Hotel

«Человеческое существо в своей порочности всегда страшнее любого нечеловеческого». Г.Ф.Лавкрафт «Ужас в музее»

Субин оказался дико ревнивым ко всему, что не относится к нему. Он и сам не замечал за собой каким ярым собственником он может быть. Он требовал, чтобы Енджун воскресил в воспоминаниях всех своих любовников и любовниц, коих было предостаточно в жизни Енджуна, и уничтожил их у него на глазах, откровенно высмеивая каждого и каждую, чтобы после ощутить к ним самое величественное отторжение. У Субина до него никого не было, он предельно честен с ним, но вот не так давно он решил покончить со всеми, кто был у Енджуна до него. В одном он благодарен всем его любовникам, за невероятный опыт Енджуна, его изобретательность и неуемную страсть. Енджун чаще отвлекается от работы, причем довольно просто — Субин почти не прилагает никаких усилий для этого. Если он хочет прогуляться с ним, то достаточно прийти к Енджуну в кабинет, взять за руку, перед этим страстно поцеловав в губы, и отвести в сад, либо пройтись по городу, вот так просто. Будто бы Енджун его игрушка, с которой он может поиграться когда захочет. Но не бросить, ни в коем случае, Субин готов сдувать с него пылинки и носить на руках. Один раз, прогуливаясь по парку, Енджун совершенно случайно споткнулся и злобно проклинал весь мир (Субин тогда испытал дежавю), тогда Субин взял его на руки и нес его так, пока Енджун приобнимал его одной рукой за шею. Правда Субин быстро устал и ему пришлось отпустить Енджуна, но как ему было приятно почувствовать себя спасителем, героем, только для Енджуна. Все дошло до того, что Субин может заявиться к нему в кабинет, скинуть все документы со стола, прекрасно зная, что ему за это ничего не будет, усесться на стол и притянуть Енджуна к себе за поцелуем. Как же Субин счастлив, счастлив, что раньше не уехал домой, — а что его там ждет? Здесь у него самый красивый, самый прекрасный, самый невероятный, самый горячий и самый интересный Енджун, с которым он может проводить время сколько ему угодно. А что дома-то? Обычная жизнь? Такая жизнь теперь кажется Субину необычной. То ли дело здесь, в городе, где работают самые тупые полицейские, орудует самый неуловимый убийца, здесь прекрасный пляж, прекрасное солнце, необычные цветы в саду, забавные Тэхен и Бомгю, симпатичная Жизель и взбалмошный Кай, но самое главное Енджун, к которому на трезвую голову сложно подобрать правильные эпитеты. Кстати о трезвости. Никакой алкоголь в мире не сравнится с поцелуями Енджуна, это отдельная степень зависимости. Субин хотел бы запомнить каждый проведенный момент с ним, каждую незначительную секунду, каждое случайное прикосновение, и теперь это в его силах, потому что раньше было по-другому, vinum — memoriae mors. Так проходит преддверие Рождества. — Значит ты кровожадный вампир, — сидя на столе прямо напротив Енджуна и свесив ноги, Субин немного горбится, опираясь руками о край стола. — И ты убиваешь людей, — он выпрямляется, ведет плечами, устав сидеть с кривой осанкой. — Но если вампиры мертвые, то почему ты такой горячий? — знакомым движением Субин ведет носком лакированной туфли по ноге Енджуна, поднимаясь выше. — Потому что это я, а не кто-то другой, — опираясь на спинку кресла, Енджун призывно раздвигает ноги, позволяя Субину делать все, что ему угодно. — Все вампиры так классно трахаются? — опираясь ступней на колено Енджуна, спрашивает Субин. — Только я, — самодовольно отвечает Енджун, следя за каждым движением Субина. — Что бы еще спросить? — Субин опирается ладонями на стол позади и поднимает взгляд вверх, недолго глядя в потолок. — Давно ты ешь людей? — С июля, — Енджун выдыхает, когда Субин ведет ногой дальше по бедру, но останавливается. — Меня тоже хочешь? — опираясь носком туфли между раздвинутыми ногами Енджуна, Субин непроизвольно проводит языком по пересохшим губам. — Хочу, — признается Енджун, выдыхая, словно его признание из него выбивали. — Как много я о тебе не знаю, — Субин не может поверить в то что говорит, поэтому усмехается, принимая сказанное за шутку. — А ты можешь сказать точное количество своих бывших? — Не знаю. Для тебя это так важно? — Субин кивает, и Енджун, коснувшись кончиками пальцев лба, словно его мучает головная боль, жмурится, пытаясь вспомнить или хотя бы представить приблизительное количество своих любовников. — Следующий вопрос, — сдается он, снова расслабившись на кресле. — Ты не боишься солнечного света, — Субин