жестокий люд и самодельный монстр

      Мегуми танцевать не умел. Впрочем, как и Юджи. Но почему-то они были в самой гуще людей, двигались в такт песни и не отводили глаз друг с друга. Здесь алкоголь льется рекой, люди толкаются локтями и змеями соблазняют друг друга. Мегуми удовлетворенно вздыхает, когда теплые ладони оказываются в его волосах, а тела прижимаются каждым сантиметром: горячо, в самом огненном танце. Юджи двигает бедрами, проезжаясь по чужому паху, улыбается почти по-дьявольски — от той доброй улыбки ни осталось и следа, — и наматывает в кулак иссиня-черные вихри, натягивая корни до приятной боли. Руки Фушигуро сами собой оказываются на талии, сжимают ее и двигаются вниз. Они были слишком близко, почти дышали одним нагретым воздухом открытыми ртами, и губы в миллиметре от губ, и так соблазнительно блестели, но, кажется, были недосягаемы. Он сжимает ягодицы, обтянутые джинсами, и ловит устами вдох. Юджи сам льнет к нему, упирается лбом в изгиб шеи и кончиком языка ведет по открытой коже, вызывая мурашки, до самой челюсти, острой ее линии. Было невыносимо горячо, биты стучат со всем сторон, а запах пота и духов бьет по носоглотке. Но Мегуми вдыхает запах розовых волос и тонет в меде. И поцелуй их похож на патоку — когда, наконец, губы сталкиваются в губы, язык проводит меж них и по кромке зубов, а потом они танцуют не хуже страстного танго. Юджи с волос спускается на шею, слегка сжимает, на плечи — разминает мышцы, а поцелуй не разрывает, все льется мед с патокой. И Мегуми забывает, как дышать — с этим парнем все забываешь, все вокруг становится пятном, и были только они вдвоем. Хмель по венам все горячит, все кружится перед глазами. Были горячие руки, была твердая грудь, упругие ягодицы под пальцами. — И снова мы здесь, — говорит, отстранившись. А Юджи на это улыбается. На этот раз, без глупого столкновения.