***
Кисаме задумчиво рассматривал посох Мизукаге, лежавший возле его стола. Крюк, с цветком возле основания едва ли выглядел устрашающе, но никто в деревне не рискнул бы сказать про Ягуру «слабый». Перед ним был человек, с внешностью ребенка и личиной зверя, и он не забывал об этом ни на секунду. В нем он видел дух Кири — за красивыми, окутанными туманами пейзажами скрывались закаленная сталь, реки крови, и скрежет зубов. Он до сих пор помнил, как корабль китобоев, с которыми он плавал в рейсе, столкнулся с торговым кораблем их ближайших соседей — страны Огня в нейтральных водах. Их корабль быль оснащен лучше, и охраны на нем было больше, включая нескольких шиноби из АНБУ. И АНБУ страны Огня заплатили им, чтобы они пропустили их корабль, и не затевали бой. Потому что они были сосунки и сыклища, которые знали, что кирийцы ненавидели соседей по-настоящему. Ягура дождался, пока остальные мечники уйдут, и, сцепив пальцы перед лицом в замок, устремил на Кисаме пронзительный взгляд. — У Киригакуре много проблем, как внешних, так и внутренних. Поддерживать стабильную экономику в деревне сложно, — Кисаме кивнул, соглашаясь с этим утверждением. — Поэтому существуют традиции, кастовая система, и сопутствующее ей неравенство. Мы живем по таким обычаям уже много лет, и по-прежнему находятся те, кто недоволен установленным порядком вещей, — Ягура вышел из-за стола, и подошел к окну, глядя на раскинувшуюся за ним деревню. — Другие страны считают себя более цивилизованными, а наши традиции — варварством и невежеством. Они уверены, что если мы не сумеем отказаться от них, то это приведет нас к полному краху. Такую идеологию легко проповедовать, и вкладывать в головы людям из низов, не осознающих, что отказ от своих корней и станет тем самым крахом цивилизации! — Ягура испепелял взглядом в окне собственное отражение. — Вы считаете, что среди жителей деревни появились приверженцы другого, — Кисаме задумался, подбирая слова, — политического строя? — Не в деревне, — Мизукаге повернулся к нему, — они здесь, — он обвел взглядом свой кабинет. — Наши братья по оружию, сослуживцы, те, кому я доверил бы собственную жизнь! — его голос звенел от злости. Так было всегда, когда речь касалась верности деревне, Ягура был беспощаден к предателям. — Кто-то притаился здесь, и выжидает момента, чтобы нанести удар мне в спину, устроить в Кири государственный переворот! — Вы подозреваете кого-то конкретного? — осторожно поинтересовался Кисаме, чтобы подобраться к сути вопроса. — А должен? — Ягура сощурился. Кисаме выругался про себя, проклиная Забузу и его вылазку в горы. Наверняка Мизукаге уже кто-то настучал, его шпионская сеть была всюду, после предательства Фугуки, он предпринял массу мер, чтобы избежать повторного заговора. Ягура знал обо всем: и что они заканчивают миссии раньше срока, и что они просаживают общак в гостевых домах на выпивку, шлюх и наркотики, возможно, был даже в курсе сколько раз каждый мечник ходит в туалет. Все это творилось у него под самым носом, потому, что Ягура позволял этому происходить. Давал небольшую слабину, чтобы его верные псы немного расслаблялись, а потом со свежими силами бросались за очередной добычей. А теперь Забуза поставил под удар всех. Хоть он и заставил его рассказать остальным, ответственность с них это не снимало: раз не удержали его от возможного контакта с мятежниками, значит, были с ним заодно. -Все катится к морским чертям, Ку. Все к чертям! В голове прозвучал голос Джинпачи, как никогда точно описывая текущую ситуацию. Их мирное существование стремительно катилось к морским чертям со скоростью снежной лавины. Кисаме предчувствовал, что в ближайшее время он еще неоднократно вспомнит эту фразу. — Сейчас у меня нет оснований выдвигать подобные