Hotel

Далекое от этого неидеального мира красочное забвение отбрасывает создателя этих прекрасных пейзажей в номер, покрытый поначалу абсолютной темнотой. Зрение привыкает не сразу, предметы постепенно принимают свои естественные очертания, а единственный источник света — рассеянный лунный свет из окна, который падает совсем рядом. Субин отчаянно тянет Енджуна за руку, насильно выдергивая его из манящих объятий сновидений. Он больше не может вспомнить свой сон, в котором пребывал несколько мгновений назад, но помнит, насколько тот был прекрасен. Возмущение не успевает закрасться в голову, потому что Субин вновь тянет его на себя, заставляя подняться с кровати так резко, что Енджун едва удерживает равновесие. Субин удерживает его одной рукой за руку, второй обхватывает за талию, и тогда Енджун замечает его яркую нездоровую улыбку, но не успевает окончательно запечатлеть ее в памяти — Субин покрепче обнимает его и слегка приподнимает, отрывая от пола на пару секунд, чтобы прокружиться вместе с ним. Они не говорят друг другу ни слова, потому что теплая энергия обволакивает тело, дает невидимый толчок, подталкивая к движениям. Неумеющий танцевать Субин неуклюже продолжает тянуть Енджуна за собой, надеясь растратить хотя бы каплю полученной силы. Как бы Енджун не пытался, он не может вспомнить как оказался здесь и почему ему так нравится кружиться с Субином, прижиматься к нему ближе, позволять вести себя. Спотыкаясь и почти падая, они хватаются друг за друга, как за надежду на спасение, и оба впервые чувствуют себя так легко. Полностью лишенные ненужных чувств, они желают лишь творить, тратить себя, чтобы создать что-то прекрасное. Пятясь назад во время их танца, Енджун чувствует, что падает, и каждый кадр, каждая мельчайшая деталь отображается перед глазами как что-то имеющее особое значение. Отпустить руку Субина не представляется возможным, и тот, не удержавшись на месте, летит следом, приземляясь прямо на Енджуна. Субин тихо смеется, даже не думая подниматься, а Енджун приобнимает его одной рукой, прикрывая глаза. И оба не нашли лучшего решения, чем отдаться искусственному туману, поработившему их разум. Теперь даже в темноте появляются краски, все невообразимое так близко, что можно дотянуться рукой, все ужасное преобразовывается в прекрасное влечение. В голову резко ударяет одна мысль, распространившаяся жидким ядом в бокале с вином, и противиться ей кажется безумием. Енджун слегка отталкивает от себя Субина, поднимается на ноги и, взяв его за запястье, помогает подняться следом. — Я хочу тебе кое-что показать, — теперь уже Енджун тянет его за собой, но уже к выходу из номера. Сил еще остается так много, хочется сделать столько всего, течение времени замедляется в несколько раз, позволяя совершить то, в чем оба так нуждаются, но не представляют ничего конкретного. Субин безвольно плетется следом, говорит какие-то бредни, когда они покидают номер, совсем не заботясь о том, чтобы закрыть дверь, и идут прямо по коридору. Субин испытывает знакомое чувство тревоги, но его затмевает абсолютное ничего, пока они идут. И эта приятная пустота желает быть чем-то заполненной. Они поднимаются куда-то по лестнице, и Субин уже открыто выражает усталость, он запрокидывает голову назад, а его свободная рука повисает, как у тряпичной куклы, пока Енджун продолжает вести его. Он снова спотыкается, и это падение может дорого ему обойтись, но Енджун так крепко его держит, он так силен, и так хочется прижаться к нему, обнять, позволить спрятать себя от всех. Они оказываются на крыше отеля, и вид открывшегося ночного неба вызывает у Субина детский неподдельный восторг. Когда в последний раз он так смотрел на что-то? Каждую возникшую мысль что-то упрямо выталкивает из головы, это что-то чужое, возможно даже несуществующее, от этого ему хочется лишь сильнее отдаться. Он завороженно осматривается, удивляясь каждой зажженной звездочке. Как же это невероятно! Есть ли в мире что-то прекраснее? Субин