Сейшин неловко поерзал в кресле и сместил телефонную трубку, слушая, как Тошио спотыкается в поисках сигарет. Он тихо ругнулся, запнувшись о что-то. Сейшин на мгновение подумал, не спал ли доктор в его старой кровати, и если да, как соблазнительно он должен был выглядеть, полусонный и запутавшийся в этих самых простынях. Улыбка появилась на его губах при мысли о смуглых конечностях Тошио, растянувшихся на белом постельном белье, но затем он одернул себя. Ущипнув себя за переносицу, он постарался взамен навесить хмурое выражение лица.
Как это жалко. Больше года прошло!
Тошио взял трубку, и Сейшин услышал щелчок зажигалки, а потом благодарный вдох дыма. Как бы ему ни хотелось, он не мог удержаться от усмешки над этой иронией.
– Это опасная привычка, знаешь ли. Особенно для доктора.
– Точно так же, как и секс с оборотнем, но, если память мне не изменяет, тебе особо не на что было жаловаться в ту ночь.
Доктор захихикал в свойственной ему добродушной манере. Ему подумалось, что не следовало быть таким несерьезным с учетом причин для звонка Сейшина, но Тошио всегда будет Тошио. И Сейшин, конечно же, это знал. Это стало ясно, когда со стороны оборотня послышался мягкий смех. Брюнет улыбнулся шире и продолжил дразнить:
– Я совершенно уверен, что в какой-то момент ты начал умолять. Но мне трудно вспомнить. Что ты там хотел?
Сейшин театрально вздохнул. Это и вправду поражало – то, как они сумели восстановить дружбу, словно все плохое между ними ушло, будто он и не провел прошлую ночь, ворочаясь из-за кошмаров с участием Тошио.
– Ладно, твоя взяла. Но ты застал меня врасплох. Я не ожидал, что ты будешь таким…
– Нежным?
– Ну, я хотел сказать «сдержанным».
Непринужденность в их разговоре исчезла столь же быстро, как и появилась, и чуть ощутимое напряжение возникло между двумя, пока каждый думал, как лучше начать разговор, который они откладывали много, много лет.
– Ты писатель. Ты склонен к эвфемизмам, – Тошио в очередной раз затянулся сигаретой. – Я поступил ужасно с тобой. Не давай мне об этом забыть. Черт, даже мои извинения кажутся банальными.
Сейшин выдохнул воздух, который задержался в его легких.
– Тошио…
– Ты собираешься дать мне повод не объясняться. Не надо. Ты достаточно оправдывал мое поведение. Дай мне закончить. Если ты больше никогда не заговоришь со мной, я хочу убедиться, что прояснил это. – Он замолчал.
– Что именно ты хочешь прояснить?
– Что я чувствовал по поводу той ночи… и как я чувствую себя сейчас.
Оборотень вздрогнул. Это должен был быть разговор о мотивационных факторах, подтолкнувших Тошио так навязчиво преследовать шики в Сотобе. Его чувства к Сейшину лишь вскользь затрагивали обсуждаемую тему. На самом деле он не был уверен, что хотел услышать, что доктор думал по этому поводу. Вся их ужасная история более чем ясно доказывала, что Тошио интересовало лишь обладание и пользование лучшим другом как средством утешения, когда жизнь становилась удручающей или безнадежной. Но, будучи всегда бескорыстным по натуре, оборотень лишь закрыл глаза и устроился поудобнее в кресле.
– Как ты чувствуешь себя, Тошио? – задавая вопрос, он напоминал психиатра из ток-шоу, но беспокойство в его голосе было искренним.
– Ужасно. Я чувствую себя ужасно. – А после полились слова, будто где-то прорвало плотину. – Я не должен был приходить в церковь пьяным тогда, много лет назад, и даже когда я появился, я должен был послушать тебя, когда ты просил меня остановиться.
– У меня нет сожалений о той ночи… – автоматически откликнулся Сейшин. Как-никак, у него была привычка избавлять людей от тревог. Но после секундного размышления он понял, что это, в общем-то, было правдой. Он не сожалел о своем первом сексуальном опыте с Тошио. Он сожалел только о том, как все сложилось в дальнейшем.
– Сейшин, пожалуйста. Пожалуйста. Просто дай мне закончить.
В его просьбе звучало редкое отчаяние. Будь Сейшин честен с собой, он признал бы, что был польщен. То, что он мог вызвать такую сильную реакцию, означало, что он был
важен для Тошио. Конечно, священник был не настолько наивным, чтобы изменить свое негативное отношение к счастливым концовкам, но он подумал, что, возможно, слишком быстро отмахнулся от чувств мужчины как от происходящих исключительно из желания обладать. Может, он не так хорошо знал Тошио, как сам считал. Или, может, Тошио изменился.
– Хорошо. Я слушаю.
– Я ошибался, когда преследовал тебя в Синье, и когда не стал держаться на расстоянии по твоей просьбе. Хотел бы я сказать, что сожалею об этом, но, честно, не могу. Я рад, что у нас была та ночь. Единственное мое сожаление – это то, что я не сказал тебе конкретно, почему я искал тебя. Я говорил тебе банальности, когда ты нуждался в моей искренности, в моей открытости.
Тошио сделал паузу, чтобы снова затянуться сигаретой. Сейшин перехватил возможность высказаться.
