Бродяги

      – Какая занимательная вещь, – Се Лянь даже не открыл глаза, сохраняя состояние глубокой медитации и равнодушия к окружающей обстановке, полностью игнорируя слова молодого господина, в очередной раз почтившего его своим присутствием. – Как ты смог провернуть такой фокус, не обладая запасом духовных сил?       В руках мужчины безжизненной тряпкой болталась грязная лента, покрытая копотью и рядами защитных символов, кое-где наслаивающихся друг на друга. Если бы не повреждения, нанесенные ею заклинателю, то невозможно было бы подумать, насколько свирепым может быть этот с виду совершенно неинтересный кусок ткани.       Совершенствующийся едва смог усмирить ее, пожертвовав несколькими переломанными пальцами и собственным горлом, на котором уже набухла темная узкая полоса, перекрывающая гортань. Потеряв своего юного подопечного, Жое стала совершенно неуправляемой и налилась такой выраженной темной энергией, что в некоторых местах на белоснежном шелке расцвели кровавые пятна, проступившие через тонкие нити, тотчас пропавшие после усмирения.       – Впрочем, не важно. С каждым днем ты становишься все привлекательнее и загадочнее, – Господин Мо аккуратно прикусил мундштук длинной трубки, забитой табаком с щепоткой опиума, от которого дым приобретал неповторимый тягучий сладковатый запах. – Я думал, что наиграюсь с тобой быстро, но ты умеешь возбуждать… интерес. И не только. Огонь в бумагу не завернешь.       На поле боя, перед диким животным и стоя на коленях – нельзя показывать своей слабости и признавать боль, сжирающую душу. После того, как перед ним бросили окровавленную одежду Вей Ина, Се Лянь упрямо держал глаза закрытыми, даже после прямой угрозы отсечь ему веки и ощущения дрожащего ножа на коже. Тогда господин еле успел убрать острие, на которое неимоверным усилием воли чуть наклонив голову едва не насадился Его Высочество. После этого на его шею был добавлен еще один удерживающий талисман, чтобы впредь пресечь даже призрачные намеки на возможность нанести себе повреждения, не одобряемые его мучителем.       То немногое, что осталось Се Ляню – это мысли и воспоминания, приправленные невыносимой болью от понимания, что он снова не смог защитить того, кто стал ему по-настоящему важен. Имея возможность, принц бы горько рассмеялся, насколько цикличной бывает история одной бесконечно долгой и мучительной жизни. Разве не подобно ли его нынешнее положение тому, когда он оказался заточен в каменном гробу без возможности двинуть пальцем и разогнать темноту перед распахнутыми глазами? Этот раз отличается сущей мелочью – тогда он не мог кричать, а сейчас не желает.       Пора бы привыкнуть разрушать чужую жизнь своей неосторожной милостью. И получать за свою доброту воздаяние, превосходящее своей жестокостью любой совершенный грех. Но почему-то никак не получается.       Его Высочество уже даже не вздрагивает, когда раскаленный бронзовый ободок на чаше стаммеля прижимается к его щеке. Почему-то молодой господин находит забавным каждый день обновлять его ожог чуть ниже левой скулы, раз за разом выжигая небольшой пион, раскинувший темные обугленные листья на белоснежном поле.       – Вот так должно выглядеть настоящее сияние среди снегов, – Господин Мо не чурался странных шуток, находя в них определенное удовольствие для себя.       Иные же его пристрастия были куда изощреннее. Убедившись, что кандалы и талисманы действуют как надо, не позволяя его пленнику даже вздохнуть глубже необходимого, молодой наследник смог наконец-то прекратить изображать из себя сдержанное благородство и вдоволь поиздевался над своей такой интересной и безотказной игрушкой.       Терпя его больные фантазии, Се Лянь чувствовал, что в его теле расцветают буйным цветом состоящие изо льда акониты отвращения и презрения, окружая наливающуюся кровью паучью лилию гнева, распустившуюся во всей красе после сообщения о смерти Вей Ина. Пока тело его находилось в аду, постоянно оскверняемое жадными руками, разум стал ясен. Он больше не сомневался, что его меч пронзит того, кто смог так легко бросить в преисподнюю ни в чем не повинного ребенка. Прости меня, Вей Ин.       Се Лянь готов был отдать все, чтобы иметь возможность в последний раз извиниться перед этим ребенком, встав на колени. Но его колени, постепенно превращающиеся в две отекших и начинающих гноиться непослушные колоды, были преклонены совершенно не перед тем человеком. Прости, если сможешь.       – Чтобы ты хотел сегодня? Чтобы я был ласков или строг? – мужчина неторопливо сделал затяжку, испытывая приятную легкость, расходившуюся по телу. – Хотя мы давно выяснили, что тебе по душе, когда с тобой обращаются как с отбросом.       