Hotel

«Я делаю вам услугу не из желания сотворить добро, а лишь для того, чтобы принизить вас, заставить почувствовать всё моё превосходство». Маркиз де Сад «Сто двадцать дней Содома»

      Этот август отдаёт своё последнее тепло городу, укрывая его ещё не начавшей желтеть листвой от неминуемой остывающей осени. Меж железных прутьев небольшого балкона Бомгю свесил ноги вниз, сам же погружён в свой блокнот, воссоздавая на белых страницах свою фантасмагорию. Пол на балконе твёрдый, неудобный, на спине точно останутся следы его ночного времяпровождения. Невзирая на физические неудобства, Бомгю продолжает вырисовывать что-то синей ручкой, а значит, без права на ошибку. На весу блокнот держать неудобно, но Бомгю убеждён, что только в конкретной позе, пусть и не самой удобной, он может творить. На белом листе сплетаются ровные линии, резко прерываемые, но продолжаемые другой такой же линией, так образуя общий рисунок. Такими штрихами, всё время поправляемыми другими, а на них накладываются ещё одни, изображено зловещее, зубастое сердце, пожирающее маленького человечка. Его маленькие ножки и ручки торчат из огромной пасти чудовища, а внизу собирается лужа крови. Бомгю уделяет внимание каждой детали: прорисовывает тени, придает объем, выводит контуры той лужи, не забывая про блики. Перехватив блокнот и ручку в одну руку, он вытягивает её вперёд, чтобы сполна оценить свое творение. Невероятное сходство.       Он откладывает блокнот с ручкой в сторону и приподнимается на локтях, слегка поморщившись от боли в долгом нахождении в такой позе, затем хватается за железные прутья балкона. Со второго этажа такой большой город ещё не на ладони, скорее сам Бомгю находится на ладони у города. Он снова не может уснуть. Город, видимо, тоже. Постоянно мимо проезжают машины, внизу ходят люди, некоторые бросают взгляды на него, странно сидящего.       Он поднимает взгляд в небо. У Бомгю рождается новая идея для рисунка. Вновь взяв в руки блокнот, он, посматривая в небо, принимается скопировать полумесяц в ночном небе, выводя особо острую его часть, на которой жертвенно повисает другой маленький человечек. Рисунок выходит карикатурным, без насыщенных деталей, но Бомгю уверен, что он дополняет предыдущее его творение, является прямым его продолжением.       От города не хочется отворачиваться. Ночью он живёт свою настоящую жизнь: сбегающие от семьи богатые мужчины к молодым любовницам, не имеющие представления о каком-либо стеснении шлюхи, дёшево копирующие современную моду, все в цветных колготках, начёсом на голове, как птичий хохолок и, несомненно, как наилучшее дополнение к их образу, болезненно яркий макияж губ и чёрные тени на глазах; спящие на лавочках бездомные, пока их не прогонит полицейский патруль.       А ещё по ночам здесь пропадают люди. Идет группа друзей по тротуару, один останавливается завязать шнурок, все оборачиваются — его нет. Самая распространенная городская страшилка. Но ведь правда, ночью здесь всегда происходит самое интересное. В городе орудует безумец, убивающий людей и выбрасывающий их тела в самые разные места — от канализаций до городского парка. Только Бомгю совсем не пугает происходящее. Он полностью решил обезопасить себя от боли. Полностью лишен друзей, зато есть коллеги по работе и начальство, только в случае их смерти Бомгю только пожмет плечами, мол, карты так легли. Также, как и если бы пропал Бомгю, ему обязательно нашли бы замену. Просто так живётся проще, дышится легче, а главное — не страшно ни за себя, ни за других. Абсолютная гармония, умиротворяющая тишина. Но не в голове.       Поднявшись со своего места, он подбирает свой блокнот и выдергивает листы с рисунками. Это же всё иллюзия. Свободен он только от посторонних, но не от самого себя, своих мыслей. Бомгю не стремится, а мечтает о свободе, о доме. Ни об уютной квартире с лучшим ремонтом, ни о любящей семье, а о доме. Месте, где удобно. Где оно? В этом ли мире?       