вспоминает его нежную кожу в теплых лучах на пляже, — серебра, — даже прямо сейчас на запястье Енджуна тяжелые наручные часы. — Может быть, боишься осинового кола? Этот вопрос рассмешил до этого серьезного Енджуна. Он, подхватив это игривое настроение, проводит от колена Субина выше по бедру и прекращает это, вновь откинувшись на спинку кресла. — Похоже, что я чего-то боюсь? — встречным вопросом отвечает Енджун, когда Субин убирает ногу и теперь уже сам наблюдает за ним. — Конечно, — Субин отвечает так, словно это понятно как два плюс два. Он ложится на стол и чувствует несколько бумаг, которые достает из-под головы, всматривается в текст, не понимая некоторых сложных юридических терминов, и бросает документы на пол. — Хочу лето, — не рассудив о предыдущей теме разговора, Субин начинает новую, раскинув руки на столе. — Мне не хватает солнца, я чувствую себя ужасно, — галстук будто бы после этих слов стал сдавливать его шею. Он пробует не глядя его снять, как это делает Енджун, но быстро сдается и поднимается со стола, склонившись над Енджуном и опираясь руками на подлокотники. — Сними его, я не могу так, — просит Субин, но Енджун касается его воротника раньше его просьбы. Так заботливо, такими легкими движениями, будто бы мать собирает рано утром в школу на какое-нибудь мероприятие, где обязателен дресс-код. — Ты поедешь со мной в Аризону? — взгляд падает на губы Енджуна, но Субин пока не решается его поцеловать. — Гранд Каньон, например. — Может быть, — звучит как «нет, это плохая идея, у меня много работы». — Я так хочу путешествовать, — мечтательно вздыхает Субин, когда Енджун стягивает с него галстук и просто накидывает на шею. — Тебе легко говорить, ты без работы и денег, — поправив его белый воротник, Енджун расстегивает верхнюю пуговицу. Это Субина никак не оскорбляет, напротив, он чувствует в этом свое преимущество. В том, что он не работает, а ему это и не нужно, у него прекрасный парень с собственным отелем. Зачем ему работа? Ему итак все нравится, он, оказывается, по своей природе гедонист. — Давай путешествовать, — его рука касается чуть выше колена Енджуна. — Мы можем красть для тебя кровь из донорских учреждений, — Субин льнет губами к его шее и ставит колено между разведенных ног, напирая на него всем телом. — В крайнем случае можешь укусить меня. Енджун не отвечает, наверняка считая эту идею предварительно опрометчивой, что даже говорить об этом не желает. Субин ослабляет его галстук, оттягивает воротник и спускается поцелуями ниже, прерывисто шепчет, как вместе они могли бы посетить Гранд Каньон, после чего они бы задержались в Флагстаффе, оттуда прямиком в Финикс. И еще Техас, как же Субин хочет побывать в Далласе, в детстве его внимание вместо детских мультфильмов захватывали вестерны, которые он любил смотреть с отцом на старом диване, вытянув ноги и положив голову на колени отца. Он никогда не был во Флориде, никто из родственников там не живет, ехать туда родители не видели смысла — пересекать страну от одного берега океана к другому, есть ли в этом логика? Но там жизнь все равно другая: воздух там свежее, пляжи длиннее и многолюднее, коктейли слаще, а солнце жарче. С кем бы еще Субин мог пересечь всю страну ради такого удовольствия, если не с Енджуном? — Ты был в Далласе? — Субин зарывается пальцами в его темные волосы, когда Енджун приподнимается его за бедра. — Или в Форт-Уэрте? — он оставляет поцелуй на шее Енджуна, слегка втягивая кожу и оставляя краснеющий след. — Или в Хьюстоне? — Так любишь Техас? — и Субин кивает, прижимаясь к нему всем телом. — Я был в Далласе по очень важному делу, — окутывая таинственной вуалью причину своего пребывания в Далласе, Енджун так дразнит Субина, который все еще ведет себя как ребенок, впервые услышавший что-то о новой интересной сказке. Дверь в кабинет Енджун не закрывает, не смотря на замечания Субина — «в их интересах пройти мимо и сделать вид, что ничего не видели». Он прижимает Субина к постели, блуждая руками по его телу через одежду и рассказывая невероятные истории своих путешествий в конце сороковых и начале пятидесятых. О том, как он впервые побывал во Франции в сорок шестом, но не задержался там надолго, он совсем не понял этот европейский шарм, несмотря на то, что он с детства изучал несколько иностранных языков, в том числе латынь. Но его поездка по Америке была гораздо насыщеннее и интереснее, тогда он оставил отель во владении своего ответственного