Hotel

«Разве не сама природа наградила нас и нашими пороками, и нашими достоинствами? И могу ли я смягчить сердце, которое природа сотворила жестоким?» Маркиз де Сад «Сто двадцать дней Содома»

И как Субин сразу не смог понять сладость этого события? Тэхен притягивает его к себе за шею и решительно целует разомкнутые губы, заставляя Субина сладко промычать в поцелуй и ответно прижать его к себе за плечи, всем телом подаваясь навстречу своему исступлению. Приходится нехотя отстраниться, потому что Енджун касается ладонью щеки Тэхена и поворачивает его голову к себе, желая получить порцию горячих поцелуев, обжигающих губы. От такой картины Субин не сдерживает стона и кладет одну руку на енджунову талию, оглаживая пальцами кожу. Все это настолько горячо, запредельно, невозможно, до боли приятно и вместе с тем невыносимо. Енджун первым прерывает поцелуй и подталкивает Тэхена лечь на постель, следом забираясь на него и вновь целуя, пока Субин пытается собрать остатки своего разума воедино. Тяжело дыша Енджун отстраняется и тянет Субина к себе за руку так, чтобы он оказался у него за спиной и неутолимо целует. Субин понимает насколько потерян, фатально разгромлен, и все ради Енджуна, ради его нескончаемых прихотей, пока Субин влюблен, пока Енджун в полном желании чувственно отдает себя — все это может продолжаться долго. Ведомый своими чувствами он готов разделить Енджуна с кем-то если так нужно. Беспрекословное исполнение не подразумевает наслаждения, вот только Субин внутри сгорает от нетерпения снова поцеловать Тэхена. Словно чувствуя это влечение Тэхен приподнимается и впивается в его губы, углубляя поцелуй, пока зажатый между их телами Енджун тихо стонет и запрокидывает голову на плечо Субина, плавно двигая бедрами. Это можно сравнить с самовольным желанием отправиться на казнь, добровольно с улыбкой на лице взойти на эшафот и предоставить решать судьбу палачу. Енджун влияет на него губительно, но Субин никак не может остановиться, хоть и понимает что он способен его уничтожить. Уничтожить себя прошлого, возродившись в новой совершенной форме. И все же Субин отчаянно цепляется за то, что было до, именно оно способствовало тому что он оказался здесь, именно оно сделало из него того кем он стал, прощаться с ним невыносимо, но необходимо — вместо того, чтобы проститься с Енджуном, Субин прощается со своим рассудком. Ради стремления к совершенству, которое взращивает в нем Енджун. И так хочется сильнее угодить ему, стать лучше скорее для него, чем для себя. Руки Тэхена блуждают по телу Енджуна, сталкиваясь с ладонями Субина, и каждое его прикосновение отзывается покалыванием в кончиках пальцев. Субин отстраняется, проходится языком по губам, словно только что испил лучшего вина. Енджун скользит ладонью по влажной от пота груди Тэхена, соскальзывая вниз и ловко обхватывая его член, тут же принимаясь двигать рукой, от чего Тэхен неровно вздыхает и ответно касается Енджуна. Субин едва пребывает в сознании от того, насколько все горячо и невероятно, как прекрасен Енджун и как хочется сделать его счастливее. Приобняв Енджуна одной рукой поперек груди, Субин ведет рукой вдоль его поясницы и подрагивающими от предвкушения пальцами проникает внутрь. Субин сам сгорает от нетерпения, но плавно двигает пальцами внутри, подготавливая его для Тэхена, хоть Енджун и предпочитает заранее себя растягивать, но Субин намеренно хочет продлить удовольствие. Енджун перехватывает его предплечье, но не останавливает, и Субину это почему-то кажется смутно знакомым. Он оставляет поцелуи на шее Енджуна, пока Тэхен ублажает его рукой спереди. С таким же желанием остановить все это Субин ужасно хочет продолжить; Енджун так прекрасно стонет, что прекратить это в первую очередь будет издевательством над собой, над своими порочными желаниями. Отвращение, которое Субин мог раньше испытывать при виде подобного — добровольно бы он точно не пошел на такое, — все развращенные странности Енджуна распаляют сильнее, кажется Субин начинает понимать и перенимать его пристрастие к содомии. Субин вынимает влажные от смазки внутри пальцы и аккуратно придерживает Енджуна за талию, словно самую редкую, хрупкую и раритетную вещь, которой дорожит больше всего на свете. Енджун направляет в себя член Тэхена и с немым стоном на губах опускается, запрокинув голову назад. Движение руки на члене Енджуна становится ленивым, дыхание к черту сбивается, Субин накрывает тэхенову ладонь своей и помогает ускорить движение, от чего Енджун сладко стонет, приподнимаясь и вновь опускаясь. Енджун на ощупь кладет ладонь на плечо Субина и тянет его на себя, запечатлевает на его губах один и самых страстных поцелуев, так что Субин невольно замедляет движением руки на его члене, полностью отдаваясь жаркому поцелую. В один момент дыхания не хватает обоим, Субин жадно вбирает ртом воздух и снова тянется к Енджуну, но тот останавливает его, слабо надавливая на его плечо, и шепчет нескромное «давай». Мало того что нескромно — томно, сладострастно, горячо, развратно, порочно. Тэхен спускается ладонями