.       Почему же, почему так многое нельзя, и почему так больно думать об этом всем?       Почему болит между ребер, почему горло постоянно сжимают чьи-то невидимые руки при этих мыслях?       Боль — порок людей, которые вольны выбирать.       Ты не можешь выбрать, и не можешь испытать боли.       Ему ужасно холодно, а глаза вдали смотрят... спокойным, человеческим взглядом. Темные карие глаза, под которыми застыла бледная улыбка, ее подобие, практически идеальное ее повторение.       Он оставляет Регулуса безоружным, слабым и ничтожным.       Сколько бы Регулус не старался спасти себя и тех, кого любит, в голове витает одно.       «Никого тебе не спасти», — произносится отчетливо прямо за его спиной, заставляя от неожиданности резко обернуться.       А затем проснуться.       Резко вдохнув и распахнув глаза он увидел привычный зеленый балдахин. Услышал сонную тишину и почувствовал сумасшедшее биение своего сердца.       На дрожащих руках Регулус приподнялся на кровати. Первые утренние лучи воскресного дня проникали сквозь маленькую щелку между штор. Барти мирно спал на соседней кровати, отвернувшись лицом к стенке и скинув одеяло на пол.       Дышать было тяжело. Горький ком душил, не отпуская. По инерции неизвестной силы, Регулус тихо вскочил с кровати, в несколько шагов преодолевая расстояние от кровати до ванной. Щелкнула задвижка особенно громко в этой тишине.       Неумолимо дрожали руки, ноги подкашивались. Из зеркала смотрело отражение, еще более бледное, с впалыми глазами и синяками под ними. Серые, безжизненные глаза пытались найти что-то в лице и себе, но видели иссохшее полотно, не способное держать в себе краску.       Регулус медленно опустился на пол, стараясь привести в порядок дыхание. Но образы сна все еще вставали в голове всякий раз, когда он закрывал глаза.       Он не хотел испытывать всего этого. Он бы предпочел, чтобы отец сейчас направил на него луч круциатуса, который бы измучил все его тело, а затем Регулус просто бы провалился в непробудный сон, и единственное, что его беспокоило бы — головокружение, тошнота и ломота во всем теле, которое он старался бы унять бессмысленным в ситуации обезболивающим.       Глаза поднимаются к его ящику, где между мылом и шампунем спрятан второй пузырёк. Рука тянется к нему невольно — сквозь дрожь и слабость.       На ладонь падает три таблетки.       А проглотить их проще простого.       Через пятнадцать минут, когда тело большое не сводит, он поднимается. И даже кажется, словно он готов прожить этот день, не чувствуя ничего, что мучило его этой ночью.       Открывая дверь, он знает одно.       Он точно знает, что не хочет видеть Крауча, потому что не хочет вопросов.       Но именно он встречает его около ванной обыкновенным вопросом:       — Все в порядке?       Тишина. Регулус смотрит в медовые карие глаза, не понимая, почему должен ненавидеть его, потому что фамилия у него «Крауч», а отец глава Визенгамота в министерстве.       — Да, — отвечает Регулус, и даже находит силы слабо улыбнуться Барти, так, как часто это делал.       — Хорошо... пойдёшь завтракать?       Снова протяжная пауза. Регулус на момент задумывается, но потом понимает, что не нужно долго думать, чтобы понять, что после вчерашнего дня он совершенно точно не готов видеть учительский стол, Ивеса, тем более Сириуса.       — Нет, — отвечает Регулус, проворно обходя Барти, уходя вглубь комнаты, чтобы достигнуть стола, показав всем видом, что собирается заниматься.       — Ладно, — просто говорит Барти, и уходит в ванную.