Он направился в свою небольшую комнату, которая выделена для него владельцем бара, где он работает и которая является его убежищем. Где никого кроме себя он не приветствует. Стены комнаты обклеены различными рисунками, страницами книг, где он обводил ручкой любимые цитаты, черно-белыми газетными фотографиями. Бомгю забирается на диван, на котором он почти не спал, берет с его спинки канцелярский клей и наносит его на оборотную сторону его рисунка, затем тянется к потолку и прижимает оба рисунка к верху, поверх других. Прижимая рисунки, он снова оценивает про себя свое творчество, осознавая, насколько они похожи. Аккуратно убрав ладони и держа их так, словно рисунки ещё могли упасть, он медленно опускается на пол, почти довольный своей работой. Бомгю ложится на диван, чтобы убедиться, что сегодняшние рисунки находятся прямо напротив, на потолке. Не отводя от них взгляда, он думает.       Бомгю давно не может жить спокойно, подозревая всех вокруг, ощущая видимую только ему слежку. Неизвестный ему мужчина подозвал его и что-то говорит, Бомгю не может вспомнить, что именно, но это настолько насторожило его, что весь день он не мог найти себе покоя, оставил стойку, что было под запретом, нашел курящего возле черного входа Марка и попросил срочно подменить его. Тот всегда отличался раздражительным характером, а странноватый коллега и вовсе выводил его из себя. Марк вздохнул, закатил глаза, развернулся к Бомгю и потушил почти докуренную сигарету о стену рядом с ним. Не отводя равнодушного взгляда от коллеги, Марк резким движением пальцев отбросил окурок и, задев Бомгю плечом, направился к двери чёрного входа.       Как только парень скрылся из вида, Бомгю присел на корточки, обхватив колени руками и, покачиваясь из стороны в сторону, взволновано перебирал свои мысли. За ним точно организована слежка, он был уверен. Приступ паники накрыл его слишком быстро, Бомгю прижал ладони к ушам, пытаясь закрыться, спрятаться от гулкого звука в голове. Как он может быть в безопасности? Нужно было бежать, срочно прятаться. Бомгю встал, спешно оглянулся и сорвался с места к двери, бежал так быстро, боялся, что кто-то сможет прочитать его мысли. Он всё так же прижимал ладони к ушам, бежал почти по памяти, ничего не видя перед собой, пока не добрался до своего номера и не заперся на ключ изнутри. Но даже так он не мог успокоиться полностью. Он ещё долго ходил по комнате, закрыл балкон, осматривал свой диван, небольшой письменный стол, за которым он почти не сидел. Ощупывал стены, рисунки и вырезки, пытался найти хоть что-то, даже не зная, что конкретно. Осматривал и ползал по грязному полу, поскольку почти не убирался в своем номере, пока не дополз до дивана и не забрался на него. Бомгю накрылся пледом с головой, тяжело дышал, едва сдерживал слёзы.       Он так не выходил весь оставшийся день из номера, только вечером выбрался на балкон в порыве вдохновения с блокнотом и ручкой в руках. И как у владельца бара ещё остается с ним терпение. Может, не надо было тогда сбегать, но как он мог контролировать свое тело? Бомгю не может ничего вспомнить — может, тот мужчина напугал, а может, удивил. Это в обоих случаях были невероятно сильные эмоции. А может, что-то осталось?       Бомгю встаёт с дивана и спешит покинуть номер, не закрыв дверь. Он спускается вниз, в пустой, но ещё работающий бар. За стойкой никого нет. В зале стоит желтоватое освещение, стойка кем-то начисто протерта, полотенца лежат на своих местах. Бомгю подходит к месту, где сидел тот загадочный незнакомец, проводит кончиками пальцев по поверхности стола, где стоял его стакан. Никаких внешних признаков его сегодняшнего присутствия. Тогда Бомгю садится возле мусорного ведра, находящегося возле этого места. Куча салфеток, осколки разбитого барного стакана, обертки от закусок из соседнего магазинчика. Аккуратно перебирая всё это, Бомгю раскрывает каждую скомканную салфетку, осторожно отодвигает осколки в сторону и ищет дальше, пока чуть ли не с самого дна достает немного влажную, с погнутыми краями, но более-менее ровную салфетку с карандашным наброском на ней. Четырёхэтажное здание за забором и небольшим садом, где цветам уделено какое-то особое внимание. Бомгю быстро понимает, что это и где. Захватив грязную салфетку с собой, он покидает бар, пока его никто не заметил.       