обвинения, — ответил Кисаме, понимая, что теперь разговор с Мизукаге будет прощупыванием пути в болотной жиже. Стоит оступиться, и тебя тут же затянет трясина. — Но если я замечу в поведении своих сослуживцев что-то подозрительное, я… — Если? Что значит, «если?» — Ягура нахмурился. — Отныне никаких «если». Теперь ты будешь наблюдать за тем, какая обстановка царит в отряде мечников. Быть одним из семерки, значит, быть не последним человеком в этой стране, и иметь определенное влияние. Поэтому я хочу знать обо всех конфликтах, кто чем дышит, кто на кого точит зуб, какие у кого взгляды на обстановку в деревне и жизнь в Кири в целом. Рыба гниет с головы, тебе ли об этом не знать? — добавил Ягура, намекая на инцидент с Фугуки. Следить за своими, стать доносчиком. Кисаме было отвратительно от мысли шпионить за теми, с кем он сражался плечом к плечу, с кем делил кров и невзгоды походной жизни, кого считал едва ли не своими друзьями. Всего неделю назад он мог бы поручиться за каждого, не усомнившись в их честности. Но после того фортеля Забузы… -Все катится к морским чертям, Ку. Все к чертям! — Это правильный подход, такие меры принесут благо и безопасность нашей деревне, — Кисаме покорно склонил голову. — Я буду отдельно отчитываться перед вами после каждой миссии. Ягура удовлетворенно кивнул, именно этот ответ он и ожидал услышать.***
Мангетсу проснулся, и, глядя в незнакомый, чужой потолок, пытался понять, где находится. Рекан? Очередной постоялый двор? Свою квартиру он узнавал по деревянным, покатым сводам над головой, они жили под самой крышей. А здесь был идеально ровный слой белой штукатурки, чистота, химозный запах свежести. В голове пронеслась череда воспоминаний: рыбацкие сети, кладбище кораблей, рев мурены, брат, падающий в воду… Мангетсу сел в постели, поняв, наконец, где он, и как здесь оказался. На нем была больничная однотонная пижама, рядом с кроватью, на столике стояли различные пузырьки, и стакан воды. Он тут же схватился за него, и принялся жадно пить. У воды был противный, слащавый привкус, видимо, туда добавили какое-нибудь лекарство. Правая рука уже не болела, но слушалась плохо, он чуть не расплескал воду, поднося стакан ко рту. Утолив жажду, он оттянул ворот кофты, чтобы посмотреть на место укуса. Кожа по-прежнему была серой, будто грязная. В ямке ключицы, куда мурена вцепилась ему своими зубами, собралась мучнисто-белая жидкость, Мангетсу вытер ее рукавом. От ключицы и по всей руке тянулись тонкие, черные, ломаные линии, будто кто-то расписал его тушью, пока он спал. — Это кровеносные сосуды, — пояснил медик, прошедший к нему в палату. Мужчина с редеющей шевелюрой, маленькими глазками, и острым подбородком напоминал ему крысу. — Яд мурены содержит очень сильный нейротоксин, от этого возникла проблема с кровообращением и движениям в каналах чакры, — он сел возле его кровати. — Также возможны нарушения координации движений и работы мозга: потеря памяти, нарушение слуха и зрения, галлюцинации. В таких случаях мы обычно делаем переливание крови, но у вашей крови уникальный состав, поэтому провести процедуру не представлялось возможным, — врач вздохнул, сделал паузу, ожидая от Мангетсу реакции на свои слова, но он не ответил. — Мы смогли предотвратить дальнейшее распространение яда по вашему организму доступными нам средствами, но на восстановление пострадавшей от интоксикации области потребуется значительное время… — Сколько? — перебил Мангетсу, чтобы понимать, как долго он будет выбит из строя. — Думаю, месяц, а может, и больше, — медик бросил на него сочувственный взгляд. — Видите ли, яды такого типа еще плохо изучены, и возможные последствия отравления могут проявить себя позже. А учитывая особенности вашего организма, я не могу с уверенностью утверждать, что