– Ты сказал, что не хочешь быть без меня. Я предположил, это значило, что ты одинок. Ну, это и еще то, что ты думал, что тебя пригласили.
– Нет, неверно. То есть да, так и было.
– Тошио, даже я не могу понять смысл того, что ты сейчас сказал, а я зарабатываю написанием диалогов.
– Извини. Я
был одинок. Притом ужасно, но не так, как ты думаешь. Я мог бы найти отношения где угодно. Секс, естественно, никогда не был проблемой. Женщины и мужчины выстраивались в очередь, желая попытаться спасти великолепного, но сломленного доктора Озаки.
Резкое и неожиданное раздражение внезапно проникло в Сейшина, отчего он стал нетерпеливо постукивать пальцами. Он отметил это ощущение с удивлением и нарастающим волнением.
Я ревную? Что за абсурд.
– Как и ожидалось. Ты всегда без проблем заводил любовников.
Он мысленно поздравил себя с тем, что так хорошо скрыл свои чувства. Его голос был совершенно нейтральным, и в этом была суть. Не годится так легко себя выдавать.
Смешок Тошио дал понять, что он все же был недостаточно нейтрален.
– Ты бесконечно привлекателен, когда ревнуешь. – Сейшин вновь нахмурился. – Но это не к месту. Неважно, с кем я проводил время, или какие новые и опасные отвлечения я себе создавал, мыслями я всегда оставался в прошлом, и в особенности в том, что касалось тебя. Я мучился над своими ошибками и над тем, что я мог бы сделать иначе. Существовала бы по-прежнему Сотоба, если бы я так упорно не преследовал шики? Оставались бы мы друзьями, если бы я последовал за тобой в Канемасу? Мог ли я изменить исход для деревни? Для нас? Я все думал, как ты отреагировал бы на мои размышления. Простил бы ты меня? Или стал бы подозревать? Я думал, где ты мог находиться. Черт, мне даже было интересно, как продвигается твоя новая книга, а ты знаешь, я терпеть не могу все, что ты пишешь.
– Я этого
не знал, но спасибо тебе за честность. Я бы обиделся, но если бы я приносил свою прозу в жертву ради фансервиса для каждого деревенского идиота, в данном случае деревенского доктора, я бы не смог спать по ночам. Неужели мне нужно все разжевывать? Счастливые концовки избиты и надуманны. Они уничтожают сюжет! Я ожидаю, что мои читатели более вдумчивые и разумные, нежели подростки с переизбытком гормонов, жаждущие жизнерадостных вампиров, но, возможно, я зря в это верю.
– Слушай, не мог бы трагически непонятый автор Сесто Моретти, пожалуйста, вернуть трубку болезненно подавленному священнику Мурой Сейшину? Раздраженный врач Озаки Тошио был бы благодарен, если бы синьор Моретти воздержался от вмешательства в этот разговор. – Сейшин лишь недовольно фыркнул, так что Тошио поспешил успокоить задетое эго писателя. – Все твои книги прекрасно написаны и безупречно выполнены. Правда. Просто они очень депрессивные. И хоть я и признаю твои писательские способности, мне все же не нравятся твои книги, потому что я знаю, что поспособствовал твоему мрачному видению мира, где счастливые концовки невозможны. – Он не услышал ответа с другого конца линии. – Они бы нравились мне, если бы я не знал, что это проявления той душевной боли, что я причинил, – поспешно добавил он.
– Ты считаешь себя моей необычайно извращенной и очень шизанутой музой? Как самонадеянно. – Слова были резки, но интонация, с которой они произносились, смягчилась.
Тошио
слышал усмешку, что, несомненно, появилась на лице трагически непонятого писателя, и вдруг понял, что отчаянно хочет прижаться к ней губами. Несколько месяцев назад он бы попытался заглушить такие мысли работой или алкоголем, или даже сексом. Сейчас эти меры казались ненужными. Он ничего не добьется отрицанием того, как много Сейшин на самом деле значил для него. Честно, он был даже рад, что тот ненадолго перехватил инициативу в разговоре. Тот факт, что Сейшин дразнил его подобным образом, усиливал его решимость. Это говорило о том, что между ними все еще оставалось что-то значимое, что то, что связывало их, не сводилось лишь к общему трагическому опыту. Что бы это ни было, оно выходило за пределы того, что оставила после себя Сотоба. И он собирался спасти это, если это было возможно.
– Я доктор. Мой диагноз строится на эмпирических данных.
– О?
– Да, и эти данные свидетельствуют о том, что ты серьезно шизанулся в результате контакта с серьезно шизанутой музой. Это как демоническая инверсия творческого кризиса. Как творческий муссон. Муссон, который затапливает твой дом и разрушает обивку мебели.
– Ты ужасно используешь метафоры. Творческий муссон? Это официальный диагноз, доктор?
– Да. А теперь можно я продолжу? Клянусь, когда закончу, я выслушаю каждое твое тупое замечание о писательстве.
– Ладно.
– Как бы там ни было, у меня ушло столько времени, чтобы это понять, но я бы не сделал ничего по-другому, как бы я ни хотел думать иначе.
Сейшин лишь кивнул самому себе, он уже знал, что не стоило ожидать, что Тошио не будет Тошио. Он звонил не ради устной апологии доктора. Он позвонил, чтобы понять, было ли содержание его кошмаров основано на реальности или же они происходили из его собственных иррациональных страхов. Но он обещал дать Тошио высказаться и не перебивать, так что продолжил молча слушать.