на ягодицы, сжимая до покрасневших следов, и Енджун стонет так, что у Субина кружится голова. Для Субина нет никого в мире более обворожительного, чем Енджун, словно сошедший со смелых фантазий. Енджун наклоняется к Тэхену и мажет по его губам своими, еще не целуя, но откровенно дразня и едва двигая бедрами. Субин зачарованно проводит ладонью вдоль лопаток, спускается к пояснице и останавливается на бедрах, оглаживая их. Вот теперь у него уверенности поубавилось, в груди забивает тревога, теперь-то ему страшно. Насколько это вообще приемлемо? Эта мысль в противоположности разогревает интерес, остуженный страхом, представление о том, что это идет в нарушение определенных запретов, пусть и негласных, запутывает все в голове, словно алкоголь, который уже не так привлекает в последнее время. Дыхание замирает, пальцы то и дело подрагивают, внутри теплится нетерпение и нездоровое желание. Придерживая одной рукой Енджуна за талию, Субин постепенно входит, тут же судорожно выдыхая, перед глазами темнеет как в предобморочном состоянии, внутри невыносимо тесно и влажно, от чего дышать становится тяжелее, в солнечном сплетении что-то сладко бьет. Тэхен тихо стонет и хватает Субина за предплечье, несильно надавливая пальцами. Неожиданно и для себя Енджун стонет слишком громко, замерев и еще не решаясь двигаться, его руки немного дрожат, больше не удерживая на весу, и он укладывается на грудь Тэхену, пока тот успокаивающе поглаживает его одной рукой по спине. Енджун отчаянно захватывает ртом воздух, хочет что-то сказать, может даже попросить дать ему немного времени. И Субин понимает насколько на него это не похоже — Енджун никогда не просит, видимо сейчас желание пересилило принципы. Субин наклоняется и оставляет поцелуи на напряженных плечах, шее, вместе с Тэхеном оглаживает его тело и от этого изобилия прикосновений Енджун отдается сильнее. Субин уверен, принять сразу два члена не простая задача, но Енджун ценит собственные прихоти распутства, тает между двумя горячими телами, не зная кому больше отдать предпочтение. Он тянется к губам Тэхена и коротко целует, скорее эгоистично успокаивая себя, чем растворяясь в удовольствии с ним вдвоем, и шепотом просит начать двигаться. Спустившись ладонями на его бедра, Субин старается дышать и оставаться в сознании от вида такого Енджуна, делает плавное движение бедрами, но не входит полностью, какая-то сохранившаяся чудесным образом частичка здравого смысла подсказывает что это будет слишком. Енджун отзывается на это громким стоном, сжимаясь вокруг членов внутри, впадая в омут разврата и самоуничтожения. Субин не уверен хватит ли его надолго такими темпами, тем временем Тэхен подается бедрами вверх, и Енджун хнычет и зарывается в его плечо, пальцами сжимая простыни. Насколько это все реально? Иррациональная мысль поцеловать Тэхена Субину не свойственна, он противится ей и по началу очень удачно, но долго отводить взгляд от него не может. Они почти синхронно начинают двигаться внутри, одновременно задыхаясь от нахлынувших чувств от такого тесного контакта. Субин стонет вслух, даже сейчас мысленно опошляя еще сильнее все чем они занимаются. Вопреки всему что Субин успел себе надумать, он тянется к Тэхену и страстно целует его, позволяя выпить ему свое дыхание. В этот момент Тэхен кажется Субину привлекательным, совсем не странным, как при первой встрече, а даже красивым, Субину так нравится его целовать. Внутри наполняет холодное, сырое, чужое, острым когтем оно дергает за невидимую нить, не позволяя так просто прогнать себя. Пускает яд по венам, вытягивает силы каплю за каплей. Субин хватается рукой за шею, словно что-то неосязаемое вцепилось в него, перекрывая доступ к кислороду, но нечто словно бы выталкивает его на поверхность. Его пальцы по-прежнему сомкнуты вокруг шеи, но на этот раз Субин находит себя в своем номере, в своей кровати совершенно одного. Он испуганно убирает свои руки и тяжело дышит, смутно представляя как вообще мог начать душить самого себя во сне. В таком сне. Какой же он оказывается мерзкий, раз сознание подкидывает ему такие грязные образы. Но теперь хотя бы многое объяснимо — только во сне он мог легко поддаться этому. Субин приподнимается и оглядывается, все еще пытаясь осознать что это был всего лишь страшный сон, который он уже желает поскорее забыть. На губах чувствуется влага, Субин проводит тыльной стороной ладони и замечает что-то темное на руке, проводит языком по губам, ощущая привкус крови. Как это могло произойти? Будто бы кто-то намеренно забрался на него, пока он спал, и яростно целовал его, искусывая в кровь губы. Нет, привыкшая сводить все к сверхъестественному природа просто запугивает, на самом деле все вполне объяснимо. Устало опустившись на постель, Субин вздыхает, мысли постепенно сводятся к правильному. Его сон — последствие увиденного, начиная с того, что произошло в парке, заканчивая тем умершим на его глазах мужчиной. Это так ужасно, Субин был свидетелем всех этих вещей, но почему он думает лишь о том, что говорил ему Енджун тогда после