********
Джокер машет ему рукой, а Брюс смотрит. В ногах фантомная боль. Эмоциональный срыв, с которым он столкнулся, оставил его… опустошенным. Он так устал. Он так невероятно устал и так сильно желает, чтобы Джокер вспомнил всё. Он не может собраться с гневом. Он не хочет впадать в знакомые этапы их игры; хочет отдохнуть, хотя бы на некоторое время, и ему хочется, чтобы Джокер научился ему это позволять. У него едва хватает терпения следовать сценарию, и поэтому он решает отказаться от каких-либо претензий на нормальность. Крыша. Поворот, разбитое окно. — Вот это просто грубо. — смех. И на этот раз он убирает кислоту из перчатки Джокера, удерживает его, достает противоядие, чтобы ввести его себе, затем игнорирует удивление клоуна и переходит к делу. Можно сделать это сейчас. Попробовать в последний раз. Брюс рассказывает Джокеру все о петле, повторяющейся последовательности событий, обо всех своих попытках её разорвать. И он без особой надежды спрашивает, испытывал ли Джокер до сегодняшнего дня что-нибудь странное или подвергался ли он каким-либо магическим атакам. Должно быть, он явно не в себе, потому что Джокер не прерывает его своими обычными подшучиваниями. Требуется даже меньше времени, чтобы ему поверили, чем в прошлый раз; но ответ клоуна, что у него все в последнее время было скучно, остается неизменным. Брюс прислоняется к подоконнику, борясь с желанием вздохнуть. — Ну, — говорит он безучастно. — Это разочаровывает. Сидя на кровати со скованными за спиной руками, Джокер отвечает. — Тьфу! Только ты мог сделать такую ситуацию скучной, — говорит он, закатывая глаза. — Повеселись немного! Ничего из того, что ты делаешь, не имеет последствий! Ты можешь делать все, что хочешь, дорогой, почему бы не развлечься немного? Брюс мрачно смотрит на него. — Что заставляет тебя думать, что я этого не делал? Джокер ухмыляется от восторга, как ребенок, открывающий подарки на Рождество, но, прежде чем он успевает что-то сказать, Брюс импульсивно спрашивает: — Что бы ты сделал? — Если бы я оказался в ловушке вечно повторяющегося цикла, медленно теряя здравомыслие? — сухо говорит Джокер. Брюс стискивает зубы и кивает. — Во-первых, я не знаю, насколько еще безумнее я смог бы стать, — ухмыляется Джокер. — Давай будем честными: никто не знает, насколько далеко я мог бы зайти. Во-вторых… это мир, в котором мы были бы одни, Бэтссс! — он пожимает плечами и драматично вздыхает. — Ох, как бы нам было весело. А Брюс так устал, так невыразимо устал, что решает, почему бы и нет. Действительно, почему бы и нет. Почему, черт возьми, нет. Он не может придумать ни одной причины, почему бы и нет. — Хорошо, — говорит Брюс, выпрямляясь и приближаясь к Джокеру с ключом от наручников. — Чем бы ты хотел заняться? Джокер смотрит на него недоверчиво. — Ты серьезно? — Бэтмен с тобой до полуночи, — категорически заявляет Брюс. — Чем бы ты хотел заняться? — Оу. Ооооо, Бэтс, тебя ждет настоящее удовольствие! — Джокер хихикает, когда Брюс снимает оковы. Глядя, как Джокер вскакивает на ноги, словно перевозбужденный ребенок, и ухмыляется, Брюс думает, что это, вероятно, было ошибкой. Джокер потирает запястья и направляется к двери, возвращаясь через несколько секунд, когда видит, что Бэтмен не следует за ним. — Когда-нибудь в этом столетии, мой дорогой Золубэт? Разве ты не говорил что-то о полуночи? Нам нужно поторопиться, пока твоя карета не превратилась в тыкву! Его смех эхом разносится по коридору, и Брюс наконец двигается. Оказавшись снаружи, он почему-то не удивлен, что Джокер мчится к бэт-мобилю, даже не спрашивая, где тот. И, усаживаясь на пассажирское сиденье, небрежно говорит: — Водитель, отвези нас на Милю Развлечений! Брюс даже не знает, чего ожидал, но заброшенный парк развлечений, который в какой-то момент стал визитной карточкой Готэма, был не высоко в его списке. Миля Развлечений была вновь открыта некоторое время назад, поскольку находилась недалеко от моря и