жестокий люд и самодельный монстр

      «...отправляет умирать, чтоб самому смотреть, и       от ее фигур в кровавом пируэте       он тянется к ширинке...       ...ее вечная бойня для вечной любви       ...его сердце цветет       ...кровушка льется       ...разом сплетется любовь и война»       ...ко лбу прилипли окрашенные естеством прерванных чужих жизней, последними фонтанами из приоткрытых ртов и перерезанных глоток, кудри, а с кончиков все полосуют лицо, падают с бровей на ресницы, и, как снежинки, застывают мелким рубином. весь покрытый кровью, а глаза совершенно ангельские с потяжелевшими веками от капель с волос, но руки, сложенные до этого будто в молитве, тянутся туда, где под кожей беспокойно бьется пульс. тело бедняка дергается, оно спешит спастись, молясь всем известным богам за их стертую с лица земли деревню. губы посиневшие его шепчут на последнем издыхании: «дьявол, а тот — самый настоящий сатана». а получит лишь цоканье досадное: — разве ты не видишь, рогов и копыт с хвостом у меня нет. ты, жалкий человечишка, сбрендил на грани смерти, — глаза в ответ закатятся, тело дергается в конвульсиях и расслабится в руках. его отшвыривают в сторону, как ненужный кусок мяса, и тот, врезавшись в стену неразрушенного дома, распластывается на рыхлой земле. сукуна наблюдает за всем со стороны, пряча подрагивающие руки в рукавах кимоно. ах, как прекрасен был вид! как прекрасен был силуэт, весь залитый кровью! как прекрасно одеяние прилипает к телу паренька, как кожа вся пропитывается цветом и металлическим на вкус сиропом! он слышит, слышит так явно, как с кончиков пальцев капает впитываясь в грязь. он видит, видит так близко, как забивается кровь под ногтями, как стекает она по шее.       «...император — психопат, втюрился...       ...но не понимает как теперь связать хотя бы пару слов       ...чтобы признаться ей в любви...       на языке клинков» и смотреть он так мог хоть часами, мог простоять статуей, ловя каждое движение. но от возбуждения тянет в паху, а в кулаки, что сжались от нетерпения, хочется сжать чужие волосы. — там остался еще один человек, если ты так и продолжишь стоять, то я справлюсь с ним сам, юджи, — грубый голос заставляет того повернуться к нему лицом. у рёмена сушит в горле, вот бы испить, испить до дна из этих же уст... — неужели уже не терпится, сукуна-сама? — юджи дергает уголком губ, не отрывая с него глаз, вылезает из нательной части кимоно, оставляя ее так висеть за счет широкого пояса. — так мешает! — изгибаются хитрые губы. бледная кожа совсем еще чиста, но сукуна знает, что будет дальше. от этого поджимаются пальцы на ногах. он идет медленным, голодным хищником, а юджи поворачивает голову и тут же по опустевшей и разрушенной деревне, поднимая ворон, раздается девичий писк. молоденькая девчушка, оказавшись под взглядами убийц в свое удовольствие, выползает из прикрытия и, споткнувшись в гэта, бежит, размахивая черными волосами.       «...кровушка льется       ...в богине мечей...       разом сплетается любовь и война» — кровь совсем еще свежая, не стариков, что поселили эту деревушку. то, что вам надо, сукуна-сама, — и в одно мгновение тот оказывается перед девушкой, а та, ошарашенная, не успевает среагировать. юджи хватает ее за волосы, натягивает на кулак и тащит к ногам рёмена. она брыкается, слезно умоляет отпустить, дает даже клятвы, что все сделает, лишь бы она осталась жива, а не мертва, как ее дед и мать. итадори будто не слышит, толкает ее на колени, не отпуская волос, наклоняется, чтобы прошептать в ее ухо: — ты должна быть рада, что прольешь кровь для сукуны-сама. как твои дед и мать. та начинает реветь во весь голос, пытается ползти, игнорируя боль в голове, кричать какой-то бессвязный лепет. — заткни эту стерву, — приказывает сукуна, уставший от криков и этой жалкой сцены. юджи повинуется, хватает девушку за шею мощной рукой и поднимает ее над землей. она хватается, впивает ногти в его запястье, задыхается, пока слезы закрывают ей взор и заливают искревленное лицо настоящей мученицы. и тут же булькает, из ее рта бьется кровь. а потом из живота, из груди, из... сукуна не выдерживает: кладет руку на пах, хоть чуть снять болезненное напряжение. смотря, как бледная твердая грудь заливается молодой кровью, попадет каплями, как красным дождем, на сильные плечи, стекает по животу и ниже, впитываясь в пояс, он, кажется, сходит с ума. настоящий психопат, что влюбился в кровавый образ, жестокость и то, как под этими руками властвует смерть. в это бледное лицо сияющее на свете луны, в эти губы, что приоткрываются и ловят до последней капли этот красный дождь.       «...он понял, чтобы вместе быть им, нужна вечная война       ...и затеял авантюру...       чтобы встречаться с нею       ...он развеял войну» ...так и он ловит их, терзает, впивается зверским поцелуем. а кровь стекает по их подбородкам, а в нос бьет запах ржавого металла. клыки цепляют губу и язык собирает капельки его собственной крови. горячие ладони, в которых недавно умирали не один человек, лезут под его кимоно, стягивает с плеч, растягивают пояс — оно падает в их ноги. и они прижимаются грудью друг к другу, измазываются, а сукуна все глотает тот мед, оно греет глотку и желудок. испивает дар, но не утоляет жажду. рёмен переступает через скинутое одеяние и толкает юджи — они падают на шикибатон в его территории. он не дает ни минуты на передышку, ведет язык по испачканному подбородку, лижет красные дорожки с щек и целует ресницы. носом зарывается во влажные волосы и вдыхает их запах. юджи под ним трепещет, ведет руками по его бокам, оставляя следы, царапает спину, как можно глубже, до мяса, костей — рёмен шипит и смыкает зубы на его шее, итадори стонет, выгибается, а черные когти режут, как клинок, его кожу, пьют-пьют-пьют. — твоя кровь все-таки вкуснее, — улыбается алыми губами, а тот в ответ: «я рад, сукуна-сама», трогает раны, размазывает кровь по животу, а сукуна спускается поцелуями по этим следам, избавляется от кимоно, но отстраняется, ловя жалобный взгляд. рёмен становится на колени и приближается к его лицу пахом, плотоядно улыбаясь. юджи понимает: приподнимается, берет в ладонь твердый член, целует в головку, а на губах маленькие раны от клыков продолжают кровить, сукуна толкается в них, а когда те покрасневшие открываются, погружается в горячий рот. итадори хватается за его бедра, втягивает щеки, смотрит на него слезящимися глазами, мычит, когда двигаются глубже, давят на стенки глотки. сукуна держит его за волосы...