оперного зала? Почему зациклен на этом, пока его окружают такие ужасы? Субин устало вздыхает, еще раз проводит пальцами по губам, стирая оставшуюся кровь и растирая ее по щеке, к несчастью для себя понимая, что у него сейчас стоит. Из-за чертова сна, конечно же, в котором ему очень хотелось Енджуна и очень нравилось целовать Тэхена. Субин шумно выдыхает и касается пальцами шеи, скользит вдоль груди по ткани футболки, поддевает резинку пижамных штанов и высвобождает возбужденный член. Он судорожно выдыхает, пока сознание наполняется образами невероятно красивого Енджуна, как умело и страстно он целует Субина, придавливая телом к постели. Субин уже задыхается, только представляя это, но фантазия заводит его еще дальше, пока движение руки на члене значительно ускоряется. В голове воссоздаются моменты, когда Енджун властно и с необычайной силой прижимал Субина за плечи к постели, не давая ни единого шанса на лишнее и ненужное движение, когда он брал все полностью под свой контроль, а Субин мог лишь наслаждаться этими прекрасными мгновениями. Но, как в старом кино, нитратная кинопленка внезапно обрывается, хотя скорее сгорает во время проката, начиная фильм ужасов. Перед Субином предстают, мягко говоря, непривычные образы: Тэхен целует Енджуна, так страстно, самоотверженно, старательно, как должен это делать Субин, его руки блуждают по обнаженному телу, и Субин хмурится, но тихо стонет, пытается прогнать наваждение — от этого образы становятся лишь смелее. Это омерзительно, Субин не должен об этом думать, это совсем не то что он должен представлять. Неприятно от самого себя, грязно, но взять под контроль свои мысли, невольно представленные образы не представляется возможным, они въелись как чернильные пятна расплывшейся татуировки в кожу, перекрыть которую можно только чем-то похуже. Субин снова стонет, потому что это «похуже» настигает его сразу же, стоило ему подумать о том, что эти картинки могли быть еще безнравственнее. Откуда у него этот запас мерзостей в голове? Он еще не может отойти от того, что представил ранее, как перед глазами уже совсем другое, когда казалось, что грязнее, аморальнее и безобразнее некуда. Но именно это срывает с губ еще один стон, заставляя Субина усомниться в своем здравом уме и приписать себя к садистам и извращенцам. Причем ранее он не замечал за собой таких наклонностей. В его новых образах в главной роли предстает Енджун, его руки в крови, пока он пытается спасти жизнь тому мужчине, и именно это выбивает у Субина дыхание. Субин представляет как Енджун касается его окровавленными руками, целует, пачкает кожу кровавыми пятнами после настойчивых прикосновений, — и Субин ловит себя на противоречащей всему его существу мысли, что ему даже нравится это. Однако всего на секунду, быстро прогоняя это прочь, пытаясь тут же забыть об этом. Субин считает себя ужасным, ужаснее этого кошмара, раз допускает подобную мысль, раз ему это нравится до такой степени, что он поджимает губы, чтобы снова не застонать, двигая рукой быстрее, лишь бы закончить с этим поскорее. Неконтролируемое сознание продолжает издеваться, подбрасывая как поленья в камин воспоминания о том дне, когда у Субина на глазах умер тот мужчина. Хотелось бы забыть раз и навсегда, чтобы не травмировать себя сильнее, но именно сейчас все внезапно вспоминается, да еще так ярко, будто это случилось накануне, несколько часов назад, но с того времени прошло достаточно времени, чтобы немного смириться. До этого времени на удивление Субина не тревожили кошмары, лишь неприятные наваждения временами, кажется ему удавалось справиться с этим. Но это случилось именно сейчас. Субину хочется спрятаться от себя, от своей совести, хочется забыть эту ночь и никогда не вспоминать наравне с тем днем. Он стремительно доводит себя до оргазма и сдерживает непрошенный стон, сперма попадает на ладонь, пижамные штаны и футболку, пока Субин тяжело дышит и пытается понять как это вообще могло произойти. Он устало приподнимается и тянется за салфетками, которые так кстати оказались на прикроватной тумбе, и в непонятной спешке стирает с себя все, что способно напомнить об этом безумии. Субин еще раз касается пальцами саднящих губ и решает направиться в ванную, отрезвить себя прохладной водой и смыть следы уже запекшейся крови. Эта ночь обещает быть долгой, так кажется Субину, и оставаться одному в номере наедине со всем этим ему не прельщает. Так что он думает проведать Енджуна, хотя бы просто поговорить с ним, отвлечься от пережитого, немного успокоиться. Субин неуверенно и тихо стучится в дверь кабинета, наверное рассчитывая, что ему никто не откроет — не работает же Енджун круглые сутки. Но слышится тихий усталый голос за дверью и Субин вздыхает, то ли от облегчения, что сможет его увидеть, то ли от грусти, что Енджун все еще здесь. Непривычно сгорбившись, Енджун подпирает ладонью щеку, глядя на немногочисленные бумаги перед собой, и куда-то в грудь Субину ударяет укор совести и сожаление. — Я, — решает он оправдать свой поздний визит, но мысль возвращается к