жестокий люд и самодельный монстр

      — эй, дяденька, вас подвезти? на удивление, нанами не игнорирует приглушенный юношеский голос, а поднимает голову, смахивая рукой влажную от дождя челку. — сколько тебе лет, ребенок? — не вскинуть тонкую бровь не получается, взглянув на парня, совсем еще юного, остановившегося возле козырька. его лоб облепили мокрые волосы, по лицу скользят капли дождя, крупного и не щадящего сейчас никого, в коженной куртке, со шлемом в руках и на мотоцикле. — я вообще-то не ребенок! — он надувает губы и хмурит брови капризно, но тут же, не выдержав каменного лица кенто, улыбается во весь рот: — я серьезно. здесь негде переночевать, а дождь будет идти всю ночь! — ты предлагаешь мне сесть на твой мотоцикл, — а я неуверен, есть ли у тебя права, — в мокрую погоду? по влажным дорогам ехать? дождь бьет по козырьку жилого дома с характерным звуком. у нанами болит голова после долгой работы в офисе. хоть и с задержкой, но он решил, наконец, ночевать не на работе, а дома, но попал в проклятый дождь. и ведь паренек прав: хостелов рядом нет, а в ночном комбини не просидишь всю ночь. он смотрит на юношу, на его блестящий черный мотоцикл, на крепкие руки на шлеме и ноги в вырвиглазных красных кедах, что держат с уверенностью равновесие между землей и двухколесным. ему точно меньше восемнадцати, а его улыбка и взгляд, слишком солнечный в такую погоду, по-детски украшают угловатое лицо. тот на вопрос не отвечает, только гипнотизирует, ждет, будто зная, что нанами в итоге согласится. нанами делает шаг, на макушку тут же падают капли. пиджак в плечах темнеет, укладки в помине нет. кенто плюет на все: на работу, из-за которой он пугает сотрудников своими синяками под глазами, на дождь, на дороги. он берет в руки протянутый шлем, надевает его, позволяет подправить и садится сзади, хватаясь за талию юноши. тот оказывается слишком твердым, сильным и даже прикрывает нанами от ветра, когда с ревом дергается вперед и набирает скорость. — меня кстати итадори зовут, — повернув немного голову, кричит итадори, чтобы его услышали. шлем пахнет впитавшимся шампунем и сыростью. кенто вздыхает, бормочет, уверенный, что его не услышат, свое имя, но получает веселое: — хорошее имя, нанамин! — итадори-кун... усталый вздох прикрывает не только шлем, но и смех итадори.