переводит взгляд на ночной город, горевшей сотней, тысячами огнями, и это не может не завораживать. Ночь настолько контрастирует с искусственным светом, что это кажется обманом природы. Такая очевидная мысль, но как сильно она влияет на помутневший рассудок, что даже обычные вещи кажутся чем-то сказочным, нереальным. Енджун не отвлекает его, вместо этого его вниманием невольно овладевает Субин. Так же, как Субин с восторгом изучает каждую звездочку на небе, Енджун осматривает каждый миллиметр его побледневшей кожи, небольшие синяки под глазами, немного впалые щеки. Он чувствует то, что ему уже давно чуждо — вину. Не зная, куда себя деть, он отпускает субинову руку и позволяет себе обнять его за плечи, медленно покачивая из стороны в сторону, как мать ребенка. Он все еще не произносит ни слова, не извиняется открыто, но показывает, как ему жаль. За что? Если недавние события сегодняшнего вечера напрочь стерты у обоих, то относительно давние события все же всплывают, но мельком, как что-то неважное. Например, как Енджун позволил себе немного изучить его, зная, что вскоре расправится с ним, и это чувство тяжелым камнем сейчас ложится на его сердце, словно он собирался жестоко убить новорожденного слепого котенка. Но почему-то остальные забранные им же жизни не ощущаются тяжким преступлением. Что с ним не так? Да многое, Енджун начинает обо всем догадываться. Субин наконец переводит взгляд на обнимающего его Енджуна и касается кончиками пальцев его плеча, желая обратить на себя внимание. — Я нужен тебе? — зачем-то спрашивает он, больше не предпринимая никаких действий, лишь выжидая. — Прямо сейчас — да, — Енджун тихо отвечает и отстраняется. Они знакомы всего несколько дней, оба не имеют полного представления друг о друге, разговаривали всего пару раз, но Субин так сильно хочет быть нужным кому-то, даже если это странный молодой владелец отеля, который, возможно, в тайне посмеивается над его глупостью. Субин настолько истосковался по объятиям, что не может не улыбнуться, и пусть эта улыбка такая усталая, но он так рад. Енджун проводит ладонью по его щеке, и смотрит так по-отечески, словно хочет дать совет, помочь, хотя и это чувство давно им забыто, если было вообще когда-то. Хочет прогнать его из этого проклятого отеля и дать шанс на нормальную жизнь. Вторая его сторона заставляет обратить внимание на обветренные губы, и он невольно приоткрывает свои, разрываясь между противоположностями. Субин выглядит болезненно, устало, но точно не безобразно, наоборот, это заставляет Енджуна принять решение, которое было уже предрешено, и на самом деле это все иллюзия выбора. Не теряя больше ни секунды, Енджун прижимается к чужим губам своими, вкладывая в этот поцелуй больше страсти, нежели трепета, с каким он смотрел на него несколькими секундами ранее. Желание быть нужным растворяется в желании нуждаться в ком-то, Субин неловко сминает чужие губы, прикрывая глаза в неведомом ранее наслаждении. Все что было важным раньше сейчас теряет смысл — все, что не задерживало когда-то внимание теперь играет ведущую роль. И Субин так легко и безропотно отдает право на свой первый поцелуй какому-то наглому, но красивому незнакомцу, так властно и развязно целующим и прижимающим его за плечи к себе. Субин отстраняется первым, жадно вдыхая ночной свежий воздух. Дышать во время поцелуя его еще никто не учил. Енджун, словно в бреду покрывает его щеки горячими поцелуями, шепчет нежности, прижимается до неправильного близко. Субин не хочет, чтобы это все прекращалось, он готов отдать все, что имеет, лишь бы Енджун не останавливался, позволял себе больше и «ты такой необыкновенный, я так хочу тебя себе». Субин обхватывает лицо Енджуна обеими руками и пытается поцеловать его сам, и в противоположность целует как-то неаккуратно, несмело, без языка, и это не может не вызвать у Енджуна усмешку, но задавать свой темп он не спешит. — Это так очаровательно, — говорит он, когда Субин немного отстраняется, — как