Hotel

«Я чудовище. Я страшный преступник. Нет той мерзости, какую я бы не совершил или не готовлюсь совершить. И ваши удары бесполезны, они меня не исправят. Ведь преступление столь сладостно! Вам придется убить меня, чтобы я не мог творить злодейства. Я весь из них состою, они моя жизнь, я жил с ними, с ними и умру». Маркиз де Сад «Сто двадцать дней Содома»

      Клетки и ткани тела перестают получать кислород, когда сердце перестаёт биться; начинают гибнуть клетки мозга (несмотря на это, клетки кожи и кости способны выжить в течение следующих нескольких дней). Тело наполняется тяжестью в зависимости от положения — процесс вытекания крови из капилляров и скапливание в нижних частях тела.       Rigos mortis — следующий этап распада, — окоченение мышц, иначе говоря «трупное окоченение». По прошествии двенадцати часов после смерти тело будет объято перманентной прохладой, а в течение ещё двадцати четырёх часов — потеряет всё внутреннее тепло.       Тридцать шесть часов после смерти — мышечная ткань теряет свою жесткость. Семьдесят два часа после смерти — трупное окоченение исчезает.       Он помнит всё наизусть, каждую записанную лекцию, когда стоял в белом халате с изогнутой посередине тетрадью и простым карандашом в руке, пока преподаватель и по совместительству патологоанатом проводил вскрытие бездомного. Когда, как в чёрно-белом кино, Ёнджун болезненно заинтересованно срисовывал открывшуюся перед ним картину: обтянутые перчатками руки преподавателя вели надрез на груди худощавого мужчины. Скальпель плавно скользил вниз, словно патологоанатом вскрывал подарочную коробку канцелярским ножом. Темная кровь, от вида которой двум девушкам в их скромной компании студентов-медиков стало нехорошо. Обе покидают помещение немедленно, преподаватель замедлился и с усмешкой поинтересовался, остались ли ещё слабонервные. Некоторые нервно сглотнули, порываясь отвернуться, но упорно не отвели взгляда, иногда записывая под диктовку мужчины.       «Если необходимо узнать причину смерти, мы проводим разрез от головы до паха, чтобы достать и проверить внутренние органы. Если полное вскрытие — вынимаем язык вместе с гортанью. В нашем…» — Ёнджун прекратил быстро конспектировать отрывки монолога мужчины и поднял взгляд на окровавленные руки с внутренними органами в руках. Невнятная темная масса в руках в перчатках сияет под светом навесной лампы, и Ёнджун поджал губы, крепче сжимая карандаш между пальцами, почти не глядя в тетрадь пытался запечатлеть этот невероятный момент с последующими событиями, намереваясь заполнить, затем раскрасить по памяти дома всю тетрадь.       Следующий этап разложения — отмирание клеток, после чего бактерии внутри организма начинают их расщеплять. Поджелудочная железа начинает расщеплять себя под воздействием содержащихся в ней ферментов. Разлагающиеся ткани начинают выделять метан и сероводород. Лёгкие выводят жидкость через рот и нос. Таким образом в скором времени тело приобретает омерзительный запах и вид.       Тело не обделяется вниманием насекомых и животных. Разлагающееся тело хорошо подходит в качестве пропитания для некоторых видов животных и хранения яиц насекомых.       Также необходимо выделить места разложения — они играют не последнюю роль в процессе распада: в воде распад происходит значительно быстрее, чем под землёй или в глиняной почве.       Неприятно осознавать, что твоё тело — наглядный образец разложения. Когда ты лежишь в холодильнике ногами вперёд, а раскрытые глаза бездумно направлены в потолок. Почему он всё это чувствует? Он должен быть мёртвым, но тело всё ещё ощущает холод, а пошевелиться нет никакой возможности. Он всё-таки жив? Чёрт возьми, кто-то — не трудно догадаться кто — пустил в него чуть ли не целую обойму. Жестоко, но это так знакомо на своём опыте. Ёнджун пытается привести мысли в порядок, попытавшись вспомнить цепочку действий, произошедших накануне.       