– Я хочу искупить свои грехи, но не могу. Понимаешь, когда жители деревни начали умирать, все, о чем я мог думать – это о том, как я провалился. Я вернулся из города и согласился взять на себя ответственность за их жизни. Даже если бы я боролся с эпидемией, мои методы были безжалостны. Но когда я понял, что кто-то несет ответственность за смерти моих друзей, борьба приняла более острый характер. Болезни просто существуют. А шики
хотели уничтожить мою деревню. По моим ощущениям, они словно объявили войну Сотобе. И я дал отпор. Я не осознавал тогда, что мой отпор превратит жителей деревни в монстров, а монстров – в жертв. Я должен был предвидеть такие последствия до того, как начал действовать. А я этого не сделал. Но настоящий ужас в том, что я не был бы таким рассудительным, если бы мне дали еще одну попытку. Я не стану делать вид, что я не тот, кто я есть. Я здесь монстр.
Тошио тяжело задышал, вдыхая дым через короткие промежутки времени. Сейшин слышал, как доктор нервно постукивает по тумбочке, а после осознал, в чем была причина наступившей тишины в разговоре. Тошио ожидал отпущения грехов.
– Я не в том положении, чтобы судить тебя. Я перешел на сторону шики.
– Нет, ты не переходил ни на чью сторону. Не сразу, по крайней мере. Ты пошел в Канемасу, чтобы умереть. Ты сказал это в Синье. После обращения для тебя имело смысл только присоединиться к шики. К тому же, я думаю, ты что-то полюбил в Сунако. Может, она была лучшим другом для тебя, чем все в Сотобе. Ты же был нашим слугой. Мы и не задумывались, рассчитывая, что ты будешь удовлетворять наши нужды, ни разу при этом не спросив, что нужно тебе. – Он грустно засмеялся. – А кое-кто из нас до сих пор так обращается с тобой.
– Тошио…
И снова Сейшина перебили. Тошио знал, что если не скажет сейчас всю правду, он никогда больше не предпримет попытку это сделать. А уже раскрыв так много, он решил, что будет лучше всего продолжить.
– Итак, ответ на твой вопрос – да. Да, я бы сделал с тобой то же, что сделал с Кёко. Хотел бы я, чтобы это было иначе, но так и есть.
Неловкая тишина повисла между ними. Признание в этом могло привести к тому, что Сейшин отвергнет его окончательно, он знал, но также был убежден, что все значимое придется построить заново. Время для притворства и манипуляций давно прошло. Он закрыл глаза, готовясь к неизбежному отказу.
– Я чувствовал, что окажется так.
– Прости.
– Да. Ты тоже.
Тошио рассмеялся.
– Что же могло заслужить твоих извинений?
– Много чего. – Оборотень потер виски. Он надеялся, что, услышав от Тошио подтверждение того, что тот пытал и убил бы его, он оправдает этим свое нежелание мириться с ним. Но он не ожидал, что мужчина будет таким открытым и прямолинейным, говоря о других вещах, в особенности о своих чувствах. Справедливости ради, священник мог лишь ответить тем же. Сейшин был крайне милосердным. – Прости, что ушел в Канемасу, не попрощавшись. Я в тот день даже проходил мимо клиники. Наверное, я злился, после того как обнаружил тебя с Кёко в таком виде, но, думаю, я еще и чувствовал себя виноватым. Я не смог бы вынести обвинения в твоих глазах. Ты был моим единственным другом. Потеряв это, я потерял все, что имело значение. Мне незачем было жить.
– Ты не потерял меня, знаешь ли, даже после того как ты ушел из операционной в тот день. Я всегда знал, что тебе мои методы покажутся ужасающими, но я думал, все будет в порядке, если мы сможем спасти деревню вместе – что я смогу убедить тебя в своей правоте, если добьюсь успеха. До того как Чизуру укусила меня, я звонил в храм. Когда я узнал, что тебя там нет, Чизуру объяснила, что ты ушел увидеться с Сунако. Я знал тогда, что ты ушел, чтобы умереть.
– Я мог не соглашаться с тобой из принципа, но все-таки я предал тебя.
– Твои грехи ничто по сравнению с моими.
– Что бы ты понимал о тяжести грехов? – бесцельно поинтересовался Сейшин. Разговор подошел к концу, но он понял, что не хочет сейчас же вешать трубку. Еще кое-что стоило обсудить.
На губах доктора образовалась дьявольская ухмылка.
– О, когда ты совершаешь их достаточно много, ты это чувствуешь. Например, я согрешил так, что священника это вогнало бы в краску.
И в самом деле, священник покраснел, но только на считаные мгновения.
– Что до этого…
– Да, давай поговорим об этом. – Прежняя уверенность в себе вернулась к Тошио. Сейшину больше нравился этот напыщенный Тошио, а не подавленный, даже если нынешняя уверенность доктора была не более чем отработанным позерством.
– Ты мне снился прошлой ночью.
– О? – довольно произнес он, чуть повысив голос. Разговор перетекал к более приятным темам, и брюнет моментально почувствовал облегчение.
– Это не такой сон. Больше напоминал кошмар.
И тут сердце Тошио ушло в пятки, а вместе с ним и все его надежды на восстановление отношений.
