жестокий люд и самодельный монстр

      было пусто. пусто в грудине, там под ребрами ничего больше нет, кроме разорванного в клочья бессмысленного органа. настолько пусто, что пыли некуда было осесть, она оседает где-то, может, в углах души-потемков. и было пыльно, было пусто, некому было за этим следить. вместе с проклятием, у юджи забрали все: внутренности, чувства и нанами, нобару, мегуми... его личный демон — одна из немногих причин бедствий и разрух, покалеченных судеб и его сломанных костей и вылитой крови, — оставил его. казалось бы, даже он... но итадори должен был привыкнуть. привыкнуть еще с самого детства: он один. одинок с друзьями и даже с дедом. привык... да отвык слишком быстро, когда под боком оказались действительно верные друзья, напарники в бою и наставники. к такому быстро привыкаешь, кажется, будто так будет всегда и все невзгоды... и все... и... юджи быстро привык и к пустоте. она стала ему утешением, знанием, что больше никого не потеряет, что больше никому не сделает больно. вместо тысячи смертей, вместо тех поломанных судеб — будут пыль по углам, потемки и пустота. за таким далеким страхом одиночества, что преследует его всю жизнь, закрыв глаза на это, лишь бы прикрыться оправданием, лишь бы придумать себе ложное утешение, пред ним предстанет силуэт. это спокойствие и сила, протяни вслепую руку и ощути кончиками пальцев искревленное пространство от проклятой энергии, но юджи тянется туда, где никого больше нет, где нет той теплой энергии, а есть холод и даже мыслей нет, кроме простого «спасти». а силуэт, отпечатанный на веках, кажется, не потянется в ответ. или этот силуэт выдуманный им же, его больным и одичавшим мозгом, как у поломанного-переломанного человека? за закрытыми глазами с ресницами подрагивающими, длинный силуэт, что никогда к нему не двинется, не позовет, а даст уйти... — юджи... и голос сладкий не завлекает, не просит и не умоляет. юджи и не расстраивается. он знает, что заслужил, знает, что все сам решил. что станется с пустоты? когда спасение оканчивается словом, а не действиями? когда, как слабый человек, мучениями своей горестной души питаешься, но не показываешь вид? — юджи! и даже когда глаза распахиваются, это навождение преследует везде. как наказание ли? сложно сказать, когда тело подрывается, тяжело поднимается грудная клетка, а футболка противно липнет к телу, состоящему, кажется, из наэлектризованных нервных окончаний и холодного пота. — тебе снился кошмар? — странный вопрос. какому шаману они не снятся? силуэт обретает четкую форму, острые линии, белые волосы и пушистые ресницы, глаза, как самый чистый океан, бледную кожу. юджи принимает сидячее положение на диване, укрытый кем-то заботливо пледом. отвечает сухими губами: «да». — и что тебе снилось? юджи сжимает губы, смотрит на годжо как в последний раз. — что тебе снилось, юджи-кун? знаешь, ты не должен проживать это в одиночку, — протягивает свою большую ладонь, но не успевает дотронуться. — как вы меня отпускаете.