Hotel

Все чаще Субина одолевает тревога. В агонии своей обсессии он постоянно перепроверяет закрыта ли дверь или окно, взволнованно просыпается посреди ночи, что никого кроме Енджуна рядом нет, что убийца, преследовавший его во сне это следствие пережитого травмирующего события. Помимо беспокойства его вторым мучением стали ночные кошмары. В его снах океанами разливается кровь, представляется настоящий ад, каким его можно себе вообразить. В попытках прекратить эти отвратительные сны, мерзость которых сложно вообразить здоровому уму, Субин отчаянно настраивал себя перед сном на что-нибудь относительно позитивное, вспоминал сюжеты прочитанных книг, погружался в детские воспоминания, но рефлексия все равно изводила его, прокладывала дорогу в непрекращающиеся кошмары. Одного самовнушения оказалось мало. Субину не пришлось долго ждать когда на него снизойдет мысль о том, что он должен об этом с кем-то поговорить — внешне он был все это время слишком очевиден. Енджун пытался оказать поддержку, но она оказалась мнимой, странной, какой-то неестественной чтоли. Он говорил Субину, что через это нужно просто пройти и от воспоминаний никуда не деться, в чем он несомненно прав, а вот следующие его наставления немного насторожили. «На этом, — говорил он, — твоя жизнь не заканчивается. Переосмысли это, подумай о том как ты жил, чтобы если ты закончишь как тот мужчина ты не жалел ни о чем в последние минуты». Он пытался успокоить и тем, что это нормально, насильственная смерть это тоже норма в наши дни, такова природа и против нее идти бессмысленно. Наша жестокость выражается даже в, казалось бы, невинных объятиях — просто от любви, радости встречи мы можем неосознанно сделать больно простыми объятиями тому, по кому мы скучали. Насилия много, но оно скрыто и завуалированно под обыденность, оно отвратительно и вместе с тем необходимо. Субин не разделяет таких радикальных взглядов, и все равно благодарен Енджуну за поддержку, да хотя бы за то, что он рядом. Но эта мысль заставляет Субина задуматься. Не о смысле этих слов, он не проникнулся идеей всемирного насилия. Он вдруг вспомнил о том, как неосознанно оставлял самому себе записки. Может это было не просто так? Вдруг это подсознательная подсказка — сбежать отсюда как можно скорее. Влюбленность легко подавила то ужасное событие, и все равно воспоминания никуда не делись. Рациональность постепенно возвращается; Субин много думает, прячет несформулированные до конца намерения от Енджуна — на всякий случай — старается вести себя естественно, не попадая под подозрение. Он думает о том, что произошло в кабинете: как мужчина мог так быстро скончаться, когда рядом был врач, и хоть не было предметов оказания помощи, что-то Енджун должен был придумать. Субин не посещает бар, избегая всех работников отеля, боясь сказать что-то кроме обременительно вежливого приветствия. Предпочитает прогуливаться по саду один (та галлюцинация еще свежа в памяти, но Субин списывает это на стресс в тот момент), однако на улицы города не спешит выходить. То ли ему бежать из отеля в город, то ли из города в отель. Эта дилемма мучает наравне с кошмарами. Енджун больше не кажется тихой гаванью, с ним Субин ощущает беспокойство. Легкая электризация в том месте, где совсем скоро раздастся смертельный удар молнии. Терзает тоска по дому. В моменты когда никого рядом не было, Субин звонил матери, старался сохранять голос, когда рассказывал о том, что с ним произошло, правда, разочаровал мать отсутствием желания учиться, но порадовал что, наконец, бросил пить. Резко захотелось вернуться домой, упасть в ноги родителям и просить прощения за долгие годы своего безрассудства. Только пережитые наяву кошмары научили его ценить то, что у него было, а при мысли об алкоголе теперь тошнит. Жить в одном городе с действующим серийным убийцей невыносимо страшно. Вместе со всеми своими мыслями, собравшись духом, Субин принимает серьезное решение, которое он, по правде говоря, боится обсуждать с Енджуном — он собирается вернуться домой, поскольку смягчившаяся мать дала на это разрешение, она и сама соскучилась по глупому блудному сыну. Она сообщила что в соседний дом переехала приличная семья с очень симпатичной семнадцатилетней девушкой, прозрачно намекая Субину по приезде познакомиться с ней; что отец готов поговорить с начальством и устроить сына на работу, куда не требуется образование, и в целом жизнь будет понемногу налаживаться. Дело