знакомого. Путешествуя по разным штатам, он собирал книги, брал газеты и изучал сводки, искал хоть что-то, что может быть связано с серией странных убийств или таинственных исчезновений. Сам же выглядел приемлемо, с уложенными волосами и в широком пиджаке. Однажды в мотеле он стал свидетелем одного страшного убийства, не напрямую, но слышал женский крик через стену, прибавил звук радио и, прикуривая сигарету, читал газету, разыскивая то, что уже долго искал. Он настолько пронизан убийствами, что теперь они невольно преследуют его. Но больше чем эта страсть его интересовали аномальные случаи, сверхъестественные, можно сказать. Отель, его собственный, и то, что в нем происходит, вот что его тревожило. Его отец был уродливо глуп и чертовски слеп, раз не видел такие очевидные странности. Субин слушает его истории, чуть ли не задержав дыхание, чтобы впитать каждое слово, целует его в шею, чтобы не перебивать. Енджун отстраняется и стягивает с него брюки, не прерывая свой рассказ. Еще никому не удавалось услышать о нем так много, а сознаваться перед кем-то, кроме заснувшей навсегда совести может быть так приятно. Субин старается не целовать его слишком часто, оглаживает его тело руками и внимательно слушает, словно самую интересную лекцию или как детскую сказку. В конце концов даже взрослые любят сказки. Енджун переворачивает его на живот, приподнимая за бедра, и оставляет беглые поцелуи на его плечах, шее, спускаясь к спине. Субину далеко до изящества, он не может так красиво выгибаться, так сладко стонать, но именно таким его любит Енджун. В сентябре пятьдесят первого, остановившись в придорожном мотеле недалеко от Камдентона, он устает от долгих разъездов и нестабильности. Первая верная мысль — вернуться в отель и разрешить все имеющиеся финансовые вопросы, но тогда выходит, что эта затянувшаяся поездка была бесполезной тратой сил, денег и времени. Путешествие ничего ему не дало кроме негативных эмоций и усталости; бросить все, значит признать собственное бессилие. Вся информация, которую он жадно черпал из новостей, была бессмысленной, это были обычные преступники, обычные убийцы, в их делах не было примеси сверхъестественного. Копаясь в городских архивах с позволения своего еще одного хорошего приятеля, Енджун тщательно изучал историю отеля, до того как это место вообще стало отелем. Ему вдруг пришла в голову одна интересная мысль — и как он об этом не подумал раньше? Прежде чем вернуться ни с чем он решил попытать удачу, которая отворачивалась от него всякий удобный раз. Отправной точкой его дальнейшего возможного разочарования станет пригород Бостона. Но нет, это стало не просто разочарованием, оно разрослось глубокими корнями в отчаяние. Ему удалось обнаружить заброшенное место, старый дом, о котором все говорили страшные вещи, якобы там нередко пропадают люди. Наверное именно это искал Енджун, но как это отвратительно, когда достигнутая таким трудом цель даже вполовину не оправдывает надежд. Это ветхий деревянный коттедж, внешне в нем не было ничего примечательного, всего лишь жутковатый вид. Но этот участок уже кому-то принадлежал, хоть там никто не жил, поэтому Енджуну пришлось тайно проникнуть туда ночью и, как и в отеле, в нем было что-то с порога наводящее ужас, неоправданный ничем страх, тревога, чувство, что кто-то из темного угла неустанно наблюдает. Но это место не дало никаких ответов, лишь то, что отель не одинок в своих кровавых кошмарах. Нет никакой древней скрижали, тайной письменности, кучи свитков с папирусами и секретов на латыни. Немой ужас. Енджун возвращается после своего путешествия разбитый от разочарования и опустошенный. Отстранив своего коллегу от дел, он, не вчитываясь в слова на бумагах, просматривает лишь заголовки названия документации, размышляя о дальнейшем. Продолжив свои страшные и скрытые от посторонних эксперименты по изучению живущего здесь зла, щедро приправленных отборной жестокостью, отель сам ответил на все его вопросы, ответы на которые Енджун искал где угодно, но не здесь. Это снизошло на него, как озарение и благодарность. Толкаясь в податливое тело под собой, Енджун проводит руками по сгорбленной спине Субина, выглядит задумчивым, анализируя свои воспоминания. Может быть тогда он искал кого-то, кто еще не появился на свет. На время поездки ему было почти пятьдесят, но сейчас его отражение обманывает его, выдавая не то, что он представляет из себя на самом деле. В этом теле много преимуществ, и