***

      Регулус не высидел за учебниками слишком долго, и достаточно быстро он перебрался с одним из них на кровать. Сначала читал сидя, подложив подушку опираясь на стену, затем полулежа. В какой-то момент подушка вернулась к изголовью, Регулус лег, а вскоре заснул. Руки выпустили учебник и позволили ему упасть рядом, когда Регулус находился в середине первого параграфа.       Проснуться заставил приятный запах горячего тоста. Сначала ему показалось, что это ему снится, и Регулус даже был благодарен, что второй сон оказался таким приятным, хотя желудок свело от голода. Недолго пришлось ждать, пока он сообразил, что этот запах настоящий. Открыв глаза и с тяжестью приподнявшись на локтях, расправляя ногами запутавшееся одеяло, Регулус заметил на столе бумажный сверток, откуда доносился запах. Из-под свертка виднелся обрывок пергамента.       Первым делом Регулус вытащил именно его. Он сразу узнал почерк Барти — немного отрывистый, острый. Вся обратная сторона записки была исписана рунами, наверняка, старый черновик.       «Снейп докапывался в зале до меня. Точнее, до тебя, через меня. Ты совсем забыл, что Эван тебе передавал. Я тоже. Можешь, пожалуйста, потом разобраться с Северусом? Меня раздражает он и вся его тусовка.       В пакете тост, поешь. Я буду в библиотеке бороться с эссе по чарам. Скорее всего, я буду там. Не знаю, насколько меня хватит».       На часах Регулус с ужасом обнаружил два часа дня, вскочил, словно ошпаренный, с зарождающимся волнением садясь за домашку, к которой даже не приступал. Он наплевать хотел на Снейпа, потому что завтра был урок Защиты, и ему было необходимо сделать домашнее задание.       Он бы проторчал здесь весь день, и даже дольше, если бы не Барти, который ворвался в комнату, словно луч света между штор рано утром.       — Рег? — позвал он из-за спины.       — М? — промычал Регулус, дописывая последние строчки эссе. Стрелка часов двигалась к четырем, и хотя год только начался, и некоторые задания можно отложить на неделю, Регулус не собирался вставать.       — Ты поел?       — Нет.       Барти вздохнул. Устало и обречённо, зашел в комнату, закрыл за собой дверь и кинул полупустую сумку у подножия кровати. С неодобрением посмотрел на нетронутый пакет около Регулуса, и Блэк почувствовал слабый укол вины, но от эссе не отрывался, хотя рука уже дрожала от того, что он ничего не ел, и от переутомления в целом.       — Пойдем, прогуляемся немного, — предложил Барти, садясь на край кровати Регулуса. Его внимание немного смутило Регулуса, всегда смущало, но это предложение не оказалось сказанным в пустоту. Регулус поколебался.       — Две минуты, — кинул он, дописывая строчку за строчкой, быстрее и быстрее.       Готовый пергамент с трепетом аккуратно сложил и убрал в угол ящика стола, подперев старой чернильницей, чтобы потом долго его не искать.       — Поешь, — буркнул Барти, но Регулус, словно не слыша, ничего не ответил, быстро натянул кофту и взял плащ, потому что снаружи налетела прохлада, однако быстрым нервным движением захватил и пакет.       Он сразу почувствовал слабость в ногах, гул в голове, и рефлекторно нащупал в кармане пачку сигарет, убедился, что все на месте.       Шли в молчании, и Регулус, пока не оказался на улице, даже не думал сказать и слова. Лишь когда они обогнули вход в замок, оказавшись где-то за пределом видения учителей и студентов, Регулус все также нервно закурил.       — Я бы не делал этого на голодный желудок, — сказал Барти, и был совершенно прав, но Регулус пренебрежительно махнул рукой, стряхивая пепел. Они пошли к их любимому месту у озера. — Школа гудит. Несколько дур хотят повиснуть на шее Ивеса, — протянул Барти.       — Если они заставят его исчезнуть с моих глаз, мне будет совершенно наплевать на все, что будет происходить между ними, — ответил Регулус, докуривая и лишь потом принимаясь к позднему завтраку.       — Понятно, — ответил Барти, но тишины, которой Регулус потом ожидал, не последовало. — А ты говорил с Сириусом еще? После всего этого?       Регулус резко остановился, не веря ушам, медленно обернулся в сторону Барти и спросил чересчур ядовито:       — А какая разница?       Барти сглотнул, медленно выдыхая.       — И я, и Пандора видим, что происходит с тобой, когда что-то идет с ним не так. И видим, что с тобой, когда у вас все хорошо. Регулус, не пойми неправильно...       Но Регулус жестом остановил его. Ему было сложно признать, что все настолько очевидно в его поведении.       — Ни слова больше, — сказал он. — Я сам разберусь со всем.       Голос звучал уверенно, но Регулус не мог знать наверняка.