остается за малым. В окутавшей вуалью полутьме чувства обостряются — то, что днем кажется абсурдным, ночью принимает особый смысл. Субин невесомо касается Енджуна, одергивает себя от желания по-настоящему прикоснуться, как от огня, и кончиками пальцев оглаживает разбросанные на подушке его темные волосы. Енджун все еще красив, опасно красив, страшно красив. И все еще влюбленность Субина не дает ему просто так уйти, не подумав раз сто. Он почти уверен в себе, готов сказать, что хочет уйти, и вот он видит Енджуна, все мысли спутываются в огромный клубок из разных нитей, и снова он не может сказать ничего, кроме того, как красив сегодня Енджун. Рано или поздно ему придется сказать, если он в одиночестве нашел в себе силы принять такое решение, значит нужно немного времени и тогда это можно будет осуществить. Но все не просто зовет Субина обратно — буквально все вокруг разрывает от крика остаться. Енджун в светлой футболке Субина (как же ему идет, он становится таким родным, когда снимает маску серьезности), как позволяет себе быть уязвимым рядом с Субином, мирно спит, закинув на него руку. Стоит ли спешить с решением? Родители никуда не денутся, а вот если Субин уедет, то, наверное, больше не увидит Енджуна, и одна тоска сменится другой. Пытаясь лишний раз не двигаться, чтобы не разбудить Енджуна, Субин аккуратно придвигается к нему ближе и спускает свою подушку немного ниже, чтобы прижаться к его груди и обнять в ответ. Даже мирные и полные нежности мысли не препятствуют новому кошмару, снова это чувство, преследование, сверхъестественный ужас, замедленный бег и погоня. И так циклично почти каждую ночь. Енджун проводит ладонью по темным волосам Субина, смотрит задумчиво, во взгляде не мерцает зловещий огонек, как перед совершением преступления. Субин вздрагивает от резкого пробуждения, успокаивающие поглаживания напоминают ему о том, что ужасы воображения позади, только абсолютное успокоение от этого не наступает, внутри теснится напряжение. Дневной свет бьет в глаза, тогда к Субину приходит озарение: — Ты опоздал на работу. — Я знаю, — Енджун скользит ладонью по лицу, спускаясь к шее, ведет к груди по мятой ткани пижамной футболки, пока Субин мягко не останавливает его. — Я здесь ради тебя, детка, — сплетая его пальцы со своими в замок, Енджун тянется к Субину и оставляет поцелуй на его щеке. — Хочу тебе кое-что показать. Субин не видит объективных причин отказываться, тем более в последнее время он все реже видит Енджуна и все чаще его спутником было одиночество, из которого вылились все эти неприятные последствия. — Почему ты раньше не показал мне это? — оглядываясь, Субин завороженно изучает огромный безлюдный оперный зал, протянувшийся через весь четвертый этаж. — Сколько еще у тебя секретов? — он бросает беглый взгляд на высоко расположенные балконы, на кресла из красного бархата. Это настолько контрастирует с отелем снизу, кажется что это совсем другая вселенная, маленькая частичка барокко из гигантского дворца, перемещенная сюда. — А можно на сцену? — Что на сцене интересного, когда ты один? — Енджун идет рядом, устремив внимание на реакцию Субину. — Тебе больше понравится за кулисами. За сценой оказывается гораздо интереснее как и говорил Енджун. Но помещение это запыленное, захламленное, приведенное неизвестно кем в абсолютный беспорядок. В свете неуместной для такого места огромной хрустальной люстры, которая должна находиться в самом зале, в своей легкой невесомости застыли во времени мелкие пылинки. Столько всего в этом месте, столько хочется осмотреть, хочется все и сразу. Фортепиано посреди помещения не выглядит расстроенным, напротив, на нем почти нет широкого слоя пыли, как, например, на столе возле стены, лишь тонкая осевшая серая вуаль пылинок. На полу посреди помещения брошено белое пышное платье, на манер бального, будто бы небрежно оставленное королевой. Восхищенно осматривая все вокруг, при этом иногда задавая Енджуну вопросы о некоторых предметах, Субин не мог оставить без внимания это платье. Он берет его в руки, расправляя, и видит колотую прорезь в корсете, вокруг которого виднеются темные, почти черные следы. Предмет декора не может не восхищать, наверняка была какая-то постановка, в которой актеры блестяще сыграли, случайно оставив роскошное обшитое платье с искусственной раной в груди. Бережно сложив платье, Субин кладет его в пустой пыльный шкаф и переключает внимание на фортепиано. — Можешь