другому. — Почему ты еще не спишь? — А ты? — парирует Енджун, подняв взгляд на Субина. Нет, он выглядит безупречно всегда, на его лице нет ни намека на усталость, лишь непривычное положение выдает его утомленность работой. — Мне приснился кошмар, — почти честно отвечает Субин, решая не добавлять, что этот кошмар в какой-то степени завлек его — это сильнее настораживает. — И поэтому ты пришел сюда, чтобы я пожалел тебя? — с насмешкой спрашивает Енджун, откинувшись на спинку кресла, не отводя взгляда от Субина. Это заставляет Субина растеряться, он почти собирается что-то сказать, но его перебивают: — Хорошо, иди ко мне. Субин вздыхает, с этими словами ему не пришлось нести ответственность за свою безрассудность, и плетется к Енджуну, но вопреки ожиданиям он становится перед ним на колени, все под пристальным взглядом, и складывает предплечья на коленях Енджуна, укладывая на них голову. — И что же тебе приснилось? — интересуется Енджун, положив ладонь на макушку Субина. — Ужас, — впервые за ночь он может спокойно вздохнуть без тревоги. Енджун для Субина средство от всех страхов, ужасов, кошмаров, с ним так спокойно, от него вообще не хочется уходить. — Как будто он перебрался сюда. А может уже здесь, — задумчиво произносит, ощущая, как ладонь мягко поглаживает его по голове, приглаживает волосы. — Можно я немного побуду у тебя? — еще хочет добавить ненужное «я люблю тебя», но это будет так инфантильно с его стороны, Енджун вряд ли готов слышать такое так рано. — Как тебе будет угодно, — его тон как обычно холоден, Субин даже не замечает его скромную улыбку, вызванную его присутствием в такой поздний час. Сейчас же где-то четыре утра. В кабинете пахнет привычной и почти родной хвоей, но также ощущается что-то другое: сладковатое, с каким-то привкусом металла, гниющее. Субин думает что ночной ужас так и не отпускает его, тревожит даже после пробуждения. Из окна навевает ночной сентябрьский холод, в тонкой пижаме Субин чувствует как по телу проходятся мурашки. Он где-то слышал, а может ему это рассказывал Енджун, что даже летом можно умереть от переохлаждения ночью. Почему Субин вдруг вспомнил это? Неосознанно примеряет привычку Енджуна говорить о тех вещах, которые обычно так часто не обсуждают, смерти не придают такое важное значение. Наверное стоит Енджуну предложить закончить пока с работой и продолжить с восходом солнца — столько перерабатывать ненормально. И только Субин собирается спросить, приподнимает голову, заметив на столе книгу, которой как раз был увлечен Енджун, лениво перебирая темные пряди Субина на затылке. — Что читаешь? — это совсем не то что хочет спросить Субин, но любопытство берет свое. — Твой девственный ум не способен анализировать такие произведения, — не отрываясь от книги, Енджун проводит ладонью по волосам Субина так, чтобы длинная челка падала на глаза, заставляя его сощуриться. Субин смахивает челку в сторону, наблюдая за его чтением так же, как иногда это делает Енджун — с любопытством и как будто это происходит случайно. Может быть совсем немного Субину становится обидно — это был камень в его огород? То что Субин читает любовные романы не значит что он глуп. Да и что Енджун может читать? Хотя Субин невольно представляет и слабо мотает головой в попытках отвести наваждение. — И что же там такого? — Субин задирает подбородок, пытается подсмотреть что же происходит на страницах книги, но подниматься с колен ему не хочется. — Как ты думаешь, — Енджун внезапно закрывает книгу так громко, что Субин вздрагивает, а следом задумывается, как можно не оставить какой-нибудь ориентир, чтобы в следующий раз найти нужную страницу, — что в нас сильнее — плоть или разум? — Опять твои, — вздыхает Субин, не зная чем разбавить следующий вопрос: непонятные? Сложные? Философские? Странные? Пугающие? Безумные? — книги, — спокойнее добавляет в конце. Следом задумывается — что же заставило такого молодого парня увлечься такой… таким… — И что же? — Енджун улыбается, поддевая пальцами его подбородок, чтобы Субин смотрел ему в глаза. Смотрит так, будто заранее знает ответ. Субину нарочно хочется сказать что-то провокационное, чтобы хоть немного вывести его из себя. — Одно все равно не может без другого, — поэтому Субин выдает самое очевидное, — так что это очень глупый вопрос, — он чувствует за собой маленькую победу и медленно поднимается с колен, опираясь руками на подлокотники на кресле. Субин обращает внимание на обложку книги и быстро отводит взгляд в сторону, приметив авторство Жулиу Рибейру. — Тогда ответь, — Енджун кладет поверх его рук свои, вновь приковывая внимание к себе, а не к книге, — что во мне влечет тебя сильнее? — Я не знаю, — признается Субин, не скрывая что этот вопрос застал его врасплох. — Что за вопросы? — он все еще ждет подвох. — Думаю нам пора попробовать кое-что новое, — Енджун оглаживает пальцами тыльную сторону ладони Субина, и в этом жесте Субин замечает столько нежности в противоречие его словам. — Нам понадобится вино. — Зачем? — задавать вопросы у Субина получается на выработанном автоматизме. Енджун