самое главное Субин влюблен в его внешность, поэтому Енджуну не на что жаловаться. Но он бы все отдал, вернее многое, что не видеть собственное отражение, он бы разбил все зеркала в отеле, чтобы не видеть лживую, отвратительную, еще более кровавую и эстетичную версию себя. Чтобы единственным приемлемым отражением стали сияющие влюбленностью глаза Субина. Окна и балкон в номере Субин почти никогда не закрывал, в основном из-за жары, но сегодня декабрьским утром было целых плюс десять. Просто немыслимо, в прошлом году перед Рождеством было гораздо теплее. Ночью Субин укрылся одеялом, которое он вернул в номер перед наступлением зимы, и, не особо думая в полусонном состоянии, накрывает и Енджуна, прижимаясь к нему под одеялом. Кажется, что вместе с окончанием теплых дней в отеле воцарилась немыслимая тишина. Нет больше криков постояльцев, радостных и не очень. Отель живет только летом, зимой, как настоящее живое существо, впадает в долгий зимний сон. Не зря большинство ужасов удобнее претворять в реальность именно летом или в переходные времена года. Если бы зло было временем года, оно несомненно было бы пробуждающимся летом. С глупой улыбкой на лице, не выражающей радость, Карина держит за спиной обеими руками кухонный нож и шагает по коридору второго этажа. Мимо нее, смотрящей вперед пустым взглядом, проходят двое парней в джемперах с нашивкой символа школы. Спортивная команда давно (но частично) покинула отель, но эти двое решили остаться и попытать удачу — им с первого дня их заселения приглянусь симпатичная блондинка в облегающей майке и короткой юбке. Эту улыбку они воспринимают не так, не увидев в ней ничего страшного, не подозревая, что на ее милом лице с неаккуратно нанесенным макияжем маска. Бросив на пол нож, от чего двое парней переглядываются, Карина безвольно направляется к двери в пустой закрытый номер и хочет войти, но упрямо не видит перед собой ручку, даже не думая о том, что ей помимо прочего нужен ключ. Она стучится в дверь всем телом с пугающим безразличием на лице, ударяясь в дверь и падая, но поднимаясь вновь, предпринимая странные попытки войти в закрытый номер. Парни недолго наблюдают за ней, смотрят на нож на полу, затем снова на Карину, и сами решают уйти, понимая, что у девушки явно проблемы с головой. Именно сейчас так удачно Жизель появляется в коридоре и мчится к Карине мимо переговаривающихся парней, идущих ей навстречу. Она обнимает Карину со спины, отводит ее, слабую и безвольную, от двери и давит на плечи, чтобы она опустилась на пол. Жизель садится рядом и обхватывает ее бледное лицо руками, смотрит с самым искренним сожалением. Просит Карину простить ее, но никогда уже не услышит от нее ничего вразумительного. Карине проходилось учиться всему заново, как недавно рожденной. Сначала она училась ходить, но еще долго спотыкалась и могла упасть на ровном месте, все же ей это удалось, пусть теперь она вдруг иногда может упасть на месте по странному желанию. Ответственность за ее безвольность взяла на себя Жизель — а кто еще? Никому здесь нет дела до страданий других. Только Жизель помнит ее настоящую, для нее она всегда будет безупречной и стервозной блондинкой, встречающейся с самым популярным парнем в школе. — У меня для тебя подарок, — Енджун накручивает темную прядь на палец, затем проводит ладонью по волосам Субина. — Но, — Субин задумывается, зачем-то глядя на часы. Когда не работаешь и сидишь на шее у своего прекрасного парня, время идет как-то по-другому, незаметно, сливаясь с часами, минутами, жалкими секундами в однородную массу. — Рождество через четыре дня, — наконец вспоминает и закидывает руку на талию Енджуна. — Подождал бы тогда. — Мне не нужно никакое Рождество чтобы сделать тебя счастливее, — Енджун произносит с улыбкой. Как бы Субин хотел, чтобы он улыбался чаще. В душе Субин набрасывается на него с поцелуями, словно не видел неделю, если не больше. Он похож на пса, которого хозяин оставил на время командировки, и сейчас их долгожданное воссоединение. Субин обнимает его за талию и целует в губы, покрывает хаотичными поцелуями его щеки, обнимает так сильно, что боится, что может ему что-нибудь сломать от силы своей неутолимой любви. В коридоре Енджун накрывает его глаза ладонями, а Субин делает вид, что не выучил этот коридор, дорогу к кабинету и эти картины за почти полгода. Енджун просит его не подглядывать и тогда, оказавшись возле стола, он убирает руки и подходит к выдвижным