***
— Так, а теперь наш начинающий хулиган Юдзи-кун, — складный чёрный силуэт, стоявший над ним, надменно вздернул подбородок, а руки сошлись на крепкой груди. Обращение от него было властным и не требующим молчания. — Объяснись. Что ты так хотел увидеть в комнате своего учителя, что аж по окнам лазаешь, а? — Э-э-ээ-ээ то… У-учитель. Я-я, — сидевший на коленях парень, с испугом, прошибленный потом, старался смотреть куда угодно, только не на отчитывающего его мужчину. — Не то, что бы хотел т-так поступать. П-просто… — Просто что? — надавил он ответным, но тяжелым и просто морозным вопросом. Итадори Юдзи, пойманный с поличным, кое-как сдержал крик, выдав подавленный толи визг, толи ещё какой-то звук. Его затрясло ещё сильнее, а капли пота лились всё обильней по спине и лицу. — Так вышло, — пораженно признался он пустым голосом, готовым принять свою судьбу. — Простите. Простите. Простите. И только когда Юдзи извинился десять раз, Сатору Годжо сменил гнев на милость, и то только на половину. Скорее всего, его злость — это не результат экстравагантных действий Юдзи, а то, что Иджичи, как раз забегавший с документами, пожаловался ему и тем самым отвлек от очень важного дела, о котором он упомянуть пока никому не собирался. Раздраженный с самого утра (тем что ему пришлось ночевать в одном из зданий на твердом и жестком диване, где он едва помещался), Годжо бросил всё и увидел картину маслом: Итадори носился возле общежития и был близок к комнате самого Годжо. В обычной ситуации он только и рад бы посмеяться, но его губы в плотной, почти бесцветной прямой линии и напущенные веки говорили об обратном. «Что же я за взрослый такой, что на детей срываюсь? — задал себе вопрос Сатору, но быстро отбросил эти чертовы мысли. Вместо этого он уже знал, что сделает через некоторые время. — Поору после на Иджичи». — Извините, сенсей, — снизу Юдзи подал слабый голос, смотря на Годжо робко и с испугом. — Вы ещё злитесь на меня? — Нет. Можешь встать, — сказал Сатору уже не так строго, но особых эмоций у него все равно не чувствовалось. — Достаточно и того, что ты осознал свой проступок и извинился, — облегченно вздохнув, Юдзи поднялся на ноги, отряхивая колени. Сатору, смотрящий на него, не удержался от интереса. — И всё же, что ты делал, Юдзи? Юдзи значительно оторопел, в то время как Сатору смотрел на него с явным укором. И, если не сказать прямо, он явно дал понять, что снова разозлиться. — Ну, понимаете. Я волновался за Гакую-сана, — сознался он, глядя в сторону и в неловкости взъерошив волосы. — А вы ничего не говорили. Вот я и подумал, что смогу встретиться с ним. — Запрещено! — резко и безоговорочно высказал Сатору с такой сталью, что Юдзи настороженно встрепенулся. Такого гонора у учителя он ещё никогда не слышал. — Лично тебе, Юдзи, запрещено появляться перед Гакуей эти несколько дней, — сказав это, он быстро развернулся на носках и стал уходить в том же направлении, что и пришёл. — Увижу ещё раз такое — накажу! — пригрозил он, помахивая рукой. Видя удаляющуюся спину и затылок Годжо, обескураженный таким заявлением, Юдзи чуть пошатнулся. Ему не хотелось беспокоить учителя, раз он был не в духе. Однако на лице его прошлась борьба с самим собой, и, не сдержавшись, он нагнал Сатору, а тот продолжал идти, как будто никого рядом и не было. — Учитель! — Юдзи старался быть вежливым, но возмущение отчетливо читалось у него на лице, так и в резковатом голосе. — Простите мне мою наглость, но почему я не могу… — Ты лучше вот что скажи, — мягко перебил его Сатору, глядя куда-то вдаль и продолжая шаг по искрившейся от слабого утреннего света траве. — Двуликий как нибудь прокомментировал твою встречу с Гакуей? Юдзи не ожидал такой смены вопроса, и уж тем более, что они заговорят про этого психа-садиста. Потому, слыша лишь их шуршащие шаги, расширил глаза, прежде чем ответить: — Нет. Он вообще все эти дни спит и не просыпается, — пожаловался Юдзи, по привычке побив тыльной стороной ладони голову. — Обычно он всё время бубнит, а тут молчит уже столько дней. Мне аж не привычно из-за этого! — Значит, мои догадки верны, — губы мага едва шевельнулись, почти не обретя звука. Для Итадори, всё ещё болтавшего о