Hotel

«Мы расплачиваемся бурей и градом за тропическое начало лета». В.Набоков «Лолита»

      Прекрасно, наверное, в самое цветущее время оказаться в одном из самых густонаселённых городов в бассейне Южной Калифорнии, простирающимся через горы Санта-Моника в долину Сан-Фернандо, в самое пекло посреди июля, сердце крематория, под Холл энд Оутс из магнитолы. Субин считает себя несовременным для новой музыки. И вообще, мысленно он всё равно далеко отсюда, в другом месте, а может, и в другом времени. И всё же он здесь, на заднем сидении старенького Шевроле горчичного цвета, в пропахшем ментоловым Салемом салоне, с лежащей по соседству сумкой из-под спортивного инвентаря брата.       За окном мелькают насыщенно-зелёные кроны деревьев, разношерстные люди, каждый в своём цвете. Субин, воспитанный кротким и сдержанным (во многом он только потакал этому, мысленно же ругал всех и всё), не должен говорить людям, как им нужно выглядеть, чтобы не «резать» глаза своими леопардовыми, тигровыми, лиловыми и салатовыми образами, а ещё эти прически, огромные начёсы. Субин переводит взгляд на сложенные на сомкнутых коленях ладони, потирая их о вельветовые брюки желтовато-коричневого цвета.       Он облажался. Хорошо было бы, если только один раз. Но, пытаясь двигаться вперёд, Субин уже неминуемо терпит крушение и падает, в то время как старший брат уже за финишной чертой, которую Субину даже не удалось увидеть по-настоящему — только через похвалу родителей, неприкрытое сравнение, фотографии с различных мероприятий, медали на стене в комнате брата, кубки и прочую бутафорию. Субин каждое утро смотрит в зеркало и видит живое воплощение никчёмности. Он не заслуживает даже гнева родителей.       Раньше Субин называл это чувством всепоглощающего одиночества. Когда язва неизвестного ему происхождения поражает его душу подобно коррозии. Когда опустошение накладывается серым фильтром и не даёт увидеть полной картины. Когда красок не существует. Сейчас Субин философски называет это одним словом — жизнь, какой бы она не была. Но именно тогда Субин раздобыл свой первый искусственный краситель возле кровати своего дедушки. Он неуверенно потянулся за бутылкой, всего раз вздрогнув от неожиданного храпа сверху, с кровати. Один глоток, потом еще, и так один за другим. Спирт неприятно обжигал горло, Субин тогда сильно зажмурился и поставил на четверть опустошенную бутылку возле себя, пока дедушка похрапывал на спине. Всё так же держась за горлышко прозрачной бутылки с кричащей этикеткой, Субин повалился на спину, наблюдая, как потолок в доме дедушки ходил из стороны в сторону, начинал двигаться вперёд, затем моментально возвращался назад — и так по кругу.       В четырнадцать лет Субин впервые принёс в школу бутылку скотча, украденную у дедушки и надёжно завернутую в несколько бумажных пакетов. Пока поток учеников направлялся в столовую, Субин и ещё один парень в очках с выпуклыми линзами и толстой оправой остались в аудитории одни. Не дожидаясь, когда странный парень покинет кабинет, Субин выудил из рюкзака пакет и принялся жадно глотать терпкий алкоголь. Жидкость стекала по его подбородку к шее, а он всё никак не мог утолить жажду, он пил так, как пьют спортсмены после невыносимых занятий. И так выстроилась цепочка, приведшая Субина к точке невозврата: проблемы с учёбой, выговоры от преподавателей, скандалы с родителями, угрозы родителей отправить его в армию. Был ли у Субина выбор? Определённо. Но он предоставил родителям возможность решить все за него. Не осталось ни сил, ни желания мыслить здраво, а первой же мыслью было напиться в первом же попавшемся пабе. Сделает ли высшее образование из него человека? Вероятнее всего, нет. Так почему он сейчас здесь? Обессиленный и опустошенный после тяжёлых и напряжённых лет жизни с родителями, он частично утратил собственное мнение, позволил алкоголю запрячь его разум в дурманящие поводья и вести с малых лет по дороге с кружащимся перед глазами мрачным пейзажем и отвратительного кислотного кома в горле. Так зачем же он здесь? Субин честно ответил бы себе — сделать то, что просят от него родители в пределах своих возможностей.       