ящикам в столе. Субин честно старается не прислушиваться к любым звукам, чтобы раньше времени не догадаться о подарке. С предвкушением перед дарением Енджун достает револьвер, задерживает на нем взгляд пару секунд, затем смотрит на Субина и отворачивается, словно тот может не сдержаться и подсмотреть в любую секунду. Проверяет барабан и, освидетельствовавшись что в нем нет патронов, скорым движением достает два патрона из того же ящика и вставляет в барабан. — Можешь смотреть, — он кладет заряженное оружие на стол напротив Субина. — С Рождеством, — Енджун усмехается, глядя на растерянного Субина. — Теперь тебе никакой маньяк не страшен. — А у меня должна быть лицензия или… — на это Енджун закатывает глаза и берет револьвер за ствол, протягивая его ручкой Субину. — Бери, — и Субин неуверенно принимает оружие, целясь сначала в пол (он помнит что-то из техники безопасности использования оружия, но даже не может вспомнить откуда — скорее всего из фильмов). — Он заряжен? — металл в руке не такой легкий, у него не получается держать его ровно, поэтому Субин помогает себе свободной рукой. — Как я могу дать тебе заряженное оружие? — Енджун обходит стол и усаживается на него возле Субина, у которого глаза светятся от такой опасной игрушки. — А как проверить? — он осматривает барабан, но не знает куда нажать и что сделать, чтобы посмотреть. — Не трогай там ничего, — Енджун шуточно пинает его в колено. — Ты же мне веришь? Я потом научу тебя им пользоваться. Пока просто осмотри. — Правда, что он может взорваться в руках? — настороженно спрашивает Субин, не отводя взгляда от своего подарка. — В теории, да. — А на практике? — И на практике тоже. Улыбка постепенно исчезает с его лица, Субин хочет положить револьвер на стол и поблагодарить Енджуна за такой дорогой подарок, но тот останавливает его за руку. — Давай сыграем? — вдруг предлагает он, и Субин прекрасно знает к чему он ведет, поэтому отвечает резко отрицательно. — Ну давай, — улыбается Енджун, поднимаясь ладонью вдоль его предплечья к ключицам. — Ты очень сексуальный с оружием в руках, — его рука спускается вдоль груди, Субин все еще считает это плохой идеей. — Чего ты боишься? Тысячной доли вероятности взрыва? Я стрелял из него тысячу раз и со мной ничего не произошло. — Зачем ты стрелял тысячу раз? — Ты забыл? Я же убийца, — его пальцы цепляют пряжку ремня на его брюках. — Мы играли с тобой в твои игры. Теперь пора поиграть в мои. — Мои игры не были такими опасными. — Почему ты заговорил об опасности? Вспомни что мы с тобой делали по твоему желанию, — весомый аргумент, если учесть, что они вместе именно по прихоти Субина устроили погром в магазине ночью и сломали дверь в торговом центре, где находился роллердром. И все это они делали, пока в городе был убийца. Безрассудно, глупо, но это было желанием Субина, которое было исполнено. Он может возразить, сказать, что Енджун мог его остановить, но разве кто-то мог остановить его внутреннего ребенка? Субин продолжает считать это плохой идеей, револьвер это не детская игрушка, это опасное оружие, предназначенное далеко не для всеобщего пользования. И все равно он соглашается, пусть и с очевидным сомнением. Но правда, во время их поездки по городу он не задумывался об их преступлениях. Это настоящее преступление с настоящим наказанием, почему он осознает это только сейчас? Может будет не так плохо, если оружие взорвется в его руках. Он приставляет ствол к виску, пока Енджун с интересом наблюдает за его действием, склонив голову на бок. — Этим никого не удивишь, — он берет его запястье и направляет револьвер к его груди. — Лучше вот так, — Енджун не отпускает его руку до тех пор, пока отводит курок назад, тогда Субин нажимает на спусковой крючок, вздрагивает и прикрывает глаза, жмурясь. Ничего не происходит. — Ну чего ты так боишься? — усмехается Енджун, забирая револьвер. — Я же говорил, все под контролем. Как я могу дать тебе заряженное оружие и попросить выстрелить в себя? Остается еще три пустых выстрела до двух настоящих. Это не рулетка, когда знаешь расположение патрона, но наблюдать за реакцией Субина так занимательно, что Енджун сам начинает верить в рандомные события. Направив револьвер себе в грудь, он, на задумываясь, отводит курок и нажимает на спусковой крючок. Затем еще раз. И каждый раз у Субина замирает дыхание. — Ну хватит, — он нервно усмехается и хочет забрать оружие из рук Енджуна, но тот переводит револьвер на него и