том, какой Двуликий тот ещё гад, услышал лишь томное бормотание со стороны Годжо и, замолчал, с интерсом уставился на него. — Учитель, вы что то сказали? — спросил он, стараясь не отставать от ускорившего шаг Годжо. — Нет. Я сам с собой, — сказал Сатору в достаточно наплевательской манере. Он вообще вёл себя так отстранён, будто Юдзи рядом с ним и не было. Сатору Годжо часто на виду, витал в облаках и никогда ничего в серьез не воспринимал. Однако если дела лично для него было серьезным, тут уже с обычным Сатору вряд-ли выйдет по шутить. Идя с ним рядом и стараясь не отставать в меру того, что шаг учителя был ни столько быстрым, сколько широким, сам по себе Юдзи чувствовал себя некомфортно. Гакую он так и не встретил. Сенсей его отругал и ещё и Сукуна почему-то заинтересовал его, хотя Юдзи не жаловался ни на что, связанного с ним. И получается, что эти часы утра прошли без толку. Как тут уныло не опустить плечи и, не сдерживаясь, выдохнуть полной грудью? Решив, что больше от Годжо он ничего не выудит, Юдзи остановился, а тот шёл дальше, не оглядываясь. — Ладно, сенсей. Я пойду к остальным ребятам, — оживленно объявил ему Юдзи, готовый уйти в обратном направлении, но не сделал и двух шагов, как его окликнул Сатору. — Юдзи, — парень тут же повернул голову. Сатору стоял с открытым затылком. Подняв руку, он указательным пальцем показал в небо. — Завтра. Нет. Через пару дней ты поедешь со мной на одно задание, — он почти услышал, как Итадори загорелся в голосе, и как он приходит в движение. Однако, зная, чего тот хочет, Сатору напряг глотку, и лицо его покрылось легкими морщинами. — Поедешь один. — А почему только я? — спросил Юдзи с недоверием. — Об этом я расскажу, когда уже направимся на задания, — кротко пояснил ему Сатору и, опустив руку обратно в карман, стал уходить. Больше чем уверенный Юдзи, всё больше ничего не понимающий, что от него хотят, был готов поклясться. Шаг учителя стал более шустрым, как будто ему нужно было куда-то спешить. Выглядело всё так, будто это дело было важнее, чем Юдзи только мог себе представить.***
Даже в колледже под барьером Тенгена, в горах было отчасти небезопасно. Лес был не обитаемый, густой и старше, чем кто либо из людей. К полудню зелень ещё покрытая влагой, цвета ярче и зеленее обычного, словно сделанная из кристаллов или каких либо драгоценных камней. Птицы, довольные такой долгожданной погодой, щебетали, ничего не боясь. Земля, сырая и непрочная, мялась под ногами и булькала, размазываясь от давления подошвы. А когда идешь в подъем, то это ещё тяжелее обычного, учитывая, что приходилось удерживаться, а не проскальзывать назад. В этой местности и тропинки то нормальной не было. Люди тут не ходили. Да чего там. Нужды не было подниматься. Так что же эти двоя забыли здесь? На прогулку не тянуло. Наоборот, они, словно два скрывающихся преступника, шли через кусты и крепкие стволы, особо стараясь не попадаться на вид. Мужчина в чёрной форме делал уверенные шаги, изредка останавливаясь и оглядываясь по сторонам. Он вовсе не ждал, что их кто-то выслеживал, а просто сверял небо и местность к пункту назначения своего пути. Его белые волосы, поддерживаемы повязкой, колыхались и подпрыгивали в такт движению. На удивление, он смотрелся здесь так уместно, словно рос как любое дерево. Одно из тысячи. Следом за ним попятам шла худая, миловидная, низкая девушка. Для подростка её лицо было слишком серьезным и готовым к борьбе. Тонкие ноги в коротких ласинах перешагивали не с не такой уверенностью, как у мужчины. То и дело приходилось пыжиться и напрягать коленки, чтобы не упасть, так как руками пользоваться было невозможно. Только плащ дергался и переваливался то с одной стороны фигуры и то на другую, и чуть почти не соскользнул, от чего девушка панически застыла. Творожных и кучевые облака не исчезли до конца. Теперь одни были мелкими и перистыми. Слабые, почти исчезнувшие. Не имея возможности скрыть паляще солнце, они позволяли пылкому жару спадать на землю и согревать её, сделав воздух неприятно влажным и липким. — Чёрт! — выругалась девушка, дергая плечом и накидывая края плаща обратно на плечо. Пришлось делать всё это во время ходьбы, так как её