не похож на того, кто начнет пить посреди рабочей недели — у него рабочий день даже в выходные, о каком алкоголе речь? Сколько они уже находятся в этих отношениях Енджун постоянно находился в работе, так что Субину совестно каждый раз отвлекать его, но ему так нужна эта драгоценная минута на хотя бы короткий разговор. Не станет же он напиваться с Субином сейчас, это абсурд. Но внятного ответа не следует, Енджун поднимается с кресла, из-за чего Субин отшатывается назад, отвечает ожидаемо коротко и информативно «узнаешь» и решает закончить со своей работой на сегодняшнюю ночь. Кошмар выбил Субина из равновесия, ему хотелось притупить это грязное чувство, хотелось уравновесить это чем-то милым и приятным, этой ночью он надеялся просто провести с Енджуном время без разврата. Стоило рассказать Енджуну об этом сне, может тогда он был бы к Субину снисходительнее, но не сейчас, слишком поздно, он приобнимает Субина одной рукой, второй удерживая бутылку вина, и жадно целует, ненавязчиво подталкивая его к кровати. — Не уверен что хочу сейчас, — Субин запинается о кровать и почти падает, но Енджун удерживает его за плечо, и Субин опускается на кровать, пока Енджун забирается на него и снова целует, не оставляя ни единого шанса на отступление. — Так ты хочешь чтобы я просил? — Енджун отстраняется и тянет одной рукой за края субиновой футболки вверх. Субин решает перехватить инициативу на себя и помогает снять ее с себя, укладывая футболку рядом с собой. — Нет, — в голосе сквозит неуверенностью, Субин корит себя за отсутствие внутреннего стержня и неумение говорить «нет». Енджун прижимает бутылку к его груди и Субин ее перехватывает прежде чем успевает подумать. Поднимаясь с его колен, Енджун немного отходит назад, по пути необычайно ловко снимая с себя галстук. Не переставая следить за каждым его движением, Субин прикладывается к откупоренной бутылке и немного отпивает оседающее на языке сладковатым послевкусием вино. — Возьми меня так, как тебе больше всего хочется, — Енджун расстегивает последние пуговицы на рубашке и принимается за манжеты на рукавах, говорит так непринужденно, словно они обсуждают погоду. — Жестокость будет приветствоваться. Субин теряется на последних словах. Как он вообще может быть жестоким, тем более по отношению к Енджуну? Он хочет заранее оправдаться, сказать что ни за что не позволит себе подобного, но вместо этого еще немного отпивает из бутылки. Сбрасывая с плеч рубашку, Енджун подходит ближе, касается ладонью его плеча, пока Субина смотрит на него снизу вверх и прижимает к себе бутылку, как ребенок любимую игрушку. О чем-то задумавшись буквально на пару секунд, Енджун наклоняется и оставляет короткий поцелуй на его губах со вкусом красного вина. То ли вино так быстро ударило в голову, то ли желание так быстро опередило здравый ум, но Субин порывисто поднимается с места и, прижимая одной рукой Енджуна за талию, целует его, не позволяя отстраниться. — Я люблю тебя, — Субин выдыхает в поцелуй и снова прижимается к его губам, боясь услышать ответ каким бы он ни был. Енджун не спешит отвечать, но его так забавляют эти слова, он улыбается в поцелуй, отвечает так, как предпочитает больше всего, развязно и страстно. Ночной кошмар теперь кажется чем-то далеким, неважным, не внушающим страх. Субин ловит себя на мысли что неосознанно проявляет эту каплю жестокости, пробудившуюся вместе с ним ото сна. Мысль о том, что он может навредить Енджуну ударяет так неожиданно, что Субин прерывает поцелуй первым, тяжело дыша после такого скорого стихийного бедствия. Ни недоумение, ни страх, ничего, что могло последовать после этой внезапной вспышки ярости. Енджун тянет его за запястье и забирается на кровать, не высказывая Субину ничего, даже кажется что ему это нравится. Но всегда то что нравится Енджуну Субина пугает, вслух он это не скажет — это уже давно им обоим понятно. Субин располагается между ног Енджуна, задумчиво проводит ладонью вдоль его груди, медленно ведет к ремню на брюках и замирает. — Тебе еще предстоит полюбить меня, — запоздало отвечает Енджун, не предпринимая ничего и передавая инициативу действовать Субину. Пальцы крепче сжимают горлышко бутылки, свободной рукой Субин снова проводит по губам, чувствуя влагу, но на тыльной стороне не остается ничего. Он обещает себе подумать об этом позже, сейчас на ум все равно ничего не придет как бы он не старался, каждая мысль наполнена таким прекрасным Енджуном. Обычно процессом руководит Енджун, подсказывает как правильнее, где лучше трогать, как это делать и все в этом духе. Растерянность охватывает Субина всего на пару секунд прежде чем вспоминает о бутылке вина. Он заносит ее над Енджуном и разливает бордовое вино на его грудь, свободной рукой растирая его по его телу и почему-то от этого так приятно, в груди разливается знакомое тепло. Субин прижимается губами к следу от вина на шее и вылизывает кожу, оставляя поцелуи на этом же месте. И не понятно от чего Субин больше пьянеет, от вина или от такого Енджуна под собой. Ничто кроме разыгравшейся похоти