снова пустой выстрел. — Это не смешно, — улыбка Енджуна выводит Субина из себя. — Выстрели в меня еще раз, — он передает Субину оружие, но тот хочет положить его на стол, поэтому Енджун перехватывает его руку. — Я не заслужил твоего доверия? — Я не хочу, — признается Субин. — Давай сыграем во что-нибудь другое. Енджун вздыхает, понимая, что ему еще предстоит уговорить Субина на роковой поступок. Он снимает пиджак и кладет на стол рядом с собой, снова берет Субина за руку. — Один выстрел, — настаивает Енджун, упирая ствол в грудь. — Пожалуйста. Это Субину совсем не нравится. Выстрелить в себя было бы гораздо проще. Но он нехотя отводит курок, как это делал Енджун, и заставляет себя выстрелить. Осечки не произошло. Револьвер в его руке вздрагивает от громкого выстрела. Руки нервно дрожат от этого неожиданного шума. Оружие безвольно соскальзывает из руки, Субин испуганно, растерянно, с тысячей пробужденных эмоций внутри хватает Енджуна за плечи, с ужасом смотрит на наливающийся кровью след от выстрела на белой рубашке. И не замечает редкие капли крови на себе, кажется, что он не замечает больше ничего. Субин полностью дезориентирован, он обхватывает лицо Енджуна обеими руками, затем, делая все в спешке, прижимает ладонь к ране, чувствует горячую кровь, пытается остановить кровотечение, но все еще не представляет что ему делать. Точно не делать Енджуну замечание за это, слишком поздно. — Кажется ты убил меня, — Субин подхватывает его на руки и кладет на пол, встав на колени рядом и не зная как ему быть. А Енджун видит то, что ему так нужно. Этот ужас на его лице, он вдруг осознает кое-что важное, что однажды упустил. Субину никогда не убить его по-настоящему, но этот страх на его лице, как же он знаком Енджуну с того дня, когда он увидел жуткую версию самого себя, в чужой крови, в отражении. Все точно так же как в тот день, но у Субина не было желания убивать, их страх одновременно похож, и в то же время обстоятельно разный. Енджун боялся быть пойманным, не знал сначала что делать с телами, а Субин… он понятия не имеет что делать в принципе. Енджун мыслит как преступник, Субин — как жертва. Но в нем есть задатки охотника, которые он гасит своей патологической детскостью, стихийным представлением о добре и зле. Их Енджуну еще предстоит уничтожить. Вот что нужно этому месту. Даже не кровь, а полное порабощение в рамки страха. Енджун не боится, поэтому отель использует это, выпивая ужас из более слабых. Окровавленными руками Субин стирает слезы на своих щеках, расстегивает рубашку Енджуна, смотрит с таким сожалением и болью, что их можно ощутить физически. — Как ты еще в сознании? — дрожащим голосом спрашивает он, когда Енджун без намека на боль расстегивает манжет на правой руке и закатывает рукав по локоть. Вместо ответа он берет Субина за руку, приставляет его пальцы к ране от пули и проталкивает их. Субин видит это издевательством, он совсем ослабевает и не может ничего сделать. Енджун подталкивает его пальцы глубже, вздыхает и отпускает его руку. — Прошла насквозь, — он позволяет Субину убрать руку, пока, стоя на коленях рядом, он смотрит на свои руки в крови, вдруг вспоминая того мужчину, умершего прямо здесь. Нет, ему точно нужно что-то сделать, он не может позволить Енджуну умереть. Но он совершенно не мыслит в первой помощи, поэтому, закрывая обеими руками сочащуюся еще сильнее кровью рану на груди Енджуна, спрашивает чем он может ему помочь. — Я умираю, — невозмутимость смещается актерской болью и страданием, — ты ничего не можешь сделать, — Енджун кладет свои ладони поверх рук Субина, делая ему невыносимо больно своими словами. — Но прежде чем я умру, — он ведет испачканными в крови руками вдоль предплечья Субина, немного приподнимается, но Субин заставляет его лечь назад легким нажатием на рану, — я хочу, — Енджун касается рукой пряжки ремня на брюках Субина и одной рукой пытается расправиться с ней. Второй он не глядя нащупывает револьвер и незаметно притягивает его к себе. Енджун бредит, однозначно. Потерянность уходит на второй план перед страхом смерти. Лучше бы он выстрелил в себя. Все еще дрожащими руками Субин берет Енджуна на руки и просит его держаться за рану, чтобы остановить кровотечение. То ли из-за резкого прилива адреналина, то ли есть другая причина, но в этот момент Енджун ему кажется таким легким, словно он держит на руках ребенка. Ненавидя себя, ненавидя то, что он сделал, он надеется, что когда-нибудь Енджун