Слишком блекло, чтобы утверждать, но воспоминания медленно выстраиваются, хоть и не сразу, друг за другом. Со спины в тот самый роковой момент что-то послышалось, напоминающее шорох. Резкий звук со спины, потеря равновесия в попытке найти фантомное спасение, а дальше тишина, такая звенящая, оглушающая. Если то, что сейчас происходит с Ёнджуном и есть загробная жизнь, то Ёнджун готов, на это раз добровольно, подставить дуло пистолета к виску, лишь бы не ощущать эту пустоту.       Никаких признаков, что тело живо, зато сознание мечется, как единственный зритель в пустом кинотеатре, где крутят один и тот же кадр из фильма от первого лица. Лишь одна мрачная картина — металлический потолок в нескольких десятках сантиметров от лица. И что же дальше? Это и есть его вечность?       Ночь идёт наравне с целым годом, время идет мучительно медленно, а осознание ситуации не даёт Ёнджуну покоя. Его тело, наконец, достают из камеры, а шум вокруг приводит к главному, но очевидному — он в морге.       Пожилая женщина возражает со стороны после недолгого молчания, словно представленное на обозрение мертвое тело всего лишь музейный экспонат. Что никакой это не ее кузен, тому должно быть за восемьдесят, а это всё шуточки скучающих работников морга. Стоящий чуть позади нее мужчина около сорока лет молчал, но даже по этой тишине, по его дыханию Ёнджун определил своего убийцу. Его собственное тело тюрьма для души, как же он хочет подняться с места и придушить его своими руками.       Уверенность работника морга быстро поубавилась. Он уточняет, нет ли ошибки, женщина злостно, но ещё без криков оговаривается с ним. Он проверяет бирку с именем, растерянно оглядывается и решает проверить тела в камерах по соседству, все безрезультатно. Боясь, что женщина может обратиться в высшие инстанции, санитар заверяет её, что всё будет хорошо, что огромное количество тел не всегда получается вовремя обработать, говорит нервно, неуверенно, запинаясь. Но женщина, пользуясь случаем и своей природной старческой вредностью, продолжает свою тираду, пугая молодого работника. От возмущения из смрадно пахнущего рта женщины летят брызги, а высокий мужчина средних лет, стоявший возле нее, берет женщину под руку. Она, собственно, никогда не одаривала любовью своего кузена, да и покойный с ней практически не поддерживал связь, но скандальная дама была дико возмущена работой безответственных санитаров в силу своего ужасного характера.       Впервые столкнувшийся с подобным случаем санитар спешит покинуть женщину и её сына, безрассудно оставив их наедине с трупом, сам же дрожащим голосом говорит, что уточнит информацию у дежурных.       Мэри, старая стерва, — непроизвольно пронеслось в сознании, стоило Ёнджуну услышать голос родственницы. Прихрамывая на одну ногу, женщина с палкой в одной руке, опираясь ею на пол, проигнорировала слова санитара, приближается к телу и слегка склоняется над ним. Это лицо, хоть его и не полностью видно, Ёнджун всегда сравнивал с постером к фильму «Упырь» тысяча девятьсот тридцать третьего года выхода. — Избавь меня от вида твоего кошмарного лица.       Сзади доносится низкий мужской голос, и мужчина вновь ловко подхватывает недовольную женщину под руку и уводит к выходу.       До тебя я тоже доберусь, — хочет усмехнуться Ёнджун, но собственное тело так и не отзывается. Может это своего рода реинкарнация? Сейчас (Ёнджун пытается пошевелить пальцами руки), хотя, может, чуть позже, он поднимется в своём новом обличии и до смерти перепугает работников морга. Было бы занятно увидеть их лица в этот момент.       