Оказавшись в номере, Бомгю вновь забирается на диван и приклеивает салфетку на потолок, над двумя своими сегодняшними рисунками. Наверное, если бы он не спустился тогда в бар, так и не уснул бы.       Сон был мучительно реальным, знакомые лица без цензуры, небо безоблачным, а оттенки яркими. В самый теплый день того лета Бомгю стоял через дорогу и смотрел через закрытый забор на горящую крышу высокого дома. Огонь прокладывал себе путь через пролитый по лестницам бензин. Слышны как крики детей, так и спасающих их и самих себя взрослых. Мальчик посмотрел на свои руки, которые были все в крови, но не в его собственной, и тут же обратил внимание на белую майку. На ней кровавым созвездием усыпаны мелкие капли, в некоторых местах были целые пятна. Бомгю спешно принялся вытирать руки о майку, шорты, затем упал на колени, вытирая ладони о зеленую траву. Он снова поднял взгляд на пожар: возле забора стояли дети: одна девочка лет восьми держала за руку другую, младше её самой года на четыре, держащую в свободной руке потрёпанную куклу с золотистыми волосами, заплетенными в синий бант. Заметив силуэты девочек, Бомгю поднялся и принялся бежать прочь, не оглядываясь, спотыкаясь обо что-то несуществующее, поднимался и бежал дальше, только шаг давался нелегко, далеко уйти не получилось. Остановившись, чтобы отдышаться, он увидел, что пылающий огнем дом остался позади, но не так далеко, как можно было предположить, а дети уже обернулись и смотрели на Бомгю. Отчаяние проглатывало целиком, не оставляя надежды на счастливый финал. Дети бросились бежать за ним, молча, на этот раз без словесных издевательств, проклятий. Бомгю только успел обернуться, чтобы бежать прочь, как чья-то рука схватила его за плечо и потянула на себя.       Тогда он чуть не падает с дивана, едва не свалившись вниз на запыленный пол. Через стену раздается продолжительный звук дрели и музыка из магнитофона, но Бомгю пытается сосредоточиться на собственных ощущениях. Дыхание со временем начинает приходить в норму, картинка в глазах перестает бегать из стороны в сторону. Бомгю смотрит на стену, через которую доносится шум, затем на часы на стене. Он перебирается на другую сторону дивана, склоняется над пространством между стеной и диваном, опускает руку, пытаясь что-то найти. Пальцы обхватывают металлическое, тяжёлое.       Помповое ружьё ему дал владелец бара. Было большой ошибкой давать оружие эмоционально нестабильному человеку в целях самозащиты. Тогда к Бомгю заявились незнакомые ему люди, принялись кричать и обвинять его. Он попятился назад, прижался к изгороди на балконе, ни сказав им ни слова в своё оправдание, тяжело дышал, перед глазами на гоночной скорости проносились события того момента. Словно загнанный в угол запуганный мышонок, не было клыков, чтобы укусить, сердце отбивало удары на бешеной скорости. Бомгю перелез через ограду, намереваясь прыгнуть, но на шум прибыла охрана с владельцем. Как в немом кино без субтитров, Бомгю не слышал о чём они ругались, да, именно ругались и кричали, судя по их взбешенной интонации и искаженным злостью лицам, но разъяренных незнакомцев прогнать все же удалось. Старик, он же владелец, подошел к напуганному до ужаса Бомгю, он что-то говорил, но тот смотрел в пустоту, сквозь него. Тогда охрана схватила его за шкирку, как котенка, поставив на ноги, только колени жутко дрожали, от чего он упал на пол. Увидев своего работника в таком состоянии, старик молча покинул комнату, а после вернулся с ружьём.       Старик аккуратно присел рядом с Бомгю, который по-прежнему выглядел потерянным, но теперь он хотя бы мог сосредоточиться на разговоре с ним, а старик положил Ремингтон 870 перед ним, говорил что-то вроде: «Не пытайся целиться прямо, просто припугни». Он не обучал Бомгю стрельбе — он сам освоил оружие. В трубчатом магазине было только три патрона. Старик забыл их достать. В течение своего обучения использования оружия, Бомгю вынул все патроны, на всякий случай. Сейчас это играет Бомгю на руку.       