сможет его простить, потому что простить самого себя он не сможет, наверное, никогда. Он тоже бредит, повторяет, чтобы Енджун оставался с ним, зажимал рану и говорил с ним, пока Субин почти бежит по коридору и спускается по лестнице. — Да, детка, ты все делаешь правильно, — смеется Енджун, держась обеими руками за шею Субина, пачкая его собственной кровью. Его бред растет со значительной потерей крови. Толкая плечом дверь, Субина с порога встречает сильный влажный ветер, скорее всего ночью шел дождь, шум которого он не слышал. Енджун шепчет ему на ухо, чтобы Субин отпустил его, и это им трактуется самым страшным образом в первую очередь. Енджун становится на ноги на каменистую влажную дорожку, его вид совсем не выглядит страдальческим. Сильный порыв ветра навевает адский запах крови и приближающейся смерти. В руке у Енджуна револьвер. — Не волнуйся, я сяду за руль, — Субин кладет одну руку ему на плечо, второй зажимает рану на груди, пытается подтолкнуть вперед, но Енджун непреклонен. — Поэтому я и волнуюсь, — усмехается Енджун, убирая от себя его руки. — Я не дам тебе умереть, — Субин говорит так, словно больше пытается убедить себя. — Ты уже сделал все что нужно, — Енджун режет словами по живому, и Субин стирает испачканными в крови руками слезы. — Дай мне помочь тебе, — повышает голос Субин и встряхивает Енджуна за плечи. — Поехали в больницу, Енджун, — тот отталкивает Субина от себя, заставляя сделать назад пару шагов, затем приближается и толкает еще раз, от чего Субин уже не может удержаться и падает на землю. — Хватит так себя вести, Енджун. Субин хочет сказать что-то еще, подняться с влажной травы и увести Енджуна в машину, но внезапно ощущает резкий упадок сил. Такой, что встать уже не представляется возможным. Дышать становится тяжело, и первая мысль — это паническая атака, так не вовремя. Субин хватается обеими руками за шею и с ужасом нащупывает пальцами чужие холодные пальцы, схватившие его из-под земли. Будто бы поднимаясь из-под земли, призрак обрел жуткое физическое обличие, черные спутанные волосы почти полностью закрывают уродливое лицо. Ведьмин взгляд устремлен на Енджуна, пока ее длинные, тонкие, костлявые пальцы смыкаются на шее Субина. Десятки рук в один момент хватают его за ноги, плечи, пытаясь утянуть под землю, похоронить с собой. — Детка, — вздыхает Енджун. Его плечи расслабляются от открывшегося вида, — декабрь тебе не к лицу, — он обращает внимание на наручные часы. Субин сам шел к своей смерти, можно сказать спешил. И он почти успевает. Енджун направляет револьвер на Субина, про себя отсчитывая секунды. Сможет ли он? Или все повторится как в машине на дороге возле пляжа в жаркий июльский день? — Так не пойдет, — он опускает руку и подходит ближе, опускается на землю и забирается на побледневшего от ужаса Субина. Енджун кладет руку поверх чужих, мертвых и холодных, прижимается к груди Субина, несколько секунд слушает его учащенное сердцебиение, прикрыв глаза. Дввенацать минут наступают, словно минутная стрелка сдвигается не в часах, а в голове. Енджун выпрямляется и упирает револьвер ему в грудь, поднимает большим пальцем курок. Во взгляде проскальзывает сожаление, почти незнакомое ему на протяжении всей жизни, но именно Субина ему становится жаль на секунду. Эта секунда может сыграть свою роль, Субин почти перестает дышать. Contra vim mortis non est medicamen in hortis. Выстрел не раздается, но все исчезает. И руки, и выглядывающий из-под земли призрак. Возможно Субин будет ненавидеть Енджуна за такую жестокость. Енджун согласен принять на себя этот удар, Субин имеет право злиться. Но очень скоро он остынет, прильнет к нему с объятиями и, наверное, разрыдается. Он ведь думал, что это конец. Для Енджуна это только начало. Он поднимает бездыханное тело Субина и прижимает к себе, пока резкие порыва ветра трепали его темные волосы. После такого… а что вообще произошло? Он несет его в отель, в свой номер, но никто, абсолютно никто не обращает на него внимание, ни Тэхен в вестибюле, ни Жизель, бывшая все это время на другой стороне сада, ни шедшие вместе по коридору Кай и Бомгю. Кажется, будто картины с первого этажа выглядят зловещими, изображенные на них люди смотрят с осуждением, хотя раньше их взгляды были навечно прикованы к изображенным вещам и делам. Абстракция второго этажа делается смехотворной, а третий переполнен вульгарностью и непристойностью. Енджун укладывает тело на кровать в своем номере, усеянную