– Я могу только догадываться о содержании. Подозреваю, ты чувствовал себя примерно как Кёко тогда.
Тысяча сожалений нахлынула на доктора, когда он прислонился головой к стене. Большую часть этого разговора он стоял, но сейчас почувствовал слабость в ногах. Он опустился на кровать, обхватив голову свободной рукой, и закрыл глаза, зная точно, что последует дальше. Его воображение заполнили образы изувеченного и измученного тела Кёко. Ощущение кола, вбитого в ее сердце, охватывало мускулы его предплечья, отчего они неконтролируемо дрожали. Он все еще помнил тяжесть молота и звук, который тот издал, когда он опустил его. Эти воспоминания годами не давали ему спокойно спать. И если это не выбило воздух из его легких, последовавшие за этим образы определенно произвели такой эффект. Вместо идеально загорелой кожи Кёко тело перед ним приобрело люминесцентную бледность. Алые брызги крови еще сильнее выделялись на его фоне, и почему-то они казались более
неправильными. Ведь это было тело священника, чистое тело, которое теперь лежало, оскверненное безумной жестокостью. Когда он представил себе неземные зеленые глаза Сейшина, открытые и невидящие, лишенные всякой жизни, он ощутил острое жжение под веками, какого не ощущал с детства. Слезы скопились в уголках его глаз от осознания всего вреда, что он причинил. Он привел в ужас самого скромного и бескорыстного человека, которого он когда-либо знал. За годы великодушия и доброты Сейшин получил в награду бессонные ночи и бесполезные извинения, и хотя он и сам хорошо знал, что такое кошмары, ему всегда казалось, что они были совсем небольшой платой за его преступления. Сейшин подобных преступлений не совершал.
Мне жаль, очень-очень жаль, Сейшин. Мне это не исправить.
– Ты иногда меня пугаешь, – еле слышно прошептал блондин, и Тошио не услышал бы, если бы не ожидал незамедлительного вынесения приговора. Из его горла вырвался задушенный вздох. Он бы сдержал его, но теперь ему уже нечем было прикрыться. Если уж на то пошло, Сейшин
должен был знать, что Тошио раскаивался, по крайней мере в отношении того, как он поступал со своим бывшим другом. Он должен был знать, что Тошио ни заслуживал, ни ожидал доверия с его стороны.
– Я пугаю самого себя.
– Я не хотел задеть тебя. Я просто пытался быть честным. – Оборотень был поражен реакцией друга, но как мог постарался смягчить ситуацию. Необъяснимым образом он чувствовал себя неуютно, слыша Тошио таким. Он желал лишь заключить мужчину в свои объятия и сцеловать его печаль. Ему безумно хотелось быть рядом с Тошио.
– Я знаю. Ты не способен на хитрости и манипуляции.
Сейшин попытался утешить как мог:
– Быстро же ты забываешь. Я вырубил тебя, помнишь?
Настроение Тошио заметно улучшилось.
– Да. Вырубил. Ублюдок ты этакий.
Он говорил так, будто только что осознал, что должен злиться из-за того, что его отравили. Было приятно наконец иметь что-то, с чем можно выдвинуть обвинение против оборотня, даже если только в шутку.
– Ты это заслужил.
– А вот и нет. Мы могли бы вот так поговорить больше года назад, если бы ты не решил, что точно знаешь, что я чувствую и что хочу, и как лучше всего спасти несчастную душонку доктора Озаки.
– Боюсь, твоя душа выходит за рамки моих профессиональных способностей.
Тошио подумал, что сарказм все-таки
шел его старому другу. Он вновь мог отчетливо представить себе ухмылку, что, вне всяких сомнений, очертила губы блондина – легкий изгиб вверх в левом уголке рта. Он знал это по памяти, и такой образ Сейшина нравился ему гораздо больше, чем те, что он вообразил всего несколько мгновений назад.
– Верно. Потому что священники, отступившие от веры, монополизировали рынок спасения.
Двое снова разразились тихим смехом, а Сейшин по-прежнему недоумевал от того, как быстро они возобновили свои старые подшучивания друг над другом, несмотря на то, что до этого обнажили свои самые мрачные мысли. Он все еще относился настороженно к чересчур простым примирениям и банальным счастливым концовкам, но в первый раз за очень долгое время он правда ощутил пустоту, причиной которой было отсутствие Тошио. Он подозревал, что это чувство изменится, если провести приличное количество времени с мужчиной, но пока что тревога улетучилась, взамен оставляя ощущение удовлетворения.
Все это время Сунако была права. Я и не замечал, насколько я был одинок.
– Эй, Сейшин. Не придешь ко мне в гости?
Услышав это предложение, Сейшин сразу решил, что его суждение о Тошио было поспешным. По всей видимости, доктора было не исправить. Он попросту пытался снова затащить его в постель, и хотя оборотню эта идея и казалась довольно привлекательной, он не хотел положить начало бесконечному движению вспять, в котором он и Тошио попадут в разрушительный круговорот секса и ругани.
