Тайная любовь майора

Андрей никак не мог поверить, что первым человеком, который будет ждать его по эту сторону сознания, станет не кто иной, как Никита Никитич Кудасов. Ещё с трудом осознавая на каком он свете, Обнорский думал, что всё это сон. Но, проморгавшись, понял, что все-таки он жив, и Никита действительно сидит рядом на стуле возле его кровати. Очень болела грудь и живот, а также голова, к счастью, били больше по лицу, не то последствия были бы катастрофическими. Андрей и так почти ничего не мог вспомнить с того момента, как Череп спустился к нему в подвал. Как среагировал его организм, и как он смог оттуда выбраться не укладывалось в пульсирующей болью голове. Кудасов что-то сказал ему, но журналист не мог вникнуть в смысл слов. Только через несколько секунд, как через плотный слой ваты, до него хоть что-то дошло. — Андрей, как ты? Ты меня узнаешь? Помнишь, что случилось? — голос майора был взволнованный. — Ты пугаешь меня, Андрей. — майор протянул свою широкую ладонь и потрогал его за руку, это отрезвило молодого человека, и он смог наконец отреагировать. Обнорскому хотелось сейчас засмеяться от этого волнения, что сейчас было в Никите. Очень трогательно майор выражал своё беспокойство. Но всё так болело, особенно избитое лицо, что он смог страдальчески только дёрнуть уголком губ. Немного повернув голову в сторону своего героя в погонах, он все-таки смог сказать несколько слов, о наболевшем. — Да не истери, Никит, живой, ну потрепали немного. Это лечится, всё лечат сегодня, кроме смерти. Ты что, ночевал тут? — слова давались Андрею с трудом, но он был рад, что Кудасов волнуется о нём. — Где ж немного, на тебе живого места нет, — сокрушенно и с болью в голосе сказал майор. — Ты бы себя вчера видел, мне казалось, что я нашёл едва живую жертву маньяка. — Эм… А эта скотина, ну Череп, он сдох? — голос Андрея звучал очень тихо. — Мертвее некуда, — с ненавистью в голосе ответил Кудасов. — если бы выжил, я бы его сам добил. А знаешь, я вчера Палычу угрожал. — Ты?! Правда ему угрожал? — Да. — Сволочь живучая, он выйдет, это точно, найдёт способ. — Голос Андрея сорвался и он закашлялся. — Очень пить хочется, Никит. — Я схожу, спрошу, можно ли тебе, тебя вчера оперировали. Тебе осколок ребра впился в желудок. — Блин, слабость такая, что даже сил нет повернуться, это хуже всего. — Я сейчас. Никита вышел в коридор и позвал медсестру, а она в свою очередь хирурга, который оперировал Андрея. Никите сказали посидеть и подождать, пока они осмотрят Обнорского. Кудасов не хотел его оставлять надолго, да и как оставить. Его Андрюшка такой беспомощный и больной, весь в бинтах и лекарствах. Синяки эти лиловые везде. Больно смотреть. Двадцать минут Никита крутился, не имея возможности войти, и всё смотрел на старые часы отца, время на них словно остановилось и не хотело идти дальше. Вот врач вышел из палаты и обратился к Кудасову с небольшой тревогой в голосе. — Я бы хотел спросить вас, у парня есть кому позаботиться о нём? — К сожалению, его родные переехали в другую страну на длительный срок (родители Андрея уехали в Канаду по приглашению от дальнего родственника и возвращаться не собирались, к тому же они очень холодно расстались с сыном). — Дело в том, что после выписки ему нужен будет хороший уход. По анализам, что я получил, у него очень ослаблен организм, по всей видимости, злоупотребление алкоголем и обезболивающими препаратами. В таком состоянии нежелательно, чтобы он жил сам. Я бы посоветовал свозить его в санаторий. Он такой молодой, а печень в ужасном состоянии, как и желудок. Эх молодёжь, не берегут себя совсем. — Я постараюсь позаботиться о нём. — Это хорошо, что у молодого человека такой хороший друг. Ему нужна забота. — А, простите, когда его можно будет забрать домой? — Недели через две, может, немного раньше, организм молодой все-таки. Дома долечите, я покажу, как сделать перевязку рёбер. — Я умею. Нас обучали в академии. — Очень хорошо. Тогда заберёте, как только ему станет лучше. Доктор ушёл дальше к больным, он не закончил обход, а медсестра уже заняла пост.       