в ней было множество прибрежных аттракционов. Парк на самом деле какое-то время пользовался большой популярностью среди жителей Готэма. До того момента, когда его чуть не взорвали вместе со всеми посетителями, из-за чего продажи упали так быстро, что его пришлось закрыть менее чем за месяц. Здесь снова стало пустынно. И кто еще виноват в этом, как не сам Джокер. По сути, он держал в заложниках всех посетителей парка с помощью газовых устройств, чтобы заставить Бэтмена «развлечься» с ним. Неужели Джокер хочет сделать это и сейчас? Или он решил приехать туда, чтобы убить его просто потому, что это было… смешно? Хм. Нет, если бы Джокер хотел его убить, он бы сделал это в Эйс Кемикалс. Или на Криминальной Аллее. Ирония и символика смерти Бэтмена в этих местах полны потенциала. — Убери, — рычит Брюс по привычке, оторванный от своих мыслей, когда Джокер разваливается на пассажирском сиденье, положив ноги на приборную панель. Джокер фыркает, но ноги убирает. — Все еще такой же взволнованный, а? — он смеется, его глаза блестят. — Давай, Бэтс, расслабься немного! Брюс хмыкает и не отрывает взгляда от дороги. Он не может перестать думать, теперь задаваясь вопросом, не использует ли Джокер снова Милю Развлечений в качестве убежища. Пусть, у Брюса были камеры с видом на все известные места убежища Джокера; но это не первый раз, когда тому удастся перехитрить одну из его мер безопасности. — Но расскажи мне о своих приключениях! Сколько раз ты переживал этот абсолютный день, а? — Джокер снова прерывает его размышления. Брюс сглатывает. — Сбился со счета, — признает он. — Тысячи. Боковым зрением он видит, как Джокер какое-то время смотрит на него, а затем свистит. — Бедный Бэт, — вздыхает он, опускаясь обратно в кресло. — Неудивительно, что ты позволяешь мне играть с тобой, тебе, должно быть, до чертиков скучно. Брюс вспоминает прошлую дюжину циклов и морщится. Он мог бы назвать то, через что ему пришлось пройти, по-разному, но не… скучным. — Ох, что самое худшее из того, что ты делал? — Джокер продолжает говорить. — Низшее из низшего, crème de la crème*, то, что наполняет тебя стыдом и страхом! Ты можешь рассказать мне, старина, все равно я этого не запомню. Брюс мгновенно вспоминает мертвое тело Джокера, а затем тормозит так сильно, что клоун чуть не вылетает через лобовое стекло. К счастью, они находятся на узкой улочке, где нет движения. Брюс поворачивается и смотрит на Джокера, который стонет. Он подавляет необходимость прикоснуться к нему. — Больше никаких вопросов, — выдавливает он, сердце колотится у него в ушах. — Хорошо, хорошо, дорогой, — быстро соглашается Джокер. — Я не хотел наступать тебе на пятки. Но обратно мы не поедем! Брюс ничего не говорит и просто снова заводит машину. К сожалению, поездка занимает не так много времени, хотя Миля Развлечений находится буквально на противоположном конце города. К тому времени, как они добираются до места назначения, красноватый свет заката сменяется вечерним. Но Джокер сдерживает свое слово и просто тихо напевает, глядя в окно. Вероятно, это один из самых мирных моментов между ними за последнее время. Брюс уже едва может определять время: в днях, часах или месяцах. Но это момент комфортной тишины, и его больной разум наслаждается ею. Наконец он быстро паркуется перед металлическими воротами. Джокер выскакивает из машины в тот момент, когда двери бэт-мобиля открываются, нетерпеливо постукивая ногой, в то время как Брюс встает, выходит и запирает машину, намеренно медленно. Быстрым движением, определенно мстительным, клоун хватает его за плащ и тянет вперед. Брюс еще раз задается вопросом, во что, черт возьми, ввязался, и убеждается, что сможет легко добраться до бэтаранга, если тот ему понадобится. — Расслабься, — раздраженно говорит Джокер, оглядываясь через плечо. — Я не веду тебя на смерть, это было бы лишним. Кроме того, помнишь, какое веселое свидание у нас было здесь в прошлый раз? — Ты угрожал