что-нибудь сыграть? — Субин наугад нажимает на одну клавишу, раздается короткий звук. — Есть пожелания? — подойдя к фортепиано, Енджун проводит пальцами по клавишам, не надавливая. — На твое усмотрение, — стараясь скрыть свои скудные познания о классической музыке, Субин немного отходит в сторону, решая понаблюдать за игрой. С высокой вероятностью Енджун умеет играть на фортепиано, в этом у Субина нет сомнений, его изящные руки созданы для черно-белых клавиш. Енджуну восьмидесятые совсем не к лицу, скорее чопорные тридцатые с тяжелым периодом для страны, начало сороковых. Быстрая короткая мелодия прерывается так же быстро как и началась — на ее смену пришелся интервальный долгий тревожный звук. — Это называется тритон, — завороженный красивыми ловкими пальцами Субин поднимает на Енджуна взгляд, в котором на пару секунд читается растерянность. — Я все равно ничего в этом не понимаю, — сознается он, снова подойдя к фортепиано. Он наугад нажимает на одну из белых клавиш, размышляя о том, как должно быть тяжело научиться на нем играть, сколько всего нужно знать чтобы сыграть одну мелодию. — Идем, — Енджун кладет ладонь Субину на поясницу, уводя нежелающего прощаться с инструментом Субина. Возле одного из деревянных столов находится стул со спинкой, на который опускается Енджун и с немым призывом хлопает себя по бедру, приглашая Субина. Сев ему на колени, Субину чувствует себя ребенком на коленях у взрослого мужчины, переодетого в костюм Санты. Он обнимает Енджуна одной рукой, потому что, наверное, так требует ситуация, но он все еще не понимает что именно от него хочет Енджун. — Теперь расскажи мне все, — он кладет ладонь Субину на талию, поднимаясь выше к ребрам, вызывая пальцами щекотку, от которой Субин слегка выгибается, пытаясь избежать мучительного прикосновения. — Даже не думай что можешь от меня что-то скрыть. Но Субин лишь слышит «Как ты себя вел в этом году?» и у него есть только один очевидный честный ответ. Плохо. Очень плохо. Это его шанс признаться, скрывать свои намерения нет смысла, а играя роль дурачка он рискует показаться недальновидным, если не глупым. — Ты пугаешь меня, — это не то, что хотел сказать Субин, оно вырвалось само. Но это тоже правда. Странность Енджуна деформируется в глазах Субина, обретает острые проникновенные черты. В словах Енджуна есть далекая от общего понимания правда, но она чужая, инородная, не для этого мира. Чувствуется его враждебность к миру, непонятная злоба, завуалированная под собственную философию. — Ты говоришь такие вещи, о которых я бы никогда не подумал, — Субин пытается смягчить тон, чтобы не показаться негативно настроенным. — Меня настораживает твое отношение к внешнему миру. Не знаю, как сказать, я чувствую твою злость и не понимаю, на что ты так злишься… — Думаешь я убийца? — Енджун ведет пальцами к внутренней стороне бедра Субина, от чего тот сомкнул колени. — Конечно нет, — он нервно усмехается, взяв Енджуна за запястье и отстранив от себя его руку. — Мне просто интересно почему ты тратишь все свое время здесь. На этот отель, на работу. Ты молод и красив, Енджун, — не скрывая своего восхищения, Субин проводит ладонью по его щеке, почти заставляет себя не поцеловать его, чтобы не лишить разговор серьезности. — Почему ты не хочешь веселиться? Проводить время, как все? — В моем возрасте веселье проходит в гробу или в ожидании смерти, — без иронии произносит Енджун, забираясь рукой под чужую кофту. От этого прикосновения Субина бросает в легкую дрожь, но он спешит сбросить с себя это наваждение. — Тебе двадцать два, — вздыхает Субин то ли от негодования, то ли от приятных поглаживаний прямо над солнечным сплетением. — Хватит ставить на себе крест. — Это же не все что ты хочешь мне сказать, — Енджун ведет ладонью по голой коже вниз, спускаясь к животу, и это пытка прекращается так же внезапно как и началась. Субин был очевиден все это время, нет смысла скрывать и это. Его стремление к одиночеству и избегание встреч с Енджуном говорили сами за себя. — Я хочу уехать, — но почему-то его же слова режут по собственному сердцу. — И ты ничего на это не скажешь? — Я хочу выслушать тебя, — наблюдая за движением руки, Енджун ведет ладонью к колену Субина, слегка сжимая. — Продолжай. — Я звонил родителям, — Субин выдыхает на последнем слове, когда рука снова поднимается по бедру, а пальцы как бы невзначай соскальзывают на внутреннюю сторону. — Мне разрешили вернуться домой, — он