Власть.

Он сидел в дорогой ванной, наполненной тёплой водой, которая была очень приятна к его нежной, молодой коже и смотрел в стену, что была оттделана дорогим мрамором. Всё, как посчитал Павел, в этом доме было дорогим и стоило целое состояние. Дом состоял из трёх этажей, с просторными коридорами и бесчисленным количеством комнат, большинство из которых пустовало. Здесь имелось бесчисленное количество прислуги, которая выполняла всё предписанную хозяином им работу идеально. Всем было известно, что уважаемый господин «Судья» предпочитал, чтобы всё, что его окружает, было идеальным. В доме не наблюдалось ни единой пылинки. Всё всегда было вымыто до блеска и ни одна вещь не переносилась со своего изначально места. В коридорах были развешаны дорогие картины. Будь то портреты или пейзажи, для хозяина это не имело никакого значения. Он скупал все картины, что только приглянуться ем, так же он поступал и с остальными вещами. Но как же хорошо, что Россия достался ему совершенно бесплатно. Такая омега была бесценна и сейчас она принадлежала ему. Только ему. *** Павел на ватных от до сих пор не прошедшего шока ногах если поднялся из объятий воды, которая из-за долгого купания успела уже остыть. Прислуга закутала его хрупкое костлявое тельце в белое махровое полотенце и окончательно помогла выйти из ванной комнаты. Его посадили перед большим зеркалом и стали приводить в порядок. За окном уже темнело и его готовили ко сну. Сидя на этом чересчур мягком пуфике, Павел смотрел своими хрустальными глазами в зеркало. Что он пытался в нём разглядеть? Отца, который идет его? Наташенька, которая очень по нему скучает? Вопросы можно задавать вечность, но он так и не получит на них никакого ответа. Расческа с мягкими ворсинками, которой орудовала рука главной гувернантки Павла, которую к нему приставил Гильберт вместе со штабом прислуги, состоявшим из двух личных поваров, трёх парикмахеров, одного портного, четырёх личных врачей, и шести служанок, и всем эти руководила эта строгая, и холодная на вид женщина по имени Маргарет Майер. Кажется, ей было 43 года. Женщина имела высшее образование и долгое время работала патологоанатом в одной из частных больниц Берлина, но после смерти мужа отказалась от своей работы и нанялась прислугой в этот дом. Гильберт, увидев в ней трудолюбие, вскоре назначил её управленцем одного из четырёх составов прислуги. Сейчас же она руководила новым, специально набранным персоналом для Павла. Двери в его комнаты открылись, и в помещении появился Гилберт в ночной пижаме. Кивком он указал всей прислуге на дверь и те тут же скрылись. На его лице просияла немного гадкая ухмылка, и он стал надвигаться на хрупкую фигуру облачённую в длинный полупрозрачный халат. Гильберт подошёл со спины и провёл холодными руками по тонкой талии, спрятанной под халатом. Он уткнулся в шею, которая так маняще пахла и провёл по ней языком, немного прикусив в середине, на что омега дёрнулась, но промолчала. О, да. Этот страх. Эта покорность. Это полное подчинение. Мальчишка запуган им до смерти и не сможет ничего сделать под страхом смерти. Хотя лучше уж было сдохнуть, чем теперь жить так. Павла грубо кинули на кровать и, не церемонясь, развязали шёлковый пояс на его халате. Нет. Только не снова. Господь всемогущий, не позволь произойти этому снова! Его ноги были согнуты в коленях и раздвинуты в стороны. Тонкое нижнее бельё было приспущено, и холодные пальцы провели по клитору, заставляя омегу дёрнуться. Гильбер лишь хмыкнул и запустил два пальца в нежную промежность, начиная её растягивать и постепенно подгонять под размер своего детородного органа. Как только Павел почувствовал, что ледяные пальцы покинули его нутро, он со страхом сжал атласную ткань халата, готовясь к очередной порции боли. Так оно и было. Гильберт вошёл грубо, жёстко и без всякого стыда. Из горла омеги раздался сдавленный вскрик, и из глаз покатились хрустальные слезинки. Но этой твари нету дела до того, что он чувствует в этот момент. Эту тварь не волнует больно ему или нет, приятно ему или нет, хочет он этого или нет! Эта тварь пришла к нему с целью доставить удовольствие лишь себе. Грубые толки, кровь на белоснежных простынях и сдавленные вскрики беспомощной омеги. Лучшая картина для садиста. Гильберту это нравилось. Нравилось смотреть на это заплаканное и искажённое болью лицо. О да. Это приносило ему нескончаемое удовольствие, от чего он начинал ещё грубее и жёстче вдалбливать бедное тело в постель. Секс — это чистое удовлетворение потребностей и инстинктов, не о какой любви не может идти и речи. Это глупое, выдуманное чувство по мнению «Судьи». Хотя воспитывали его совершенно иначе. Няня, что занималась им с самого его рождения рассказывала, что любовь — это чудесное чувство, которое вспыхивает между омегой и альфой. Это безграничное счастье, которое дарует потом влюблённой паре самое дорогое, что может закрепить их любовь на долгие годы, это детей. Нет. Он считал по другому. Любви нет. Есть лишь только мимолётная страсть и потребность размножаться, чтобы продлить свой род. Павлу было больно. Чертовски больно. Невыносимо больно! Это было унижением…это было его убийством…насильник не проявлял ни капли снисходительности…не капли! От сильного напора и измотанного сильным стрессом организм просто отключился, погружая омегу в забытье.