Держа оружие в обеих руках, Бомгю поднимается с дивана и подходит к письменному столу, кладет ружьё на стол, достаёт из выдвижного ящика дробовые патроны, после чего, сосредотачиваясь на шуме из соседней комнаты, принимается заряжать ружьё. Перехватив оружие удобнее одной рукой за цевье, второй за пистолетную рукоятку, Бомгю звонким щелчком открывает дверь своей комнаты.       Те люди за стеной приезжие, выкупили комнату у владельца с целью создания того, что могло бы принести прибыль; договорились со стариком о взаимовыгоде, после чего приступили к ремонту. Бомгю, стараясь не издавать ни звука насколько это возможно, подходит к двери и тихо пытается открыть её. Сначала он думает, что если открыть дверь не удастся, то поражённый проделками судьбы он пойдет к себе дальше слушать этот шум ремонта и под его неистовые аккомпанементы сходить с ума. Звук открывшейся двери никто кроме Бомгю не слышит. Закрыв за собой дверь, Бомгю погружается в звук музыки и изредка работающей дрели, которая тянулась проводом к ближайшей розетке. Уже находясь в коридоре чужой комнаты, он осмеливается пренебречь лишним шумом, который в случае чего заглушила бы музыка.       От двух занятых ремонтом мужчин его разделяет стена коридора, которую успели возвести эти двое. Отдав контроль над собой ружью в своих руках, Бомгю выходит из-за стены и безошибочно быстро направляет ствол на одного из двоих мужчин, у которого в руке была дрель. Оба были настолько заняты ремонтом, что поначалу не заметили Бомгю, но раздаётся выстрел, насмерть пронзивший одного из них.       Отдача у ружья сильная — приклад ударяет в плечо, поэтому Бомгю делает небольшой непроизвольный шаг назад. Застреленный мужчина падает вперёд, на стену, вместе с включенной дрелью, которую он потянул за собой. Включенная дрель падает сверлом на пол, издавая вибрирующие истошные звуки. Оставшийся в живых мужчина поднимает руки вверх, когда Бомгю перевёл ствол на него, но после этого вновь звучит выстрел, неожиданно точно попавший немного выше шеи. Дробь, уготовленная для этого мужчины, разнесла ему челюсть. Тот пятится в стену, но ноги больше не могут держать и он падает на включенную дрель.       Снаружи слышатся посторонние звуки — такие звуки не могли не привлечь ненужное внимание. Бомгю бросает оружие на пол, быстрым шагом направляется к входной двери. Одной рукой он прижимается к ушибленному плечу, второй берется за ручку двери, перед этим посмотрев в глазок. Никого. Не думая более, как и в момент убийства, он дергает ручку двери и срывается на бег. Минуя коридор, лестницу, затем снова коридор и бар, он принимается судорожно дергать ручку входной двери в бар. Сделав несколько шагов назад, Бомгю быстро оглядывается, ни на чем надолго не задерживая взгляд. Ключи должны быть у владельца. Тогда Бомгю берёт обычный барный стул и, выставив его ножками вперед, с разбега бросает его в стеклянную дверь, на которой лицевой стороной к улице висела табличка «Закрыто». Стекло звонко разлетается по улице, несколько осколков попадает в бар.       За последние три часа Субин так часто наводил круги по номеру, что, продолжив, вытоптал бы проход на этаж ниже. Он снова проверяет всё что только можно. Один раз он даже решает отвлечься и посмотреть телевизор, но вся информация упрямо идёт мимо него. Потому что ожидание — непреодолимое желание начать здесь и сейчас, а ожидание чего-то потенциально плохого — невыносимая пытка, обратный отсчет до неминуемой казни, и Субин находится на границе этих противоречивых чувств.       Несмотря на большой промежуток времени для подготовки, Субин успевает только переодеть футболку, поверх которой накидывает рубашку в клетку, так и не застегнув ее до конца. Он немного удивляется, когда к нему стучится в номер Кай для того, чтобы сопроводить его.       Он не менее удивлён, когда Кай приводит его в бар на первом этаже, где Субин в первый день напился до галлюцинаций. Кай скрывается из виду слишком быстро, пока Субин заново изучает помещение. На одном из столов стоял канделябр с горящими свечами, которые были одним из редких здесь источников освещения. Субин неловко проходит вперед, оглядываясь по сторонам, словно из темноты на него в любой момент набросится маньяк.       