может ожидать вас в будущем. Утрата подвижности, слепота, повреждения речевого центра, — Мангетсу заметил, что врач испытывал удовольствие, перечисляя эти увечья, ему нравилось запугивать своих пациентов. — Это только некоторые из возможных последствий… — Я хочу вернуться домой, — перебил его Мангетсу, он услышал достаточно. — Не рекомендую спешить с выпиской, — врач недовольно поджал губы. — За два дня клиническая картина течения болезни стала удовлетворительной, но нужно наблюдать за вашим состоянием. Это позволит своевременно… — Я хочу вернуться домой, — повторил Мангетсу по слогам, как для слабоумного. Он вперил мрачный взгляд в переносицу этой облезлой, лабораторной крысы. Медик почувствовал, что если продолжит спорить, у него будет сломан нос. — Как вам будет угодно, — равнодушно отозвался врач, поднимаясь со своего места. — Медсестра принесет вам рецепты лекарств, если почувствуете себя хуже — приходите в любое время, — с этими словами медик исчез за дверью. Мангетсу попробовал раствориться и убедился, что плешивый ублюдок был прав, дело, а точнее, его тело было и, правда, дрянь. Поврежденная рука не разжижалась, и лежала на поверхности, образовавшейся из его тела лужи воды как оторванная конечность куклы манекена. Он выругался, и вернулся обратно в свое человеческое состояние, злясь не то на медика, не то на брата, не то на самого себя. Целый месяц без миссий. Целый месяц безделья. Целый месяц сидеть дома, как ржавый баркас на вечном приколе.***
Первые три дня в теле была ужасная слабость, Мангетсу чувствовал себя вялым и заторможенным. Он будто впадал в спячку, иногда просыпаясь, чтобы принять лекарства, и снова проваливался в забытье. На четвертый день он бодрствовал практически до вечера, лечение, наконец, стало ему помогать. Рука и предплечье, область вокруг ключицы выглядели плохо. Сосуды все еще просвечивали наружу темными контурами, кожа мокла и покрывалась зеленоватой слизью. Врач сказал, что происходит обновление эпидермиса, поврежденные ткани замещались новыми. Но так как нейротоксин только ослабил свое действие, а не вывелся из организма полностью, кровеносные сосуды и кожные покровы пребывали в состоянии химического ожога, поэтому происходило отторжение зараженных тканей, и он сбрасывал кожу будто змея. Вынужденная передышка позволила разобрать накопившиеся дома дела. Подкрасить стены, вычистить углы от плесени, подлатать крышу. Оконная рама на кухне рассохлась, и ее тоже следовало заменить, но столярные работы требовали финансовых вложений, а в нынешней ситуации деньги утекали, как вода. Если бы он был ранен во время миссии, то ему выплачивалась бы компенсация, которая покрывала бы затраты на лечение и вынужденное бездействие. Но так как травму, выбившую его из строя, Мангетсу получил по глупости, и неважно чьей — своей или брата, то никаких выплат ему, естественно не полагалось. У него было несколько тысяч рье отложенных про запас, и последняя миссия была оплачена Мизукаге от всех щедрот. Но у заработанных им денег имелось одно печальное свойство — они заканчивались. Суигетсу растет, а вместе с ним растут и расходы. Мангетсу видел, что одежда, которую он ему покупал в начале лета, уже становилась ему мала, обувь тоже, брат так быстро из всего вырастает. Лекарства, которые ему назначил врач, в аптеке, как назло, стоили в три дорога. А еще продукты, тетрадки и свитки которые понадобятся в академии — не за горами начало учебного года… Мангетсу устало вздохнул, пересчитав остатки своих сбережений. Если тратить на самое необходимое, на ближайшую неделю им еще хватит. Но что делать потом? На миссии его не отправят, пока он окончательно не оправится, его способности нужны на заданиях ранга A и S. Для несложных миссий, не требующих значительных усилий, есть