ерзает на чужих бедрах, пытаясь удобнее сесть и избежать прикосновений. — Отец устроит меня на свою работу, — Субин хватает Енджуна за предплечье, контролируя издевательские касания. — Мама предложила познакомиться с соседской девушкой, а еще, — он моментально жалеет о сказанном, потому что Енджун касается ширинки на его джинсах, настойчиво ласкает, от чего Субин едва сдерживает стон. — Ты меня не слушаешь. — Продолжай, — Енджун притягивает его ближе к себе и оставляет поцелуй на его шее. — Ты злишься? — голос невольно становится выше от того, как Енджун оглаживает его член через джинсы. — Нет, — шепчет Енджун, поднимаясь поцелуями к щеке, затем к уголку губ. — Я, — Субин прерывает короткий поцелуй и на выдохе продолжает: — все еще люблю тебя, но это не имеет значения. Мы обречены. Нужно закончить это сейчас, пока это, — возбуждение болезненно отзывается в теле, но необходимость урегулировать этот вопрос не дает упасть в забвение. — Будешь трахать ее так же как меня? — нещадные прикосновения прекращаются, Енджун цепляет пальцами кромку джинс, но не расстегивает. — Что? — неровно дыша, переспрашивает Субин и осознание ударяет в голову следом за вопросом. — Нет, — возмущенно произносит он, словно вопрос Енджуна оскорбил его, — конечно нет, — уже спокойнее повторяет Субин, сжимая предплечье Енджуна, чтобы тот не зашел слишком далеко. Как Енджун может говорить такие вещи? — Тогда зачем это все? — будто бы обращаясь в пустоту, Енджун проводит указательным пальцем вдоль молнии топорщащейся ширинки джинс. — Скажи что-нибудь уже, — раздосадовано повышает голос Субин, поднявшись с места и перекинув ногу через бедра Енджуна, устраиваясь удобнее и укладывая руки на плечи Енджуна, слегка встряхивая. — Я уезжаю, Енджун, разозлись на меня, сделай уже что-нибудь. — Ну, это немного грустно, — признается Енджун, театрально изображая печаль и укладывая ладони на талию растерянного Субина. — А чего ты от меня ждал? Я не тиран, — и этим ставит точку над вопросом возможного скандала, но это заставляет Субина чувствовать себя отвратительно. — Если я другой — не значит, что я злой, — его руки спускаются к бедрам, оглаживая через одежду. — Когда я делал тебе больно? — на это Субин хочет возразить, его прерывает собственный тихий стон от того, как Енджун настойчиво сминает его ягодицы. — Тебе просто нужно было канонизировать зло, твои сны и замкнутость способствовали этому, — и к сожалению для себя Субин вдруг понимает, что это очень похоже на правду. Енджун помогает ему сделать пробное движение бедрами, от которого у Субина вырывается непроизвольный стон. — Я не против быть для тебя злом если тебе так приятнее думать, — и Субин снова стонет, то ли отчаяния, то ли от осознания собственной недальновидности, то ли от еще одного движения бедрами, от которого тихо скрипнул стул под ними. — Я же вижу, как ты скучаешь, зачем тогда прячешься от меня? — Прости, — Субин обхватывает его лицо руками и прижимается к чужим губам, вкладывая в этот поцелуй свои искренние извинения. Как он мог так подумать? Как он мог ему такое сказать? Это просто непостижимо. Но ему нужно уехать как бы сильно он не любил Енджуна. Их будущее невозможно в этом мире, так что может повезет в следующей, а сейчас это нужно прекратить, пока они оба не дошли до крайности и помешательства. Потому что Субин уже близок к этому. Субин инстинктивно обнимает Енджуна, когда тот поднимается со стула, подхватив Субина за бедра так легко, что он невольно посчитал себя парящей в воздухе одной из сотни пылинок в рассекающем луче света. Усадив его на пыльную поверхность стола, Енджун скрещивает его лодыжки за своей спиной и прижимается к чужим губам, целует будто бы злобно, именно так он и вымещает затаенную злость. Придерживая Субина за бедра, он потирается о него через одежду, делает слабые толчки, от чего у Субина рассыпается вся его собранность, нужные слова уносит ветер сладострастия. Прощаться будет тяжело, больно, особенно если учесть, что это может быть их последней встречей. Но лучше попрощаться так, страстно, чем всю жизнь жалеть о своей опрометчивости и игнорировании изводящих чувств. — Я хочу, — он очень хочет попросить, на ум приходят только пошлые слова, которые Субин не решается произнести вслух, — я хочу, чтобы ты меня, — он судорожно выдыхает, наклоняя голову на бок для большего доступа к шее и влажным поцелуям. — Енджун, пожалуйста. — Понятия не имею о чем ты, — оттягивая