Поставив сумку на раскаленный асфальт так, что на её дне загремели инструменты, подаренные дедушкой перед отъездом, Субин тянется к карману брюк, желая сверить адрес с запиской. Шестьдесят четвёртая улица Уэст, дом семьсот один. Прямо над крышей отеля до неприличия пафосно возвышается июльское солнце. Синяя луна ограждена витиеватым забором, прячущим ото всех свой маленький сад цветущих кустов дикой розы, сквозь которую напрямую вымощена каменистая дорожка, ведущая прямиком к входу отеля. Впечатляет и цвет самих роз. Неестественно синий. Но это почти не удивляет Субина, сверхъестественного здесь мало, если почти нет: в кору корня цветка вспрыскивают краску, роза распускается в лиловом цвете, вот и вся магия.       Тем временем от места, где недавно был автомобиль, остался редкий белый дым и поднятая пыль. Субин поднимает с асфальта на редкость тяжелую сумку и направляется к отелю. Самому обычному отелю, таких здесь, наверное, полно, но именно в этом цены не так сильно «кусались», исходя из информации из той газеты, которую где-то откопали его родители, когда искали для него временное жилье. С первого раза калитка не поддаётся. Устало вздохнув, Субин аккуратно ставит сумку возле себя и обеими руками обхватывает калитку, резким движением он тянет её на себя, и та, задрожав и заскрипев, отворяется. И снова Субин наперевес с тяжелой ношей направляется по тропинке к главной входной двери.       Мимо густых кустов проскакивает чёрная кошка. Она переходит на медленный шаг, приближаясь к идущему Субину. Заметив чёрную пушистую фигуру животного, Субин ставит сумку на вымощенную камнем дорожку. Он наклоняется к ищущей ласке кошке, не без улыбки поглаживая по вытянутой спинке. Потеревшись ещё раз о ногу Субина, кошка всё так же медленно направляется по своим делам, задрав хвост кверху.       Громоздкая и наверняка тяжёлая дверь, на удивление, легко отворяется. У самого порога резким контрастом ударяет в лёгкие резкий запах ладана, окутанный в эфемерную дымку сладкого орехового послевкусия. Но стоит отдать должное здешнему интерьеру — от названия всего слово, и, на радость Субину, едкий синий цвет не будет давить на зрение. Вдоль просторного коридора устлан ворсистый, как новый, терракотовый ковер, стены были напитаны историей, просачивающейся с картин эпохи риджионализма.       Заканчивающийся коридор — начало просторного и обширного вестибюля с несколькими кожаными диванчиками и столиками из светлого дерева, на каждом педантично стоит по одной вазе с засушенными полевыми цветами. На уровне глаз располагаются настенные позолоченные канделябры с застывшими свисающими каплями воска. Едва догоревшие свечи ещё продолжают гореть, намереваясь испустить последний вздох. Подняв взгляд от тёмного пола, наверху открывается вид на такую же огромную, как входная дверь, стеклянную люстру. Нет, это не отель, а настоящий замок! Субин будто нагло пробрался в чужое поместье очень влиятельного человека в этом городе. Атмосфера напускной аристократии, вынуждающей чувствовать себя не в своей тарелке, несмотря на любезно расположенные в вестибюле удобства — всё перечёркивалось современной, или почти современной музыкой (Субин точно не мог сказать, но это определенно что-то из Джексонс файв), изливающейся водопадом из винилового проигрывателя возле стойки и стекающейся по всему вестибюлю.       