Он проводит кончиками пальцев по поверхности стола, задумчиво рассматривая стоящую на столе предварительно откупоренную бутылку вина, стараясь не задерживаться на белоснежных тарелках. Субин не может понять, темнота ли его пугает, общая атмосфера мрачного отеля или труп в парке. Одно, очевидно, накладывается на другое.       Это начинает переходить в нехорошую привычку Ёнджуна — подкрадываться со спины и пугать до смерти, при этом зная об ужасах, которые происходят в этом городе. И хоть он всего лишь поприветствовал Субина, складывается впечатление, что его испуганные вздрагивания доставляют ему удовольствие.       В руках Ёнджуна откупоренная бутылка с вином, которую он следом ставит на стол, и этот звук вновь заставляет Субина вздрогнуть. Скрыть напряжение не представляется возможным, и от внимания Ёнджуна это не скрывается, но он решает не придавать значения его нервозному состоянию. Если бы не пара расстегнутых верхних пуговиц его рубашки и закатанные по локоть рукава, можно подумать, что для него это ещё одна встреча по работе.       Лёгкая вуаль полутьмы полностью отражает их различие. Они не стали бы друзьями, у них нет вообще ничего общего кроме покрытой странностью первой встречи. Картины, которые привлекают Ёнджуна, кажется Субину верхом мерзости; тревожащий Субина преследователь кажется Ёнджуну, наверное, плодом его воображения. Они не придут к общему решению сделать то, что удовлетворит обоих.       Закинув ногу на ногу, Ёнджун с неясным упоением в глазах наполняет свой бокал темным вином. Почему оно такое густое?       Заметив недоумение в его взгляде, Ёнджун решает сыграть на опережение, спрашивая, желает ли Субин попробовать, но тот тактично отказывается. Ничто не заставит его сегодня съесть хоть что-то или выпить после увиденного. Субин потирает ладони друг об друга, затем о свои штаны, вспоминая, как репетировал в голове те вопросы, которые будет задавать. Он внезапно вспоминает о том, где и с кем он находится и решает выпрямиться, чтобы не походить позой на креветку. Он начинает с краткого изложения сегодняшнего утра, не упоминая разговор с матерью. Спрашивает предельно четко: «Что здесь происходит? Как давно здесь убийца? Из-за него все ведут себя так? Почему не боитесь тогда вы?». Ёнджун будто бы даже не слушал, выпивая бокал вина один за другим, что Субин боялся, что он слишком быстро опьянеет и не сможет дать вразумительные ответы.       После стольких бокалов Ёнджун изъясняется удивительно трезво. До этого он как будто не слушал Субина, почти не смотрел на него, выглядел задумчивым, а ещё усталым. Ёнджун начинает с того, что Субин задаёт ему правильные вопросы, но последнему это никоим образом не льстит. Он скучающе объясняет, что вообще сам в городе недавно, что тоже замечает некоторые странности в жителях и он прав, они действительно напуганы.       Субин возмущён. Он грамотно выстраивал свой пересказ для того, чтобы Ёнджун ему сказал, что сам ничего не знает. Но тот не даёт ему повода для негодования, отвечая, что в городе объявлен комендантский час в целях безопасности. Не очень-то эти меры предосторожности помогли тому несчастному, часть тела которого Субин обнаружил в парке. Но Ёнджун почти не обманывает его, рассказывает всё, что успел узнать за недолгое пребывание в городе. Судя по его не обнадёживающему повествованию, расследование будет продолжаться ещё долго, пока убийца не перебьет весь город. Отлично, думает Субин, ты очень успокоил. Ему жизненно необходимо запить свербящую тревогу и страх открытости, ведь тогда, на улице, в парке, он был так близок к тому, чтобы оказаться на месте следующей жертвы. Улицы были полупустыми, это была потрясающая возможность исчезнуть без следа.       Кажется, Субин не сможет пока что покинуть отель, но он попробует позвонить родителям, изъясниться, извиниться и попроситься назад. Он наливает вино в бокал, хотя предпочел бы пить из бутылки. И чтобы это было не вино.       — Можно ещё спросить? — вместо ответа Ёнджун прямо с изучением смотрит на него, ожидая чего-то, что сможет его удивить или ненадолго привлечь его внимание. Интерпретируя это как положительный ответ, Субин спрашивает: — У вас с часами всё в порядке?       