«Черт бы подрал эту сессию!»
Именно об этом думает Антон, сидя дома и подтягивая свои знания в русском языке. Пускай тот и родной ему. Говорить на нем это одно, а вот знать наизусть все глупые правила, многие из которых даже не используются или имеют кучу исключений, это другое. Остальные предметы дались легко, особенно математика, чем повергла в ахуй компанию парня. Его слишком хорошо подтянул по программе Арсений Сергеевич. Кстати, о нем… Его сессия проходит еще тяжелее. В теории не так силен, как на практике, а потому и сессию сдавать не любит. Конечно, он выложится на все сто, костями ляжет, но сдаст все на пять. От этого ведь зависит его жизнь… Но пока костями лечь не приходилось. Попову поставили пару автоматов, ведь посещаемость хорошая, домашние задания есть, да и просто хороший парень, красивый, артистичный и вообще «глазки у него ну уж очень добрые!». За его эти красивые и добрые глаза прощали маленькие недочеты. Потому свободного времени осталось очень много. Арсений решил потратить его на диплом. Сделает по-быстрому и будет отдыхать, продумывать план на будущий год. Крошка-картошка-Антошка Я сейчас перееду куда-нибудь, где нет русского языка… Я уже не могу, так много всяких правил Арсений, записывая активно теорию на своем ноутбуке, тут же обратил внимание на входящее уведомление. Улыбнулся, представив, как его друг отчаянно пыхтит над учебником русского или конспектами, стараясь все усвоить. И ведь еще, кажется, недавно был точно таким же.Арсений Попов Давай-давай, работай. Зато потом, на каникулах, оторвемся как следует. ;)
Антон пялился в телефон все это время. Следил, как Арсений заходит в сеть, читает сообщение, печатает. Ответ приходит и через секунду парень расплывается в улыбке, представляя, что его ждет после сессии. И это ободряет, он откладывает телефон, перед этим отправив довольный смайлик, и упирается взглядом в конспект.***
— Извините за опоздание, можно войти?! — слишком громко просит опоздавший на полчаса Антон, стоя в дверном проеме и ртом глотая теплый воздух помещения. Толстовка на нем не глаженая, из-под нее торчит футболка, наспех одетая, о не глаженых, словно вытащенных, как любят говорить матери, «из жопы», штанах и говорить нечего. Он увлекся заучиванием, да так, что уснул за столом и забыл завести будильник. Вот и проспал. Пришлось экстренно собираться и экстренно вспоминать весь материал, что зазубривал. И так же экстренно добираться до колледжа. — Господи., — оглядывая подростка с головы до ног, произносит Павел Алексеевич, — Быстро залетай, только чтоб я от тебя и шороха не слышал! Уже треть группы твоей сдала, а ты только пришел! Шастун тут же залетает в аудиторию, буксирует на повороте к нужному ряду своими бахилами, но добегает до парты, вытаскивая конспект. Дождавшись, когда одногруппница ответит и уйдет, подходит, беря билет и рассматривая вопросы в нем. Благо попались не сложные, и то, что Антон отлично заучил. — Будешь отвечать последним, понял, домовенок Кузя? — спрашивает преподаватель, получая в ответ кивание. И даже на это прозвище обидится не получалось. За дело ведь. И за внешний вид. Справедливо, одним словом.***
Одногруппники уходят один за другим, а волнение с каждым уходом все растет и растет. Шастун сидит и заучивает правила, по сто раз повторяет одно и то же, и, казалось бы, знает это все как «Отче наш». Но стоит поднять голову от конспектов и попытаться рассказать самому себе правило без текста, как все слова растворяются, словно краски акварели в воде. Скорее всего, это просто играет сильное волнение, но лучше от этого не становится. Сердцебиение становится все громче, а уверенности в себе и том, что получится сдать русский, все меньше. И тут, как гром среди ясного неба, звучит