генины и чунины, ему там делать нечего. Стоять перед кланом с протянутой рукой? Ни за что. В конце концов, никогда не поздно вновь начать есть одну рыбу. Он убрал деньги обратно, в тайник под выцветшим татами, рядом с местом, где они спали. Брат сидел за столом и читал эпоху воюющих провинций с несчастным лицом. События в учебнике были настолько скучно и уныло изложены, аж зубы сводило. Именно поэтому, в качестве наказания Мангетсу заставил Суигетсу ее прочитать. Больше сотни страниц, эта пытка растянется на все время, пока он вынужден, находиться дома. Не одному же ему страдать. — Эй, Хозуки, — шорох ткани, и вскоре Мангетсу увидел знакомое зеленое кимоно, на карниз приземлилась Амеюри. — Пригласишь меня войти? — она осклабилась. Мангетсу не сдержал улыбку, он действительно был рад ее видеть. И вместе с тем, он остро почувствовал, как же ему осточертели эти декорации, и сидение на одном месте. Хотелось туда, за пределы деревни, ринутся вместе со всеми, вихрем сметая врагов. Чтобы кровь летела в лицо, от нанесенных им ран, хруст позвонков, и предсмертные хрипы — вот то, что прямо сейчас сделало бы его счастливым. — Ну, что вы тут, совсем захирели? — поинтересовалась Амеюри, проходя на кухню, осматривая обстановку. Она была в гостях у него впервые, но держалась уверенно, как хозяйка. Суигетсу хвостиком увязался за ними: гостей у них дома никогда не бывало, и сегодняшний визит Амеюри стал для него событием. Мангетсу шикнул на него, чтобы не путался под ногами, и тот, обиженно надув губы, вернулся в спальню. — Не отталкивай, — Амеюри, вздохнув, покачала головой, усаживаясь за стол. — Это ты сейчас косоротишься, а потом жалеть будешь, — произнесла она тоном человека, который знает, о чем говорит. — Мы сейчас на востоке отпахали, вон, только вернулись, — Амеюри вытащила из своего широкого рукава сверток, — гостинцев, вот, вам привезла, — она косо усмехнулась. — Не нужно, — Мангетсу удивленно вскинул брови. Он был рад общению, но внезапные подарки были лишними. — Зачем ты… — Нужно, — перебила его Амеюри, разворачивая бумагу. — Мои деньги, на что хочу, на то и трачу, — добавила она, нагло глядя ему в глаза. — Откажешься — оскорбишь меня, понял? Мангетсу недовольно сложил руки на груди, и, прислонился спиной к стене, не ответив. Он не хотел принимать «подношения», но и спорить с Амеюри из-за такой мелочи тоже. Когда он встанет на ноги, нужно будет сделать ответный жест, и тогда они будут в расчете. — Малому твоему конфет принесла, а тебе вот, — она пошуршала травами в небольшом мешочке, перетянутом веревкой. — Когда с медичкой своей разберешься, попробуешь. Это кирийский чай высшей категории, элитная смесь, отвечаю, — Амеюри расплылась в довольной улыбке. Она отмахнулась от его благодарности, отказалась от предложенного ей риса: «Я что, к вам есть сюда пришла?», и на этом Мангетсу закончил свои попытки гостеприимства. — Эй, — она, прищурившись, смотрела в узкий коридорчик, соединявший спальню, санузел и кухню. — Это кто там крадётся, такой зубастенький? Иди сюда, - она махнула рукой, подзывая Суигетсу. Мальчишка тут же прибежал к ней, сел рядом, через секунду забравшись к Амеюри на колени, и принялся рассказывать последние новости. Амеюри кивала, задавала ему вопросы, всем своим видом выражая крайнюю заинтересованность в беседе. И глядя, как они общаются, Мангетсу понял, одну очень горькую вещь. Что как бы он не старался, сколько бы усилий он не прикладывал, он все равно не заменит брату родителей. Суигетсу была нужна мать, и в этот момент Амеюри своим присутствием создавала иллюзию, что она у него есть. Суигетсу очень редко спрашивал его о родителях. Он знал, что они когда-то у них были, но из-за страшного цунами, произошедшего шесть лет назад, погибли, когда Суигетсу