не диктует иной распорядок. Субин жадно исследует руками тело Енджуна, будто бы все это вот-вот прекратится и он так хочет насладиться этими мгновениями. Отстранившись от липкой и сладковатой от вина кожи, Субин тяжело дышит, в его голове столько всего, он слишком много хочет попробовать с таким смиренным Енджуном, старается избегать мыслей о применении жестокости из-за слов Енджуна. Субин завороженно проводит ладонями по его телу, чувствуя как липкость на руках противится трению на коже. Решив, что пока он находится в сознании, стоит позаботиться о том, на что потом Субина может не хватить, он, не слезая с кровати, тянется за смазкой на прикроватной тумбе. Дрожащими от нетерпения пальцами Субин принимается за пряжку ремня, по-прежнему сбито дыша и теряя самообладание с каждой минутой. — Я не готовился к нашей встрече, — сминая пальцами простынь, чтобы не сорваться, Енджун смотрит на Субина, и в темноте его глаза будто бы слабо сияют, хотя Субину это может уже казаться, — так что сегодня я полностью доверяю тебе свое тело, — у Субина замирает дыхание после этих слов, он поддевает пальцами кромку белья, стягивая брюки вместе с ним. Это доверие, оно действительно льстит, словно злобный и не до конца прирученный кот сегодня сам ложится рядом, дает себя гладить только ему, Субину. И эта власть если не победа, то преимущество. — Не стесняйся своих желаний, трахни меня так, как тебе хочется, — добавляет Енджун, чем опять выбивает Субина из колеи. Склонившись над Енджуном Субин бесстыдно впивается в его губы, сминая их своими так яростно, что у него самого закровоточили ранки на губах, по которым Енджун то и дело проходится языком. Эти слова такие грязные, пошлые, разжигают тем самым огонь внутри лишь сильнее. Отстранившись, Субин шире разводит ноги Енджуна, выливает себе на ладонь смазку и равномерно распределяет ее на пальцах, пока густые капли излишек падают на простыни. Наблюдая за реакцией Енджуна, Субин вводит в него один палец, сразу же плавно двигая им. Субин ни на секунду не забывает о неограниченной власти над телом Енджуна, спускается поцелуями ниже, проводит языком по выпирающим ребрам, слизывая застывшие следы вина и не переставая двигать пальцем внутри. Он добавляет второй, когда спускается к бедрам и покрывает внутреннюю сторону поцелуями, вслушиваясь в тихие вздохи сверху. Пытаясь изменить угол проникновения, Субин покусывает кожу, оставляя свежий красноватый след — Субин все никак не может насладиться его красивыми стройными ногами, спускаясь поцелуями к согнутому колену. В какой-то момент Енджун не сдерживает стона от наслаждения и тут же следом поджимает губы, намереваясь быть тише, чтобы Субин еще старательнее ублажал его. Уже добавляя третий палец, Субин задается вопросом, откуда Енджун знает что ему, Субину, нужно? Ведь этого не знает даже сам Субин. Вот недавно он противился всему этому, а сейчас покрывает поцелуями его притягательные бедра, мысленно называя себя идиотом, что пытался прекратить это, даже не начав и не попробовав. Иногда, нет, всегда, ему хочется, чтобы он просто делал то, что скажет ему Енджун, и от этого распорядка Субину стало бы легко, потому что хотя бы в это мгновение в его жизни будет отсутствовать неопределенность. Субин думает что с ним что-то не так — он хочет Енджуна постоянно, хоть и пытается от этого скрыться, предаваясь милым и нежным моментам с ним. Но этому есть вполне логичное объяснение — Енджун чертовски горяч и он нагло этим пользуется, поскольку ему достаточно оставить развязный поцелуй и сказать что-то пошлое, чтобы распалить Субина. В голове возникают образы из Декамерона, из других прочитанных Субином книг о плотской любви и проклятая… глава. Это совсем не то, это не должно представляться сейчас, оно должно быть тоньше, чувственнее, преступлениям сейчас в голове не место. Вынимая влажные пальцы, Субин выпрямляется и задумчиво проводит ладонями на внутренней стороне бедер, где уже красовались недвусмысленные следы пылких поцелуев. Его мысли пугают его, он не может прекратить поступление в голову неправильных картинок, но от них ему только сильнее хочется овладеть Енджуном, эти мысли распаляют сильнее грязных слов. Субин заставляет его перевернуться на живот и ставит бедра к верху, сминая в руках выставленный зад. Эта покорность развязывает ему руки, именно из-за нее, как кажется Субину, ему действительно хочется сделать что-то грубое, в незначительной степени применить силу, раз Енджун так сильно этого желает. Как легко рухнули принципы Субина, стоило Енджуну всего лишь позволить с собой делать любые развратные вещи. Субин пару раз проводит рукой по своему члену прежде чем направить головку и плавно толкнуться вперед, медленно войдя до упора. Прикрыв глаза, Енджун хватается пальцами за подушку и вдыхает через рот, он настроен на абсолютное повиновение, что бы Субин с ним не сделал. А Субин, оглаживая ладонями его поясницу и решая дать Енджуну и себе немного времени, замирает, любуясь прекрасным Енджуном, безропотно принимающим все что сегодня ему преподнесет