спутник был не милостлив. Сразу сказал, что ждать не собирается. От этого бледное лицо девушки становилось всё кривее от нарастающего разрежения. — Так ты мне скажешь, куда и зачем мы идём? Уловив явное недовольство, мужчина лишь наслаждающее ухмыльнулся. А так как девушка шла рядом ним, смогла увидеть ту часть лица, которая эту язвительность и демонстрировала. — Терпение, Гакуя. Терпение, — благоговейно проговорил он в слабом утешении. — Мы почти на месте. Вот там, впереди, за деревьями, — Сатору кивков голову указал чуть дальше. — Просто пойдемте и сами всё увидите. Гакуя, стоя на месте, проследил на движением мага в осознанном неодобрении. Но делать было нечего. Оставалось в согласии идти за тем, кого он сам почти в мольбе просил о помощи. На удивление Годжо Сатору рукой отодвинул кусты и с любезной улыбкой пропускал Гакую вперед. Это принесло ещё больше подозрений. Гакуя подчинился, делая увязшие в грязи шаги, мнимо поблагодарив Сатору. Это была опушка с порослями редких цветом и кривых камней. Место почти тонуло в теплой тени из-за раскинутых, как китайские зонты кроны. Они успокаивающе шелестели и роняли редкие крепкие листья. А возле самого большого, росшего почти на самом обрыве, на камне, сидел уже знакомы мужчина с деловой строгой форме. Он горбился с опущенной головой, а рядом c ногами стоял стеклянный толи аквариум, толи террариум для не крупных животных, с закрытый крышкой. На половину он был заполнен какой чернющей субстанцией, напоминавшую нефть или жидкую смолу. Как только пара подошла ближе, сгустки предались юркому движению. Оно словно прыгнуло вперед, но, столкнувшись со стеклом, только размазалось, и заскользила обратно. И так повторилось пару раз, чуть не опрокинув стеклянную форму. Мужчина, не сразу поднявший голову для прибывших, попридержал его ногой, с неким сомнением поправив темные очки. — Долго, Сатору, — прохрипел он, поглядывая на это подвижно нечто, продолжавшее ленивые выпады в сторону Гакуи. И чем дольше проклятый дух смотрел на это, тем больше оно извивалось. — У меня ушло больше времени. Если честно, я уже хотел опустить руки, но мне повезло, — продолжал он устало. — Вот Гакуя-сан. Это то, что вы просили? Гакуя опустил глаза на аквариум, сощурил их. Но то было не сомнение или опаска, а скорее всего, согласие с самим собой. — Да, это Кокухо. — Низким, далеко не девичьим голосом подтвердил Гакуя. — Честно, я и не думал, что оно вообще ещё осталось в этом мире. — Я слышал об этой… штуке от своих старших товарищей ещё во времена своих студенческих дней, — изнеможенно пояснил Масамичи с морщинами на переносице. — Уже вторые сутки не спал, рылся по этому складу, искал это для вас. Он демонстративно похлопал по крышке рукой, и то, что называлось Кокухо, чуть сжалось от дискомфорта. Оно реагировала на внешний раздражитель, а значит, эта штука… — Она живая? — живо вопросил Сатору, впервые видя такую странность. — И да, и нет, — ответил Гакуя. — Оно ощущает проклятую энергию и стремиться к ней. И чем мощнее и темнее эта энергия, будем сильнее оно реагирует. — То есть оно так мерзко дёргается, потому что, — чуть скрывшиеся от отвращения лицо Сатору автоматически повернулись в сторону проклятого духа, — вы здесь, Гакуя? Проклятье вяло кивнуло головой. Сатору протяжно хмыкнув, поведя обратно плечами. — И? Для чего его используют? — со скукой и некой дерзостью спросил Сатору, покачиваясь. — Выглядит как ни на что способная жижа из примеси проклятой энергии мага и проклятья. Гакуя бросил на него на удивленный взгляд, а после слабо улыбнулся, поражаясь догадливости последнего. — Так ты уже понял, из чего состоит Кокухо? Не даром ты Шестиглазый, Годжо Сатору. — Само собой, — важно выдал шаман не скрывая гордыни. Всё это понимая, Гакуя сквозь плотную, но привлекательную улыбку издал звук, похожий на культурный смешок. Он знал, что рожденные Шестиглазые особенные люди, но что бы так видеть вещи и быстро анализировать и воспринимать их сущность. Это было и впрямь похвально. Достаточно похвально, чтобы проклятье, жившее уже не сколько тысяч лет в полную меру оценило. Годжо повторил свой вопрос о том, как оно работает и для чего оно нужно, именно Гакуи. Ни сказав