Он привычным движением вытряс остатки пепла и недогоревшего табака на обнаженные бедра принца, покрытые едва видимыми красными следами и тонкими царапинами, оставленными крысиными лапками. В темнице жила небольшая стая самых слабых и злобных особей, которых вытеснили более здоровые и сильные, прочно оккупировавшие продовольственные склады и не желающие делиться своей добычей. Поэтому изгои готовы были драться за кусочки табака, не размешанного с осклизлой грязью, смело забираясь на колени Се Ляня. Иногда они пробовали осторожно его кусать, пытаясь понять, можно ли распробовать лакомый кусочек чужой плоти, но слишком часто тревожащие пленника гости не позволяли животным набраться такого количества наглости, чтобы, одурев от голода, бросаться на еду, не обращая ни на кого внимания.       – У нас на развлечение мало времени, так что отдыхай, – в голосе звенело искренне сожаление. – Но потом я возьму пару выходных от службы и даже позволю тебе увидеть солнце.       Подойдя к пленнику, молодой господин Мо небрежно наступил на пах, едва прикрытый остатками штанов, и небрежно покачал носком сапога в стороны. Со стороны это выглядело так, будто он небрежно пытается оттереть подошву от чего-то неприглядного и недостойного прикосновения к такому важному человеку.       Кончиком веера он ласково похлопал по разбитым губам, покрывшимся коркой из крови и спермы, щедро проливаемыми им с равным удовольствием. Его скованному сокровищу все было к лицу: полосы от кнута, что вспороли нежную кожу на груди и подтянутом животе; глубокие укусы, щедро рассыпанные лепестками вокруг широких ключиц и горошинок сосков, практически разжеванных его зубами; затянутые до хруста костей веревки на руках и бедрах, дублирующие кандалы – каждый штрих придавал совершенства, возводя похоть в абсолют. Больно.       Уходить просто так было слишком скучно, поэтому несколько одурманенному опиумом господину показалось довольно забавным только что придуманное им очередное издевательство.       – Это я оставлю здесь, – одной рукой затягивать петлю из скованной заклятиями Жое на деревянной от неподвижности шее было не очень удобно, но молодой господин всегда отличался завидным упорством. – Напоминание о недоступной тебе смерти будет хорошим уроком.       Наступив так сильно, насколько только мог, но не увидев в ответ даже дрожания ресниц, Господин Мо мягко улыбнулся и сделал себе пометку в памяти захватить в следующий раз немного алкоголя, чтобы развлечение стало менее пресным.       Стоило двери в камеру закрыться с протяжным визгом, как Се Лянь почувствовал ласковое дрожащее касание изуродованной левой щеки. Здравствуй, Жое.       С первой же секунды, когда она была затянута на его горле, Его Высочество понял, что Жое лишь притворилась беспомощной. Разве могли такие небрежные печати сдержать ее, что по своей сути и силе уже почти достигла ранга свирепой? Она уже не первый раз проворачивала подобный фокус, дурача членов даже Великих орденов, не говоря уже о всякой мелкой шушере.       Нежные прикосновения шелка почти не чувствовались, настолько сильно оттененные болью в каждой клеточке тела, что Его Высочество мог только предполагать, как аккуратно и с огромной долей опаски его дорогая лента сейчас трогает своего хозяина. Ему хотелось попросить ее не винить себя, но губы прочно спаялись между собой в отвратительном месиве, невозможность разрушения которого поддерживалась талисманами. Жое в несколько движений обтерлась о спину Се Ляня, размазывая свои символы и символы, нарисованные на спине, в невообразимое месиво, тут же потерявшие свою силу. Подобные заклинания были просты, надежны и не требовали практически никаких затрат духовных сил, если требовалось удержать обычного человека, а оттого имели самый главный недостаток – стоило хоть одной линии нарушиться – пленник неминуемо освобождался и далеко не всегда испытывал нежные чувства к своему пленителю.       Следом за основным рисунком разгневанная лента сбила и нарисованные на листах печати, разрывая их на мелкие ошметки в воздухе.       Его Высочество хрипло вскрикнул, когда вывернутые в напряжении мышцы резко расслабились и наконец-то стали свободны от магических оков. Он безвольно повис на кандалах, ставших его единственным спасением от падения.       – Спасибо… Жое… – каждое слово выбиралось из пересохшего горла как песчаный паук из своей воронки – мерзко цепляясь мохнатыми лапками и скатываясь с языка бесформенным комком. – Я… Сожалею? Ненавижу? Хочу умереть?       Лента не менее изящно расправилась и с последней ограничивающей Се Ляня преградой, становясь крепче стали, чтобы разбить не такой уж и прочный металл, не задев избитые и натертые кисти своего любимого хозяина. И только после этого крепко обвилась вокруг его рук и грудной клетки, кончиком плотно вжимаясь в висок, обнимая Его Высочество и едва вибрируя от испытываемых чувств.       