только появился на свет. Он не спрашивал их имена, не спрашивал, как они жили до цунами. Но брат мог ни с того ни с сего подбежать к нему, и спросить: — Какого цвета глаза у моего папы? Или еще какая-то деталь во внешности их родителей, которая неожиданно его заинтересовала, и ему было важно узнать ответ здесь и сейчас. Мангетсу отвечал ему, но после таких вопросов, у него возникало странное ощущение, будто он обманывал не то его, не то самого себя. У него не сохранилось ни одной фотографии, и все, чем он мог поделиться с братом — были собственные воспоминания. Воспоминания, которые, как известно, со временем тускнели и искажались. Он набрал целую ванну воды, и блаженно вытянулся в ней в полный рост. На юге им пришлось задержаться, а из-за стоявшей в то лето засухи там были определенные проблемы с водой, и, следовательно, с гигиеной. Брат гулял где-то на улице, и сейчас Мангетсу не спешил его искать, ему хотелось провести время наедине с собой. В глубине полок, в старой мыльнице, был спрятан кирийский чай, и до возвращения Суигетсу, он успеет расслабиться и сделать пару затяжек. Самокрутка вышла слабоватой, но все равно подарила ощущение покоя и легкости бытия. Он немного приоткрыл вентиляционное окно, чтобы вытягивало дым, и наслаждался водой, легким дурманом и одиночеством. Устроив голову на бортике он, кажется, задремал, когда услышал знакомые шлепающие шаги. Брат топал, как слон, и Мангетсу часто над ним из-за этого шутил, приучая передвигаться бесшумно. Подавив вздох, в который вкладывались раздражение и усталость, от того, что его уединение сейчас будет нарушено, Мангетсу выбросил в окно окурок. Подперев ладонью голову, он наблюдал, как под дверь ванной медленно затекала лужа воды. Суигетсу все пытался застать его врасплох, и если бы он не топал так громко, у него бы это получилось. — Попался! — брат материализовался перед ним, полностью уверенный в том, что сработал эффект неожиданности. — Это ты давно бы попался, если бы враги услышали, как ты топаешь, — усмехнулся Мангетсу, взъерошив брату волосы. — В чем ты опять испачкался? — он недовольно поморщился, глядя на красноватые разводы возле его рта. Послюнявил палец, и стал оттирать. — Клюква? — на болотах к этому моменту уже должен был поспеть целый урожай этой кислятины. — Ага, — Суигетсу стянул свою одежду, и перекинул ногу через бортик, забираясь к нему в ванную. Мангетсу нехотя подвинулся. Брат был уже достаточно взрослым, чтобы не принимать ванны вместе, но до сих пор не мог отделаться от этой детской привычки. Суигетсу устроил локти на краю ванной, и задумчиво смотрел в стену, на висевшие на крючках полотенца. Мангетсу ждал, что тот начнет рассказывать ему последние новости и события, произошедшие в его отсутствие на их улице, но брат молчал. Когда он уже хотел спросить: «что случилось?», брат, наконец, подал голос. — А на кого я больше похож? На маму или на папу? Мангетсу удивленно вскинул брови, брат, все-таки застал его врасплох, он не ожидал т а к о й постановки вопроса. На кого… мальчишка просто хотел сравнить себя с ними, чтобы нарисовать в голове хоть примерный портрет одного из родителей. И все, на что он мог опереться — были его слова. — У тебя глаза и волосы как у матери, — ответил Мангетсу, после некоторой паузы. — А характер как у отца — он всегда много болтал и был веселым, — было странно говорить о них, как о чужих, посторонних людях, но ведь это была чистая правда. Для Суигетсу это и были чужие люди, тени из прошлого. Его было невозможно познакомить с умершими родителями, передать на словах, как заразительно смеялся отец, как красиво мать исполняла танец с веерами, и как сильно они любили друг друга. После этого разговора в ванной, на следующий день, Мангетсу пришел с братом в фотоателье, где