не слова, проклятый дух попросил его стоять на этом, не заботясь о том, что просьба прозвучала как приказ. И когда он подошёл к Масамичи, тот без слов всё понял. Просто поднялся на ноги и отошёл к Сатору, заняв место Гакуи. Проклятье же осталось стоять почти в плотную со стеклянным контейнером, и от его близости Кокухо стало активней обычного, кидаясь на стекло. — На сколько нам лучше отойти? — поинтересовался Масамичи, зная, что будет дальше. — На пять метров. Нет! Лучше на все десять, — статично бросил через плечо Гакуя. — Я не могу рассчитать точный диапазон, а потому предохраниться не мешает. — Мы поняли. Ну-ка, Сатору. Давай, двигайся! — Эй-эй! Директор, не нужно так грубо! Вы мне куртку оттяните! Масамичи Яга нагло схватил своего бывшего ученика за шкирку и тянул за собой назад, не слушая никаких возражений или жалоб со стороны Сильнейшего. По-прежнему слыша их перебранку за своей спиной, Гакуя с темнотой во взгляде и странным одиночеством в лице взирал перед собой на то, что роднилось с ним как по времени, так и по рождению. Они оба являются тем, что не должно существовать, но почему то всё же существует наперекор всем. — Довольно этой не нужной ностальгии, — с огорчением решил Гакуя. А вместе с тем он лёгким, почти не видимым движением повел плечами. Плащ, скрывавший до этого почти всю тонкую беззащитную фигуру, зашуршал, а после без единого сопротивления спал на землю возле ног Гакуи, смявшись. И тогда сила, которую сдерживала магия, вырвалась с мощью смерча или смертоносного природного явления. Ветер взвился во все стороны с такой штормовой силой, что без труда сгибал деревья и ломах их. Земля в той области, что стоял Гакуя, затрещала и задрожала. От самого проклятого духа шла лиловая тьма, точнее от его оголенных рук, изрезанных в непонятных кривых символах, больше похожих на татуировки. — Вот это силище! — присвистнул не на шутку изумленный Сатору, при всей ситуации крепко стоя на ногах. Однако он на половину отступил назад. Директор, прикрывавший своё лицо руками, сдавленно прокряхтел. Шатаемый из стороны в сторону, он опустился на колено, не выдерживая такой силы, порожденной ни столько проклятьем, сколько самой необузданной природой. Будто сила, которой наградили Гакую, была только и создана лишь для того, чтобы изничтожать и сеять смерть. Благодаря своей Бесконечности Годжо мало чем могло задеть, но даже он признавал, что мощь опасная. Если бы Гакуя снял плащ в колледже, от того через минут десять остались одни руины. «А ещё самое мерзкое — это та аура, что исходит от его рук, — анализировал Сатору, не спуская со спины Гакуи бдительного взора. В такой ситуации нужно быть готовым ко всему. — Воздух вокруг него отравлен, а все живое начинает увядать и гнить, — листва на деревьях с небывалой скоростью иссохла и опадала, трава пожухла, будто сейчас была поздняя осень, а камни и стволы покрывались клейкой массой. — Подойдем хоть на пару шагов и сами коньки отбросим». Несмотря на такой далеко не позитивные выводы, Сатору почти заигрывающее оскалился. Мышцы его рук стали твердыми и дрожали от желания сложить печати, а вот в голове инстинкты мага бились о черепушку сильнее. Вся кровь в теле просто трепетала и бурлила. Он весь был в предвкушении сражения. Локти выгнулись в направлении проклятого духа, и пальцы почти сложились в печати. Несмотря на ясный взор, рассудок Сатору был почти затуманен. Давление, что образовало их назад и сносило все на своём пути, никак не отражалось на самом Гакуи. Он непоколебимо стоял в самом эпицентре. И только легкие волосы понимались вверх и дергались на ветру. Не оборачиваясь на своих союзников, проклятье со статичным выражением подошло к стеклянной форме и, наклонившись, опустил пальцы на крышку. Покрутив, он без особого труда снял её, от чего Кокухо заерзало ещё больше. Теперь, когда не было ни малейшие преграды, Гакуя слышал, как оно издавало не членораздельные звуки. Гакуя, не тронутый этим извержением смертоносного проклятья, поднял обе руки к лицу и раскрыл бледные ладони, не имеющие практически никаких линий, как у обычных людей. Масамичи и Сатору видели только теперь слабую спину и свисающие волосы. Когда Гакуя стал подставлять