Ответственный сотрудник в этот день никак не может найти покой. Выражение лица женщины не обещало ничего хорошего, а страх перед начальством возрос до максимума на воображаемой шкале. Он немедленно направляется к стационарному телефону в обеденном помещении для персонала, осознанно проигнорировав тот факт, что после контакта с трупом как минимум необходимо вымыть руки. Дежурным в ночь выделялся отсыпной день, потому первый из них не берет трубку, а гудки продолжают бить набатом по барабанным перепонкам. В скорости набрав ещё один номер из телефонного справочника сотрудников, санитар вновь слышит знакомые протяжённые гудки. На проводе, хоть и не сразу, отвечают. Он облегчённо вздыхает, но после мгновенно напрягается — это ещё не все. Уточняет у дежурного, которого санитару не посчастливилось разбудить в законный отсыпной, не происходило ли ничего странного ночью, не забирал ли кто тела из «холодильника». Негромко хриплым голосом раздается ответ от сонного дежурного, что ничего не происходило, затем встречный вопрос, а что, собственно, случилось. Санитар разводит руками, будто его могут увидеть, пока на проводе раздаются непонятные шорохи, коротко поясняет ситуацию, надеясь заручиться поддержкой и советом. Как назло, дежурный говорит, что ему очень не повезло и кладет трубку, затем укладывается обратно в уютную кровать, надеясь забыть на сегодня о работе.       Это не обязательно могло произойти ночью. Молодой санитар быстрым шагом устремляется к реестровым журналам. У охраны сегодня пусто. В приёмной — ничего. Он мчится в «холодильник» чтобы ещё раз открыть все ячейки и проверить наличие либо отсутствие тел. Безрезультатно. Безысходность приводит молодого специалиста к врачу. В голове одной огромной метастазой разрастается лишь одна мысль — ему определенно конец: конец его карьере будущего врача, конец его планам, а ещё его обязательно засудят и это можно считать крестом на жизни.       Свой монолог он начинает с того, какой он бездарный работник, заканчивая тем, что согласен гнить в тюрьме за свою невнимательность. Удивлённый мужчина предлагает ему осмотреть «новое» тело, на что тот жалуется, что ничего там на месте не было, словно ребенок родителю на потерянную вещь, которую потом он успешно найдет после того, как ему на нее укажут. Как уверяет санитар, физических следов присутствия кого-то из посторонних не было обнаружено — дверь была закрыта собственноручно на ключ. Врач предлагает одну из версий происшествия: ради собственной выгоды группа лиц по предварительному сговору решилась выкрасть тело бизнесмена и по совместительству владельца отеля, чтобы в дальнейшем реализовать его аукционе, либо еще чего похуже. Специалист пытается опровергнуть теорию, рассказав о звонке дежурному. Мужчина не стал настаивать, он предлагает начать осмотр неизвестного «новенького».       Изучающий взгляд пробегается по линиям разреза: в голове всплывает вскрытие настоящего Ёнджуна, как скальпель проникает под слой дряблой кожи, как врач по собственной ошибке сделал неверный надрез — трупу, конечно, плевать, да и тело будет одето в принесенные родственниками одежды, — в этом месте, между ключицами, образовался неровный надрез. Приглядевшись ближе к шее, врач чуть наклоняется, изучая данную область — в том же месте у впадинки имеется похожий разрез, остриё скальпеля слегка повело в сторону. Мужчина хмурится. Санитар внимательно наблюдает за выражением его лица.       — Что-то не так? — на всякий случай интересуется он.       — Нет, — отгоняет от самого себя иррациональные мысли мужчина, — всё хорошо, — должно быть совпадение, решает он, хотя был почти уверен, что этому молодому человеку он не проводил вскрытие.       В моргах неоднозначно нарушались сроки хранения, да и кому до этого есть дело: лежит себе труп, никому не мешает. Но именно эта неделя стала чаще преподносить «рабочие сюрпризы», а мест для складирования тел становилось все меньше и меньше. Вообще, эти сроки нарушались в обратную сторону — тела могут пролежать дольше положенного, однако сейчас нечасто стали появляться возможные родственники усопших. В таких случаях тела передавали на безымянное захоронение.       