***

      «Дорогой Регулус,       Мама мне написала, что произошло, но в очень общих чертах, и я ничего не поняла. Попыталась вырвать что-то из Аралуэн, у нее с мамой переписка более оживленная, но бессмысленно, из нее слова раскаленными щипцами не вытащить. Не думала, что проблемы начнутся так скоро, мне жаль, надеюсь, тебе Ивес сильно не надоедает и у тебя нет проблем из-за него.       Как первые учебные дни? Нам отдали расписание только вчера, и основательная учеба начинается только завтра. В этом году мое расписание куда более интересное, добавились часы живописи и музыки. Я так и не спросила, занимаетесь ли вы в Хогвартсе чем-то еще, кроме сплошной учебы? По твоим рассказам, казалось, будто нет.       Я сама взяла себе курс обороны от Темных Искусств, который идет дополнительно к обычной Защите, и выбирают его по желанию. Папа был резко против, сказал, это не дело, которым занимаются порядочные девушки, но я все равно пойду.       Боюсь остаться без подруг, потому что с самого приезда они болтают какую-то далекую для меня муть.       Напиши ответ, когда сможешь, буду очень ждать, обнимаю,       Камилла К.»       Такие теплые письма всегда воздействовали на Регулуса, тут он не мог спорить. Он получал их не так часто в своей жизни, даже от друзей, потому что летом, когда мог бы получать их из-за долгой разлуки с ними, не получал, потому что буквально был отрезан от внешнего мира. В прошлом году Камилла писала ему часто после проведенных вместе Рождественских каникул, и получить очередное письмо от нее в середине второй учебной недели было приятно.       Регулус сидел на скамье, закутавшись в плащ. Небо серело все сильнее каждую минуту, промозглый ветер залетал под рукава и за шею, принося неприятные разряды мурашек.       Выйти в середине недели на свежий воздух, глотнуть чистого кислорода и даже не поддаться соблазну прикурить, очень редкое событие в нынешней жизни Регулуса. Двадцать минут назад закончилась мучительная Трансфигурация — от того, что ее стало меньше, она не стала проще, — и лишь закинув сумки в комнату, Регулус заметил письмо Камиллы. Барти отправился на дополнительный урок Трансфигурации, стоявший в его расписании, а Регулус решил прогуляться.       Совсем внезапно из-за спины послышались шаги, и даже с закрытыми глазами можно было бы узнать Пандору, присевшую рядом. Она мягко опустилась на скамью, спрятав руки в карманы, и положила голову на плечо Регулуса. Мягкие белые локоны рассыпались по черному плащу, она закрыла глаза и вдохнула свежий сентябрьский воздух.       — Слизнорт поставил за эссе «Превосходно», а я вписала в середину строчку своего стиха. Как думаешь, он заметил, или даже не вчитывался? — спросила Олливандер, не поднимая головы.       Регулус пожал плечами.       — Ксенофилиус обещал показать мне водопад в Запретном Лесу, — протянула она, — Он сказал, что он совсем небольшой, и само название водопада слишком громоздкое, но я не могу избавиться от мыслей о нем.       — Пойдете в Запретный Лес? — спросил Регулус.       — Ксено сказал, что ночью можно туда пробраться.       — Это может быть опасно.       — Что может случиться?       — Многое.       Пандора вздохнула.       — Что ты читал? Это письмо? — в ее тоне слабое беспокойство давало понять, что она знает, что Регулус редко получает письма, и обычно — от родителей. Письма от Камиллы он обычно получал в комнате, ближе к ужину или вовсе поздно вечером, хранил их в коробке под кроватью, потому что в них не было чего-то криминального, запретного, как то было в письмах с Андромедой и Альфардом, да и некоторые из них он спрятал там же, не в силах оторвать от себя.       — Ага. От кузины, — пальцы согнули пергамент еще раз.       — От какой из?       — От Камиллы. Сестра Ивеса, — ответил он.       Пандора подняла голову, в изумлении посмотрев на Регулуса. Регулус легко засмеялся.       — Она хорошая хотя бы? — спросила Пандора.       — Вы чем-то даже похожи, да, — ответил Регулус, убирая письмо в карман.       — Она тоже не такая как все в вашей семье, да?       — В смысле?       