руки ещё ближе, а после, заслышав влажный жующий звук, тут же смутились, переглянувшись. Проклятый дух же грыз ладони. Впивался в них ровными белыми зубами и отрывал кожу с плоть, пока кровь не потекла, булькая, через расщелины клыков. Проделав это с одной рукой, Гакуя тут же принялся за другую. — Что он пытается сделать? — не понимал Годжо, выпрямляясь на ровне с директором. Мощь сдерживаемой силы уже опала, но оба шамана по-прежнему сталась держать на расстоянии. — Похоже на какой-то ритуал, — высказал свою догадку Масамичи Яга достаточно мрачным и настороженным тоном. Как только руки Гакуи отпрянули от лица и опустились в вертикальном положении, кровь обильно полилась на траву, окропив небольшую часть мелкими каплями. Сатору для себя заметил, как плечи Гакуи, дрожа, стали подыматься, в то время как голова опускалась. Лицо проклятья, носящего маску юной японки, по-настоящему было плачевным: губы в неровной линии, словно нарисована карандашом, кончик носа покраснел, уголки рта допущены, а глаза, видящие перед собой подвижную черную жидкость, стали узкими от нерешительности. Гакуя знал, что должен был сделать, но он так же и понимал, что будет после. Успех этой процедуры был мал, и если ему в самом деле повезет, Кокухо не запечатает его целиком, приняв за зло полностью. Нет, он слишком далеко он зашёл. Останавливать сейчас только из за этой человеческой неуверенности, паранойи? С горькой ухмылкой Гакуя понял, что и в самом деле стал очеловечиваться. Ведь проклятьем такие чувства ему не были знакомы. Хватит! Ни осталось ни единой черты, ни единого намека на то, что Гакуя хотел остановиться, выражая испуг. Изменившись в лице с молниеносной скоростью, да и с такой вскипевшей силой, что символы на руках задвигались, словно змеи или черви, Гакуя поднял руки и окунул их прямо в Кокухо. Пальцы, ладони и кисти утонили в этой ещё колыхавшейся массе. Ощущение прохлады, липкости и склизкости не побеспокоило Гакую. Но самое жесткое началось после его тихих мнимых слов. Он читал, как мантру, выдавливая из натуженной глотки. — Запечатай зло и ненависть, всё поглощая. Используй мою кровь как контракт и питайся ею. Жри мою плоть как плату, чтобы сдержать злобу и ярость. Он прошипел это, едва открывая рот и прикусывая язык. Маги позади почти ничего и не разобрали, однако Кокухо в этот же миг взвизгнула, и вытянуло подобие черных щупалец: прямые и тонкие, похожие на ленты. Все они обхватили опущенные руки Гакуи, сжали их и покрыли той же мерзкой чернотой до самых плеч, скрывая проклятые татуировки. Именно тогда спина Гакуи сильнее изогнулась и, вскинув голову к небу, он взвыл нечеловечьим голосом. Да что там, даже проклятья так не кричат. Эта была и боль, и злость, и свирепость, а так же слезы, печаль, отчаянье, да всё, что только можно. Будто за несколько секунд его душа испытала всю боль мира на себе одном. Он кричал, орал и голосил, как и положено древнему монстру. Извивался содрогающимся телом, с которого лился и пот, и кровь. И при этом рук он не вынимал, сокрушенно нагнувшись над стеклянным предметом, позволяя Кокухо оплести его конечности. Неясно, что с ними оно делало. Крики стихли так же быстро, как и прорезали небеса. На их место пришлись всхлипы и рычание. Кокухо полностью обволокло руки проклятого духа, и Гакуя медленно, не имея никаких сил, как умирающий старик, вынул их, тяжело и громко дыша. Он развернулся к ним лишь на половину, как его изученные, потемневшие, полузакрытые глаза закатились, а сам Гакуя без сопротивления рухнул на землю. — Гакуя! — взревел Масамичи, подбегая к едва дышащему телу. Сатору подошёл не сразу и в отличии от директора, который уже склонился над проклятьем, делал неспешащие, размеренные шаги. — Вы в порядке?! — Гакуя не ответил, а если проще — сил у него не было отвечать. Он весь красный, как при высокой температуре, ртом хватался за воздух, словно задыхался, выпуская хриплые, горячие и слабые вздохи. Тело дергалось от боли. — Это плохо. Сатору, звони Сёко! — отдал он приказ Годжо, стоявшему рядом. — Скажи, что ситуация очень серьезная! Чего столбом стоишь?! — Я не думаю, что Сёко здесь вообще поможет, — пугающе равнодушно сказал Сатору, ощущая близость