Часть 6
7 апреля 2024 г. в 11:59
Люциус говорит какие-то неправильные вещи.
Стид останавливает его одним движением руки — это движение пришло из прошлой жизни, этим движением отсылали прочь слишком надоедливых слуг, и Стид мимолетно радуется, что писарь наверняка не знает этого движения.
— Капитан, — настаивает Люциус. — Попробуйте хотя бы поговорить с Эдвардом.
— Я думаю, что ты ошибся, — тоже настаивает Стид.
Он кладет руку на плечо Люциуса, и плечо проседает вниз от того, как сильно он давит, Стид останавливает это движение, когда понимает, что переборщил. Люциус не морщится, но то, как он отводит плечо — достаточно выразительно. Стиду несколько стыдно, но, по крайней мере, мальчик прекращает нести бред.
— Как знаете, — тяжело подчеркивает Люциус и выпрямляется еще сильнее.
Стид поджимает губы — писарь уходит, он явно обижен, но Стид не может принять его правоту только ради того, чтобы Люциус не чувствовал досаду. Намеки у Люциуса — скользкие и дурно пахнут, намеки у Люциуса похожи на придворные сплетни. Намеки у Люциуса — заставляющие задуматься, и Стиду откровенно не нравится думать так об Эдварде. Об Иззи ему не нравится думать еще больше — но от Иззи он может подобного ожидать.
Иззи мог бы соблазнить Эдварда чисто ради того, чтобы досадить Стиду — вот уж об этом договора не было. Соблазнение не входит в общую концепцию "не груби, не калечь, не убивай, не конфликтуй".
Стид чувствует, как ползут вниз уголки губ — старое почти забытое чувство возвращается, и оно сильнее, чем Стид может предположить — нет, ты не должен руководствоваться только словами Люциуса, — твердит он самому себе, — ты не должен делать выводы по одному-единственному слуху, по одной только догадке, нет, они не обратили свои насмешки против тебя, Люциус действительно беспокоится. Если что Стид и понял за последние пару недель, так это то, что сначала стоит поговорить с самим человеком, и только потом — собирать доказательства, если что-то кажется не правильным.
Именно поэтому он идет Эдварду. Он заворачивает выпить воды, потом доходит до обители Роуча — перехватить что-нибудь перед общим ужином, потом болтает с Фрэнчи, потом — тянуть дальше уже и нельзя. Он проходит мимо каюты Иззи, и ему кажется, что даже закрытая дверь насмехается над ним. Стид не знает, там ли Хэндс, но ощущение неприветливости приходит от одного взгляда на грубую ручку, и Стид заставляет себя не остановиться.
Эдвард в каюте один.
— Дорогой, — начинает Стид.
— Ты хотел, чтобы я показал, как открывается гардероб, — внахлест говорит Эдвард.
Они оба неловко замолкают, и через мгновение Стид мягко улыбается и кивает.
— Буду тебе признателен, — соглашается он.
И Эдвард тоже улыбается. С этой улыбкой что-то не так, но Стид так хорошо умеет отличать наигранные улыбки, скрывающие презрение, неуважение, насмешку или раздражение — и не похоже, будто Эдвард маскирует что-то из этого. Стид чуть ведет головой — улыбка искренняя, она открытая и чистая, Эдвард действительно рад ему.
Стид понимает только когда Эд отворачивается, проходя к полкам — это беспокойство. Эдвард встревожен и он пытается это скрыть. Стид продолжает гнать подозрения как можно дальше — ничего удивительного в беспокойстве нет.
В конце концов. Стид вернулся, да, но всего парой недель назад — он бросил Эдварда одного, без предупреждения, он не осознавал последствий, и последствия обрушились на него селью, когда он добрался до Эдварда.
— Смотри, — говорит Эдвард и вынимает из ножен у сапога кинжал.
Стид вздрагивает, когда Эдвард с коротким размахом всаживает кинжал за сорванный механизм. Он ковыряет доску буквально пару секунд, дальше — механизм щелкает, открываясь, и полка чуть отъезжает, Эдвард хватается за нее и тянет, открывая проход.
— О, — чуть отрывисто замечает Стид. — Умно. Так она спрятана еще лучше. Поставить сверху пару книг или статуэтку — и не найти!
Эдвард дергает уголком губ и почему-то чуть сжимается, а после — сразу заходит в гардеробную. Стид спешит догнать его.
— Я могу спросить тебя? — интересуется Стид и замирает на пороге.
Эд поднимает руку и чуть смущенно чешет затылок. Комната похожа... на склад?
— Прости, — говорит Эдвард. — Я... не особо был в себе. Стоило прибраться прежде чем показывать, наверное.
— Ничего, — фыркает Стид.
Вещи лежат на полу — почти все. Часть еще висит на вешалках, но многие выглядят так, будто их пытались сорвать — и не получилось. Все, что лежит на полу — принимает общий вид то ли странного ложа, то ли вовсе гнезда, и Стид насчитывает несколько подушек и два одеяла — из запасных. Он думал, что это все давно плавает в море.
В углу свалены книги. Далеко не все — только малая часть, Стид не может понять, чем именно руководствовался Эдвард, когда выбрасывал книги — в углу свалены книги с разных полок, разных жанров, разных назначений — несколько из книг вовсе на испанском и французском, из тех, что Стид хранил только для коллекции — не для чтения. Там же — несколько ваз, одна из которых — разбита, тарелки, столовое серебро, сервизы, все его добро, которое Стид вывозил с собой. Малая часть, но все же.
— Ты можешь спросить, — отвечает, наконец, Эдвард, не поворачиваясь к нему лицом.
— Во-первых — я рад, что тут что-то сохранилось, — говорит Стид на всякий случай. — Вон тот сервиз можно будет очень хорошо продать.