– Я знаю, о чем ты думаешь, и пока ты не решил, что весь этот разговор был не более чем изощренной уловкой, чтобы затащить тебя обратно в мою постель, я лишь хочу прояснить, что все, чего я хочу – это чтобы мы продолжали общаться друг с другом. К тому же было бы глупо тратить время на поиски секса в другой части света, когда до него рукой подать. Я не настолько отчаялся, знаешь ли. – Сейшин ничего не сказал. – Слушай, можешь спать в гостевой комнате, ладно? Я не менял твою библиотеку. Проводи все время там, если хочешь. Просто ужинай со мной время от времени. Черт возьми, ты же богат, да? Найди отель. Я приду к тебе. И я шагу не ступлю в твою комнату.
– Зачем?
– Потому что я не хороший человек, а значит, я эгоист. Из-за тебя мне хочется быть лучше.
– То есть я тебе нужен.
– Сказал же тебе, я эгоист.
Сейшин не удивился. Отношения Тошио с ним всегда строились на необходимости, причем односторонней необходимости. Но, как ни странно, он не чувствовал ни боли, ни разочарования, по крайней мере не так, как это было, когда Тошио высказал нечто подобное после их свидания в Синье. Возможно, вместе с изменением доктора изменились и его потребности? Может, быть нужным – не то же самое, что быть использованным? Священнику оставалось только надеяться, что это так, но у него не было непосредственного опыта, из которого можно было бы сделать надежный вывод, а потому он осторожно ответил на приглашение.
– Я хочу сказать нет, но раз уж ты так вежливо попросил, я подумаю над этим. Ничего не обещаю.
– Уже хорошо. Возьми с собой Сунако, но только если она обещает не съесть меня.
У Сейшина вырвался недоверчивый смешок.
– Ты сейчас намекал, что желание переспать со мной свидетельствует об отчаянии. Лучше бы тебе надеяться, что
я не съем тебя.
– Хмм. С удовольствием.
Оборотень цыкнул с напускным отвращением, но услышал, как Тошио весело смеется, прямо перед тем как оборвал связь.
***
На принятие у него ушел почти месяц. Сунако была решительно за то, чтобы Сейшин полетел в Италию навестить доктора, и на самом деле она была главной причиной, по которой Сейшин вообще согласился поехать. Он не мог отказать ей, даже теперь. У Сунако, впрочем, совсем не было желания присоединяться к нему.
– Почему бы не поехать вместе? Было бы неплохо поохотиться в твоих прежних любимых местах.
Она улыбнулась. Иногда он бывал таким бестолковым. Она не сомневалась, что доктор предпочтет, чтобы писатель был целиком предоставлен ему, по крайней мере до тех пор, пока их отношения не станут более прочными. Но Сейшин полностью убедил себя в том, что Тошио просто хотел безобидного разговора, абсолютно платонического по своей природе. Тот факт, что Сейшин считал доктора способным на такую невинность, был свидетельством его давней привязанности к мужчине. Если бы хитрость Тошио не несла в себе потенциал обернуться смертельно опасной, она бы сочла милым видение ситуации оборотнем в розовом цвете. Но она знала кое-что, о чем он только начал догадываться. Озаки Тошио был монстром, но он был монстром, чьи наиболее ужасающие наклонности можно было держать под контролем. По иронии судьбы Сейшин был его привязью к человечности. Поэтому Сунако не сомневалась, что Тошио Сейшина был куда более приятным мужчиной, чем Озаки Тошио, который убил ее друзей, но даже так она не собиралась проявлять к этому человеку что-то большее, нежели дружелюбие. Однако она не стала бы раскрывать это своему спутнику. Слишком уж стара и умна она была, чтобы совершать такие глупости.
– Сейшин, я, конечно же, хочу, чтобы
ты восстановил отношения с Озаки. Но не думаю, что мы с ним будем друзьями сейчас.
– Мне казалось, ты сказала, что я могу быть с вами обоими.
Для Сейшина не была характерна такая требовательность, или даже такой эгоизм, но он увидел проблеск жизни, которую могли разделить они трое, и, похоже, он настроился заполучить ее, даже зная, что это потребует существенных усилий со стороны каждого из них и что она в любом случае может распасться. Это несколько приободрило вампира. Он был так безнадежно одинок в прошлом, существуя главным образом ради нее или ради деревни. Озаки дал ему то, ради чего стоило жить, то, что он хотел бы для себя, и хоть она никогда и никоим образом не сочла бы доктора гуманным, она все-таки была благодарна за этот непреднамеренный подарок.
– И я не отказываюсь от этого обещания. Мне нужно время. Ты мог бы приехать, чтобы простить его, но у меня с ним нет общей истории, так что на то, чтобы заслужить мое доверие, уйдет намного больше времени. – Она снова прижималась к его груди, наслаждаясь ощущением его пальцев, что скользили по ее длинным волосам.
– Я уезжаю ненадолго.
– Не спеши обратно ради меня. Поживи немного. – Ее голос, напоминающий звон колокольчика, был будто на грани смеха. Сейшин привлек ее к себе и поцеловал в лоб.
– Ты будешь в порядке две недели? – Сунако в ответ ткнула его в бок сверхъестественно острым ногтем. От боли он схватился за образовавшуюся царапину. – Ай! Ладно, я понял. Ты не ребенок, пусть даже твои действия говорят об обратном.
– А еще говорят, что старую собаку новым трюкам не научишь, – игриво произнесла она, подавшись затем вверх, чтобы поцеловать его в щеку.
– Я люблю тебя, знаешь. Это путешествие не изменит этого. Тошио не может это изменить. – Он чувствовал, что ему нужно было сказать это, хоть и не мог внятно объяснить, почему.