ворот кофты, Енджун покрывает поцелуями оголенное плечо, не переставая дразняще двигать бедрами. — Трахни меня, — переступая через свое воспитание, не позволяющее говорить такие вещи вслух, просит Субин, охотно подаваясь навстречу. — Кто кроме меня может довести тебя до такого? Как ты будешь жить без этого? — между поцелуями в дразнящем тоне спрашивает Енджун. — До этого же как-то жил, — не желая признавать собственную зависимость пререкается Субин и тут же стонет. — И как ты жил? — напоминает о темных днях, серости будней, отравленных алкоголем, о тяжелом душевном состоянии. Енджун чертовски прав, но Субин признает это только про себя — вслух он не даст ему надежду на власть над собой. — Я не буду делать это здесь, — он отстраняется и берет Субина за руку, ведет мимо фортепиано, на котором Субин задерживает взгляд, и останавливается на пустой сцене. Енджун кладет ладонь на его талию, прижимая Субина к себе, и спрашивает: — Умеешь танцевать? Субин честно признается, что не умеет, и тогда Енджун говорит ему повторять за ним. Возбуждение сковывает тело в свои свинцовые оковы, сдавливает голову, не давая доступ другим, не развратным мыслям. Субин стонет от невозможности прикоснуться к себе или Енджуну, но нехотя повторяет за ним, хоть и нелепо и даже неправильно. Енджун не делает ему никаких замечаний по этому поводу, не отпускает язвительных комментариев относительно плавности движений. — Слышишь музыку? — прикрывая глаза, Енджун не глядя ведет его в танце, ускоряя темп. Неуспевающий и до этого Субин уже не может сосредоточиться на повторении движений, старается просто не путаться под ногами, иногда неуклюже запинаясь. — Какую? — недоумевает он, хватаясь за его шею, чтобы в танце случайно не свалиться. — Ты хочешь меня? — он неожиданно останавливается, спрашивает со всей серьезностью, глядя Субину в глаза. Тот глупо кивает и собирается урвать поцелуй с желанных губ, но Енджун не позволяет ему это сделать. — Тогда я организую для тебя прощание. Это просто отвратительно, Субин хуже чем чудовище. Он невероятно жесток, его поступок омерзителен. Ему нужно время на переосмысление, он готов умолять Енджуна на коленях простить его. Поставив его перед фактом, он не разрешил конфликт, а обострил его. Как глупо, он полагал что уйти со скандалом будет проще, но просчитался с особенностью характера Енджуна, чуждого от подобной драмы. Но как Субин рад что не сообщил матери конкретное время отъезда, потому что мысленно он отложил переезд домой на потом. Для начала ему нужно искупить вину перед тем, кого чисто и искреннее любит всем сердцем. Енджуну злость к лицу, наверное таким монстром когда-то Субин его представлял, но сейчас он так горяч, что Субин готов расплавиться под его яростью. Его злость выражается только во взгляде и немного резким, отнюдь не грубым движениям, скорее нервным, может быть нетерпеливым. И никакого ужаса, как мог когда-то вообразить Субин, потому что Енджун был прав — следствием стало ухудшение ментального состояния, которое продиктовало ему наречь кого-то абсолютным злом. Нужно же скинуть на кого-то все свои грехи. Дрожащими от возбуждения пальцами Субин нервно пытается открыть дверь в свой номер, когда Енджун останавливает его, положив ладонь на подрагивающую руку, забирая ключ и самостоятельно без лишних резких движений открывая дверь. Вместо благодарности Субин берет его за руку и ведет в номер, предвкушая предстоящие обжигающие прикосновения и страстные поцелуи. — Я обещаю подумать над переездом, правда, — тараторит Субин, обхватывая лицо Енджуна руками и оставляя короткий поцелуй на его губах. — Прости меня, пожалуйста, прости. Я очень люблю тебя, Енджун, я не заслуживаю тебя, — Субин не унимается, покрывая поцелуями его щеки, подбородок, снова целует губы. — Я не хочу прощаться сейчас. Мне очень жаль… — Раздевайся, — приказывает Енджун, отстраняя его от себя за плечи, — и на кровать, — он кивает в сторону кровати и разворачивается, подходит к прикроватной тумбе. — Быстрее, — бросает через плечо, и Субин спешит повиноваться. Если это его наказание за проступок, то он с гордостью готов принять свою участь. Стараясь контролировать каждый свой вдох, Енджун прикрывает глаза в попытках унять прилив ярости. Сейчас это ни к чему, он не должен казаться тем, каким раньше его представлял Субин. Тем, кем он является на самом деле. Из раздумий его вырывает тихое шуршание простыней и скрип кровати, когда обнаженный Субин