убить всех ядовитым газом, — сухо возражает Брюс. Джокер машет рукой, как будто это не имеет значения. — Тссс, ты прекрасно провел время, — заявляет он с полной уверенностью, поворачивая голову и снова глядя на Брюса с усмешкой. — Я помню, ты даже позволил мне выиграть автомобильную гонку! Брюс поджимает губы и отказывается отвечать. — Но мы здесь не для того, чтобы переосмысливать прошлое, — продолжает Джокер, все еще держа Брюса за плащ и ведя его через красочные здания. Витрины магазинов запыленные, но еще не настолько разрушены, чтобы парк нельзя было спасти. Он замечает розовый вход в Туннель Любви, огромную стойку Гадалки, заброшенное колесо обозрения на фоне неестественно неподвижного вечернего неба. Наконец, Джокер останавливается. Перед ними вырисовывается большой, яркий танцевальный зал, где в лучшие времена парка развлечений проходило несколько танцевальных и театральных постановок. Двери закрыты цепями, но Джокер роется под большим ковриком и выуживает ключ. Он замечает, что Брюс недоверчиво смотрит на него, и пожимает плечами, говоря: — Последнее место, на которое кто-то мог бы подумать. — Разве не странно, что здесь изначально лежит коврик? — придирается Брюс. — Ты бы подумал об этом, если бы я не указал на это, умник? — Джокер поднимает бровь, борясь с замками и распахивая двери. Внутри большое и просторное помещение с арочным потолком и карнизами, на которых до сих пор сохранились следы 20-го века. На стенах все еще висят различные светильники, а в глубине зала стоит заброшенная сцена с пыльными винтажными красными шторами. — Что мы здесь делаем? — наконец спрашивает Брюс, наблюдая, как Джокер направляется к восточной стене, где установлена пара переключателей и электронных плат. — Смотри, дорогой, — говорит он, включая что-то; несколько огней оживают, и Брюс морщится. — Есть кое-что, что я всегда хотел сделать вместе, что-то, чего трудно достичь с партнером, который не желает этого делать, или с человеком, который тверд как доска, потому что способен сделать это под угрозой расчленения. Брюс прищуривается. Это не сулит ему ничего хорошего. — Я имею в виду, что у меня были эти… самозванцы, одетые, как мы, в течение нескольких дней, когда я пытался уничтожить твое маленькое птичье гнездо. А потом ты очень ранил мои чувства, сбросив меня со скалы — помнишь тот раз? В любом случае, меня это как-то расстроило, понимаешь? — Джокер продолжает болтать, возясь со следующей консолью. — Не пойми меня неправильно, это была блестящая метафора, но наблюдение за ними просто напомнило мне, что ты никогда не потакал мне… до сих пор. Свет тускнеет, становясь смесью фиолетового, розового и красного. Затем из двух огромных динамиков по бокам сцены начинает играть музыка. Брюс наконец понимает. По какой-то причине его пульс учащается, и он сглатывает. Only you, — начинает певец, — can make this world seem right… Джокер прыгает в центр комнаты, изящно кланяясь, протягивает руку и спрашивает: — Подаришь мне танец? Only you, can make the darkness bright… Песня — романтическая пьеса, которую Брюс смутно узнает. Его матери нравилась музыка 50-х и 70-х годов, и она часто включала её в качестве фона во время работы. У Брюса все еще есть её коллекция виниловых пластинок. Он сглатывает, преодолевая волну ностальгии и горя. Какое-то мгновение он просто стоит. Это смешно. Не так давно Джокер смеялся над его будущим трупом. Не так давно они трахали друг друга. Не так давно он убил Джокера, не так давно… А сейчас наступает сверхъестественный покой. Противоречивые эмоции бушуют в его груди, когда он наконец делает шаг вперед и берет Джокера за руку. Без каких-либо колебаний Джокер притягивает его к себе, наклоняя над полом, прежде чем тот успевает моргнуть. Брюсу едва удается справиться с инстинктом встать на ноги и защититься. Нет. Это не драка. — Я позволю тебе вести следующий, — тихо говорит Джокер, поднимая его и обхватив рукой за талию. Его