Он кивает на чашки — чашки лежат в коробках, в мягкой обивке. Эдвард прослеживает за его взглядом и хмыкает.
— Если даже ты говоришь, что его можно будет продать, — тянет Эдвард, — то, думаю, кто-нибудь вроде Люциуса действительно сможет его загнать кому-нибудь в тройную цену.
Стид фыркает в притворном оскорблении и доходит до "гнезда". От "гнезда" веет отчаяньем и непрожитой болью, Стид ловит себя на чувстве вины. Он не знал, что Эд будет переживать так остро — и небольшая ложь, успокоившая монстра, сейчас жжет язык, готовая обнажиться, готовая выпорхнуть наружу и раскрыться, но Стид не готов раскрыть Эдварду обман. Им обоим лучше от того, что Стид солгал — Эдвард не мучается больше чувством, будто Стид его предал. Стид больше не мучается стыдом — потому что в час отчаянья он действительно предал.
— О чем вы говорили с Иззи? — спрашивает Стид, и пытается сделать вид, будто ему не так уж и интересно — будто это дежурный интерес.
Реакция Эда поднимает в Стиде то забытое — он хорошо видит, когда его пытаются обмануть, и он сомневается, что эта ложь может быть такой же благородной, как использовал сам Стид.
— Ни о чем, — отрезает Эдвард и, словно испугавшись резкости, смягчается. — О прошлом. И немного о будущем.
Стид хмурится и прикрывает глаза. Ответ расплывчатый и почти бессмысленный — Эдвард ушел от прямого ответа.
— Неужели? — вяло переспрашивает Стид. — Все вчера удивились, что ты ушел в разгар гуляний. К Иззи. Не самая веселая компания.
— Нам надо было поговорить, — откровенно защищаясь, отвечает Эдвард.
Улыбка уходит с его лица слишком быстро, и Стид клянет Люциуса на все лады, если бы мальчик не влез со своими подозрениями — Стид ни в жизни не предположил бы, и Стид отдаленно подозревает, что Люциус не был прав, но мнительность — опасно поблескивает вместе с подозрительностью наравне, и теперь он не может выбросить из головы жалящие слова Люциуса — "Эдвард с Иззи намного ближе, чем кажется, капитан. И я думаю, это продолжается уже какое-то время. Дольше, чем вы знакомы с Эдвардом."
— Я и не думал, что Иззи такой хороший собеседник, что с ним можно говорить до самого утра.
Выходит слишком зло — держи в себе агрессию, пеняет на себя Стид, но сразу же после этого вспоминает в каком виде Иззи открыл ему дверь.
Иззи мог провернуть это все, пока Эдвард был пьян, а Эдвард вчера был пьян — и очень сильно. Эдвард вчера мог послушать Иззи, и не важно, что именно этот змей говорил, согласиться — даже если бы он предлагал ему запретный плод, Эдвард принял бы и его.
— Прости, — первым отмерзает Стид. — Я не хотел грубить. Иззи выводит меня из себя, ты знаешь. Я просто не могу представить, о чем можно так долго разговаривать с этим ублюдком, Эд, особенно после... всего.
Впервые — Эдвард выпрямляется полностью — и беспокойства в его взгляде нет. Зато есть тяжелая усталость, и это ни разу не лучше беспокойства — усталость больше похожа на нежелание доказывать свою точку зрения.
— Этот ублюдок двадцать пять лет служил мне верой и правдой, — роняет Эдвард. — Он ублюдок, но я очень многим ему обязан.
Стид присаживается, вытягивая из "гнезда" какую-то из своих ночных рубашек и рассматривает ее слишком внимательно для белой простой тонкой ткани. Стиду нужно время на ответ — и он готов принять то, что Эдвард привязан к Иззи, как к давнему боевому товарищу.
Но слова Люциуса разожгли сомнения.
— В каких отношениях вы состояли? — спрашивает Стид. — До того, как мы с тобой повстреча...
– Это допрос? — перебивает его Эдвард.
Стид пристыженно отводит взгляд и поднимается на ноги с рубашкой в руках.
— Нет, — отвечает он. — Прости. Мне правда интересно.
Эдвард отворачивается тоже, Стид почти чувствует, как он клокочет изнутри, и ему не нравится такой Эдвард.
— Иззи много лет был для меня самым близким человеком, — ровно отвечает на заданный вопрос Эдвард.— И я мог доверять ему. Если ты не против, я не хотел бы говорить на эту тему.
Стид кивает поспешно — и столь же поспешно вываливается из гардеробной, и подошву ног словно жжет взглядом Эдварда. Стид не знает что и думать.
Он действительно хочет спуститься вниз и выпытать из Иззи ответы, которые ему нужны, но ни за что в жизни Иззи не скажет правды, если он все это спланировал изначально. Напав на Иззи, Стид отдаст ублюдку все преимущества прямо в руки, и тогда никакого мирного решения всей сложившейся ситуации можно и не ждать — Эдвард не простит ему провокацию Иззи, Иззи — провокацию не стерпит, и если они оба останутся после конфронтации живы — это уже будет достижение. Ни о каком налаживании отношений речи не будет.
Стиду нужна дорога наименьшего сопротивления — если Эдвард не дал четкого ответа на вопрос, ему оставалось только найти Люциуса и расспросить внимательнее. Да, возможно ему придется извиниться перед писарем, и, скорее всего, придется просить того не упорствовать со своей теорией — Стид не был уверен до конца. Возможности, однако, хватало для того, чтобы одна только мысль о Иззи и Эдварде, как о любовниках, резала по сердцу ножом.
А потом он вспоминает о Фэнге и Иване, которые ходили под одними с Эдом и Хэндсом парусами — и они точно должны знать хотя бы что-то.