Ёнджун переводит взгляд на свои наручные часы, замерев на пару секунд, а затем расслабленно демонстрирует своё запястье. Свет от одной из свеч падает на его руку, проявляя в желтоватом свечении бледную кожу запястья, вокруг которого сомкнулся ремешок из металла. Стрелки на часах не спеша двигались вперёд. И время вроде бы правильное, около семи. Что ж, это был глупый вопрос. Но у Субина в запасе есть ещё несколько.       — Ладно, — Субин касается кончиками пальцев своей щеки и отводит взгляд, чтобы не казаться ещё глупее, чем он есть. Вот так бывает, наедине с собой считаешь себя умным, но стоит появиться рядом кому-то, думаешь о себе, как о жалком и бесполезном существе. — Вы не убьёте меня, если я ещё раз спрошу про человека в чёрном?       — Я подумаю, — от былой заинтересованности, которая продлилась не более нескольких секунд, больше не было следа, как будто Ёнджун помрачнел ещё сильнее.       Но на следующий вопрос о том, кто это мог быть, почему этот человек решил напугать его, зная об убийце в городе, о предположениях Ёнджуна кто бы это мог быть — Субин не получает ни одного вразумительного ответа. Ёнджун выглядит как не знающий билет студент, решивший поговорить о чем угодно, но не о самих вопросах.       Субин принимается рассматривать жидкость на дне бокала и замечает одну деталь. Вино как будто разделилось на две части, как масло в воде. Верхняя часть немного светлее, чем та тяжёлая, густая, почти черная жидкость, что покоится на дне. Субин метнул взгляд на почти пустой бокал Ёнджуна. Разве вино должно так засыхать и темнеть? Субин пьёт слишком много, чтобы знать о физических свойствах алкоголя.       Воздух принимается смешиваться со сладковато-металлическим запахом, быстро меняясь, преобразуя тот, который стоял в парке днем. Липкий, мерзкий, сладкий, от которого не получится отмыться.       — Прошу прощения, — Субин пытается встать, перед глазами кружится так, будто он выпил не бокал вина, а целую бочку. Одной рукой придерживаясь за стол, второй хватаясь за голову. В эту секунду все законы физики решили нарушиться одновременно — равновесие под плавающим полом удержать не удаётся, и Субин обессиленно падает на пол.       Осушив свой бокал, Ёнджун ставит локоть на стол, скучающе подпирая ладонью щёку.       — Кай, нашему гостю стало плохо. Помоги ему добраться до номера.       Зеркало во весь рост в небольшом, но уютном номере похоже на то, что когда-то было у Карины в её комнате в родительском доме. Стоя напротив него, Карина приглядывается к своему лицу в отражении, то надувает накрашенные губы, то просто улыбается, то примеряет привычное, немного стервозное выражения лица, подмечая про себя, что ей оно идёт больше. Длинные блондинистые волосы она откидывает назад, чтобы завитые пряди на падали на лицо. Сделав пару шагов назад, она встает боком, оценивая свою фигуру в отражении.       Как бы Жизель ни закатывала глаза на её каждодневно сменяющиеся новые образы, в которых преимущественно были туфли на каблуке разной высоты, Карина просто не может отказать себе в том, чтобы выглядеть прекрасно даже в таком месте.       Раздаётся стук в дверь, заставивший Карину подскочить на месте, а после принять недовольное выражение лица, отходя от зеркала.       — Напугала? — в первую очередь спрашивает Жизель, бесцеремонно проходя за порог номера. — Я старалась, — в одной её руке арбалет, а во второй скрученный трос для взведения и бархатный мешочек со стрелами. Болтами, исправляет себя Карина, вспоминая разговоры с подругой.       — Зачем это тебе? — Карина немного успокаивается, сложив руки на груди.       Да, она знает для чего в отеле нужно оружие, но в последнее время все быстро изменилось, можно сказать перевернулось с ног на голову. Теперь никто не имеет права проливать драгоценную кровь, которая предназначалась для Ёнджуна.       — Эта грязная кровь, — заверяет Жизель, положив арбалет и его составляющее на пол возле стены. — Наркоманы, — поясняет следом, — оставлять их в живых было бы преступлением.       