Субин. Может, подождав и немного остыв, мысли направятся в нужное русло. В сексе не должно быть жестокости, которую Субин непроизвольно представляет, в любви не должно быть неистовства и подчинения, о которых он так мечтает сейчас. Вспомнить хотя бы один из социальных постулатов о взаимопонимании и прочей ерунде. Не проходит много времени, ладони соскальзывают к талии, Субин начинает двигаться, ненасытно слушая тихие постанывания и быстро набирая темп, чтобы Енджун стонал так сладко, чтобы все слышали как Субин любит его. Давно известно что пресыщение зарождается в утробе изобилия и что среди наслаждений числится и упоение мученичеством. Может еще немного издевательством. Ведь Енджун этого и добивается — теперь Субину нужно больше, он осознает это настолько явно, что противиться этому желанию он не видит смысла. Он крепче сжимает пальцами кожу на чужой талии, резкими толчками вбиваясь в податливое тело, но даже этого ему мало. Сама мысль о жестокости распаляет его сильнее, и конечно же это все безнаказанно — Енджун сладко стонет от каждого движения, иногда просит большего, откровенно провоцируя: «Это все что ты можешь?» Субин перехватывает его поперек талии и тянет на себя, прижимая его спиной к своей груди, целует в шею, проходясь по ней языком и улавливая нотки пролитого по всей постели красного вина. Не переставая двигаться внутри, Субин скользит ладонями по липкому телу, пока Енджун блаженно прикрывает глаза и запрокидывает голову на субиново плечо. Субин безудержно трахает его, с яростью, словно действительно застал Енджуна за изменой и это было не во сне. И почему-то Субин так зол, хотя кажется что для этого нет повода. Он поднимается одной рукой к открытой шее Енджуна и обхватывает ее все еще влажными пальцами. Енджун хватается обеими руками за его предплечье, но вместо того, чтобы прекратить легкое удушение, наоборот, прижимает чужую руку сильнее, заставляя надавить с большей силой. — Скажешь для меня что-нибудь грязное? — Субин нехотя ослабляет хватку, желая услышать о том, как сильно Енджун хочет кого-то другого, чтобы вызвать этим прилив злости. Он проводит языком по влажной от пота и сладковатой от вина шее до мочки, упиваясь этим невероятным сочетанием и рваными толчками, входя до упора. — Не хочу оскорбить твой целомудренный слух, — сквозь выдохи Енджун срывается на шепот, пока Субин оставляет влажный поцелуй в местечке за ухом. Такой ответ вызывает у Субина усмешку, свободной рукой он скользит по липкому от пятен вина телу и касается влажного от обилия смазки члена, от чего Енджун стонет и сильнее впивается пальцами в предплечье Субина. Енджун так давно желал ощутить эту ярость на себе, сейчас это идеальный шанс насладиться этим моментом, позволить совершать над собой такие непотребства, способные обычного человека запросто лишить жизни. Ему просто необходимо чтобы Субин своими сильными руками сжал его шею, даже если он будет делать это без намерения убить, это принесет Енджуну такое наслаждение, какое он не испытывал уже очень давно. Субин проводит рукой по члену, отмечает про себя каждый сладкий стон неподдельного удовольствия, хочет распалить до предела и довести до крайности. Вдоволь насладившись этим он переключает внимание на расслабленные вокруг шеи пальцы, надавливает ими сначала слабо, а затем уже сильнее после того как Енджун в яростной потребности в удушье надавливает на его руку, заставляя действовать решительнее. Совершенно не беспокоясь о том, что могут остаться уродливые следы от такой жестокости, Субин испытывает от этой мысли большой восторг, ускоряя движение внутри. Перед глазами предстают образы более мерзкие чем те, что Субин представлял ранее. В этих кадрах, словно из фильма ужасов от первого лица, Субин видит Енджуна, его руки все в крови, будто только что он жестоко расправился с кем-то, затем Субин обращает внимание на собственные, не менее окровавленные, как Енджун проводит языком по его блестящим от крови пальцами и погружает их в рот, и эта мысль вызывает необъяснимое воодушевление. Эти представления словно кто-то нарочно вкладывает ему в голову, от этого они кажутся еще более сладострастными, их хочется воплотить в жизнь. Он втрахивается в желанное тело отчаяннее, лениво двигая рукой на члене, и стонет от представленных непотребств. От такого напора Енджун заказывает глаза в наслаждении, охотно подается навстречу и неизменно удерживает руку на своей шее. Субин чувствует, как стремительно подступает оргазм и совсем не сдерживается, заботясь только о собственном удовольствии. Он почти не двигает рукой, отдаваясь полностью движениям внутри, делает несколько резких фрикций, изливаясь внутрь, так же не беспокоясь и об этом. Такая сильная волна наслаждения, все так ярко и невероятно, Субин не уверен что испытывал подобное раньше. Он машинально делает несколько плавных движений, проталкивая сперму внутрь, и оставляет смазанный поцелуй на чужом плече. Ладонь на многострадальной шее расслабляется, плавно опускаясь вниз по липкому от вина и пота телу, Субин чувствует, как вздымается его