Майор вернулся к Андрею в палату, ему до боли в груди нужно было побыть с ним. Уже убрали капельницу и напоили, смыли остатки крови за ухом и в целом он выглядел не так и жутко, если не обращать внимание на отбивную из его лица, одна часть которого выглядела сплошным синяком. Оптимизм это главный ключ к выздоровлению, а Никите его не занимать. — Я ещё побуду немного с тобой, — Кудасов снова занял стул возле кровати. — Никит, меня волнует один вопрос. — Задавай, я отвечу. — А почему собственно ты здесь? Ты пришёл рано утром и сидишь со мной, а не дома с женой. Ведь у тебя законный выходной, точно выходной, но тратишь ты его на меня. Ещё мне доктор сказал, что ты принёс меня вчера на руках к нему, чуть ли не в кабинет. Никита, что происходит, черт возьми? — Всё сказал? — Обнорский молчал и как-то обиженно сопел. — А теперь скажу я. Андрей, я развёлся два месяца назад, вернее, мы жили гражданским браком много лет с ней. Даша забрала дочь и улетела устраивать свою жизнь. Мы много чего сказали друг другу. Дома меня никто не ждёт: ни жена, ни кошка, ни даже мышь! Это ясно? — Андрей слабо кивнул, — со мной в последнее время происходят непонятные вещи. Я… В общем, не могу без тебя. Ты стал моим наваждением, я присматривал за тобой с того самого дня, как не дал погибнуть в том взорванном доме. Мне самому сложно об этом говорить, но, возможно, у меня к тебе чувства и эти чувства я устал скрывать. Что касается вчера, то я чуть с ума не сошёл, когда не смог найти тебя в загородном дворце этого старого урода. Когда увидел, едва живого, думал рехнусь. Да, я нёс тебя на руках перед ребятами и перед ОМОНом и мне не стыдно, нет. Я вёз тебя всю дорогу сюда и боялся что ты просто умрёшь у меня на руках. Если сможешь, прости меня, что следил за тобой и не уследил, меня не было в городе. Кудасов замолчал и смотрел в белую стену перед собой. Ему нечего было сказать. Стыда больше не было, как и не было камня с которым он жил на сердце так долго. Он ожидал чего угодно, крика, что его пошлют сейчас и прогонят, но не тихого «спасибо». Андрей полулежал на подушке и смотрел на него, его глупые странные мечты о Никите сейчас обрели реальность. Не веря в своё счастье, страшась его спугнуть, он, едва поднимая от боли в плече руку, протянул её к руке Кудасова и слабо сжал в своей. Какое-то тепло в израненном теле поднялось к груди. В ответ Никита вздрогнул, он не надеялся на ответное чувство. Думал, что признавшись, получит порцию Обнорского яду и, отравленный, уползет к себе в холодную холостяцкую берлогу зализывать душевные раны. Вместо этого его признание нашло отклик. — Андрей, я прошу тебя, подумай, нет, ты только подумай, я не настаиваю. Когда тебя выпишут, врач сказал, тебе уход нужен и нормальное питание и сон. Позволь присмотреть за тобой хотя бы один месяц. — Ты месяц не будешь ловить психов и моральных уродов, а город не скатится в бездну бандитизма? — сарказм опять проскользнул в Обнорском, это был бы не он, в конце концов. — Говоров сядет, а остальное потерпит. Я упустил все, что мне было дорого, не хочу упустить и тебя. Поживёшь у меня какое-то время. Я не держу тебя, но просто хочу позаботиться и не давать тебе пить. — И что я буду у тебя делать? — Книжки писать, переводы делать свои, да что хочешь, только отдохни и просто дай себе время. Тебя лечить надо. — Согласен, а давай, лечи. Мне нужен тоже перерыв от полевой работы, да и потрепали меня что-то не хило братки этого старого козла, Палыча. — Я пойду, у меня ещё несколько дел скопилось, но я ещё вернусь вечером. — Хорошо. — Главное поправляйся, мне ты очень нужен. Обнорский слабо улыбнулся Никите разбитым лицом и поудобнее устроился на подушке, ему очень хотелось спать от травм и слабости. Но главное во всём этом было то, что его любит Никита и от этого хотелось поправиться быстрее. Может быть иногда стоит оказаться слабым, чтобы о тебе кто-то просто позаботился. Кудасов в этом плане стал неплохим вариантом.