Тело неизвестного лежало в ячейке, вызывая воспоминания у молодого санитара о собственном провале, однако, вопреки всем его ожиданиям, его не посадили за решётку, но испытательный срок назначили, заработную плату на некоторое время урезали и отняли мотивацию выговором. Начальство наотрез отказалось начинать расследование, куда удобнее возложить всю ответственность на недавно вышедшего работника и его безалаберность. Врач в дальнейшем не навещал тело неизвестного после последнего осмотра, чтобы не накручивать себя ненужными мыслями в рабочее время. Одно его оправдание этому — всякое возможно, кроме сверхъестественного.       Ёнджун всё чаще размышлял о последних днях своей «прошлой» жизни. Как там остальные? Он сможет вернуться туда? Он многое делал не так, особенно в начале своего пути. Им стоило сразу же надежно захоронить его тело и вылить на гроб бетон, чтобы исключить внезапное воскрешение. Но откуда эти люди могли это знать? Сколько людей он отправил сюда лишь по той причине, что не мог остановиться. И потом тоже не сможет. Не стоит давать второй шанс человеку, который очевидно безнадежен. Даже если придется начинать сначала, Енджун найдет в себе силы построить свою собственную империю заново, чтобы продолжить свой путь, цель которого разрушать чужие жизни. Осознание этих мыслей вводило его в ступор, било куда-то очень больно в его бестелесную оболочку. Кстати говоря, эти мысли он быстро отпустил, когда возникли первоначальные трансформации, и Енджун впервые пошевелил мизинцем левой руки.       Конечно, — подумал Ёнджун, — когда нет ничего кроме мыслей в голове, приходится думать.       Сейчас, когда у Ёнджуна получается двигать кистями обеих рук и пальцами ног, он сосредоточен лишь на действиях. Жуткое, наверное, зрелище, но Ёнджун игнорирует и эту мысль. Пугать работников он пока не намерен, он еще не совсем из ума выжил: врачи не глупцы, либо кремируют, либо отправят на изучение причины такого поведения трупа. Поэтому он старался скрыть удивление за каменным выражением лица, когда его везли в непонятном направлении и выгрузили, как Ёнджун успел заметить мельком, в гроб. Замечательно. Он ещё слаб для того, чтобы просто встать и уйти, а его уже хоронить собираются.       — Совсем молодой, — пожилой мужчина поправил шляпу, прикрывающую самостоятельно, а от того неровно выбритую голову с проплешинами. Гроб вместе с ещё парой человек они опустили на землю. Им ещё предстояло донести его до могилы. В такую невыносимую жару.       Молодой? — думает Ёнджун, поскольку вслух он не может этого произнести.       Бригада рабочих сразу же принимается нести нелегкий гроб. Без промедления, как только они донесут, им будет выделен перерыв, вернее они сами его себе заранее выделили. Солнце не щадит никого.       Оставят они гроб на солнце, телу-то что? Родственники его всё равно не объявились. Болтают эти рабочие, кстати, много и без толку. Ёнджун пару раз порывается встать, но тело мгновенно каменеет, и даже привычные ему движения больше невозможны. Кажется, это новый вид наказания для него, выслушивать деревенскую болтовню безграмотных идиотов. Мысли перебиты шумом, похожим на радио. Кто-то настойчиво пытался что-то передать, только Ёнджун в своей неподвижной оболочке ничего не может разобрать, да и возможно, что на эти шумы влияют внешние факторы.       Уместив гроб в нескольких метрах от заранее вырытой могилы, мужчины, по-прежнему переговариваясь о своём, направляются к небольшой пристройке неподалеку. По дороге некоторые решают закурить. Оказавшись в сторожке, они прикладываются к прохладным жестяным банкам пива из маленького холодильника на полу.       Что это было? — Ёнджун прогоняет про себя момент, когда не мог никак пошевелиться. Он пытается ещё раз — результат тот же. И что же? Ему решили дать шанс на спасение только для того, чтобы так жестоко его отнять. Хоть бы сознание отняли, но нет, он всё ещё видит происходящее перед глазами. Может, это и не шанс вовсе, а наказание — лежать в земле, наблюдая за собственным разложением, чувствуя отвратительную вечность.       