Карина ещё долго размышляла о моральной стороне их действий. Эти мысли терзают ее по сей день, не давая ей спать без кошмаров, которые медленно губят её каждую ночь. Ей невыносимо находиться среди людей, которым нечего терять. Черт, да ей однозначно было что терять! Её любил её вечно занятый на своей работе отец, но при этом он уделял ей какие-то жалкие минуты и Карине этого вполне хватало. Она не была настолько жадной, она ценила те редкие моменты, когда отец предлагал ей прогуляться по жарким улицам, пусть даже иногда на машине; когда он сам давал ей деньги и говорил прогуляться с друзьями или сходить в кино; когда он пытался привыкнуть к ее новому парню, у которого, по его мнению, мозг размером с грецкий орех. Отец тогда в шутку сказал, что лучше бы Карине не доверять парням, мысли которых по большей части забиты его школьной командой по соккеру и, как следствие, любовью глупых фанаток.       Карину любили в школе, вернее побаивались, пытались ей прислуживать, втереться в её доверие. Но это тоже было у неё, и все это кое-кто очень наглым и обманчивым способом забрал все, чем она в даже незначительной степени дорожила.       Жизель уже прошла через весь номер и подняла ставни вверх, а после, опершись на подоконник, оглядывается и смотрит на задумчивую Карину.       — Они того не стоили, не будь такой сердобольной, — пытается поддержать Жизель.       — Да, — Карина вымученно улыбается подруге и подходит к окну, устремив взгляд на скрытый за домами горизонт. — Просто в последнее время всё настолько усложнилось, не знаю как адаптироваться.       — Не ты должна бояться, — напоминает Жизель, по-дружески положив свою ладонь на оголённое плечо Карины, — а тебя.       Я чувствую, что мне здесь нет места, что это всё неправильно. Я хотела бы это всё прекратить, но моя жертва ничего не даст. Черт, я хочу свободы, дышать свежим воздухом на улице, а не через это окно. Хочу ещё хоть раз побывать на роллердроме, пройтись по сухом мягкому песку на пляже, быть рядом с любимым и адекватным парнем, который будет любить меня в ответ. Увидеть, наконец, отца. Сказать ему, что я не пропала, не бросала его, что люблю его.       Ком в горле неприятно щекочет, дышать становится сложнее, несмотря на открытое окно. Карина боится моргнуть, потому что слёзы могут пролиться в любой момент и выдать её слабость.       — Знаю, — она поднимает голову и устремляет взгляд в небо, чтобы Жизель не обратила на неё внимание.       Последний год меня съедают тревога, страх, паника, ночные кошмары, застрявшие в ушах крики тех, кто молил о пощаде. Я так больше не могу, но я понимаю, что как только пройдет это чувство, которое меня сейчас накрыло, как только я пролью эти слёзы, тогда я снова встану на ноги и смогу выполнять самые грязные поручения.       Я боюсь не его, ну может быть чуть-чуть, но в ужас меня приводит моё будущее здесь. Вернее, его отсутствие.       Жизель вздыхает, опускает руку, увидев пелену собравшихся слез на больших красивых глазах Карины. Успокаивать было последним в списке её немногочисленных талантов.       — Никому не говори, что боишься. Хорошо? — заботливо напоминает Жизель, наклонив голову набок, чтобы получше рассмотреть её лицо. Застывшие слезы в её глазах отражают апельсиновый закат, удачно выходящий на окно номера.       — Да, — одна слезинка предательски срывается, и Карина быстро смахивает её пальцами.       Он ведь у тебя тоже всё забрал. Почему ты беспрекословно доверяешь ему и выгораживаешь, оправдываешь его поступки? Он забрал у меня ещё и тебя. А может, ты, как и я, боишься сказать то, о чём мы вместе думаем? Эти стены живые, он всё узнает.       И неуслышанный никем крик души отразился о стены номера.       Быстрым шагом пересекая коридор второго этажа, Тэхён снимает по пути с головы черный мешок из плотной ткани с двумя небольшими прорезями. Сколько же неудобства в этом костюме, словно он предназначен не для необходимого эффекта запугивания жертв, а для выступления в цирке перед одним недоумевающим зрителем. Не сбавляя шага, он взъерошивает тёмную копну волос со слипшимися из-за пота прядями. Открыв дверь своего номера (он уверен, его уже поджидает Бомгю), Тэхён бросает стянутую ткань на стол.       