Под размеренные звуки собственных шагов и негромкую мелодию, наполненную приятным вокалом, Субин неуверенно направляется вперёд. С каждой стороны от находящейся посередине у дальней стены администраторской стойки располагается по одной двери одинаковых размеров — за правой от Субина послышались шаркающие шаги, затем дверь открывается. Вышедший парень держит шарообразную металлическую чашу с новенькими свечами и тут же останавливается, заметив Субина. Лёгкая улыбка меркнет с лица незнакомца, плечи заметно напрягаются, и он, не медля ни секунды, направляется к администраторской стойке. Чаша со звонким стуком опускается на деревянную поверхность стойки — вместе с Субином парень немного дергается, испугавшись резкого звука от нерассчитанной силы. Парень интересуется, чем же обязан визиту посетителя, на что Субин отмахивается, что не такой уж он и ожидаемый гость и не требует ни от кого такой почтительности. Незнакомец достает откуда-то снизу обтянутый искусственной кожей журнал и спешно принимается что-то искать.       — Ваши документы, пожалуйста, — его голос звучит настолько неуверенно, словно он умоляет Субина выполнить просьбу.       Его движения резки: он наскоро заполняет заранее расчерченную под линейку таблицу, пальцы слегка подрагивают, кисть заносит в сторону от размашистого подчерка, а сам молодой человек склонился над журналом слишком сильно, словно его зрение было необычайно посажено. Выпрямившись, он кладёт на сгибе страниц чёрную ручку и поворачивает журнал так, чтобы Субину открылся вид на неразборчивый подчерк, справа от которого стояла маленькая черная галочка. Поставив на указанном месте что-то вроде подписи (Субин не уверен, поскольку не имеет индивидуальной росписи), он хочет развернуть журнал обратно, но незнакомец перехватывает его и резко закрывает, оставив ручку на том же сгибе, куда ее положил Субин. Абсолютно не ожидавший такой реакции Субин замер в том же положении, наблюдая за парнем. Тот разворачивается к нему спиной, с полки с настенными крючками берет один ключ и, придерживая журнал свободной рукой, кладёт ключ с пронумерованным деревянным брелоком перед Субином.       — Хочу вас предупредить, — он накрывает своей ладонью лежащий ключ до того, как Субин потянулся к нему, — сегодня траур, — слабо кивая, словно поддерживая самого себя, продолжает работник. — Ровно семь дней как хозяин отеля покинул нас. Прошу вас к шести часам вечера направиться к нашему бару. Всё за счёт заведения, — закончив, он поднимает раскрытую ладонь и потирает о штанину.       За счёт заведения — это просто прекрасно, думает Субин, но, изобразив эмоцию, отдалённо напоминающую сострадание, произносит:       — Мне очень жаль.       В просторном номере он никак не мог найти себе места. Субин ощущает себя последним мерзавцем, ему так хочется прямо сейчас заявиться в этот проклятый бар. Картинка перед глазами обретает масляные переходы, при мысли о бесплатном алкоголе ладони потеют, а фальшивый эффект опьянения наступает сам по себе. Упав спиной на кровать, Субин вглядывается в потолок, пытаясь собрать разлетевшиеся воронами по разным уголкам сознания мысли. Что нужно его родителям? Ребенок со светлым будущим, относительно престижным образованием и неплохой работой с соответствующим доходом. Каким себя видит Субин? Он смотрит на мир через мутное стекло стакана, наполненного ромом. Он жалок, он останется им до конца своей жизни. Зависимый никогда не будет свободным, почему родители не учли этого, когда отправляли его в одиночное путешествие? С вероятностью девяноста девять процентов он даже не придёт в этот университет. Для него успех и то, что по пути в этот город ничего крепче пива он не пил. Так пусть это будет наградой для него.       