неестественно зеленые глаза блестят, и на этот раз улыбка на лице не выглядит так, будто Джокер смеется над ним. Несмотря на его поведение, Брюс чувствует его неуверенность, и все это настолько невероятно смешно, что он решает не мешать. Он позволяет Джокеру увлечь себя в вальс, позволяет одной руке схватить его ладонь, а другой устроиться на правом плече клоуна, пока слова песни омывают их. Поначалу кажется, что он едва может дышать. Раньше он был близок к Джокеру, но не так. Брюс не привык быть неглавным, но не сопротивляется сейчас. Их руки в перчатках; и снова возникает необходимость чувствовать тепло кожи. Only you, — играет песня. — can make this change in me… Джокер напевает песню, как будто слушал её много раз, и в небольшом пространстве между ними звук его голоса кажется пугающе интимным. Его глаза полузакрыты, ресницы трепещут, и Брюс не может избавиться от чувства голодного очарования. Он видел Джокера таким — больше похожим на человека — только тогда, когда они искали противоядие от своей общей болезни по Европе. Даже тогда он помнит, как запоминал информацию о Джокере, как если бы она была драгоценной, а затем оправдывал это профилированием. (Клоун любит Париж. Он почти не ест. Он прекрасно говорит по-французски.) — Only you and you alone, — задумчиво поет артист, пока Джокер легко кружит их в тускло освещенной комнате, — can thrill me like you do… Волны безымянных эмоций почти душат Брюса. Если он едва мог смотреть на Джокера, когда начался танец, то теперь не может смотреть на него совсем. Он не может остановить это желание запомнить такой образ Джокера; довольный и вибрирующий мирной энергией, уравновешенный и открытый. Беззащитный, без какой-либо злой или садистской жилки. — You're my dream come true, — произносит Джокер в такт песне, — my one and only you. — и изгиб его губ — настоящая улыбка, а не ухмылка, полная зубов, призванная разозлить и напугать. Брюс едва чувствует руку на своей талии, и снова в нем вспыхивает раздражение из-за преград, которые стоят между ними. Музыка останавливается. Ему кажется, будто прошла и секунда, и вечность с тех пор, как все началось. На мгновение они стоят на месте — но затем начинается другая песня, мерцающие нежные звуки фортепиано, и Джокер хватает его левую руку и подносит к своей талии. Брюс снова замирает, пульс бьется; но его рука сжимает тело Джокера. — Твоя очередь, — радостно говорит тот, как будто они играющие дети, и сердце Брюса колотится в груди. Он не хочет, чтобы это заканчивалось. Отбросив все остальные мысли, он берет на себя инициативу, когда низкий женский голос начинает петь. Stars shining bright above you… Еще одна классика: Джокер, кажется, предпочитает такую музыку (как и мать Брюса), и это снова поражает его. В горле у него пересыхает. Когда он выполняет последовательность знакомых шагов, следуя медленному ритму, восхищается ощущением своей руки, обхватывающей талию Джокера и ощущением ладони клоуна в своей. Ощущения, что можно прикоснуться к Джокеру, не причиняя ему вреда. — Мм, — удовлетворенно мычит тот. — Какой ты ловкий танцор, Бэтс. While I'm alone and blue as can be, the singer continues full of longing, dream a little dream of me. Мелодия, медленная и романтическая, заставляет их неторопливо покачиваться. — У меня было много практики, — шепчет в ответ Брюс. Джокер посмеивается, и это не безумие, не маниакальность или подлость. Брюс хочет запомнить этот смех. But in your dreams whatever they be, — песня звучит эхом, когда он набирается храбрости и кружит Джокера, который награждает его восторженным вздохом, когда Брюс ловит его, обхватив одной рукой за талию. Спина Джокера слегка ударяется о его грудь, и, продолжая улыбаться, тот обнимает Брюса одной рукой сзади, легко, но собственнически. Dream a little dream of me. Когда мелодия окончательно заканчивается, Брюс почти чувствует себя ошеломленным. Это почти как проснуться ото сна. — Хорошо, — быстро заявляет