жестокий люд и самодельный монстр

      была ли у них связь близнецов? было ли это братской любовью? о, несомненно, они были связаны самыми крепкими узами, как петлей у каждого вокруг шеи, и дернись один — второй почувствует натяжение на яремной вене, — между ними было все то перечисленное, но... считать нормальным это сложно. невозможно. они совершенно аморальны — стали такими, в один день перейдя грань между нормальным, то что от них ждет общество, и хлесткой реальностью, в которой в ладони рука горячая и с когтями похуже, чем у диких животных, по запястьям черные метки и вены. след зубов, точно тигра, синеет, а укус от удовольствия, под эмоциями, и вкус крови будто не привиделся, а на кончике языка и смешанная со слюной течет из уголка губ. юджи помнит, как выгнуло его тогда дугой, а тяжелое тело придавило его к кровати. юджи рукам брата поддавался доверчиво, всегда верил и находил в них тепло. сукуна разве предавал его хоть раз? рёмен — несдвигаемая скала, укрытие от мира и родное, беззаботное воспоминание их детства, в котором тот защищал, давал наставления и никогда не оставлял в одиночестве. объятия всегда казались обычным делом: крепкие, что сжимает грудную клетку, а под ладонями стучит точно, бьется сердце; присутствие даже в воздухе, ароматом парфюма и телесным запахом; взгляд алый на затылке следит, ищет опасность, а юджи веселится, улыбается, смеется, и сукуна выдыхал в ладонь и отводил глаза с окна, зная прекрасно, что брат его чувствовал. все это было привычкой каждого, как мимолетные касания и забота друг о друге. та ли эта связь, что появилась у них в утробе матери? та ли, когда рождены были в разницу с минуты, а пальчики маленькие еще бледно-синие хватали друг друга, и крик их раздался почти в одни уста, готовые учиться жить обязательно вдвоем? итадори пытается вспомнить когда... юджи хмурится, когда теплые ладони скользят по талии, а твердая грудь прижимается к спине. приходится упереться в стол руками, в который подталкивают легонько, но уверенно. «ужин еще не готов», — не помнит, как сказал, но в ответ получает простое «ага» в самое ухо. когда?.. «что мы творим?» — единственная мысль в голове, когда юджи в руках оборачивают, и светло-карие сталкиваются с красными глазами сукуна смотрит на него жадно, но так отчаянно, ожидая словно, что его оттолкнут, ждет, когда ему врежут, но руки его задирают футболку, дают время, дают фору, но юджи застывает и разглядывает лицо напротив, будто видит близнеца впервые. и пусть черты похожи, но острее, сейчас они изменились под гнетом эмоций и чувств. «что же мы делаем?» — вопрос застывает на губах, но их вдруг ловят, прижимаются по детски и ждут. когда? и правда, когда? с самого рождения? когда вместе всегда, одна мысль на двоих, понимание от одного взгляда, и все — ничье, сердце — одно когда первые крики друг друга проглотили, в себя впитали и так и не отпускали пальчики,когда их положили на грудь счастливой до слез матери. все как в бреду — как и жизнь их в последующем, — имена друг друга шепотом, руки, губы, кожа к коже, смешенный пот и учащенное сердцебиение, клыки на запястье... все в бреду... одной крови... в одной крови... одни против всего мира... а что ничье? а что общее? они — одно целое, так заведено. и, возможно, так и должно было быть с самого начала. как тогда юджи не оттолкнул сукуну, сплел их крохотные пальчики, в кулачки захватил крик. как рёмен, беря будто все тягости мира, первый везде, лишь бы брат не познал жестокости. «что же?..» так заведомо было судьбой, заведомо сукуной сжигать их дотла, но вместе.