Зарисовки бродячих псов

      Чуя заинтересовано наматывал чёрную прядь на палец, покачивая тазом. Человек под ним выдохнул.       — Тебе так нравятся мои волосы, Чуя-кун?       — Тебе действительно нужно моё подтверждение?       Достоевский ухмыльнулся, опуская взгляд на стык их тел. Кажется, он может даже заметить, как член, находящийся в нём, выпирает бугорком на животе при каждом ленивом толчке.       — Быть может, я хочу услышать это из твоих уст, — прошептал, обнимая и прижимая к своему голому торсу. Чуя подался навстречу. — Как награду.       Пальцы отпустили прядь, и Чуя прижался носом к волосам, вдыхая их запах.       — Награду за что? — язык прошёлся по ушной раковине, заставив Достоевского на секунду потерять контроль и тихо простонать, порадовав этим самым Чую. — За то, что ты лёг под меня, как последняя шлюха?       — Как бесцеремонно, Накахара Чуя.       — Как официально, Достоевский Фёдор, — парировал, резко толкаясь и попадая головкой по простате. Фёдор зажмурился, сдерживая стон наслаждения, вызывая неодобрение на его лице. — О какой награде может быть речь, когда ты не можешь даже постонать для меня как следует? — очередной грубый толчок, не получивший и капли реакции. — Или ты думаешь, что если притворяться, что тебе не нравится быть отыметым, то твой хвалёный Бог не зачтёт это за мужеложство и прелюбодейство, ха?       — Ты выказываешь своё желание выйти за меня замуж?...       — Не думай, что я не замечу игнорирование первого термина, Фёдор, — вопреки жесткому тону, Чуя перешёл на хрупкую тонкую шею своими губами, оставляя дорожку нежных поцелуев.       Достоевский решил промолчать, обнимая чужую талию ногами крепче. Его голую кожу щекотал свисающий сверху галстук боло: Чуя не стал снимать даже его, предпочитая взять Фёдора на столе прямо в одежде. Самого Фёдора, естественно, нужно было полностью раздеть. Наглому юноше с огненными волосами не нравилась недоступность.       Чувствуя скорую разрядку, Чуя ускорил темп, не утруждаясь довододить своего любовника до оргазма. Тот никогда до этого не доходит. Кажется, ему нравится сам процесс чужого грехопадения...       Вслушиваясь в сбившееся дыхание, Чуя всё сильнее втрахивал в жесткую поверхность стола столь ненавистного, но тянущего к себе, подобно змею-искусителю, мужчину.       На последнем сильном толчке он кончил внутрь, прекрасно зная, как сильно Фёдор такое не любит. Однако на этот раз что-то поменялось: протяжный стон слетел с влажных губ, пока их обладатель слушал собственническое порыкивание в свою шею.       — Хорошо... Очень хорошо. Когда-нибудь я воспитаю тебя под себя, и ты будешь гораздо щедрее одаривать мой слух стонами. Или даже стенаниями...       — Как прекрасны бессмысленные мечтания... Мысль — это грех, Чуя-кун. Особенно такая.       — Кто знает, — выскользнув из жаркой тесноты, Чуя уже представлял, как из неё вытекает его сперма. Он прижался ближе, приобнимая худощавое тело. — И да... — томное дыхание, переместившееся куда-то за ухо. Нос зарылся меж тёмных локонов, что подобны дорогому шёлку. — Мне очень нравятся твои волосы.       Фёдор едва заметно улыбнулся, безмятежно перебирая рыжие пряди.