Джокер, вырываясь из его хватки. — А теперь вернемся к грандиозному финалу этого чудесного вечера, у меня есть для тебя сюрприз! Брюс напрягается. Конечно, с горечью думает он. По правде говоря, он ждал этого, задаваясь вопросом, как долго Джокер сможет продержаться, не пытаясь спровоцировать его на драку. И действительно, злое намерение вернулось, его уже видно в глазах Джокера; но Брюс чертовски устал. — Нет! — он прерывает его, прежде чем Джокер успевает продолжить, злясь и двигаясь вперед. Тот настолько обеспокоен, что замолкает. — Никаких сюрпризов, — рычит Брюс, хватая Джокера за плечи. — Никаких бомб, никаких жизней, висящих на волоске, никаких планов или схем, Джокер. Я знаю, что у тебя больше ничего нет в рукаве, я пережил все мыслимые версии этого вечера! Его руки сжимают плечи Джокера. — Я не хочу драться с тобой, — говорит он, внезапно умоляя. И он не знает, как сказать то, что хочет. Он до сих пор не имеет представления о том, чего хочет. Выражение этого словами кажется сложной задачей, невероятно трудной; почему-то это не казалось таким трудным, когда он истекал кровью и умирал, когда был один с родителями, но теперь… Поэтому он наклоняется и целует Джокера, крепко сжимая его руки между ними, чтобы тот не мог дотянуться до ножа. Он чувствует, как Джокер вздрагивает и замирает, не отвечая на поцелуй. Но затем, на мгновение, которого недостаточно, он чувствует, что тот сдается; его глаза закрываются, а рот прижимается к губам Брюса, горячий и голодный. Боже, он скучал по этому. Но затем этот момент заканчивается. Брюс отпускает его, как только чувствует сопротивление, и с гримасой наблюдает, как клоун увеличивает дистанцию между ними. — Что это было? Ты не хочешь драться со мной? — опасно спрашивает Джокер, широко раскрыв глаза. — Эта ситуация действительно заставила тебя сойти с ума? Возможно, думает Брюс почти маниакально. — Ты всегда так делаешь, — говорит он наполовину в отчаянии, наполовину в ярости. — Мы всегда начинаем спорить, и ты пытаешься спровоцировать меня… — О, тогда, возможно, я прав! — Джокер перебивает его, искренне злясь. — Если дело в том, что все, кем мы можем быть, — это враги, идущие по пути взаимно гарантированного уничтожения, то это неправильно, — возмущенно рычит Брюс. — Мы уже это сделали, не так ли? Мы вернулись сюда живыми случайно! Должно быть нечто большее! Каким-то образом взгляд Джокера становится острее. Брюс чувствует это, чувствует пропасть между ними так остро, что это приводит в бешенство. — Все, кем мы можем быть, — повторяет Джокер, и смех почти заставляет Брюса выпрыгнуть из собственной кожи. — Ха-ха! Больше, чем это? Бэтс, ты снова впадаешь в свое глубочайшее заблуждение: думаешь, что должен быть смысл. Большую часть времени это очаровательно, но, должен признать, сейчас у меня это вызывает раздражение. Джокер усмехается, но гнев все еще присутствует, разжигая злобу в его глазах. — Мы деремся, потому что мы такие, дорогой. Какие есть. Слова пронзают Брюса, как бритва, и он открывает рот, чтобы оспорить их. Но затем он видит, как рука Джокера скользит в его пальто, и… Снова. Вот клоун снова и снова тянется за ножом, намереваясь обескровить их обоих. — Нам не обязательно драться! — Брюс с криком рявкает, пытаясь снова приблизиться к Джокеру. — Нам не обязательно убивать друг друга! Почему мы не можем хотя бы на секунду остановиться? — Я никогда не перестану играть, — прямо рычит Джокер, отходя, чтобы Брюс не мог до него дотянуться. — Хочешь остановить меня? Убить меня — единственный способ остановить! — Я не хочу прекращать играть, я просто хочу сыграть в другую игру! — Брюс умоляет. На мгновение это заставляет Джокера задуматься. Он останавливается и смотрит на него с подозрением и недоверием, и кажется, вот-вот засмеется. — Мы могли бы работать вместе. Мы могли бы быть… чем-то большим, — удаётся сказать Брюсу. Кровь в его жилах кажется одновременно обжигающей и ледяной. Что он