Субин подскакивает с места и приближается к шкафу, на котором висит зеркало размером от лица, до пояса. Может, родители пытались избавиться от меня? — возникает в голове мысль, объясняющая то, как он здесь оказался. Какая разница, собирайся и беги на первый этаж, — затмевает предыдущую новая и Субин решает последовать совету своего воспаленного ума и раскрывает деревянную дверцу шкафа с характерным жалобным скрипом несмазанных петель. Рывком стягивает с себя футболку с несколькими жирными пятнами неизвестными Субину происхождения. Вещи были не до конца разложены, часть осталась в сумке, только копаться в ней не было желания. На полке уже были разложены некоторые рубашки, футболки, выпускной пиджак, который мама заставляла вешать на вешалку. Субин берёт первую футболку — ярко-красная с вышитым принтом, подойдёт только в качестве домашней одежды, — кидает на кровать. Даже не выпрямляя футболку, ориентируясь по их цвету, всё было не то.       Внизу под спортивной кофтой на замке выглядывает край белой ткани, за который Субин тянет, выпрямляя вещь. Это оказывается белая футболка с прожженным краем от сигаретного пепла, тогда он неудачно подурачился с одноклассником еще в школе. Наверх надену пиджак, видно не будет, — решает он. Надев футболку, Субин накидывает поверх неё тёмно-синий пиджак. Он даже не изменился, словно не было трех прошедших лет с выпускного, пиджак даже немного мал. Но Субин доволен своим видом, встает боком перед зеркалом и усмехается в отражение — то, что нужно на поминки. Взяв с собой только ключи, он спешит ретироваться из номера не без улыбки на лице.       Второй этаж, где находился его номер, можно сравнить с настоящей галереей. Было видно, что каждому этажу было уделено отдельно внимание: если первый стремился передать через ясные и четко сконструированные образы происходящего, то второй был расплывчатым, размыленным, масляным, под стать абстракции. Авангардному абстрактному экспрессионизму, исправил сам себя Субин. Он мог сколько угодно быть ужасным сыном, плохим другом, некрасивым человеком с зависимостью, но назвать его неграмотным уж точно нельзя, потому что бытует мнение, что учёба — это ещё не всё. Быть грамотным от природы, запоминать истину на лету, «чувствовать» речь — всего этого достаточно, чтобы пройти туда, где с малой долей вероятности удалось бы побывать даже самой прилежной, ответственной умнице в классе. Только Субин не пользуется этой способностью, напротив, убивает её в себе как ненужное. Будучи глупым проще подстроиться под современное существование.       Проходя мимо каждой из картин, Субин понемногу на каждой задерживает взгляд. Они развешаны в грамотном порядке, не смешиваясь в одно абстрактное пятно, но и не мучая зрение резким переходом от теплых оттенков к холодным. Этот покойный владелец определенно имел представление об искусстве, возможно даже крутился возле нужных людей. Жаль, что Субин не уделил должного внимания картинам с первого этажа, возможно его воспоминания протолкнули бы в свет имя того или иного художника той эпохи. Тогда что за картины находятся на третьем этаже?       Мысль обрывает появление незнакомки с дальнего поворота, преломляющего длинный коридор. Она не в форменной одежде, но уверенно катит впереди себя сервировочный столик на маленьких колесиках, на котором уже стояли блюда, накрытые отливающимся на свету клошем. Но не только это привлекло внимание Субина. Девушка выглядит не просто красиво, она выглядит как живая икона ещё не умершей моды: её светлые волосы собраны сбоку в высокий хвост, на губах помада цвета фуксии, белый кружевной топ, частично скрытый олимпийкой нежно-розового цвета; на ней прекрасно сидит юбка, похожая на школьную, но хозяйка образа решила скрасить свой внешний вид чем-то противоречиво элегантным, примерив кожаный брендовый ремешок. Субину вспомнились какие-то модели с журналов, которые на фотографиях носили похожие ремешки, подчеркивая свою тонкую талию в очередном ярком пиджаке или платье для выхода. Прежде чем поднять взгляд с ремешка на лицо девушки, та мгновение спустя отворачивается от Субина, вздернув подбородок, и горделиво шагает вперед под заглушенный красным ковром стук каблуков.       