Едва гнущиеся пальцы слабо коснулись испачканного шелка, беспомощного в своем волнении за Его Высочество. Се Лянь хотел привычно выговориться ей, поделиться накопившейся за несколько дней болью, выдрать из себя ядовитый сад и попытаться забыть причиненный ущерб. Но не стал. Сначала нужно было выбраться. Он скажет все потом, оставшись с ней наедине в первом попавшемся месте, хотя бы немного укрытым от непогоды и людских глаз.       Если бы принц пытался запереть в себе всю взрощенную другими людьми тьму, то давно бы стал демоном. Но на свое счастье, Его Высочество давно понял, что даже если он прилюдно изойдется криком от боли, то этого никто не заметит. А значит не зазорно плакать, если тебе страшно, больно, плохо или настолько тяжело, что явственно ощущается агония каждой нити жил в измученном организме.       Се Лянь потребовалось несколько часов, чтобы постепенно размять затекшие конечности и сесть хоть сколько нибудь уверенно, не пытаясь каждое мгновение опираться на ледяные каменные стены.       – Не надо… – он слабо отмахивался от заботливой Жое, стремящейся во что бы не стало оттереть лицо своего принца от застывшей корки из различных жидкостей. Но постепенно сдался перед ее непреклонностью, позволяя ей делать что вздумается.       Из его камеры не было слышно, что происходит снаружи. Маленькое окно-бойница не давало много света, а сейчас и вовсе было припорошено первым выпавшим снегом, почти не попадающем через прутья в каменный мешок, ограничивающий мир от Его Высочества. После проверки талисманов заклинатель был несколько самонадеян и убедил господина Мо, что дополнительной охраны не потребуется. И в целом был прав: если бы не Жое, то вырваться самостоятельно у Се Ляня не было бы никаких шансов.       – Подождем еще немного, – он медленно закрыл глаза от накатившей тошноты. – Я должен быть уверен, что все виновные не смогут сбежать.       Его Высочество собирался с силами, пребывая в глубокой медитации, не боясь, что кто-то может застать его врасплох. Теперь у него была лента, которая со временем успокоилась и теперь мерно скользила по стенам и двери сигнальным контуром, готовая отразить любую атаку на принца.       У них была тысяча шансов сбежать бесшумно, раствориться в снегопаде бледными призраками, которые иногда приходят к живым в самые холодные и снежные ночи, чтобы забрать себе неосторожного путника, покинувшего дом в ненастье. Но Се Лянь не собирался в этот раз спускать свои обиды с чужих окровавленных рук. Не стоило. трогать. Вэй Ина.       Когда внутри фонарей, развешанных по территории двора, огненной бабочкой развернуло крылья пламя, а тени, изломанными линиями легшие на подтаявший снег, стали угольными омутами, Се Лянь открыл глаза и поднялся на ноги, игнорируя грызущую кости боль.       – Жое, нам пора.       Он спокойно покинул свою камеру и поднялся на поверхность, встретив первого несчастного только у входа в личную тюрьму молодого господина Мо.       Равнодушно перешагнув через молодого охранника, глухо хрустнувшего шеей под объятиями Жое, Се Лянь забрал меч из ослабевших рук, несколько раз подкинув его в ладони, чтобы привыкнуть к паршивому балансу.       – Мне жаль, – равнодушно до дрожи.       В тот вечер пламя, взметнувшееся над поместьем, озарило небо над столицей ярче самого прекрасного фейерверка. Се Лянь пощадил только прислугу, в испуге выбежавшую из своих бараков в одном исподнем и тут же бросившуюся вон за пределы поместья. Какая верность.       Единственное проявление милосердия, которое получили поверженные противники – быстрая смерть. Его Высочество не имел ни желания, ни сил, чтобы надолго отвлекаться на бой с посредственными мечниками. Один удар – одна жизнь. Простая арифметика. Исключение из этого по-детски жестокого счета было сделано принцем только для молодого господина, встретившего его в подобающей позе с кружкой свежезаваренного чая в своей комнате. Круг опять замкнулся.       Но в этот раз Се Лянь захлопнул двери за своей спиной изнутри.       Ими не было сказано ни слова. В этом совершенно не было необходимости. В медовых глазах не было жалости, в карих напротив – раскаяния. Но даже сидя на коленях перед Смертью, искалеченной и доведенной до отчаяния его руками, молодой господин Мо не чувствовал себя проигравшим.       – Жаль, что сегодня нет полной луны. Всегда мечтал умереть под ее светом. Се Лянь молча поднял меч.       Когда пожар смогли локализовать и потушить, Его Высочество был уже далеко. За стенами столицы северный ветер, вырвавшийся из лабиринтов улиц, пышущих жизнью и теплом, начал свой безжалостный дикий танец, поднимающий с земли себе в партнеры снег, огрызающийся ледяными брызгами.       Жое всеми силами прикрывала лицо и огромные прорехи одежды своего принца, пытаясь дать хоть немного тепла среди густой темноты осенней ночи. Се Лянь не мешал ей, но не испытывал никакой необходимости в такой заботе, спокойно шагая вперед в неизвестность, чувствуя, как порывами ледяного ветра внутри увядают цветы. Как славно, что умереть нельзя.