Гакуи к смерти. Больше всего его внимания занимали руки: чернота, покрывшая кожу с теми странными символами, еще двигалась, булькала и пузырилась, испуская пар. Эта штука причиняла Гакуи просто адскую боль и сжирала всего его силы. И даже так Годжо и бровью не шевельнул. — Мы можем отнести его в лазарет или в мою комнату, одни хрен. Но помощи здесь от нас не на грош. Он может умереть в любой момент. — И поэтому ты стоишь и просто языком чешешь?! — вскипел Масамичи, но вот Сатору был непоколебим. — Он сам себе такую участь выбрал, — со скукой, но с важностью сказал Годжо. — Я не собираюсь за всеми подряд… — ГХАА!! — спина и шея лежащего у их ног Гакуи изогнулась в ненормальную позу. У обычного челока позвоночник давно бы сломался. Он с силой сжал пальцы на горле, словно пытался сам себя душить. Его раскрытые до раскрасневшихся жилок глаза слезились, только не влагой, а кровью. И она текла ото всюду. Из сморщенного носа, горячих ушей, да даже между сжатых ног. По упругим бедрам с внутренней стороны. С началу виднелись алые линии, но их стало все больше и больше, пока они не переросли уже в нешуточное кровотечение. Вот с этим и для сосуда тянуть было опасно. — Звони, Сёко, чтоб тебя проклятья драли! Звони! — проревел Масамичи не глядя на тень своего прошлого ученика. — Она ничего не знает про всё вот это, — он многозначительно нажал на последнее слово, но руку в карман опустил. — Если уже Сёко и заберет этот полуживой сосуд, то придется и ей всё объяснять. — Вот ты и расскажешь, — в нетерпении высказал Масамичи. У самого от напряжения ситуации выступил пот и прорезались морщины. Возмущение Годжо, который только набирал звонок, отдалось в кончики волосы, ставшими прямыми и твердыми. Глаза под повязкой стали заметно уже, а сжатый в линию рот уже был готовы выпустить пару ласковых. — Кх! Н-не н-надо… З-звонить, — совсем ослаблено прохрипел надломленный голос Гакуи, с лица которого уже сошли краски жизни. До этого бледный, он стал почти синим, вены и сосуды обнажились под кожей, видна была малейшая пульсация. Свет в глазах стал гаснуть, и он уже не слышал почти ничего. — Не…надо…зво…нить…***
У этих гор не было названий. Ещё в эпоху Сёва сюда изредка заходили люди с низших деревень, только обустроенных. Они слышали о пророке, шамане или целителе, что жил здесь не первый век. Услышать о нём было сложно, а найти вообще невозможно. Это не значит, что его не было, просто все те, кому он помогал, тут же забывали, где он жил, как выглядел. Но сам акт доброй воли заседал в их душе. Были времена, что феодалы, военные и даже правители Японии пытались отыскать Хозяина Гор, видя в нём как спустившегося во благо человечества Бога, так и опаснейшего врага, способного переменить свои взгляды из-за несметной силы. Ещё во время войны с Западом были люди, искавшие его. Говорили, что он лечит не лечимое, видит будущие, заставляет растения расцветать и давать самый богатый урожай. Животные сами идут к нему, а так же о том, что он может воскрешать. Люди всегда были слабы к подобным и верили, что выдуманный Бог может всё. Сколько их так и не вернулось, теряясь и умирая в горах. А всё потому, что они ищут нечто, что выше их. Странная штука. Люди бояться и презирает то, чего не понимают, но при этом сами охотно к этому же и тянуться. Гакуя устал от людей и от проклятий, что цеплялись за него. Каждый раз он со вздохом и нежеланием принимал чьи-то просьбы о помощи и желаниях. Он устал и потому скрывался в туманах, холодах зимы, в дождях и растительности, куда люди в жизни не полезли бы. Но даже так эти идиоты лезут, рискуя жизнями. Лезут, лезут, лезут, как муравьи, почуявшие кусок сахара. Всем нужна помощь, всем нужно спасение и понимание. Всем нужен пусть и фальшивый, но Бог. А что насчет Гакуи? Ему незнакомо одиночество, боль, отчаянье, страх и смерть. Он отринул всё это ещё когда стал проклятьем, пусть и человеческую оболочку сбросил как панцирь цикады. Ему было уже все равно, сколько лет прошло, сколько войн эти тупые люди провоевали просто потому, что хотят кому-то доказать своё величие. Зачем? Не ужели так сложно просто жить и не пережить о завтрашнем? Гакуя не понимал и не собирался понимать. Он