Повеяло химозно-фруктовым ароматом парфюма, как только незнакомка прошла мимо. Несколько мыслей сменяют одну, самую логичную, но Субин предпочитает игнорировать всё рациональное, что могло родиться в черепной коробке, отдавшись целиком и полностью утопической мысли о бесплатной выпивке.       Субин считал, что бесплатная выпивка может быть только по праздникам: на дне рождении друга, которому только исполнилось восемнадцать — бокал мартини с оливкой на шпажке, на уютное домашнее рождество — бокал золотистого шампанского, финальный матч по футболу вместе с отцом — пиво в стеклянной кружке с пенным облаком, долгожданный школьный выпускной — ягодный ликёр, а на дне бокала осадок малины с черникой. Смерть… Наверное, Субин начнёт со скотча — слишком горькая, должно быть, утрата для работников этого места.       Субин набрёл на бар благодаря внутреннему чутью. Это место имеет свои отличительные признаки, бросающиеся в глаза после сравнения тех мест, в которых уже успел побывать: бар несомненно такой же огромный, как и вестибюль, пара столов и стулья в цвет всей мебели из тёмного дерева, только здесь нет ни одной картины, ни одного даже засохшего растения, а единственным естественным источником света было широкое окно с самой дальней стены. У барной стойки относительно светло: пара навесных ламп, лампы на шкафу, на краю стойки; за стойкой богатый выбор разного вида алкоголя, который больше похож на чью-то частную коллекцию.       За стойкой стоит парень, на вид чуть младше Субина. Но тот погружён в то, что было нарисовано на листах своего блокнота, вернее в то, что увлеченно вырисовывает там, внося в уже существующие рисунки свои изменения. Движения его руки резкие, словно вырваны из другого движения. Субин пытается позвать молодого человека, и тот поднимает загнанный взгляд затравленного животного. А может, готовящегося напасть? Субин растерянно спешит объяснить свое появление: сначала упомянул бесплатный бар, затем покойного владельца, и только после, что об этом ему поведал администратор. Несмотря на нелинейное повествование, незнакомец понял, о чем речь, но лицо его по-прежнему сохраняло недовольство.       Субин заказывает алкоголь и осушает стакан почти сразу. До этого бармен ревниво спрятал свой рисунок под стойкой. Детский сад. Субин заказывает очередную порцию. Незнакомец вздыхает, собиравшийся приступить к рисованию, уже отсел подальше и, придерживая блокнот в руках, чтобы он не увидел содержимое рисунка, поднимает на Субина взгляд исподлобья. Вид у этого парня такой, будто не он тут работает и вообще он никому ничего не должен. Держа блокнот рисунком к себе, он встает с места, ставит открытую бутылку скотча на стол перед гостем и дальше садится за рисование. Субин может лишь пожать плечами и налить в свой стакан немного скотча.       С каждым стаканом сознание словно отходило в сторону и наблюдало за пьющим Субином от третьего лица. Это был первый бесплатный и качественный алкоголь на его памяти. Он даже не обратил внимание, как оказался в баре не один, вернее, не только с раздражительным барменом. По правую сторону от Субина сидел парень, а рядом с ним стоял стакан с чем-то янтарным и со льдом. Он как-то грубо выругался и нервно отодвинул от себя стакан. Субин, покачиваясь в разные стороны как слепой новорожденный котенок, угрюмо смотрит на новое лицо.       — Я бы на вашем месте не ругал здешнее пойло, — Субин пытается наладить контакт с постояльцем, — бармен здесь нервный, — громким шёпотом добавляет он, полагая, что тот, о ком идёт речь, ничего не слышит. — О, Боже, — Субин резко отворачивается от объекта знакомств, прикрыв нос и рот ладонью. От того, как резко он развернулся, тело ведёт в сторону, и Субин валится со стула. — От тебя же мертвечиной несёт, — не беспокоясь о своём приземлении, выдаёт Субин, всё ещё прижимая ладонь к лицу.       — Номер, — произносит незнакомец, переведя взгляд с упавшего Субина на бармена.       — Двести тринадцатый, кажется, — Субин даже не замечает, как бармен перестал вырисовывать что-то в своём блокноте, даже более, ни блокнота, ни ручки рядом с ним нет.       Незнакомец поднимается со своего места и ровной походкой направляется к выходу из бара. Субин тоже думает, что пора и ему уходить. Технически он может остаться, но ведь столько неудобств, и для него, и для работников. Преодолевая сильнейшее головокружение, Субин поднимается с места, опираясь на все, что попадается под руку, о пол, стулья, стойку. Сам и без помощи. Нагло захватив ещё не опустевшую стеклянную бутылку без этикетки, Субин на удивление четко ставит себе цель дойти до номера, не потеряться и, главное, не разбить бутылку.       По ощущениям его ноги стоят на двух маленьких корабликах, которые находятся в море. Ведёт из стороны в сторону, но, перед этим впечатавшись в стену, Субин крабиком идёт по стене к выходу и, скользнув внутрь, спотыкается обо что-то несуществующее и летит вперед. К счастью, бутылка оказалась цела, не было пролито ни капли.       Перед собой Субин видит чью-то обувь и тут же поднимает глаза вверх. Перед ним стоит угрюмый пожилой старик в темно-зеленой военной форме, наверное, служащий. Он протягивает Субину руку. Приняв помощь, он благодарит его, подметив необычную силу для немощного на вид старика. Неудивительно, думает Субин, он же какой-то военный. Он хочет пойти вперед, оглядывается, но старик неожиданно ловко перехватывает его под руку и спрашивает, в какой номер ему нужно. Субин хлопает сначала по внутренним карманам пиджака, а затем по карманам брюк, пока не нащупывает ключ. Достает его одной рукой, изучая брелок, как в первый раз. Двести тринадцать. Субин произносит номер вслух, но ответа не следует. Он поднимает голову и оглядывается — никого. Надо же какой быстрый, думает Субин, двинувшись куда-то вперёд.       Коридоры отеля ведут его своими путями, не имеющими такого номера. Он идет вперед, преодолевая головокружение, вот уже двести одиннадцать слева, двести двенадцать справа и… двести шестнадцать? Он оборачивается и направляется назад. Снова отсчитывая и выискивая нужное число. В какой-то момент он просто не выдерживает и начинается яро стучаться в чью-то дверь, громко спрашивая, куда ему идти.       Ключ в двери проворачивается, заставляя Субина отпрянуть от нее и отойти на шаг назад. Перед ним стоит темноволосая женщина средних лет с необычайно длинными волосами, в белом платье по колено. Она, поначалу недовольна вторжением в свой номер, но, заметив Субина, улыбается и приглашает его зайти. Субин, ожидавший чего угодно, но не этого точно, напрягся, снова спрашивает, где находится его номер двести тринадцать, но женщина ловко хватает пьяного парня за грудки и тянет на себя. Потеряв равновесие, Субин падает за порог номера, но он, пусть и не сразу, приподнимается, медленно приходя в сознание, осматривается. Номер. Его номер. Что здесь происходит?       Субин встаёт на ноги, опираясь рукой о стену, медленно подходит к ванной и открывает дверь — никого. Тогда он направляется к спальне. Всё было ровно так же, как когда он уходил. Кто эта женщина? Субин медленно опускается на ковёр, зарываясь пальцами в волосы. Должно быть, это был тот самый звоночек, о котором все твердили — о том, что пора завязывать с алкоголем.