голос преподавателя. — Шастун, пришла твоя очередь, — вздыхает тот, медленно попивая свой кофе, который взял уже давно и, наверное, стал уже холодным. Но холодный кофе — тоже кофе. Студент встает со своего места, взяв билет, на негнущихся ногах медленно идет к столу. Кажется, или в кабинете стало слишком душно? Кажется, или тут душно настолько, что можно сознание потерять? — Господи, ты чего такой бледный то? Расслабься, я тебя сильно докучать не буду, — услышав такой снисходительный, спокойный тон Павла Алексеевича, Антон немного расслабляется, и наконец садится напротив, протягивая свой билет, — Ответишь на вопросы по билету, потом поговорим немного, — предупреждает преподаватель, пробегаясь глазами по вопросам на листочке. Видно, что эти вопросы уже выучил и смотрит их ради приличия. Интересно, сколько же групп он выпустил? — Я начну со второго вопроса, — начинает Шастун, вспоминая тот самый вопрос, — Особенное… Обособленное определение, — заминается, поднимает взгляд, видя кивок преподавателя, который, кажется, даже не услышал первоначальную версию этого «определения». Оно и к лучшему. Все-таки, вспомнить зазубренное получилось. Информация льется, словно масло, оба вопроса были закрыты большим ее количеством, и некоторое даже дополнилось сверху. Антон позаботился и нашел немного в интернете, дополняя тем самым ответы, которые уже были совершенны. Павел Алексеевич слушает, кивает, но даже бровью не поводит. Следует первый вопрос, который так же с успехом остается позади. А преподаватель молчит, тишина вокруг начинает давить и становится правда неуютно. Будто мужчина ушел отсюда куда-то далеко в свои мысли и его не совсем волнуют ответы студента, то, справился ли он или нет. Будто его волнует что-то другое. — Угу, отлично, Шастун, пять, — на секунду вырвавшись из своего мирка, произносит Паша, беря зачетку студента и вырисовывая там красивую пятерочку. — Я могу идти? — Нет, подожди, — Антон уже поднялся со стула, как данная фраза заставила упасть обратно. Точно. Преподаватель упоминал, что после билетов надо будет что-то еще обсудить. Только вот что, если оценка за экзамен уже поставлена в зачетку? — Надо поговорить. Об Арсе. — А что с ним не так? — пугается парень, от чего в сердце начинает давить. Напряженное состояние, когда опоздал на пару, потом облегчение от пятерки, а теперь какой-то серьезный разговор о его друге. Качели — это, конечно, весело, но явно не эмоциональные. — В том-то и дело, что все с ним более чем в порядке. А все благодаря тебе, — Шастун непонимающе отводит взгляд, хмурится, — Понимаешь, я вижу, какой ты. Ты взбалмошный, немного агрессивный и непостоянный. Последнее самое, как по мне, страшное. Арс пережил уже удар в спину от любимого человека, и я не хочу, чтобы ты так же поступил с ним. Я тебя предупреждаю и остерегаю. Я не хочу, чтобы из-за твоей неосторожной фразочки мой друг окончательно сел в яму и не вылез. — Стоп, подождите. Я ничего не понимаю. Какой любимый человек и причем тут я?! — Я давно его знаю. Пускай мне Арс ни в чем не сознался, но я вижу, как по-особенному он к тебе относится. Разве ты сам этого не заметил? Шастун еще сильнее хмурится, смотрит в упор преподавателю. Осознание сказанного приходит не сразу, ведь с начала кажется, что Павел Алексеевич говорит о чем-то очевидном по типу: «Не перебегай дорогу на красный, машина собьет». Только тут звучит: «Относись к этому доброму и милому человеку так же по-доброму». Студент уж хочет сказать, что и так это знает, пока не понимает: имеют в виду отношение, кажется, не как к другу. Антон медленно встает со стула, словно кот, который увидел хищника. Отступает назад, к своей парте, с которой берет свою сумку. Глаза широко раскрыты, рот тоже