Солнце беспощадно жжет органы зрения, теперь совсем ничего не видно, и нет возможности закрыть глаза. Ну, теперь-то уж Ёнджун точно обречен — он чувствует, как неприятно пахнет его тело от контакта с солнцем. Оно успело достичь зенита и самые горячие лучи стремятся прожечь в теле сквозные отверстия. Его тело не подвергалось бальзамированию, а значит долго ждать следующего этапа разложения не придется.       Перед глазами по-прежнему тёмная пелена, на лице ощущается что-то влажное, скользящее по виску. Дождь? — единственная мысль, посетившая Ёнджуна, он тянется рукой стереть влагу. Ладонь касается собственного лица, и осознание приходит сразу же следом за прикосновением. Ёнджун жмурится и прижимает обе ладони к влажному лицу, пальцы скользят к густым влажным от пота волосам, затем снова возвращаясь к лицу — ни следа от его прежнего морщинистого лица. Руки изучают тело заново, пульс снова ощущается. Ёнджун делает свой первый вдох для того, чтобы подняться в гробу и осмотреться: он был на самом краю небольшого кладбища возле ограждения, а на ближайшем надгробии вместо имени выбит непонятный набор чисел. В нескольких десятках метров от него постройка, в которой должны находиться рабочие. Дальше ничего кроме дороги и степной пустоши. Словно очнувшись ото сна, Ёнджун тянется руками к лазурному небу. На томные потягивания суставы рук и позвоночник отзываются приятным хрустом.       Ёнджун предпринимает первую попытку подняться, руками он пытается опереться на невысокие стенки гроба для того чтобы оттолкнуться и, наконец, подняться на ноги. Слабый теплый ветер, прогуливающийся по открытой местности, легко потрепал волосы. Ёнджун делает уверенный шаг вперёд, но силы скорым отливом вновь отступают, и он ненамеренно спотыкается о стенки гроба и валится вперед на землю. В отличие от его тела, разум бодрствует и посылает проклятье всему, что способствовало его нынешнему положению. Ёнджун осторожно приподнимается на локтях и принимается аккуратно подниматься с сухой земли, отпечатавшейся на коленях, подоле пиджака и немного на белой рубашке. Боль, появившаяся вследствие падения, твердит о реальности, происходящем, о жизни. Несмелый шаг вперед — первый в его новой жизни. Ёнджун не спеша бредёт к кладбищенским воротам. Каждый шаг отзывается ломотой в теле и хрустом в каких-то местах. Покинув место своего несовершенного захоронения, Енджун задается вполне логичным вопросом — Где я? Фактически он понимает где он, но куда ему идти не имеет представления.       Он косится в сторону постройки, но быстро отводит взгляд. Идиоты. Они собрались все возле окна с банками пива в руках, у одного из рабочих выпала сигарета изо рта. Переговариваясь между собой о восстании мертвецов, один, самый молодой, наверное, оттого и адекватный, предлагает отвезти воскресшего парня в больницу, на что стоящий рядом тучный мужчина ударяет его по затылку, что дурак совсем, ему же вскрытие проводили, он должен быть мертвым, никакая ему помощь не нужна. Все остальные поддержали его. Но кто-то все же спрашивает, что будет, когда с них спросят, а парень-то фактически не захоронен. Поверить в такое вряд ли найдутся желающие.       Ёнджун успел заглянуть в окно катафалка, в отблеске солнца пытаясь разглядеть ключ зажигания, вставленный в металлическую деталь с прорезью, но ничего подобного не обнаружил. Он самостоятельно добрел до дороги и, держась ее края, шел вдоль нее. Жар и отсутствие ветра вызывают головокружение, раскаленный асфальт греет даже сквозь обувь, заставляя идти быстрее. Но сил не хватает. Он идет, словно в бреду перед глазами закручивается картинка в спираль, объекты меняют цвета на инородные, Ёнджун так и не находит в себе силы и падает на асфальт. Немного погодя, он на дрожащих руках приподнимается, но не успевает даже подумать, что ему делать дальше, ощущает, как чужие руки обхватывают его со спины и тянут на себя. Перед глазами уже темно, а тело будто совсем не его, Ёнджун чувствует явно, что кто-то куда-то тащит его. Он пытается сжать руки в кулак, но его не хватает даже на такое простое на первый взгляд действие.       