забирается на нее и укладывается на спину. Ослабляя одной рукой галстук, свободной рукой Енджун достает из выдвижного ящика смазку и забирается на кровать следом. — Раздвинь свои прекрасные ножки, — произносит он будто бы на автоматизме, дежурно, воспринимая это как наскучившую работу. Субин подчиняется, чувствуя себя не так уверенно и даже неловко. — Не обещаю что тебе понравится, — Енджун устраивается между разведенных бедер и ведет ладонями от колена выше. — Будет больно. Я ничего с этим не смогу сделать, моего профессионализма здесь будет недостаточно. — Просто сделай это, — смущенно просит Субин, положив свою ладонь поверх его руки, скользящей по впалому животу. Субин понятия не имеет что явит ему этот зеленый свет, может именно он станет предзнаменованием умопомешательства. Енджун склоняется над ним и целует, сдержаннее чем обычно, но его истинное желание все же проскальзывает через прикосновения. Субин желает заполучить его любым способом, даже самым нечестным, хочет испробовать его по-разному. Он выгибается в пояснице и льнет к Енджуну, всем телом выражая свое неистовое желание, сожаление и страсть. Жадно впитывая каждое прикосновение он рвано выдыхает, когда Енджун спускается поцелуями к шее, ключицам, обхватывает губами затвердевший сосок. Пусть он заберет у Субина все — первый поцелуй, первый раз, станет его первой любовью, заполнит собой все его мысли. Прощаться будет невыносимо, это сломает, разобьет о суровые реалии и травмирует искушенного любовью Субина, но это будет необходимая трагедия. Субин выпавший из гнезда птенец, и только сейчас его нерадивые родители обнаружили пропажу. Обе стороны осознали свою ошибку, обе жаждут воссоединения. Как бы Субин не любил Енджуна, с другой стороны у него семья, он не может по-другому. Но искренне Субин благодарен ему за то что стал глотком воды среди засушенной пустыни, за то что научил любить и не стыдиться этого, за то что благосклонно вывел Субина из темной чащи на солнечный свет. Всегда будет благодарен, всегда будет его любить и страдать от этого проклятия до конца своих дней. О, как же Субину хочется иметь при себе фотографию Енджуна, чтобы тоскливыми ночами вспоминать любимые черты, измученно проводить пальцами по гладкой поверхности фотографии и горько вспоминать счастливые моменты. Больше всего он не хочет забывать его, сколько бы лет Субину не было, кем бы он не работал, на ком бы он не женился, он хочет помнить эту редкую улыбку, его прикосновения и поцелуи, его прекрасное тело и их долгие приятные ночные беседы в номере. Субину не хочется чтобы это стало их прощанием. Не так, не при такой обстановке, сопровождаемой чувством вины. Он обещает дать себе месяц, провести время с Енджуном, и только потом он (наверное) сможет с ним навсегда расстаться, но перед этим он собирается провести с ним этот месяц так, чтобы его невозможно было забыть потом. Оставив несколько созревающих следов на шее, Енджун выпрямляется и рассматривает изнеженного в приятных касаниях и поцелуях Субина. Проведя кончиками пальцев от согнутого колена ко внутренней стороне бедра и чуть выше, от чего Субин резко выдыхает и отворачивается, не в силах быть свидетелем этой пытки, Енджун подхватывает его под коленом и приподнимает его бедра, прижимая его колени к его оголенным плечам. Субин послушно фиксирует это положение, уже держа себя за бедра для удобства Енджуна, который стонет вслух от вида такого Субина. Выдавливая на ладонь обильное количество смазки, Енджун распределяет ее на пальцах, пока Субин, почти не дыша, не может отвести взгляда от его красивых рук. Предупредительно положив одну ладонь Субину грудь, чтобы тот не дергался, Енджун, стараясь быть нежным насколько это возможно, плавно проникает в него одним пальцем. Субин поджимает губы и морщится, но теперь взгляд не отводит. — Больно? — интересуется Енджун, успокаивающе поглаживая его по груди. — Неприятно, — признается он. — Но тебе же это нравится. — Потому что я умею от этого получать удовольствие, — Енджун начинает медленно двигать пальцем внутри. — А ты еще такой неопытный и невинный, — с нежностью в голосе произносит он, и это действует на Субина как яд — медленно и губительно. Прикрыв глаза и сосредоточившись на реакции собственного тела, Субин пытается найти в этом хоть что-то приятное, но не может почувствовать хоть что-то, отдаленно напоминающее наслаждение. Тогда он напоминает себе что это с ним делает Енджун — эта