немного, но ни единого звука из него не доносится. Он хочет сказать что-то, спросить, уточнить, переспросить. Понять, что подумал не о том и Паша имеет в виду совершенно другое. Шастун пытается разглядеть это в глазах преподавателя, даже подходит ближе, хмурясь, и так, словно замахнется за подобное кулаком и втащит. В карих глазах он не находит того, чего хочет. В них сожаление, переживание, но нет и доли сарказма или шутки. От тишины в ушах начинает отзываться стук сердца, кажется, что рой собственных мыслей сейчас сожрет его полностью. Аудитория позади будто разрушается. Остается безысходность. — Я искренне надеюсь, что вы говорили не о том, о чем я подумал, Павел Алексеевич, — выдает спустя пару минут Антон, тихо, перед этим сглотнув ком в горле. Берет свою зачетку и выходит из кабинета, кинув сухое «до свидания», не услышав того же в ответ. Его это не особо волнует. Он идет по пустому коридору, еле передвигая ноги, думая о сказанных словах. Внутри будто туман, эмоции появляются и тут же растворяются, неуверенные в том, что должны присутствовать. Оглядываясь по сторонам, становится тревожно от тишины вокруг. Лучше бы были люди, шум. Главное, чтобы что-то отвлекало от этого дурацкого беспокойства, которое появилось после разговора с преподом. Вот же попадалово. Добраться до дома Антон решил пешком. Холодный декабрьский воздух усиленно обдувает подростка, но все его тело кипит настолько, что ветер, словно чувствуя это, огибает, не задевая более. Шастун запутался. Послание Павла Алексеевича было таким осторожным и невнятным… Антон не знает, как воспринимать его. В голове просто нет вариантов для действий. Он часто представлял, что можно будет сделать в той или иной ситуации, придумывал варианты диалогов, чтобы не мямлить и быть уверенным в себе. Но когда происходит такое, на что у тебя нет варианта действий… Хочется просто закрыться от всего мира, уйти глубоко под воду или уйти далеко в лес, лишь бы эта проблема его больше не касалась. Он не верит в любовь, искреннюю, чистую, между мужчинами. Ему кажется, что она в априори грязная, слишком пошлая и лишена каких-либо чувств. Только похоть, животное желание. И ничего более. Но если и брать в расчет то, что чувства у Арсения не как к другу, то… Антон и не знает, что даже думать. Попов слишком мил с ним, добр, такой внимательный и учтивый, что язык не поворачивается назвать его «педиком». И это вызывает самый больший диссонанс. Рука медленно тянется к пачке сигарет, вынимает одну. Щелчок. Витиеватый дым растворяется в воздухе, перед этим изрисовав его красивыми узорами, словно на стекле от холода. Шастун стоит на крыльце своего подъезда и не решается зайти уже которую минуту. Хочется для начала привести мысли в порядок и заходить более уравновешенным, чем сейчас. Благодаря табаку, что попал и осел в легких, получается расслабиться. Или это сработало самовнушение… Честно говоря, сейчас это не имеет значения, главное, что сработало.***
Сессия пролетает, как сумасшедшая. Арсений без особого труда сдает предметы, и какое-то время ожидает Антона, пока тот, пыхтя над учебниками и конспектами, старается усвоить материалы и предмет в целом. И это получается. Почти все предметы сдает хорошо, то есть на пять, чему сам удивляется не меньше друзей. От своей компании он, конечно же, скрыл предостережение Павла Алексеевича, боясь вызвать бурную реакцию. Ему не нужны лишние люди в его взаимодействиях с Арсением, явно нет. Они лишь помешают и испортят все, что и так уже состоит из хрупкого льда. Начинаются долгожданные каникулы. Антон готов пищать от радости, видя толстый, плотный слой снега, а дома в это время начинает пахнуть тематическими салатиками и закусками. Приближается новый год. Плохие мысли улетучиваются, Шастун нашел какое-то оправдание предостережению, повернул его для себя в выгодное русло. Думать об этом, удручая себя, особо не хотелось, особенно в канун нового года. И даже когда Арсений зовет его погулять, никакой плохой мысли не возникает, лишь наоборот: Антон безумно соскучился по нравоучениям, строгому, но в то же время шуточному голосу и ледяных глазах. В общем, он соскучился по другу, это нормально ведь!***