срезанными синими розами, цветущими даже зимой, и веточками хвои. Он сделает все, чтобы возвращение Субина не было и вполовину таким тяжелым, как у Енджуна в июльский полдень. Острые кровожадные шипы впиваются в руки и шею Субина, его тело никак не реагирует. Енджун легким движением смахивает с его лица волосы, проводит ладонью от его шеи со следами пепла от сдавливающих мертвых пальцев. Держась одной рукой на деревянные перила, Бомгю медленно спускается по лестнице, задумчиво глядя вниз. Кай решил остаться на втором этаже, направившись куда-то по коридору. В вестибюле как обычно Тэхен, сложив руки на стойке и положив на них голову, слушает тихую размеренную музыку. Бомгю выглядит виноватым, он все это время молчал, делал вид, что все в порядке, что это волшебное исцеление. Естественно это далеко не так. — Я хочу сознаться, — Бомгю чувствует себя невиновным, из которого третьей степенью выбивают признание. И это тоже не так. Он усаживается на стойку, чем привлекает внимание молчаливого Тэхена. — То, что мне стало лучше это, как бы сказать, — он отводит взгляд в сторону, боясь смотреть Тэхену в глаза, — не от меня зависело. — Я знаю, — с пониманием отвечает Тэхен. — Если бы ты хотел, ты… не болел бы. — Ты не понял, — он скрещивает руки в замок и кладет на колени, затем оборачивается, на всякий случай, — все это время Енджун, — он направляет на Тэхена виноватый взгляд, — давал мне пить свою кровь. Я кое-что вспомнил, — после сказанного Тэхен прижимает ладони к лицу, тяжело вздыхая. — Ты не веришь мне? — Я верю, Бомгю, — Тэхен устало откидывается на спинку стула, будто бы измученно глядя на него. — Но как ты мог быть у Енджуна? — почти шепотом спрашивает он. — Он же все время проводит с Субином. — Ты не веришь мне, — с обидой выносит вердикт Бомгю. — Да я верю тебе, — не унимается Тэхен, сказав это чуть громче в доказательство своего доверия. — Скажи, пожалуйста, зачем ты ходил к нему и пил кровь? — он накрывает руки Бомгю своими, пытаясь продемонстрировать свою расположенность к странному разговору. — Он говорил что мне станет лучше, — после чего добавляет тише: — но мне кажется, становилось хуже. Я думаю он хотел помочь. — Хотел помочь? — удивленно спрашивает Тэхен. — Да, я знаю как это звучит, но послушай, — Бомгю понимает его недоверие, сам бы не поверил, если бы кто-то сказал ему это. — Это закончилось не так давно. Потом я вспомнил все. Почти все. Ты знаешь, я почему-то запоминаю что-то до определенного времени, а потом все будто бы перезаписывается и начинается заново. Как на диске, на котором нет памяти, и из него удаляют все и загружают заново. Я вспомнил как оказался тут, представляешь? — радостно добавляет он в конце. — Вспомнил, как ты заботился обо мне, — его взгляд наполняется нежностью при воспоминании об этом. Как он хочет взять Тэхена за руку и оставить поцелуй на тыльной стороне в качестве извинений за свои неадекватные во всех смыслах поступки. — Я боялся тебе сказать, думал, что ты не поверишь, — Бомгю слезает со стола и становится на колени рядом со стулом, — мне очень жаль. Тот телефонный звонок, он ужасно напугал его, но на той стороне ему что-то напомнило о его прошлом, не обо всем, но о многом. Он помнит практически все после четырнадцатилетнего возраста, до этого он будто бы не существовал, возможно кто-то был вместо него. Бомгю берет Тэхена за руку и сознается с искренностью, со слезами на глазах, рассказывает как оказался в детском приюте, но не помнит причины, как поджег это место, как расправился с двумя несчастными детьми, не знает зачем, но помнит эту разрушающую ярость. Называет себя чудовищем в теле того ребенка, сбежавшего от огня, как оказался на подработке в баре и как хозяин заведения закрыл глаза на отсутствие документов и очевидное несовершеннолетие. Как долго боялся и искал утешение в рисовании, а потом совершил еще одно преступление в порыве неведомой злости. — Ты рассказывал мне другую версию, — выслушав, Тэхен помогает ему подняться с пола. — Эта самая правдивая, я хочу чтобы ты знал ее, — раздосадованно просит Бомгю, поднимаясь с пола и держа Тэхена за руки. — Хорошо, — он обнимает Бомгю за плечи и прижимает к себе, успокаивающе покачивая из стороны в сторону. — Сыграй для меня Хелтер Скелтер, — шепчет Бомгю, обеими руками держась за футболку Тэхена. Он соглашается, да все что угодно, только бы Бомгю успокоился и чувствовал себя лучше. Но такое «выздоровление» ему как-то не к лицу.