Бомгю не часто проводит время в одиночестве. Следствием этого стало его, скажем так, особое восприятия мира. Может, Бомгю и рад был проводить время наедине со своими кошмарами, которые претворялись в реальность у него на глазах, но Тэхён не может позволить себе оставить его. Бомгю с невинным любопытством рассматривает, даже трогает (Тэхён никому это не позволяет, кроме него) его коллекцию виниловых пластинок, зачитывает вслух имена исполнителей, сравнивает обложки и расставляет их по своему особому рейтингу. И никогда ничего не ломает, несмотря на чужие предубеждения.       — Я думал что задохнусь раньше, чем добью её, — Тэхён принимается стягивать со своего влажного тела верхнюю часть «костюма», сконструируемого тем же Бомгю — иначе Тэхён в жизни не примерил бы что-то подобное в такую жару.       Замерев с конвертом в обеих руках, Бомгю не может отвести взгляда от такого Тэхёна. Ребяческий взгляд легкой тенью накрывает невесомый туман плохо скрываемого желания. Он с присущей ему аккуратностью ставит конверт с виниловой пластинкой на свое место — прекрасно знает, с каким трепетом Тэхён относится к своей коллекции и как одинаково дорожит даже своим наименее любимым экземпляром дебютного альбома Гэри Нумана.       Скрывать своё присутствие Бомгю не собирается, но так уж получилось, что ему удается подкрасться со спины к Тэхёну, который что-то нервно перебирает в шкафу и предпочитает игнорировать тихую поступь позади. Чужие тёплые ладони опускаются на широкие напряженные и влажные плечи Тэхёна, заставляя его устало вздохнуть, словно Бомгю, будучи ребёнком, разбил что-то очень драгоценное в семейном доме.       — Нет, — протестует Тэхён, когда ловкие руки сомкнулись у его торса, а сам Бомгю прижимается ближе, сокращая жалкие миллиметры между их телами. Тэхён аккуратно касается крепко сцепленных рук и быстро понимает, что попал в ловушку, но отчаянно решает играть не по правилам. — Прости, — он мягко надавливает на чужие предплечья, — я сегодня устал.       Бомгю нехотя позволяет Тэхёну убрать его руки. Дьявольский туман в его глазах немного рассеивается, всё больше взгляд наполняется осознанностью.       — Ты настоящее зло, — обиженно произносит Бомгю, намереваясь тем самым задеть Тэхёна, возможно даже вызвать немного жалости к себе.       Нет, думает Тэхён, это ты дьявол. Он старательно делает вид, что не замечает на миловидном лице волну смущения и непонимания, намеки на последующее чуть позже бунтарство, подпитанное нездоровым эгоизмом получить всё и сразу. Поэтому, стараясь не задерживать взгляд, Тэхён поворачивается к нему, касается его плеча и мягко отталкивает в сторону, чтобы пройти в ванную.       Бомгю априори не был бы собой, если бы не стал капризничать. Он уже собрал нужные слова, но это пока перестало иметь значение, потому что Тэхён уже скрылся в другой комнате. Вместо этого он, внезапно вспомнив о чем-то направляется в свой номер, который прямо напротив.       Серые стены номера покрыты сотнями или тысячами рисунков на бумаге, каждый разрисованный лист был наклеен поверх другого, если по мнению Бомгю он терял актуальность. В воздухе кружится пыль, её слой стелется по полу, на не заправленной кровати, подоконнику с вечно закрытым и зашторенным окном.       Выдвинув один из выдвижных деревянный ящиков, Бомгю достаёт свой блокнот, наполовину заполненный рисунками самого различного содержания. Пролистав пару страниц, он находит тот, о котором вспомнил, и без сожаления вырывает эту страницу. Перед тем, как покинуть номер, он захватывает почти засохший клей и не закрывает дверь на ключ, без лишних переживаний о том, что кто-то может войти в его скромную и пыльную обитель. Потому что еще никто не изъявлял желания заглянуть к нему в номер без его согласия. Потому что цена этого любопытства будет очень высокой.       Без задней мысли Бомгю начинает обильно смазывать клеем поверхность на стене номера Тэхёна, при этом невнятно полушепотом и очень быстро причитая. Когда он прижимает свой рисунок к клею, бессмысленная речь плавно начинает приобретать четкость, затем и вовсе становится ясной, стоило Бомгю убрать руку от стены и лицезреть застывший на стене изрисованный и вырванный лист из блокнота.