– Я и не ожидала этого от него, – Сунако соскользнула с его кровати и прошла к двери, задержавшись ровно настолько, чтобы украдкой оглянуться на него. – И я тоже тебя люблю. Больше, чем ты думаешь.
***
Сейшин добрался до своей старой виллы без затруднений. Он арендовал машину от аэропорта и поехал по холмистым проселочным дорогам, которые когда-то так сильно захватили его творческую душу, что он построил дом среди них. Прекрасно осознавая, что в настоящее время живет в Японии, он все же ощущал, что эта поездка была словно возвращение домой – возможно, из-за того, что служащий в аэропорту робко попросил автограф, когда Сейшин выбирал машину в аренду, или из-за того, как управляющий местной заправки вышел, чтобы поприветствовать его, пока он заправлял бак, или, возможно, из-за того, как местные жители махали ему рукой, пока он ехал через центр небольшого городка, или, может, просто потому, что когда он был с Тошио, он всегда чувствовал себя как дома, или, во всяком случае, так было до того, как Сотоба сгорела в огне. Как бы там ни было, хорошее настроение Сейшина определенно было заразительным и ничуть не убавилось до тех пор, пока он не припарковал машину в своем бывшем гараже. И тут на нее напал пес Тошио, что наконец стерло улыбку с его лица.
Куро прыгнул на оборотня, как только тот вышел из машины. В итоге Сейшина прижали к машине, а он пытался обеими руками накрыть как можно больше шерсти пса, чтобы тот успокоился и дал ему место, чтобы выгрузить вещи. Тошио появился в дверном проеме дома. Он явно пробежал через всю виллу в попытке помешать маленькому зверю.
– О, великолепно. Ты сдался. Теперь он никогда не будет мной доволен.
– Что я должен был сделать? – спросил сбитый с толку Сейшин, не понимая, какая реакция на столь бурное приветствие могла быть более подходящей. – Тебе надо его дрессировать.
– Я его дрессировал. Следует игнорировать его, когда он плохо себя ведет. Это не работает. Он продолжает плохо себя вести, пока на него не наорешь. Наверное, в его маленьком извращенном собачьем мозгу отрицательное внимание лучше, чем его полное отсутствие.
– Интересно, откуда он это взял. – Этот комментарий был встречен книгой, с удивительной точностью брошенной в сторону оборотня. Он легко уклонился от нее, его обостренные рефлексы, как всегда, сработали хорошо. Так что вместо него книга врезалась в машину. – Вообще-то я ее арендовал.
Он поднял книгу и тут же обнаружил, что это был один из его романов, один из многих, что он оставил в подвале. Это были авторские экземпляры, которые ему дал издатель, и он рассчитывал, что агентство недвижимости избавится от них после его переезда. Как видно, это ожидание не оправдалось.
– Я думал, ты терпеть не можешь мои работы.
– Я использую их как жевательные игрушки для Куро. Так он не испортит мебель.
Сейшин лишь вздохнул и закатил глаза. Двое недолго смотрели друг на друга, слегка удивленные тем, что снова оказались вместе. Оборотень прочистил горло.
– Ты не собираешься пригласить меня в дом?
Тошио внезапно согнулся пополам от смеха.
– Эй, а что было бы, если бы я тебя не пригласил? Ты превратился бы в туман и растворился в воздухе, как Дракула?
– Ты читаешь слишком много художественных книг. Я бы купил билет на самолет в Японию. Я бы очень устал по приезду обратно, наверное, но не более того. Я довольно стойкий, – сухо ответил Сейшин. – Идиот.
– Пожалуйста, входи, – самодовольно произнес Тошио.
Он задержался в дверном проеме настолько, чтобы проводить жадным взглядом мужчину, переступившего порог. Оборотень чувствовал на себе скользящий взгляд брюнета, и ему подумалось, что это очень приятно, когда тебя так рассматривают. Редко на него так беззастенчиво засматривались. Ему нравилось ощущать себя желанным. Он чувствовал себя тем, кто контролирует ситуацию, и поскольку это было редким явлением, когда он бывал с доктором, он позволил себе немного насладиться этим.
Сейшин быстро прошел вверх по лестнице и в гостевую комнату, не дожидаясь дальнейших приглашений или побуждения. Формальности были не нужны. Он уже знал этот дом во всех деталях. И ему не хотелось, чтобы Тошио допустил мысль, что они могут занять одну спальню. Он бесцеремонно бросил чемодан на кровать и осмотрелся. Признаться, быть гостем здесь казалось странным. Он никогда раньше не понимал, насколько эта самая комната была пустой и блеклой. Тошио сохранил всю мебель, а потому весь дом был оформлен в простом стиле Сейшина, но теперь, когда перед ним оказались ровный контур и неукрашенные стены гостевой комнаты, которую он так тщательно проектировал, он ощутил что-то сродни печали.
Вся моя жизнь была проваленным экспериментом по хранению вещей в чистоте и порядке.
– Сейшин, хочешь, я приготовлю что-нибудь? – пронесся вверх по лестнице озадаченный голос Тошио, выдернув оборотня из состояния задумчивости.
– Нет, – ответил он сначала тихо, скорее самому себе, чем другу. А потом:
– Черт, нет!