было сделано несколько совместных портретных снимков. Он хотел, чтобы у брата остались не только воспоминания. — Все, иди, — Амеюри сунула Суигетсу в руки кулек с конфетам, и шутливо шлепнула по заднице. — Нам с твоим братом важный разговор перетереть надо. Суигетсу, на ходу бросив «спасибо», убежал в спальню, радуясь внезапной добыче. Из-за того, что пришлось туже затянуть пояса, сладости они сейчас не покупали. Они выбрались на крышу, чтобы не дымить на кухне. Амеюри закурила, задумчиво глядя вдаль, на закатное солнце. Последние лучи подкрашивали алым собирающиеся тучи — ночью наверняка будет дождь. Солнце, постепенно садившееся за линию горизонта, напоминало Мангетсу воспаленный глаз, пожелтевший белок, медленно растекающийся за морем. — Как… дела у остальных? — поинтересовался Мангетсу. Он хотел спросить про конкретного человека, но не мог себе этого позволить. — Да все также, — Амеюри выдохнула струю дыма. — Кушимару с Джинпачи по-прежнему собачатся, Забуза холоден и хмур в последнее время. Что-то у него на уме, да не говорит он нам ничего, — она вздохнула. — Мужики бузят из-за твоего отсутствия, но ты их не слушай, — она пренебрежительно махнула рукой. Бузить там мог только Джинин, но едва ли Мангетсу волновало его мнение. — Я тебе так скажу: ты все правильно сделал, хоть сейчас и не удел оказался, — Амеюри вновь затянулась. Выдохнула дым через ноздри, и продолжила. — Миссий впереди еще много, а брат у тебя один. Я бы за своими дурами и в задницу к биджу залезла, — она горько усмехнулась. — Если бы только они оставили мне вот такой мизерный шанс, чтобы их спасти, — она показала кончик своего ногтя. Тьма вокруг них постепенно сгущалась. Мангетсу стало не по себе, от того, что Амеюри поддерживала его, и делилась с ним своими личными переживаниями. Он хотел ответить, что ему жаль, и что, она была, как сказал бы Суигетсу «крутой сестрицей», но слова стали ему поперек горла. Амеюри не нуждалась в его жалости, ей был нужен тот, кто ее выслушает. И Мангетсу был готов продолжать исполнять свою роль молчаливого слушателя. — Мангетсу, — обратилась она к нему, убирая кисеру. — Скажи, — она помедлила, не решаясь продолжить, — ты веришь в призраков? — Призраков? — удивленно переспросил он, не понимая, с чего вдруг об этом зашел разговор. — Иногда мне кажется, — Амеюри избегала смотреть ему в лицо, — что я до сих пор слышу их голоса, что мои сестры ждут меня дома. Они двигают мебель, прячут вещи, оставляют мне знаки… — Амеюри осеклась, и резко выпрямилась. — Забудь! — она рассмеялась. — Выздоравливай, и возвращайся быстрее в строй, — она похлопала его по здоровому плечу, и, направив в ноги чакру, стремительно сорвалась с места, исчезая во мраке летней ночи. Мангетсу смотрел ей вслед, переваривая этот странный разговор. Амеюри что-то тревожило, но в последний момент она передумала с ним делиться, и оставила это при себе. Призраки… Он поежился, и огляделся. Вокруг было тихо, с наступлением ночи улицы пустели. Мангетсу вернулся в дом, и долго не мог отделаться от ощущения, будто кто-то пристально смотрит ему в затылок.***
Праздники в Кири устраивали редко. Из-за того что страну периодически встряхивало стихийными бедствиями и внутренними конфликтами, бюджет на различные развлечения для народа тратился на устранение последствий очередного тайфуна или междоусобной войны. Но в этом году, Мизукаге решил провести летний фестиваль, который закончится фейерверком. Улицы украшали бумажными фонариками, торговцы обустраивали свои лавочки, над деревней витали вкусные запахи выпечки и кальмаров, жареных на мангале. В такие дни Кисаме любил свою деревню особенно сильно. Она была как кунойчи, вернувшаяся с затяжной миссии, которая, наконец, избавлялась от походного обмундирования, и наряжалась