Грубый женский голос вдруг спрашивает его, отвезти его в больницу или полицию. Высказывает сожаление, спрашивает, кто его так и за что, как это произошло и что, собственно, произошло.       Ёнджун отвечает минутой позже, все еще не видя перед собой ничего, и ложится на спину на заднем сидении автомобиля. Он старается моргать чаще и сильнее жмуриться в попытках вернуть себе зрение.       Женщина ещё что-то спрашивает, но Ёнджун молчит. Он сосредотачивается на собственных ощущениях, на тёмно-фиолетовой пелене перед глазами, словно смотрит через испорченную фотопленку. Он шёпотом ещё раз называет адрес, стараясь отделаться от неприятной неугомонной дамы, второй за последнее время кстати. Енджун поднимает руки, наблюдая, словно за кем-то другим, как кисти рук плавно вырисовывают в воздухе неясные фигуры, пальцы то сгибаются, то выпрямляются. Воображение вырисовывает недостающие при жизни элементы: между пальцев зажата сигарета, тонкие пальцы обрамлены крупными кольцами, на запястье сверкают брендовые часы. Пальцы снова касаются лица.       Он вновь приподнимается, чтобы принять сидячее положение и посмотреть в прозрачное, но слегка запыленное окно, на знакомый город, проезжающие мимо автомобили, вывески заведений, названия которых выведены красивым неоновым прописным шрифтом, на немногочисленных прохожих. Чуть приблизившись к окну в момент, когда машина проезжает в тени, Ёнджун замечает собственное неясное отражение, но некоторых фрагментов ему хватает, чтобы принять ещё один новый факт, ответвленный от его воскрешения — его лицо, такое знакомое, это же он, чёрт возьми, отражение Ёнджуна из будто по-прежнему неизменных тысяча девятьсот двадцатых, когда ему было двадцать два, удивленно смотрит прямо на него, как окно из прошлого. Он быстро отстраняется, переведя застывший взгляд куда-то вперед. Весь пейзаж проносится мимо него, боковое зрение захватывает зелено-бежевые акварельные пятна домов и деревьев.       Женщина настойчиво предлагает свою мнимую помощь, отвезти то в больницу, то в полицию, но Ёнджун игнорирует её желание спасти, а потому даже не настаивает ни на чем, одним сухим замолчи заставив женщину крепче сжать пальцы вокруг тонкого рулевого колеса автомобиля. Каким-то образом заприметив крышу отеля, пребывая в состоянии интроспекции, Ёнджун тут же выпрямляется и хватается обеими руками за ручку двери, начинает повторять, чтобы женщина остановилась прямо сейчас. Не смея задерживать странного и неуважительно обращающегося к ней спасенного, женщина останавливается по первой же просьбе и облегчённо выдыхает, стоило ему покинуть автомобиль со слабым хлопком двери вместо прощания и благодарности.       Ёнджун устремляется вперёд, к своему убежищу, к своему спасению, несмотря на ломоту в теле и едва волочащиеся по дороге ноги. Бежит, спотыкается, почти падая, но удерживает равновесие, чтобы распахнуть витые железными прутьями ворота перед собой и вдохнуть свежий и почему-то сладкий запах недавно политых густых кустов роз. За спиной смыкаются ворота, и Ёнджун с уверенностью в глазах и болью в теле устремляется к входной двойной двери. Прежняя тишина, родные коридоры, неизменный ладан.       Даже посмертно Ёнджун не хотел, чтобы другие знали о том, что происходило здесь. Он чувствует, как крепко привязан энергетически к этому месту, и если это то, что говорят люди про дом и уют, то Ёнджун накладывает все эти определения на свой отель. Он интуитивно идет ко второму месту, где ожидает увидеть хоть одну живую душу, и как же легко становится, что взлететь хочется, когда он видит Бомгю, в своей дерганной манере рисующего в своём блокноте.       