Пандора встала, Регулус встал вслед за ней. Она отряхнула свое легкое синее пальто чуть ниже колена, только сейчас в ее руках Регулус заметил берет, который Пандора легко нацепила на голову.       — Не носится с пеной у рта, отстаивая права чистокровных и не мечтает о великих свершениях у подола Тёмного Лорда? — она произнесла все как бы в шутку, придерживая рукой козырек. Словно поэт, вещающий свои стихотворения, она вскочила на скамью, и острые каблучки ее туфель звонко ударили по дереву. — О, великое наследие Олливандеров, прости и пойми меня, вашу грешную дочь, за то, что я так насмехаюсь над великими благородными домами!       Порыв ветра унес её последние слова, но звонкий смех пробивался сквозь свист непогоды. Регулус улыбнулся, смотря на Олливандер снизу. На ее белых щеках от прохлады пестрил розовый цвет.       — В самом деле, зачем мне моя чистота крови, если я все еще не могу выучить все эльфийские руны? Почему кому-то они даются так легко? Ксено и Сольвейг постоянно перекидываются записками, поддразнивая меня, а я могу понять едва ли половину, — она спрыгнула, снова удерживая берет, чтобы порывы ветра его не унесли.       — Ты напрашиваешься на лесть, — сказал Регулус без злобы, и не мог не заметить проблеск удовольствия в глаза Пандоры, получившей похвалу.       — Ну и что, — она кокетливо накрутила прядь волос на палец.       — Ты говорила, что твоя отличительная черта это скромность.       — Я много говорю, — беззаботно ответила Пандора, — очень много. И много слушаю. Ты знал, что Джесси Краун по уши влюблена в Аббота, хотя весь Рейвенкло уверен, что это именно Медоуз ей мозги пудрит? И вообще еще чаще начинают болтать, что Гринграсс влюбилась в Крауча. Говорят, в комнате старост между ними напряжение необыкновенное, тебе Барти ничего не говорил?       — Нет, — сказал Регулус. Он не любил сплетни, но всегда знал их, потому что много подслушивал еще с раннего детства, а сейчас ему много их рассказывают. Он никогда им не верил, но не мог порой отделаться от собственного любопытства.       — Рита Скитер разнесла по всей школе, что у Снейпа и Катуара роман, — Пандора хихикнула, Регулус усмехнулся, а потом с жаром вспомнил, что Снейп просил к нему подойти ещё две недели назад, но, если бы было что-то важное, он бы и сам подошел, так ведь? Поэтому Регулус быстро про него забыл.       — Скитер скажет тоже, — прыснул он.       — Скажи мне спасибо, что я не дала ходу слуху о ваших с Барти...       Регулус закатил глаза, Пандора рассмеялась, что есть силы.       — И про наши с тобой тоже. Мне просто повезло, что я неплохо ее знаю, вот и все. Мы неплохие подруги, на самом деле. Если бы что-то такое началось, я имею в виду, именно про наши отношения, то Ксенофилиусу бы снесло голову, хотя он не очень ревнивый, но от Риты не осталось бы и мокрого места.       — Много пользы от нее будет, если она сунется в «Пророк» после школы, — саркастично подметил Регулус.       — О, она сунется. Если ее не пустят, того гляди откроет свое предприятие, я тебе обещаю.       — Я тебе верю.       Пандора снова рассмеялась, на губах Регулуса оставалась все та же непримечательная усмешка. Незаметно они вышли на тропу к замку, а Пандора никак не смолкала. Вскоре одно смешалось с другим, и уже в замке, когда их пути должны были разойтись, чтобы снова встретиться в библиотеке или на ужине, спокойствие Блэка было нарушено.       — Блэк! — разнеслось в холле у входа, Регулус и Пандора остановились и синхронно обернулись в сторону зовящего. Снейп стоял около каменного свода, где в подземелья спускалась одна из главных лестниц. На его лице читалось надменное спокойствие и высокомерие, и внутри сразу зашевелилась собственные алчность и гордость Регулуса.       — В библиотеке вечером, как обычно, — кинул Регулус Пандоре, почти не оборачиваясь в ее сторону. Она лишь кивнула, посматривая на Снейпа с презрением, но вскоре развернулась и направилась в сторону башни своего факультета.       — Я просил тебя подойти ещё когда, — сказал Снейп, поворачиваясь к лестнице и начиная медленной и тихой поступью спускаться. Регулус последовал за ним.       — Просил не ты, а Розье, — поправил его Регулус, но он не мог знать, принял ли эту колкость Северус.       — Не строй из себя умника, — кинул ему Снейп, не оборачиваясь.       — Сложно, когда ты и есть умник, — сказал Регулус с ухмылкой, стягивая плащ. Снейп остановился у самого конца лестницы, резко обернулся, держась рукой за перила, и от взгляда черных глаз озорство Регулуса поубавилось, — Я шучу, — добавил он снисходительно, но видел, что Северус не тот, кто оценил бы его шуток.       — Не важно, просто ты узнаешь обо всем позже, чем остальные, — сказал Снейп, и по коридорам, куда он несся теперь стремительным шагом, несложно было догадаться, что они направляются в класс Зельеварения.       — Остальные? — не унимался Регулус. Замученный учебой, отсутствием чего-то интересного в жизни, кроме учебников и избегающего взгляда брата, надоедливого Ивеса, мелькающего перед глазами ежедневно, он понимал, что связь с Северусом всегда играет плохую сцену в его жизни, но интерес его будоражил.       — Остальные, — подтвердил Северус, вынимая из кармана ключ от класса Зелий.       — Зачем ты класс закрыл? — спросил Регулус, зная, что ключ один, и Слизнорт не позволил бы разгуливать с ключом по школе, даже просто подниматься на этаж выше, отходя на пять минут. Блэка настораживал любой жест Снейпа, и он дал себе слово следить за каждым движением семикурсника.       Северус оглянулся вокруг себя, убеждаясь, что в коридоре сейчас только он и Регулус, а затем зашел в класс. Регулус проскользнул за ним, сразу же пытаясь найти что-то на столах и около котлов, что могло бы выбиваться из колеи. Но все было на своих местах, как и прежде.       Щелкнул замок, Северус закрыл класс изнутри, и на глазах Регулуса убрал ключ под мантию. Регулус в этот раз промолчал, зная, что не получит внятного ответа, но все равно ему было интересно, зачем.       — Наверное, даже лучше, что ты узнаешь обо всем сейчас, Блэк, когда все уже с головой погружены в учебу, — Снейп пронесся между рядов парт вглубь класса, где обосновал свое рабочее место, крайне аккуратное, с множеством книг, разложенных по стопкам, и пергаментом, выложенном в четкий ряд свертков. Регулусу хотелось посмотреть, чем Снейп занимался, потому что никогда не мог усмирить свое любопытство, еще с детства страдая от него.       Но он, не торопясь, присел на край стола, оставаясь намеренно далеко от Северуса, изучая, как бледные костлявые руки, выглядывающие из-под черного пиджака, расправляют мантию на спине стула, а затем как он, словно плывя, перемещается к своим записям.       — Темный Лорд поручил одно дело Рабастану, — начал Снейп, — Я с Лестрейнджем в крайне хороших отношениях, и поэтому, мы работаем вдвоем. Проблема только в том, что двоих недостаточно, учитывая, что Рабастан не имеет доступа в Хогвартс.       — Лорд больше не планирует захватов окрестностей школы? — хмыкнул Регулус, а Северус, не склонный к шуткам, лишь остро зыркнул из-под густых черных бровей.       — Ты единственный из всех, кого я знаю, кто идёт со мной по одной дороге и неплохо разбирается в Зельях, — сказал Снейп, не отрывая глаз от Регулуса, а сам Блэк в свод очередь не мог перестать рассматривать худощавую, высокую фигуру Снейпа, который одновременно вызывал жалость и пугал Регулуса с младших курсов. Сейчас Регулус испытывал к семикурснику более безразличие, чем что-то более понятное, но в данный момент, когда Снейп стоял, уперевшись тонкими руками в столешницу, пока в тусклом свете его плечи освещала единственная лампа, а на столе — десятки пергаментов, Северус выглядел весьма уверенно, не так, как на любом другом уроке и в любом другом месте.       «Неплохо» задело Регулуса, вызывая прилив гордого самолюбия и пренебрежения, и сам он почувствовал, как холодеет к человеку перед собой, и хотя палочка сейчас была у него у груди, под кофтой, повернуть к двери и открыть ее не казалось лучшим вариантом. Он понимал, что просто не может уйти сейчас.       — И что же на этот раз? — спросил Регулус безразличным тоном, вновь ощущая безысходность своего положения и твердость, с которой был намерен выплыть из него.       — Кассандра Пемберли, — произнес Снейп.       — Снова Защита? — поморщился Регулус.       — В смысле снова?       Регулус прикусил язык, но внешне показал, что не собирается отвечать на вопрос, словно вовсе его не услышал, и ему было необходимо просто перетерпеть эту тишину.       — Пемберли направлена в школу Министерством, она может что-то знать, и у нее может что-то храниться. Она не продержится здесь больше года, как и все, и у нее хорошая охрана. Класс огражден защитными заклинаниями, она вычищает каждый подозрительный уголок.       — И что от нее, собственно, необходимо? — скучающе спросил Регулус, понимая, насколько все снова глупо, но блеск в глазах Снейпа заставил его навострить уши.       — Воспоминания.       С минуту оба глядели друг на друга. Регулус представлял, как Кассандру Пемберли прижимают силой к стене Рабастан и Снейп, а один из них наставляет палочку к ее лбу, бормоча заклинание под нос и поражая сознание профессора легилименцией.       Регулус сглотнул, невольно потер руку, где остался тонкий шрам, о штанину. Его передернуло, потому что сразу вспомнился отец и тот ненавистный вечер, наполненный болью и страхом. Мать оказалась единственной, кто смог его остановить, хотя Регулус уже ничего не ждал. Для Регулуса залезть в чужие воспоминания было нарушением человеческих прав, и он был уверен, что никогда бы не пошел на это.       — Никто не должен об этом узнать, как обычно, — произнес Снейп, приподнимая брови, — от тебя пока что требуется лишь содействие в приготовлении зелья. Ингредиенты у меня есть. Рецепт зелья, которое заставит Пемберли обмякнуть, которое не оставляет после себя следов и не наносит слишком сильного вреда, выверен и должен сработать. Чтобы приготовить его быстрее, понадобится двое. Лорд не торопит.       — Так говоришь, будто уже записался в ряды пожирателей, — взгляд Регулуса невольно скользнул по прикрытому левому предплечью Северуса.       — Нет. Но глупо полагать, что он примет тебя просто так, за красивые серые глазки и чистокровность, история которой тянется из пятнадцатого века, — с легкой издёвкой сказал Снейп.       — Из двенадцатого, — поправил Регулус холодно.       Был ли у него путь назад? За те длинные паузы, которые Снейп так любил, Регулусу предоставлялась возможность подумать на этот счет. Откажи в помощи сейчас, Снейп обязательно все расскажет Рабастану, а дальше известие пойдет по ушам с такой скоростью, с которой не разбегаются слухи по Хогвартсу, отпущенные Ритой Скитер. Никто не будет интересоваться, были ли причиной отказа личные причины — о потребностях собственного эго в мире, построенном на идеалах чистой крови и ее традициях, речи, как правило, не заводится.       О, родители будут очень горды, если узнают, что Регулус сыграл какую-то роль в одном из заданий Темного Лорда. Это не просто передача карт с планировкой Хогвартса и его окрестностей во время второго нападения Пожирателей, это не хорошая домашняя работа, выполненная по заданию Селиверста Крофорда и даже не личное знакомство с Воландемортом. Не Регулус передаст воспоминания, не он их даже заберет (интересно, кто?), но он сыграет немаловажную роль.       Может, тогда отец не посмотрит на него так холодно. Может, больше не попытается залезть в сознание.       В груди защемило. Регулус часто перечитывал письмо Андромеды, которое получил на свое шестнадцатилетие, и помнил каждое слово наизусть.       Она обещала принять его любым, что бы ему не пришлось сделать, а он не хочет делать того, что ему предлагается. Но гложущая гордость и жажда особого внимания от родителей рвала душу на части не хуже тоски по чему-то светлому.       Регулус ничего не ответил. Его даже не будут спрашивать, зачем, если ответ автоматически «да»? Ответ, спасающий его жалкое существование.       — Хогсмид, квартал 7, дом 6, подвал. В субботу в четыре часа дня. Мы там будем не одни, познакомлю тебя кое с кем.       И, конечно, работа над чем-то таким не могла проходить в классе школы, догадаться было не сложно.