мысль сразу сбивает дыхание, учащает сердцебиение, а губы пересыхают от недостатка поцелуев. Енджун делает это терпеливо продолжительно, растягивая Субина одним пальцем, пока он пытается привыкнуть к новым ощущениям. Это все ново, все еще неприятно, но Субин не позволит ни себе, ни кому-либо еще остановить это. Проталкивая внутрь еще один палец, Енджун скользит свободной рукой к его лицу, проводит ладонью по щеке, шепчет какой он молодец и как хорошо держится. Субину очень хочется верить в это, потому что из неприятных ощущения перетекают в легкую, но пока терпимую болезненность. Продолжаться это будет еще долго, и чем дольше Енджун растягивает его, тем менее болезненно будет ему потом. Он терпеливо ждет и терпит, принимая в себя длинные изящные пальцы Енджуна. Субин чувствует как щеки пылают под ленивыми поглаживаниями ладони, он чувствует себя таким уязвимым, вверяя себя и свое тело в надежные сильные руки. То, что Енджун растягивает его, подготавливая для себя, вызывает у Субина волнующую дрожь в груди от предвкушения, пускай оно и будет малоприятным. Енджун входит в него еще одним пальцем, сразу же меняя угол, затем еще раз, и еще, и тогда Субин хватает ртом воздух, сжимает пальцами простыни и выгибается в пояснице, подаваясь навстречу его пальцам. Он начинает входить во вкус, тяжело дышит, стонет каждый раз от того, как проникают в него пальцы, превозмогая ничтожную на фоне сладостных ощущений боль. — Давай, — просит Субин, перехватывая выскальзывающие из-под потных ладоней бедра и задирая их так высоко, насколько это возможно. — Детка, я бы взял тебя хоть сейчас, — Енджун скользит рукой от шеи к напряженной груди, замедляя движения пальцами внутри, — но это твой первый раз. Внутри все клокочет и рвется от его «детка», Субин хватается обеими руками за предплечье Енджуна и направляет его ладонь к своей лицу, ластяще потираясь о нее щекой. Этот щенячий жест вызывает у Енджуна улыбку, он специально проникает пальцами до упора, чтобы прогнать эту нежность, и Субин стонет, запрокинув голову назад и сжимая обеими руками его предплечье. После недолгих фрикций Енджун вынимает влажные скользкие пальцы из подготовленного тела и проводит ими по внутренней стороне бедра, выводя влажную дорожку. Вытерев пальцы о его ноги, Енджун развязывает свой галстук, бросая его на пол, и расстегивает пуговицы на рубашке. Неужели сейчас его трахнет Енджун — Субин просто не может поверить в свое счастье. Мышцы до боли напряжены, он опускает ноги на постель, согнув их в колене, и вздыхает, думая о том, что такая поза крайне неудобна. Глядя в потолок он старается унять учащенное сердцебиение, заранее просит себя не выглядеть жалким в глазах Енджуна и слезно не умолять его. Субин далек от идеала, ему не свойственна та изящность, с какой Енджун выгибается под ним, так что он настраивает себя казаться, нет, не лучше, но хотя бы на оценку удовлетворительно. Сбросив одежду на пол, Енджун резко придвигает Субина к себе за бедра, от чего тот удивленно вздыхает. Но проявляет невероятно терпение, не торопит события, демонстрируя прекрасную выдержку и опыт. Енджун нависает над Субином и целует его, успокаивает, готовит морально. Обхватывая рукой его член, Енджун пару раз проводит ладонью, размазывая смазку, и ловит с губ Субина тихие постанывания. — Тебе будет больно, детка, — пользуясь слабостью Субина перед этим словом, шепчет Енджун, спускаясь поцелуями к шее. — Потерпишь ради меня? — Да, — словно в бреду кивает он, обнимая Енджуна за плечи. — Такой послушный, ты сделаешь все что я скажу, — и Субин снова кивает на это, вздыхая от каждого движения руки на своем члене. Енджун выпрямляется, берет его за щиколотки и кладет себе на плечи, затем слегка приподнимает его бедра, устраивая удобнее. Субин боится смотреть, прикрывает глаза ладонью, сосредотачиваясь на темноте. Если он посмотрит на Енджуна, то точно умрет. Енджун идет навстречу его стеснению и позволяет спрятать взгляд, но сам он сосредотачивает внимание на раскрасневшихся разомкнутым губах, когда плавно входит в него наполовину. — П-подожди, — Субин заставляет себя открыть глаза и стонет только от вида такого горячего Енджуна, но не в коем случае не от удовольствия. Это больно, кошмарно больно, кем нужно быть чтобы это нравилось. Стараясь свести лишние движения до минимума, Субин тянется к руке Енджуна и сжимает запястье, прижимает чужую ладонь к своей груди и обнимает обеими руками. Он ищет утешение