будто ты целуешься впервые. — Так и есть, — Субин обжигает своим дыханием его влажные губы и вновь прижимается к ним, пытаясь вложить больше страсти, чем была внутри него, больше смелости, которую продемонстрировать оказывается сложнее. Енджун хочет что-то добавить, но вместо этого позволяет вовлечь себя в очередной поцелуй. Зачарованный этой непорочностью Енджун вновь берет Субина за руку. Сколько же энергии плещется в телах, танцы кажутся забытым прошлым, уступая место чему-то неизвестному и темному, несущему разрушение. Намереваясь уничтожить себя и друг друга, чтобы создать что-то поистине прекрасное, превосходящее любые ожидания. Вновь коридоры, преобразовывающиеся на глазах в лабиринт, вновь мелькающие картины, больше не кажущиеся Субину безобразными. Вероятно закрывать двери кажется для них дурным тоном, потому что Енджун буквально толкает Субина в, как оказалось, свой кабинет, нетерпеливо снимает с себя пиджак и садится на свой стол, притягивая к себе незнающего в этом ничего Субина. Вопреки особенностям своего характера легко смущаться в любых проявлениях сладострастия, даже если это делают посторонние, Субин с необычайной для него решительностью подхватывает Енджуна за бедра и целует его так старательно, как только может. — Субин, — Енджун несдержанно выдыхает в поцелуй, выгибаясь в спине, — ты должен бояться меня, — он нетерпеливо зарывается рукой ему в волосы, направляя поцелуи к своей шее. — Я убиваю людей, — вопреки сказанному Субин начинает расстегивать пуговицы на белоснежной рубашке. — Все еще хочешь меня? В любой другой ситуации Субин никогда не услышал бы подобного, а Енджун не посмел выдать себя. В любой другой ситуации Субин бросил бы все и в страхе сбежал, услышав нечто ужасное, но какое дело сейчас до ужасов, если сейчас ему так хорошо? Все эти слова проходят мимо него и в момент становятся ничтожными. Контроль над телом забрала страсть, и пальцы путаются, пропуская некоторые пуговицы. Обеими руками Енджун берется за края старой выцветшей футболки, которую Субин использует как пижамную, и тянет вверх, заставляя Субин отстраниться и позволить снять ее с себя. Но Енджун не дает ему прижаться к себе, выставив вперед ладонь и касаясь его груди. Он спрыгивает со стола, прежде чем Субин успевает опомниться от этого непредсказуемого жеста, и достает что-то из ящика в столе. И какой раз за сегодня он хватает его за предплечье — грубо, но Субин думает, что так правильно, — и направляется с ним к выходу из кабинета. В коридоре Енджун прижимает Субина к стене между картинами, шепчет глупые нежности в шею, хаотично оставляет поцелуи на его лице, преимущественно задерживаясь на губах. Запредельно, влажно, безысходно, потому что других вариантов он не видит — Субин хочет его до потемнения в глазах. Енджун умело направляет его руки, скользит ими по своему телу, опускает на бедра, пока Субин сам плавится от своих же прикосновений к чужому телу. Он так хочет его, но в их позиции сейчас столько неудобств, поэтому отголоски сознания заставляют отстраниться и все же добраться до номера. Неуклюжесть Субина никуда не девается даже в таком состоянии, он снова спотыкается, но Енджун не пытается остановить падение и Субин так удачно и будто бы предусмотрительно приземляется на кровать. Это выбивает дыхание, но инстинкт самосохранения настолько притупился, что переживание о своем состоянии моментально сменяется желанием снова ощутить на своих губах пламенный поцелуй, который способен дать только Енджун. И он нависает сверху и исполняет немую просьбу, его пальцы поддевают пижамные штаны Субина вместе с бельем и, отстранившись ненадолго, стягивают их. Руки Енджуна дрожат, как от холода, он принимает неудачную попытку стянуть с себя галстук, но быстро сдается и снимает с себя рубашку, не заботясь о паре сорвавшихся пуговиц, которые Субин пропустил еще в кабинете. Субин не представляет что ему делать: он смотрит на такого горячего, оттого еще более притягательного