жестокий люд и самодельный монстр

      — ну что же такое, итадори-кун, совсем себя не жалеешь, — руку кладет на дыру в животе, чувствуя кожей холод и липкость крови. оккоцу многое повидал в своей жизни, но видеть такого, — мертвенно бледного, искалеченного, с гримасой боли и шока на лице, — итадори совершенно не хочет. знает, что не выдержит, вся хваленая сдержанность даст сбой, и снова станет он тем мальчишкой: растерянным и жалким, незнающим, что делать со своим проклятием. поэтому глаз не поднимает, смотрит на собственную ладонь, как колеблется воздух от проклятой энергии. вряд ли юта что-то может сделать, но так хотя бы выиграет время. — помоги-ка мне, рика, — та молниеносно появляется и подхватывает их двоих (слишком аккуратно для проклятия, словно чувствует, что для оккоцу это важно, старается юджи не сделать хуже), — к иери-сан, ты знаешь где ее искать. — прижимая к себе, юта прикрывает глаза. он не чувствует теперь в юджи опасности, и заметно уменьшилось проклятой энергии. вздыхает тяжело, а грудь сжимает. в горле образовывается предательский комок. годжо попросил его помочь итадори, приглядывать за ним. но что в итоге? итадори в руках почти мертв, хотя теперь свободен, весь покалеченный физически и морально, нет того прежнего юджи. а ведь не хотел он оставлять его, но пришлось, все знали, что будет лучше разделиться. что было бы, не разделившись они? юта старается не думать — уже ничего не изменить. и прекрасно знает: сейчас он с итадори не потому, что сенсей попросил.

***

      юджи знаком запах медикаментов — запах больницы. запах бинтов на его теле; знакома боль от разодранных ран, что зашили, и тяжесть на местах, заклеенные пластырями со стерильными повязками. он уже не замечает на себе действия чужой обратной проклятой техники. но сейчас вовсе не хотелось открывать глаза. он пялится в потолок с трещинами, почти видит, как сыплется цемент. под тяжелым одеялом холодно, — а может, он потерял слишком много крови. а в голове единственный вопрос: «почему я все еще здесь?» здесь, живой, хоть и тело все адски болит, во рту вкус железа, а в груди, потемках души — пусто. до омерзения пусто. неправильно. «все должно быть по-другому», — нутро кричит. почему-почему-почему?! итадори и забыл, что бывает таким наивным. на звуки шевеления и движения, что он замечает боковым зрением, юджи не поворачивается, и тогда, когда к койке подходит кто-то, образовывая тень. он просто хочет исчезнуть. зачем его снова спасли? зачем? — иери-сан сказала, что где-то дня три тебе нужен покой, — говорит этот кто-то. юджи знает этот голос и даже не удивляется, что это именно он снова спас его. говорить было больно, но он говорит, смотря в потолок: — зачем? мне нет смысла больше бороться. сукуна не под моим влиянием (никогда и не был), его никто теперь не сдержит. мегуми для него — лишь клетка, его души, вероятно, больше нет. я не смогу ничего сделать для спасения годжо-сенсея. двуликий ушел и забрал с собой всю мощь, которая никогда и не была моей. облизывает пересохшие губы, в уголках запеклась кровь, повторяет еще раз: — так зачем? тень над ним молчит. потом нависает, показывая уставшее лицо. у юты нахмурены брови, глаза с сожалением в них, челка, когда-то уложенная, растрепана. юджи нехотя отвечает на взгляд. — тогда борись для меня и со мной.