Быстро справившись со всеми экзаменами, зачетами и курсовыми, получив по ним всем «5», Арсений еще пару дней ждет освобождения Антона из плена экзаменов. Но не горюет, проводит это время с пользой: убирает всю квартиру дочиста, доделывает диплом, постепенно готовится к новому году. Закупается новогодними игрушками вместе с Оксаной, покупает еду, потихоньку принимаясь за приготовление новогодних блюд. Новый Год, скорее всего, придется справлять одному — Оксана будет справлять с родителями и парнем, а с ребятами из группы нет таких тесных взаимоотношений. Да и не хочет он их заводить, незачем ему эти люди. Ему хватает Антошки и Оксанки, самых приятных для него людей. За все время, что они были порознь, Арсений не переставал думать об Антоне. Вспоминал моменты, представлял новые, уже думал, куда сводить и чем может удивить. А также уже подготовил небольшой подарок на новый год. Для него это мелочи, но, скорее всего, эта «мелочь» сильно понравится его другу. Да, Попов так и не признал самому себе, что его привязанность совсем и не привязанность, а нечто иное. Он боится обжечься вновь, боится открыться, в первую очередь, самому себе. Ведь правда горькая на вкус, а потом после нее болит все тело. Особенно сердце. И ведь пока всех устраивает подобный расклад, что Арсений заботится, а Антон, ничего не понимая, принимает эту заботу и совершенствуется, пускай и делая кучу ошибок. Если двоим хорошо, то зачем что-то менять, верно? К тому же, менять что-то в отношениях с Антоном — себе дороже. Его реакции непредсказуемы, любое событие, даже не такое значительное, может вызвать вспышку гнева или сильно расстроить. Подростки, они такие. Что с них взять. Сделав уже все, что планировал и поняв, что, по идее, его друг должен был освободиться, Арсений решается написать первым, позвать гулять. Долго ждать ответа не приходится. Антон тут же отвечает положительно, сам назначает место и после пишет, что начал собираться. По такому активному, жизнерадостному Антону, он и скучал. Он соскучился по его голосу, пусть и отправляли друг другу голосовые сообщения порой, соскучился по его теплоте, и тела, и взгляда. Особенно по его теплой улыбке. В общем-то, Попов соскучился по Антону. Арсений приезжает первым на место встречи, поправляет нервно свою длинную, черную куртку ниже колена, капюшон и шапку с помпоном, а также перчатки. Кажется, что все лежит криво, не так, как положено. Неидеально. Осматривается по сторонам, выискивает среди проходящих мимо, так же гуляющих по этому парку, людей, но не может найти того самого, своего человека. Оборачивается и замирает. Антон, активно перебирая ножками в скользких ботинках по снегу, держа руки в карманах такой же толстой, теплой куртки, идет и улыбается, сразу же завидев своего друга. А у этого друга сердце пропускает удары. Не иронично, ему кажется, что словил инфаркт или инсульт, кладет руку на сердце, отсчитывая удары. Раз, два… Сердце неравномерно стучит по началу, дыхание спирает, но потом учащается все сразу. Арсений еле борется с желанием броситься в объятия, затискать этого мальчишку, прижать к своей груди и не отпускать. Просто не отпускать от себя ни на шаг. Борется с желанием прислонить свою щеку к его, почувствовать тепло его рук, прощупать каждое его колечко на пальцах, которые тот так