Енджуна, думает о том, потянуться ли к нему и прикоснуться или продолжать смотреть и медленно терять рассудок. Он, оказывается, чертов мазохист, потому что оба варианта его устраивают одинаково. Но, устраиваясь поудобнее в своем положении, Субин приподнимается на локтях и случайно соприкасается предплечьем с чем-то, чего здесь не должно быть — Субин вроде не оставлял на кровати ничего такого, но память его подводит очень сильно, и он уже сомневается в том, что видит. Он нехотя отводит от Енджуна взгляд и берет эту самую вещь и, черт, Субин как обычно упускает все, потому что это смазка, которую Енджун в спешке захватил из своего кабинета. И нет, Субина никак не смущает факт наличия такой вещи в рабочем кабинете, потому что все складывается удивительно верно. Словно они следуют определенному сценарию, не смея отклонятся от него, не упускать ни одну деталь, сыграть так, чтобы сойти с ума от своих же ролей. Енджун тянется, чтобы поцеловать, но в последний момент он берет Субина за запястье и ложится рядом, утягивая его за собой. Субина в дрожь берет от смены ролей, он все также сжимает в одной руке смазку, нависает над Енджуном и, хоть все для него уже предоставлено, он не понимает, что ему делать дальше. Для начала, наверное, поцеловать? Субин примыкает к чужим губам и пытается, нет, правда старается целовать так, как успел сегодня научиться, с неприкрытым желанием, с языком (все еще думает, что делает что-то не так), — но сам чувствует, как в поцелуе сквозит его неопытностью. Думать нормально не получается — Субин решает довериться своему телу и неумолимому желанию сделать Енджуну приятно. Он нерешительно обхватывает одной рукой уже вставший член, второй удерживает себя на весу. Субин чувствует, как его самого прошибает током, когда замечает, как Енджун прикрывает глаза и тихо несдержанно стонет, ободряюще поглаживает Субина по спине. Это похоже на особый способ получения наслаждения, видеть такого Енджуна, делать с ним такие вещи. «Но мы толком не знакомы», — эта мысль слишком неправильная, кажется проблески здравого смысла нарочно хотят заставить Субина прекратить это делать. И не трудно догадаться, что эта мысль сгорит в одно мгновение, уступая искусственно разведенному пламени сладострастия. Енджун перехватывает руку, которой Субин дрочит ему. Никаких предпосылок к этому не было, поэтому Субин останавливается и решает делать то, что ему скажут. Енджун приподнимается и немного подталкивает Субина назад, а сам забирает у него смазку, которую Субин все это время невольно сжимал в руке. — Что же мы делаем, — спрашивает он вслух, хотя думал, что это произнесется у него в голове. Енджун берет его за руку и выдавливает на ладонь липкую бесцветную консистенцию чуть больше положенного. Он обеими руками распределяет ее между длинных субиновых пальцев, и Субин от этого действия нервно сглатывает, предвкушая последующие события. Енджун откидывается назад, на этот раз выставляя руку назад для упора, и направляет липкую влажную ладонь Субина, зафиксировав между своими пальцами пальцы Субина, и медленно вводит их в себя. У обоих от этого замирает дыхание, а голова от исступления идет кругом. — Постарайся ради меня, — Енджун двигает чужими пальцами внутри, запрокидывая голову назад. Субин только рад ему прислужить, свободную ладонь он кладет Енджуну на талию, второй под чутким руководством двигает внутри. В какой-то момент он решает перехватить контроль и проникает пальцами глубже, и в этот момент Енджун не может сдержать судорожный стон. Этот процесс, как кажется Субину, проходит слишком быстро. Это должно быть дольше, это очевидно в теории. Енджун вынимает из себя пальцы и тянет Субина к себе. — Дальше объяснять, надеюсь, не нужно, — он шире разводит бедра и оставляет смазанный поцелуй на шее. Субин доверяет, следует и готов следовать дальше каждому слову, чувствует, как буквально Енджун нуждается в нем, хочет его. И знает он гораздо больше. Субин приставляет головку члена и постепенно