хотел просто уйти дальше в горы и жить среди природы, не вмешиваясь в цикл человечества. Вымрут они или продолжут жить, это не волновало Гакую. В конце концов, он просто проклятый дух. Так было до того дня. Поля были увядшими, цвета угасали, как и тепло солнца. Осень только начинала накрывать эти места, заставляя всё вокруг засыпать. И именно тогда гулявший по просторам этих нелюдимых мест, Гакуя учуял гарь и кровь. Кровь была свежей, и её было так много, что она перекрывала свежий воздух. Трава, идущая от глубин, где находилась небольшая деревня, была промята и покрыта красной, блестевшей от свежести влаги. Гакуя напряг зрение и сам уже был не таким расслабленным. Та горечь дыма, едкость уже опавшего тумана и тьма подымавшейся где-то там рваными клочками. Словно произошёл пожар. «Деревня сгорела, что ли? Или землетрясение прошло? Что случилось там?» В этих краях всегда было мирно. Даже война полвека назад не тронула эти места. Что могло произойти, да и в таких масштабах? Подошва традиционных гэта заскользила по траве, выдавая над ломкость и хруст. Спуститься туда он не мог, ибо запах магов, прибывших на место, уже бился у него внутри носа. Мастерам проклятий он уж точно попасться не даст. Его выступавшая перед нога остановилась с некой нажимностью. Вытянутое лицо брезгливо сморщилось от неприятия. Развернув плечи, Гакуя с неохотной резкостью засеменил прочь, пока те шаманы не почуяли его в ответ. И вот тогда… — По…помоги…те. …он замер, услышав плачущий от боли голос. Голос, как если бы кто-то был уже при смерти и знал, что скоро ему конец. Но от этого вместе с болью был и страх, и желание жить. Проклятый дух знает значение этих звуков. И только сейчас он вспомнил о кровавой дорожке, ведущей сюда. Он, как во сне делал неторопливые движения к тому месту, где кровь не продолжалась. Желто-грязная трава была выше обычного, и лишь встав в плотную, Гакуя увидел. На самом дне объятой дикой травы, лицом к земле лежало маленькое тело. И именно от этого место гноившейся плотью, потоками смешанный крови воняло сильнее и ощутимей всего. Увидев это, Гакуя задался вопросом, на который и спустя десять лет ни найдете ответа: — Что здесь делает полумертвый ребенок?***
Дальнейшее пробуждение прошло в другом месте. Сон ушёл, оставив лишь реальность. Поначалу щелка, потом разрез тьмы стал шире, и свет долбанул по сетчатке так, что Гакуя вновь зажмурился до слепоты и блеклых мушек. Голова, как и всё тело, без сил лежала в кровати. Одеяло согревало до самой шеи. Только с хрипом вместо дыхания повернул голову, а Гакуя уже понял, что лежит в знакомой комнате. То же огромное окно, за которым были уже накрытые тьмой растения и сине-серые сумерки. Само оно было приоткрыто и пропускало приятную прохладу. Ослаблено моргнув потухшими глазами, с мутным сознанием вновь посмотрел на деревянные доски потолка. Вспоминая то, что было днём. От одной мысли его руки резануло ожогом, и с такой силой он закричал бы, если бы хоть на это был способен. Но сжатие кожи и нажим на пальцы уже прошёл, оставив только пульсацию. С тем, что было днём, эта боль ни имела ничего общего. Сдавленно простонав ещё чувствуя рвоту и кровь в полости рта, Гакуя ни без усиления вытащил одну руку, заметив короткий белый рукав возле плеча, а сама его рука… — Значит, мне и в этом удача улыбнулась, — тихо промолвил он сам себе и слабо улыбнулся. На другую конечность можно было и не смотреть. Никаких больше татуировок, ни какого яда или проклятой силы. Всё это отныне было подавлено Кокухо. Длинная, стройная, с выпирающими костями рука Гакуи была чёрной, и эта чернота шла почти до основания плеча, похожее на кожаную тонкую перчатку. Пальцы разошлись и сошлись по его велению, сжимаясь в кулак. Конечно, что бы все эти спазмы исчезли полностью, нужно больше времени. Но результат был уже не плохим, и Гакуя улыбнулся ещё шире, опустив руку на одеяло. — Раз руками шевелите без проблем, мог и не сидеть возле этой кровати целых пять часов, — совсем близко пожаловался взъевшийся, но при этом ледяной умеренный голос. Гакуя подал изумление только приподнятыми бровями, прежде чем закрыть глаза и заулыбаться, уже заметней. — Я тебя и не заметил. Годжо