грудь, как тяжело он дышит. Енджун проводит языком по пересохшим губам и пытается восстановить дыхание, чувствуя на своей шее немного болезненные последствия их утех. Субин перехватывает его поперек талии и снова прижимает к себе, на этот раз, чтобы довести до разрядки. Знает что Енджун не продержится и минуты; размашистыми и быстрыми движениями Субин проводит рукой по его члену, пока он с тихим стоном не кончает в сомкнутую ладонь. Только тогда Субин замечает насколько сел голос у Енджуна после таких граничащих с жестокостью удовольствий. Енджун тянется за поцелуем, пока Субин приобнимает его обеими руками и прижимает к себе, отвечает менее развязно, чувствуя как скользкий язык проходится по ранкам на его губах. Нехотя расцепляя объятия, Субин устало укладывается рядом на мокрые от щедро пролитого красного вина простыни и на периферии понимает почему Енджун выбрал именно красное. Он замечает след от пальцев на его шее, но самое скверное, что ему ни капли не жаль что он сделал, даже более, он испытывает неведомое упоение от подобной страсти и благодарен Енджуну за то что он раскрыл в нем потаенные желания, о которых не знал даже сам Субин. Он проводит кончиками пальцев по этим следам на его шее и думает лишь о том, что хотел бы это повторить. Снова что-то смутно знакомое, но вместе с этим запредельно далекое. Выразить словами этот кошмар довольно сложно, а вспомнить его невозможно. И так, пусть не каждую ночь, Бомгю преследует один и тот же до безобразия реальный сон, после которого реальность воспринимается не так трагично. В этот раз что-то холодное и чужое вырывает его из лап зловещего ночного ужаса, словно бьет по лицу и вынуждает проснуться. До конца не осознавая где сон, а где реальность, Бомгю в страхе оглядывается по сторонам и хочет подняться с постели, но запястье правой руки привычно приковано к изголовью кровати. Тэхен это объяснил ему тем, что Бомгю нередко ходит во сне, делает довольно странные вещи: начиная с безобидного рисования, заканчивая из ниоткуда появившимся желанием что-то сломать или даже убить кого-то. В целом Бомгю не против такой меры предосторожности, даже привык спать в таком положении, ему и самому от этого спокойнее. Но не сейчас. Воздуха резко не хватает, Бомгю нервно дергает пристегнутой рукой и старается дышать, перед глазами темнеет и хочется кричать. Он не замечает как Тэхен нависает над ним и берет его за неокольцованную металлом руку, тихо шепчет, пытаясь успокоить, гладит ладонью по щеке и просит дышать. Видимо Бомгю выглядит настолько плохо. Он еще нервно оглядывается по сторонам, словно пытаясь найти того, кто так внезапно его разбудил. Бомгю почти не слышит его, почти не чувствует его прикосновения, он наверное все еще в том самом кошмаре, который вдруг проник из головы в реальность. Бомгю не знает сколько минут потребовалось чтобы он смог хотя бы отдаленно понимать что самое страшное уже позади, что он здесь, с Тэхеном, который так убедительно нежно касается его, шепчет глупости, что совершенно несвойственно ему, и действует намного лучше и быстрее любого препарата. И вроде воздуха по-прежнему катастрофически не хватает, но Бомгю тянется к губам Тэхена и порывисто целует — настолько хочет задохнуться. Совершенно не предвидящий такого исхода Тэхен слабо отстраняет его от себя, и Бомгю сначала пытается отдышаться, хватаясь свободной рукой за чужое предплечье. Тьма плещется во тьме перед глазами, внутри неистовствует пожар, испепеляющий усталость и распаляющий страх. От этого огня почему-то так холодно, Бомгю снова тянется к Тэхену в поисках своего спасения, своего тепла. Он пытается прижать его к себе ногами, обнимает свободной рукой и необычайно яростно целует его, выгибаясь в спине, тем самым прижимаясь еще ближе. Тэхен за плечи придавливает его к постели и вместе с ним тяжело дышит, пока Бомгю смотрит куда-то ему за плечо как будто бы остекленевшим взглядом. Словно увидел что-то, способное вселить нечеловеческий ужас и свести с ума до конца жизни. Тэхен на всякий случай оборачивается, знает что иногда Бомгю видит то, чего на самом деле нет, только сзади, как и ожидалось, ничего кроме ночной темноты. Но даже в темноте видно насколько Бомгю напуган. Тэхен ласково касается кончиками пальцев его лица, про себя надеясь, что Бомгю стало сейчас хоть немного лучше. И хоть его взгляд говорит об обратном, Бомгю дрожащей рукой обнимает Тэхена и молча прижимается к нему без какого-либо двойного намека. — Мне кажется во мне дьявол, — шепчет Бомгю, но его голос так дрожит, а рука, которой он обнимает Тэхена, заходится в безумной дрожи. — Ты знаешь что это не так, — Тэхен мягко отстраняет его от себя и укрывает теплым одеялом, как это делает сам Бомгю перед сном. — Нет, — Бомгю по-прежнему не отводит взгляда от этого места, пока Тэхен обнимает его, завернутого в теплое одеяло, которое ощущается как смирительная рубашка для пациента. Всего на мгновение в темноте мелькает белый силуэт и исчезает так же как и появился. Бомгю боится, но не этого мелькнувшего образа, который уже давно его преследует.