делает? — Там, в реальном мире, — продолжает он, словно одержимый. — Я не имею в виду твою реабилитацию, я просто имею в виду… если бы ты только прекратил убивать. Джокер мгновенно напрягается. Горькая улыбка начинает тянуть уголки его рта. Почему Брюс делает это? Время просто обнулится. Какого бы прогресса он ни достиг с Джокером. Мир, в котором он сейчас находится, играет по правилам Джокера, а не по своим: ничто не имеет значения, ничто не имеет последствий. Это мир, призванный свести Брюса с ума, потому что он Бэтмен, а Бэтмен — двигатель, который принимает боль и превращает её в смысл. Но по какой-то причине в этот момент ему нужно достучаться до Джокера. Все его существо болит от этого. Ему нужно самому убедиться, есть ли хоть малейший шанс на компромисс; есть ли какая-то часть Джокера, до которой он мог бы достучаться словами, а не пролитой кровью и насилием. Потому что он может оправдать это. Он может превратить это в доброе дело, думая, что единственный способ помешать Джокеру забрать еще больше жизней, не убивая его, — это быть с ним. — Значит, ты готов извратить себя ради Готэма, вот что ты говоришь, — медленно говорит Джокер, словно пробуя на вкус слова. Брюс не может сдержать вздрагивания, а Джокер — громкого смеха. Это слишком близко к тому, о чем он думал, и Джокер это знает. Брюс ненавидит вспышку боли в его глазах, которая быстро исчезает. Он не может. Он не может сделать это наполовину. Он не может солгать, не может спрятаться или убежать. Если он это сделает, вообще ничего не изменится. — Нет, — выдыхает он. Такое ощущение, будто правда обжигает горло, словно в комнате не хватает воздуха. — Я не хочу этого из-за Готэма, — хрипло говорит он, снова приближаясь к Джокеру. — Я хочу этого для себя. На этот раз Джокер остается неподвижным. Он перестает смеяться, и его глаза теперь непроницаемы. Его рука остается неподвижной, но будто готова схватить один из ножей. Брюс нерешительно поднимает руку к лицу Джокера. Джокер не отталкивает его и не нападает; он стоит, а пальцы Брюса касаются его челюсти. Он просто тихо, подозрительно оценивает Бэтмена, и вдруг Брюсу кажется, будто они снова стоят под проливным дождем, в том же парке развлечений, когда Джокер сидел на земле, а Брюс с протянутой рукой ждал. Вот только они оба теперь намного старше и во многих отношениях гораздо более… потеряны. Рабы своей боли, своих противоположных разновидностей безумия. Прошли годы с тех пор, как Брюс пытался достучаться до Джокера; и, если бы они были двумя пациентами, пытавшимися сбежать из сумасшедшего дома, из шутки с фонариком, можно было бы сказать, что они… остановились. Ни один из них по-настоящему не пытался бы сбежать, уже давно. Они бы просто копали себе могилы, забывая, что мир за пределами приюта вообще существует. И теперь Брюс чувствует себя так, будто впервые за последнее время искренне пытается получить что-то, что сделало бы его счастливым, просто потому что он этого хочет. Это эгоистично, безумно и невозможно простить, потому что это Джокер, но сейчас он не настраивает себя на неудачу, не думает, что лучше быть одному, он не жертвует всем ради клятвы. Ему нужно знать, может ли он эгоистично получить эту вещь. Эту одну вещь. — И тебе не о чем беспокоиться, — шепчет он. — Я могу остановить тебя. Кем бы мы ни были друг для друга, я всегда остановлю тебя. Помимо удивления, в выражении лица Джокера проявляется что-то еще, и Брюсу кажется, что тот наклоняется к его руке за мгновение до того, как открывает рот, чтобы заговорить.********
Брюс быстро моргает, его глаза болят. Над ним яркие огни, голоса переплетаются и громко звенят в его ушах. Что…? Что, черт возьми, происходит? Это не может быть перезагрузка, впереди еще несколько часов, ему нужно вернуться! Ему нужно знать, что Джокер скажет дальше! — Брюс! Брюс, ты меня слышишь? — говорит один из голосов еще громче, и он наконец узнает склонившееся над ним лицо Дика, полное беспокойства.