входит, но неуверенный даже в продиктованных ему действиях он входит до упора и замирает. Он укладывается на грудь Енджуну и судорожно вдыхает, только сейчас понимая, что все это время не дышал. Енджун тихо стонет, и этот стон вибрацией отдается в его груди, заставляя Субина совсем замереть. Чужие ладони начинают гладить Субина по голове, Енджун шепчет, что он делает все правильно и что он такой молодец. Эти нежные слова быстро приводят Субина в чувство, он приподнимается и не без стеснения смотрит на Енджуна, и тот быстро решает воспользоваться этим и немного покачивает бедрами, побуждая к действию. Субин ловит себя на мысли, что до этого не замечал или предпочитал игнорировать привлекательность Енджуна. До этого Субин был либо напуган, либо взволнован рядом с ним, либо все сразу. Такой красивый и необычный, он сейчас рядом с Субином, вернее под ним, и это суждение вырывает из него стон. Он делает один пробный толчок и старается не рассыпаться на мелкие кусочки, потому что каждый чужой стон, прикосновения, все это выше его сил. Будет неплохо, думает Субин, если он продержится в таком темпе хотя бы минуту. Приподнимаясь на локтях, Енджун тянется к Субину с готовностью поцеловать, но передумывает и скользит распухшими от поцелуев губами к шее. Он оставляет обжигающий поцелуй чуть выше ключицы и внезапно смыкает зубы на нежном участке кожи, впиваясь все сильнее, до выступающих капель крови, жидких рубинов, которые Енджун жадно выпивает. Субину кажется что он вот-вот потеряет сознание от безудержных противоречивых чувств. Он не замечал за собой влечение к боли, но именно сейчас она ощущается как глоток воды посреди засушенной пустыни. Не переставая двигаться, Субин поджимает губы и сдерживает стон, когда чувствует, как Енджун слизывает выступающую кровь на месте укуса. Обхватив рукой все это время обделенным вниманием член Енджуна, Субин пытается двигать рукой в такт своим движениям, но выходит рвано. Енджун тянет его к себе и держит за плечи крепко — снова до боли, — отстраняется от субиновой шеи, и на его губах в полутьме видны свежие следы крови. Он облизывается как-то слишком довольно, прикрывает глаза и стонет в такт каждому движению. Все это время Субин совершенно не считал часы, их время образовало маленькую вечность, запертую в этом номере между их телами. Картинка перед глазами плавно расплывается, и состояние похоже на предобморочное. Енджун выгибается в пояснице и стонет так сладко, так невероятно, весь он невероятный, с ним хочется быть дольше, чем на одну ночь, он сильнее любого алкоголя, он лучше. Почти машинально Субин доводит его до оргазма, и Енджун так приятно сжимается вокруг члена, не переставая сдавливать своими пальцами субиновы плечи. С настолько приложенной силой на этих местах неминуемо точечно образуются гематомы. Это похоже на одностороннюю пытку. С небольшим интервалом Субин кончает следом, и перед глазами взрываются звезды, дыхание сбивается напрочь, руки обессиленно дрожат и больше не удерживают на весу и он устало ложится Енджуну на грудь. Кожа влажная от пота, между телами липко, все перед глазами циклично сдвигается и возвращается на место. Ощущение, будто пробежал весь футбольный стадион по периметру. Несколько раз. Субин чувствует, как еще кровоточит его рана над ключицей, но сил что-либо предпринять нет. Он позволяет Енджуну обнимать себя так, словно в бреду, гладить по спине, шептать что-то нечленораздельное. По рукам будто бы пробегается что-то мелкое, похоже на очень слабый электрический заряд. Субин обращает усталый взгляд на предплечье и видит несколько совсем мелких муравьев, пробегающих по его коже. Он как-то отстраненно встряхивает руками, но прогнать насекомых ему не удается. Он так и лежит в чужих объятиях, глупо смотрит вперед, даже не пытаясь проанализировать произошедшее, пока усталость не накатывает с неимоверной силой. Перед сном его настигает совершенно нелепая мысль, что, наконец, Субин восстановит сбитый к черту режим.