Он почти что побежал вниз по ступеням в надежде предотвратить то, что, несомненно, стало бы кулинарной катастрофой, но обнаружил лишь хитро ухмыляющегося мужчину у подножия лестницы. Они забронировали столик в небольшом ресторане, который был у Сейшина одним из любимых. Обычно в нем было пусто, так что они двое смогли насладиться трапезой без любопытных местных жителей, перешептывающихся о симпатичном иностранном докторе и том писателе, которого они не видели больше года. Они обменялись любезностями с шеф-поваром, споря о том, какие вина лучше всего подходят к их меню, и Сейшин снова восхитился тем, насколько все казалось простым. Он скучал по Синье.
Несколько дней он провел подобным беззаботным образом. Живописная деревня легко манила его своими людьми и своей живостью. Он редко спал, так что по ночам он писал. Итальянские холмы были все столь же эффективной музой, как и всегда. По утрам он продолжал работать, если ему этого хотелось, или отправлялся на прогулку по городку, здороваясь со старыми знакомыми и покупая столько подержанных книг, что они вряд ли поместились бы в его чемодан. Куро часто составлял ему компанию, радуя местных детей тем, что резвился вместе с ними до тех пор, пока все не выдыхались. Однажды он проделал путь к небольшой клинике, которую основал Тошио после иммиграции в Синью. Она мало чем отличалась от клиники Озаки в Японии, разве что случайные языковые ошибки Тошио в итальянском придавали этому месту некую долю юмора, которой клиника в Сотобе никогда не могла похвастаться. По мнению Сейшина, персонал был очень образован и дружелюбен, хоть они и не были привлекательны внешне. Похоже, Тошио изо всех сил старался избегать проблем. По вечерам они двое проводили вместе несколько часов, разговаривая о всевозможных вещах. Редко они говорили о Сотобе и о своих старых друзьях, а еще реже думали о своих новых отношениях.
– Кажется, ты счастлив здесь, Тошио.
Сейшин читал одну из недавно купленных книг, а довольный Куро спал у него на коленях. Они вернулись домой после ужина и устроились в библиотеке, наслаждаясь тишиной, которая с каждым днем становилась все приятнее. Оборотень смотрел на своего друга из другого конца комнаты, отмечая каждое малейшее изменение, наложенное на мужчину временем. В волосах брюнета появилось больше седины, а в уголках рта образовались морщинки смеха. А еще Тошио носил очки для чтения – модные, в темной оправе, такие в Сотобе казались бы не к месту. Все это только усиливало его обаяние. Возраст шел доктору. Теперь он стал неотразимым.
– Я
и вправду счастлив здесь, – рассеянно откликнулся он. – Никаких тебе злых ведьм, пользующихся недееспособным молодым человеком, только для того чтобы потом его за это засудить.
Тошио был занят своей книгой – это был эротический роман, который Сейшин порекомендовал в надежде, что это улучшит его способность к чтению на итальянском. Четверть часа Тошио издавал короткие раздраженные вздохи, пока наконец не простонал, признавая поражение:
– Сдаюсь. Можешь помочь? У меня не получается перевести вот это, а тут как раз сняли одежду.
Сейшин поднялся, убирая с колен недовольного Куро, который тут же зарычал на него в ответ. Игнорируя пса, он направился к письменному столу доктора, в глазах его поблескивало торжество. Слишком увлекшись смакованием того факта, что сейчас он будет объяснять нюансы итальянской грамматики, он не успел осознать, что совершил роковую ошибку, склонившись слишком близко над плечом Тошио, пока не стало слишком поздно. Его накрыло запахом сигаретного дыма и одеколона, отчего в памяти вспыхнули сцены из не столь давнего прошлого, вызывая желание, которого он не ощущал уже больше года. Между ними прошла искра. Можно было не сомневаться, Тошио тоже ощутил это, потому что он тяжело сглотнул и повернулся, встречая взгляд Сейшина. Оба задержали дыхание, а между тем в воздухе повисло предвкушение.
Если мне опять будет больно, я могу и насладиться этим, – так подумал Сейшин и наклонился, отбрасывая все сомнения, что для него было совсем не характерно, и твердо намереваясь попробовать на вкус никотин, оставшийся на языке Тошио. Но их губы так и не соприкоснулись. Тошио дернулся назад так быстро, что он чуть не повалился на ручку кресла. Сбивчиво пробормотав извинение, он резко выпрямился. Сейшин не мог избавиться от чувства неуверенности, он был сбит с толку.
Разве он не смотрел на меня специально, когда я вошел? Разве он не смотрит, когда думает, что я не вижу? Оборотень пытался понять разнообразные эмоции, промелькнувшие в его голове. Его переполняло жгучее ощущение, что его отвергли, и он очень хотел почувствовать что угодно другое. Дрожащей рукой он прикрыл рот, осознав, что только что переступил черту, которую нельзя было не переступить – черту, которую он, между прочим, говорил Тошио не переступать. К чувству, что его отвергли, добавились вина и стыд.
Черт. Это было так глупо. Он лихорадочно искал способ смягчить ситуацию, и когда ничего не пришло в голову, он подумал, что надо уезжать из Италии как можно скорее.
Я должен был знать, что все хорошее быстро заканчивается. И должен был понимать, что не бывает никаких «жили долго и счастливо», по крайней мере не для меня. Приготовившись к худшему, он решил извиниться, а потом отправиться наверх собирать вещи.