Сатору, — мягко сказал Гакуя, так и не поворачивая к шаману головы. Острым слухом он уловил едковатый смешок и цыкание. — Боже. Вы же проклятый дух! Соберитесь уже! Или вы так привыкли к магам, что доверяете за простое слово? — ножки стула заскрипели от исчезнувшей тяжести. Сатору поднялся над кроватью, глядя на Гакую. Вот только истинные чувства мага проклятье не знал, потому что глаз он так и не открыл. — Я оповещу директора о том, что вам уже лучше. Годжо думал, что проклятье уже задремало и вряд ли что скажет ему в ответ. Он не стал ожидать, а вместо этого развернулся на ногах, идя к двери. — Скажи мне, Годжо Сатору, — услышал он за спиной сонливые и увядшие слова. — Вас с Масамичи Ягой моё действие никак не задело? Носы туфель Сатору сошлись возле самой двери, а рука, тянущая к ручке, остановилась, дернувшись. В комнате стало тихо и мрачнее, несмотря на свет. Здесь по-прежнему воняло от крови, блевотины и ещё кое чего, что обычно упоминать не гуманно. Тело Гакуи не выдерживало напора Кокухо и чтобы хоть как-то снять нагрузку, извергало все. По словам Сёко, костями, мышцам и внутренностями основательно досталось. Обычный человек, да и маг тоже, давно бы умер от таких внутренних повреждений. Но Гакуя выжил. В агонии, плеваясь кровью и ломая зубы, он кричал, что выживет. У него нет права пока умирать. Скорее всего проклятый дух уже и не помнит, так как он буквально сошёл сума. Бился головой, кусал себя, рвал ногтями плоть, чтобы хоть как-то стерпеть боль от того, что сам по сути себя и запечатывал. Сатору, директор и осматривающая Гакую Сёко, тоже скорее всего поняла. Гакуя не рассказывал про то, что из себя представляет Кокухо и как он собирается его использовать. Если прощё, то Гакуя, будучи не шаманом, а проклятьем, запечатал сам себя… на половину. Кокухо было создано из примеси магической энергии с проклятьями. Как оно создавалось не ясно, но это всё что смог проанализировать Сатору. Для магов давних времен оно служило основной и незаменимой вещью. Использовалось как протез при потери конечности, улучшало самочувствие, лечило раны и повышало запасы проклятый энергии. Его даже можно было есть. А вот для проклятий полностью наоборот. Как только Кокухо ощущало мощного злого духа, то тут же реагировало на него и нападало по приказу шамана. Разумеется, чтобы изгнать. Но Гакуя переплюнул все правила вновь. До этого попросил помощи у магов, которых, по сути, должен ненавидеть и желать убить. Теперь ещё и Кокуха себя на услужение взял. При этом понимал же, что сам может умереть. Если бы Кокухо сработала как надо, проклятье Гакуя было бы изгнано из тела мертвой девушки Ваэми Ровы. Остался бы только один бесполезный сосуд. Вот почему Гакуя так страдал и мучался. Кокухо пыталась добраться до него, разрывая тело девушки, что бы убить его, но не смогло. Но Сатору догадывался, что дело, скорее всего, было не в силе воли или удаче Гакуи, а в том Искажённом обете. Похоже, эта дрянь делала все, но своему пленнику умирать так просто не давала. Если Гакуя хотел запечатать свои руки, на чем этот обед и наложил искажение, значит, он нарушает правила самого обета. Это и в самом деле было опасно. Но Гакуя зашёл слишком далеко, чтобы опускать руки на этом стартовом начале. — Годжо Сатору, — всё так же измученно позвал его Гакуя. — Ты уже ушёл? — Нет, я здесь, — прямо ответил ему маг и понял, что в пылу мыслей молчал он слишком долго. — Ни со мной, ни с директором ничего не случилось. Ваше бешенство укротить было сложно, но в целом все без жертв. С губ проклятого духа слетел облегченный хриплый стон. Его тело под одеялом полностью расслабилось и стало легче. Ему было больно, но он уже без натужности улыбнулся. — Вот и хорошо, — пролепетал он, и голова стала закатываться на бок, а голос становился всё тише и тише. — Это всё, что…я…хотел услы…шать. Размерное сопение и по-прежнему не спокойное дыхание. Гакуя заснул, но жизнь его была ещё на волоске. Нужен был специальный уход и надсмотр. «Пусть Сёко занимается этим!» — с раздражением решил Сатору, оголяя сжатые зубы. Как бы он не был зол на то, что с ним произошло за это время, а маг все таки выключил за собой свет и как можно тише прикрыл входную дверь.