В голову тут же врезается инородный шепот, быстрый, неразборчивый, паразитирующий, словно где-то за спиной. Ёнджун оборачивается. Сжав руки до следов-полумесяцев на ладонях, насколько ему это позволяют силы, Ёнджун размеренно шагает вперед, морщась от перманентного звука, похожего на шипение, подмечая новые детали: незнакомый парень сидит на барном стуле, подперев щеку ладонью, глядя на стакан перед собой, свободной рукой бездумно катая его по столу. Носки чёрных туфель зашаркают по паркету, разрезая абсолютную тишину. Пришлось опереться на стол, чтобы сохранить равновесие и опуститься на барный стул без происшествий.       Они определенно ждали вне всяких сомнений. Одного взгляда достаточно, чтобы все понять. Бомгю убирает блокнот и немедленно наполняет стакан алкоголем со льдом, поставив его перед Ёнджуном. Сознание скептически отвергает происходящее, но реальность продолжает заявлять о себе. Перед глазами еще немного плывет, пальцы подрагивают. Профиль этого парня кажется Ёнджуну слишком знакомым. Он делает один глоток из своего стакана, следом поставив его на место и брезгливо поморщившись. Бомгю теряется, достает бутылку, про себя читает название с этикетки.       Может ли быть такое, что вернулся не он один? Ёнджун в приказном тоне уточняет у Бомгю номер этого парня — он, конечно, знает, иначе не может быть. Парень что-то не совсем внятно бормочет и валится со стула.       В горле неприятно першит, слабость упрямо не покидает. Обещая себе потом распорядиться по поводу всего этого, он направляется к выходу из бара. Есть тот, чья смерть будет в приоритете. В его кабинете должен быть пистолет, нужно только как-нибудь дойти, справиться с этим состоянием.       Руки хватаются за лестничные перила, по коридорам касаются стен, вызывая глубокое дежавю, как будто это было в прошлой жизни. Распахнув дверь в свой кабинет так, что она ударяется о стену, Ёнджун делает шаг вперед, предательски пошатнувшись. За его столом сидит он. Его убийца. Это точно был он. Тот, кто пару дней назад посетил его вместе со своей матерью. Мужчина поднимает взгляд на вошедшего в его кабинет Енджуна, приказывает немедленно уйти, вот только в его глазах мелькает страх, наверное, ощущение, что он где-то мог его видеть. Ёнджун делает ещё один шаг, прихрамывая на одну ногу, в горле совсем пересохло. Мужчина предупреждает, что вызовет людей, чтобы его вывели.       Сначала он зовёт одного по имени, затем другого, встает со своего места. Он начинает расспрашивать, что ему нужно, откуда он. И не понимает, что всё предрешено было ещё тогда, когда он направлял на него пистолет.       Придерживаясь одной рукой за край стола, Ёнджун обходит его, в то время как мужчина уже подскочил с места и пятится назад, продолжая звать кого-то. Тогда Ёнджун грубо хватает сопротивляющегося мужчину за горло. Злость и наслаждение от мести придают ему сил, он сжимает обеими руками чужую шеи, словно удав вокруг жертвы. Мужчина царапается, пытается убрать с себя чужие сильные руки, пока его удерживают в паре сантиметрах от пола.       Раздается хруст, конечности мужчины безвольно повисают, словно кто-то оставил управление над тряпочной куклой в театре. Ёнджун отпускает мужчину и тот падает на пол. Сев на колени рядом с телом, он инстинктивно берёт его за запястье ладонью к верху, а после впивается в тонкую кожу с просвечивающимися синеватыми венами.       Прикрывая глаза от наслаждения и упиваясь ещё горячей кровью, стекающей по подбородку на одежду, он чувствует, как жажда, боль, голод, злость постепенно покидают его тело. Слух обостряется — у распахнутой двери стоит Карина, прибежавшая, по всей видимости, на чужие крики. Она ещё раз судорожно вздыхает, делает шаг назад, затем ещё один, а после разворачивается и бежит прочь.