всегда выбирает с трепетом. Попов понимает, что пережить такую разлуку, как сессию или что еще подольше, не сможет. Понимает, что, кажется, окончательно влип. По полной. — Здравствуйте! — улыбаясь, согревая этой улыбкой лучше солнца на небе в разы, проговаривает Антон, стоит подойти поближе. Кратко приобнимает, чувствуя руки на своей спине в ответ, — Не замерзли? Пришлось задержаться чуть-чуть из-за матери, — шмыгает носом, кутая его в свой темно-красный шарф. Ну воробушек, ей-богу. — Твое появление меня согрело, не переживай, — честно признается Арсений, копируя радостную улыбку подростка, — Ты сам-то не замерз? А то можем зайти в торговый центр, там погреться. — Нет, я уже дома насиделся в тепле. Пойдемте, красота такая ведь на улице, — кивает на дорожку головой Шастун, что ведет вглубь парка. Попов жмет плечами, покорно идет за ним, выслушивая его истории про сессию. Про то, как тяжело сдавал ее, про то, как иногда занижали его преподы, но в один момент осек себя, вспомнив, что гуляет с «преподом». Арсений лишь смеется с этого. — Слушай, Антон, — начинает он, пока Антон замолчал, вспоминая какую-то еще историю, — Давай ты будешь обращаться ко мне на «ты»? Все же мы в неформальной обстановке, да и мне немного неловко уже. Мы же друзья, а ты ходишь «выкаешь». — А матерится можно? — в шутку спрашивает Антон, надеясь, что и на это разрешение получит. Ну, а вдруг, раз обстановка неформальная, так неформалить по полной. — А за это можно по губам получить, — жмет плечами Арсений с усмешкой, осматриваясь, сворачивает в красивую аллею. Шастун замедляет шаг, чуть хмурится, складывая руки на груди в знак недовольства и протеста. Только это осталось незамеченным. Ну и ладно. — Жаль, — запоздало комментирует Антон, догоняя мужчину и сравнивая с ним шаг. Оба смеются с данного диалога.***
— Улыбочку! Ну улыбнись ты нормально! — уже который раз просит Антон, тыкая Арсения в бок, пока тот корчит рожицы, смеясь и чуть ли на снег от смеха не падая. И наконец, ловит удачный кадр. Шастун подносит телефон, разглядывая фотографию, — Ну вот! Наконец я поймал нормальный кадр. Хоть на аватарки разбирай! — наклонившись, Попов смотрит на фотографию. Зеленые глаза прищурены от улыбки, а сама она… Такая яркая, солнечная и красивая, а главное, искренняя. Шапка чуть залезла на лоб, криво, прикрывая одну бровь. Щеки покраснели от сурового холода, так же как и кончик носа, что стал почти ярко-красным. И все это завораживает. Арсений готов разглядывать эту фотографию вечно, замечать новые, такие слабо заметные детали в ней. Понимать, насколько Антон красивый и волшебный. Видимо, его взгляд стал слишком палевным, что Шастун, взглянув на его лицо, нахмурился, после вскинул бровь в непонимании. Да уж, выглядит странно. А вдруг… — Скинь мне ее. Я тут хорошо получился, поставлю в качестве главной в профиле, — делая непринужденный вид, говорит Попов, переводя взгляд на Антона. И глаза его выглядят теперь как обычно… Могло ли показаться? Наверное, ведь стало очень холодно. Мозги отморозились, может быть. «Да, наверное, я от холода бред уже всякий думаю…»***
— Ладно, ладно, ты победил, я сдаюсь! — отчаянно кричит Арсений, лежа на снегу и раскинув руки в стороны. Вся одежда мокрая, еще в некоторых ее участках не растаял снег. Антон, сидя на коленках за снежной кучей, которую гордо называл своей крепостью, смеется, держа все еще в руках последний свой «заряд». Как-то внезапно они начали, можно сказать, не всерьез спорить, что и переросло в игру в снежки. Конечно, очень по-взрослому. Но сейчас, когда серотонина в избытке, а улыбка не сходит с лица, от чего болят скулы, это не имеет значения. Шаст подползает ближе, слабо кидает снежок прямо на грудь мужчине и падает на задницу