в этом прикосновении, пытается не думать о пронзительной боли внизу, сосредотачиваясь на нежном касании. — Все хорошо, — Енджун не двигается, за что Субин ему благодарен. — Подумай обо мне, о том, что ты делаешь мне хорошо. Не в силах сказать что-либо, Субин кивает, глаза застилает пелена слез, которую он сразу смаргивает. Енджун дает ему возможность привыкнуть к новым ощущениям, терпеливо выжидает, пока Субин даст ему знак. Он предупреждал о последствиях, так что эта боль, к которой Субин медленно привыкает, следствие его неразумности. Он шепчет, что готов, хотя на самом деле это далеко не так, и выпускает руку Енджуна из своих объятий. Делая все до невозможности медленно и плавно, без привычной грубости, Енджун почти выходит из него и входит заново, придерживая за колени на своих плечах. Субин выгибается от боли и отворачивается, глядя из-под полуприкрытых век, вымученно стонет. Енджун тихо говорит ему комплименты, хвалит его тело, какой он красивый, замечательный, затем с досадой произносит как печально было бы лишиться всего этого. Субин непозволительно громко стонет от каждого движения, жмурится, принимая в себя член. Какой-то урок он все-таки усвоил: во-первых, ценить собственное тело и отсутствие в нем боли, во-вторых, Субин будет предельно нежен с Енджуном в их следующий раз и в последующий тоже. Енджун несколько раз входит под углом, и тогда Субина прошибает током от адской смеси безобразных чувств. Ему все еще больно, что хочется свести колени и прекратить это, но какой-то жалкий ничтожный фрагмент удовольствия в этой болезненной картине заставляет Субина стойко переносить это. Тяжело дыша он стонет в такт движениям, пытается уловить этот короткий электрический разряд, разливающийся волной по всему телу, но чего-то по-прежнему не хватает. Опустив его ноги на постель, но придерживая за бедра, Енджун наклоняется к нему и запечатлевает на его губах заветный поцелуй. Именно его Субину так не хватало, более того, он не представляет как будет жить без его поцелуев. — Ты можешь, — на выдохе произносит Субин, мысленно жалея, что вообще решил это сказать, — в меня, — избегая грязных слов, просит он, обнимая Енджуна за плечи. — Ты просишь слишком много для первого раза, — Енджун скользит губами по его щеке, оставляет поцелуй на линии челюсти и льнет в шее. Он снова плавно толкается в него, на этот раз чуть глубже, и от этого движения у Субина все плывет перед глазами и он хватает ртом воздух, впиваясь ногтями в сильные плечи. — Нуа сегодня хватит с тебя, — Енджун выходит из него и сразу же Субин вздыхает от боли и усталости. Обхватив рукой член Субина, Енджун сразу начинает размашисто ею двигать, только тогда Субин стонет от настоящего наслаждения без примеси пытки. — Раз уж ты уезжаешь мне придется найти нового любовника, — выпрямившись, он свободной рукой ведет по внутренней стороне бедра, чуть выше, и проникает в него сразу двумя пальцами. — Как насчет Тэхена? Я думаю он очень горяч. У него есть все шансы заменить тебя. Нет, это не эшафот; Субин чувствует себя невиновным добровольцем на смертную казнь на электрическом стуле. — Как, — он хочет добавить «ты можешь такое говорить?», вместо вопроса выходит жалкий стон. — Пожалуйста, — просит Субин, собираясь добавить «быстрее», но и это не случается. Запрокидывая голову назад он открывает Енджуну вид на следы на шее, цвета темно-красного созревающего винограда, скромными гроздьями украшавшими шею, плечи и ключицы. — Я же, — Субин жмурится, пытается вспомнить, о чем он только что подумал — выходит безуспешно. В миг его тело — натянутая нейлоновая струна, и Енджун сыграл самый сложный аккорд. — Какой же ты, — вытирая испачканную в сперме ладонь, тихо произносит Енджун, — милый, — он усмехается и нависает над Субином, принимаясь двигать рукой на своем члене. Милый… Как много в нем таится противоречий. Когда Субин ведет себя действительно «мило», Енджун называет его несносным, а когда лежит под ним с раскрасневшимися от стыда щеками, влажной от испарины челкой, откровенно затраханный, Енджун вдруг находит его милым. Лениво отвечая на его страстный поцелуй, Субин накрывает его ладонь своей, помогает двигать рукой, и сперма окропляет его выпирающие ребра, грудь и впалый живот. — Как думаешь, — выдыхая, Енджун опускается на вторую половину кровати, — Тэхен так же хорош? «Нет», — хочет ревниво ответить Субин, но его дыхание все еще сбито, — «даже вполовину не так хорош, как я».