– Эм. П-прости. Я не собирался… нет, то есть я собирался, но не должен был. – Объяснение давалось писателю с огромным трудом. При других обстоятельствах Тошио это определенно позабавило бы. – Я думал, что…
– Я знаю. Ты думал, что я хочу тебя.
Брюнет говорил нервирующе спокойным тоном, который не выдавал ничего, кроме хладнокровного отстраненного наблюдения за только что произошедшими событиями. Было похоже на то, что он ставит очередной диагноз.
– Да.
Пульс Сейшина замедлился до глухих ударов. Мысленно он перечислял все, что нужно было сделать, чтобы подготовиться к возвращению в Японию утром. Тошио вдруг погрузился в свои мысли – он точно думал о том, как бы помягче ему отказать. Оборотню ни разу не пришло на ум, как это было абсурдно – верить, что чувства доктора могли вот так взять и измениться. Как-никак, в прошлом Тошио был очень непостоянным. Это Сейшину было прекрасно известно.
Доктор лишь рассеянно кивнул. Судя по всему, он вел оживленный разговор с самим собой, одной рукой поглаживая подбородок, а другой бурно жестикулируя неизвестно кому. Он зашагал взад и вперед, а Сейшин наблюдал за ним. Потом он вдруг остановился и развернулся, застав Сейшина врасплох, после чего быстро подошел к нему и прижал к стене. Его рука ухватилась за бедро Сейшина, пальцы впились в плоть с настойчивостью, не оставляющей сомнений относительно
намерения брюнета. Тошио подался к нему, их груди соприкоснулись. По-видимому, у него развился фетиш на то, чтобы вот так захватывать свою добычу. Второй раз уже Сейшин попал в такую ловушку. И как только у него сформировалась мысль, у самого его уха пронесся разгоряченный шепот:
– Я хочу тебя в самом худшем смысле. Я хочу целовать тебя до тех пор, пока твои губы не покраснеют, не припухнут и не потрескаются. Я хочу тебя в каждой позе, в каждой комнате этого дома, и в каждом доме в этой деревне. Я хочу смотреть, как ты будешь кончать снова и снова, пока я буду ловить губами мое имя, вырывающееся из твоего рта.
Но затем доктор лишь отступил, в то время как Сейшин тяжело дышал от сильного возбуждения. Одна рука Тошио все еще оставалась на груди оборотня, но Сейшин едва заметил легкое прикосновение. Вся его кровь устремилась к другим частям тела.
– Но ты здесь не затем, чтобы удовлетворять мои желания. Ты здесь, чтобы напоминать мне о том, что я должен заслужить. – Блондин возмутился бы, если бы не получил мимолетный поцелуй в качестве компенсации. Затем Тошио отступил назад на несколько шагов и спрятал руки в карманы, будто пытаясь удержать их от бесконтрольного блуждания по чужой коже. – И да. Я хочу тебя. Не заблуждайся на этот счет. И впредь остерегайся оказываться так близко. Самоконтроль никогда не относился к моим сильным сторонам.
Сейшин потряс головой, прогоняя туман, окутавший его сознание. Пока он собирался с мыслями, Тошио быстрым шагом направился к двери, чуть ссутулив плечи и по-прежнему держа руки в карманах, как расстроенный ребенок. Можно было сказать, что он выглядел жалко.
– Эй, и что это ты делаешь? Нельзя просто взять и сделать
это, а потом уйти, знаешь ли, – сказал ему вслед Сейшин.
Что тут сейчас произошло? Его разум никак не поспевал за гормонами.
– Пойду приму холодный душ, – раздраженно прорычал через плечо доктор. Увы, он не видел совершенно неприкрытую лучезарную улыбку, что он оставил на лице своего друга.
Следующим утром Сейшин не мог делать ничего без глупой улыбки на лице. Он как раз сделал себе чашку кофе, когда только что принявший душ Тошио неспешно вошел в дом с почтой в руках. Сегодня доктор взял выходной, и, судя по всему, собрался ему отомстить. Его отросшие волосы были влажными и растрепанными. Капельки стекали с них по шее и вниз по спине, а его не по погоде тонкая рубашка липла к груди, прикрывая тело ровно столько, чтобы улыбка не сходила с губ Сейшина. Он заглянул на кухню, чтобы попросить оборотня сделать еще одну чашку кофе голосом, грубым со сна, какой следовало приберечь лишь для самых скандальных ситуаций. Сейшин совсем не был этим расстроен. Тот факт, что Тошио контролировал свои желания и стремление к обладанию ради него, доставлял ему головокружительное удовольствие. Может, они оба изменились. И, может быть, изменились в лучшую сторону. Может быть, эта домашняя идиллия, которую они двое недавно создали, вовсе не была неправдоподобной фантазией.
Но радость его была недолгой.
Где-то в гостиной Тошио уронил письмо, которое нес. Сверхъестественный слух оборотня уловил это, но он не волновался, пока не услышал следующие слова доктора:
– О боже.
Он выбежал из кухни. Брюнет лишь поднял вверх листок в попытке объяснить. А Сейшин уставился на очень короткое письмо, написанное изящным каллиграфическим почерком, который, как он знал, мог принадлежать только Сунако. Оно предназначалось Тошио и только Тошио:
Ты ему теперь понадобишься, Озаки. Не разочаруй его.
Сейшину показалось, что его сердце перестало биться навсегда.