рядом. Изо рта идет пар, что виден намного четче под светом фонарей, чем днем. Парень поднимает голову, смотрит на звезды и видит, как с неба будто падают их маленькие частички — снежинки. Выставляет руку в перчатке, ловит парочку, разглядывая. Все слишком хорошо. Оно и к лучшему. — Кстати, а чего это ты на холодном разлегся? — отмечает слишком возмущенно Антон, подрываясь со снега, как будто и вовсе не лежал на нем пару секунд назад, — Отморозишь себе все! — продолжает нравоучать, протягивая руку. — А что, волнуешься за меня? — саркастично, одновременно с этим и искренне, интересуется Арсений, принимая руку и с трудом поднимаясь с земли. Отряхивается, пока его друг стоит в небольшом ступоре от поступившего вопроса. — Естественно! Ты мой друг, к тому же препод. Кто еще сессию принимать будет у студентов, если не ты? — размахивает руками в наигранном возмущении, вызывая смешок. — А, да… Точно., — снижает голос Попов, после и вовсе замолчав. Он ведь все еще не признался, не рассказал правду. Вранье скоро погубит его, это уж точно, — Ладно, пойдем, отвезу тебя что ли, — делает как бы одолжение, направляясь к выходу из парка. Оба устали за этот насыщенный радостью день. У двоих болят скулы от смеха, у двоих до жути мокрая от снега одежда. Только вот у одного Арсения осадок на душе. Они ведь увидятся вряд ли скоро, сначала будет подготовка к новому году, потом отходняк… И, если честно, он уже заранее начинает скучать по этому ушастому, такому радостному и веселому мальчишке. — Слушай, а не хочешь со мной новый год отметить? — внезапно выпаливает он, стоило подойти к машине, — Если, конечно, не будешь отмечать с родителями или кем-то еще. Просто Окс не сможет, а одному как-то некрасиво встречать новый год. — Если Дима с Сержем меня не увезут куда-нибудь, то я буду только за! — легко отзывается Антон, даже не представляя, какую бурю эмоций вызвал у своего собеседника. У него буквально сперло дыхание от радости, — До нового года ведь еще четыре дня, так что посмотрим! — Арсений кивает в ответ, заводит машину и, подождав, пока та прогреется, садит Шастуна, затем садится и сам. Долго ехать не приходится. На удивление, дорога довольно чистая, машин немного, да и парк находится не так уж и далеко. Припарковавшись, оба выходят из автомобиля, доходят до подъезда, где и останавливаются. Смотрят друг другу в глаза с улыбкой, подбирая слова для прощания. А мужчина, к тому же, пытается справиться с саднящей болью в сердце. — Увидимся тогда тридцать первого? — жмет плечами Антон, расправляя руки в стороны для объятий. — Надеюсь, — тихо отвечает Арсений и, сделав шажок вперед, обвивает талию юноши, кладя свой подбородок на его плечо. Шастун затихает. Медленно кладет руки на спину Попова, прислушивается. Раз, два… Сердце слишком громкое, каждый стук эхом отдает в ушах. «Расставаться всегда сложно, особенно, если давно не виделись и вряд ли увидитесь в скором времени… Наверное, поэтому я так нервничаю?» — До встречи, Арсений Сергеевич, — первым прерывает объятия Антон, едва слышимо выдыхая. — До встречи, Антошка, — хлопает по плечу мужчина в ответ, и, развернувшись, уходит к своей машине. А сам старается дышать ровно, не накручивать себя. Увидятся они в скором времени обязательно. Так и успокаивает себя, не подавая внешне виду. Антон стоит еще пару минут, ждет, пока Арсений сядет в машину, пока выедет со сложной парковки и уедет. Еще выглядывает за угол дома, провожая оранжевые фары взглядом. Только тогда, не в силах уже терпеть свою мокрую и холодную одежду, заходит в дом, а затем и в квартиру. Внутри пахнет крабовым салатом, бутербродами с красной икрой и оливье. Антон почему-то верит, что у его друга в квартире пахнет так же — уютом и предновогодней суетой.