в красивое кимоно. В этом году, он впервые за долгое время был в деревне, а не на миссии и не хотел проводить праздник в одиночестве. Он был в курсе, что Хозуки из-за выходки своего брата сейчас хворал, но, по словам Амеюри, с которой он недавно был на совместном задании, тот чувствовал себя уже лучше. Кисаме знал, где братья живут, но дома у них никогда не бывал. Сейчас, прыгая с крыши на крышу, приближаясь к нужному кварталу, он испытывал непонятное волнение от предстоящей встречи. После того «заплыва» в купальне они не виделись уже больше двух недель, и… Кисаме поймал себя на том, что скучает. В нужном ему окне горел свет, он опустился на карниз, заглянул в комнату. Суигетсу, закусив губу, сидел, склонившись над столом, что-то писал в испачканном чернильными кляксами свитке. Мангетсу, одетый в старое, зеленое кимоно, оставшееся от формы Ангобу, которое ему совсем не шло, сидел на своем футоне, и, придвинув к нему свечу, читал какую-то потрепанную книжонку. Братья одновременно повернулись к окну. Лицо Мангетсу осталось невозмутимым, а Суигетсу тут же расплылся в улыбке, и выбрался из-за стола, чтобы подбежать к нему. — Сегодня фестиваль, — Кисаме сел на подоконник, не решаясь проходить внутрь, пока его не пригласят. — Вы пойдете? — он взъерошил Суигетсу волосы, когда тот пожаловался ему, что брат целый день заставляет его решать задачи. Кисаме осмотрелся. Комната была маленькой, а мебель — стол, шкаф для одежды и несколько полок делали ее еще меньше. Возле постели Мангетсу стояла целая коллекция склянок с лекарствами, похоже, дело было и впрямь серьезное. На столе книги, скомканные бумажки, пузырек чернил, опасно приблизившийся к краю… Маленький будильник на полке по соседству с фотографией в рамке — с нее на него смотрели улыбающиеся братья Хозуки. — Да, фестиваль! — подхватил Суигетсу. — Будет фейерверк, пойдем, посмотрим! — обратился он к брату. — А еще ярмарка и всякие развлечения! — Фейерверк и у нас с крыши посмотреть можно, — холодно отозвался Мангетсу. — Ты уже у баржи жнеца поразвлекался, забыл что ли? — ехидно спросил он. — Ну, пожалуйста, — Суигетсу умоляюще смотрел на брата, и тот закатил глаза. Зная характер мальчишки, Кисаме был уверен, что он изводил его уговорами с самого утра. — Я могу отвести его, — Кисаме решил предложить свою помощь. — Если ты плохо себя чувствуешь… — Да! — Суигетсу радостно схватил его за руку, готовый идти прямо сейчас. — Нет, — Мангетсу поднялся с футона, испепеляя Кисаме взглядом. — Иди, доделывай то, что не дописал, — он указал взглядом на стол, с брошенными задачами. — Это скучно! — Суигетсу, недовольно насупившись, возвращался на свое место. — Я целый день их решаю, надоело уже! — Зато сома ловить было весело, — голос Мангетсу так и сочился ядом. — А ты чего пришел? — зашипел он на Кисаме. — Тебя хотел увидеть, — ответил он, удивляясь такой резкой перемене в его настроении. — Посмотрел? Кисаме кивнул, не понимая, из-за чего тот бесится. Из-за его визита? Из-за предложения погулять с его братом? Где за две минуты он успел облажаться? -Все катится к морским чертям, Ку. Все к чертям! — На кухню, — Мангетсу взглядом указал ему следовать за ним. Кухня была еще меньше жилой комнаты. Стол, печь, раковина, и два человека с его комплекцией тут уже не развернутся. На полках для посуды стояло две тарелки и две чашки, ничего лишнего, только для Мангетсу и брата. В этом доме не принимали гостей. Мангетсу был бледнее, чем обычно, а это старое, с черными подпалинами кимоно придавало его коже зеленоватый оттенок. Болезнь никого не красит. — Почему не хочешь отпускать со мной брата? — спросил Кисаме в полголоса. — Ты мне не доверяешь? — Если бы я тебе не доверял, ты бы не находился сейчас в моем доме, — огрызнулся Мангетсу. — Логично, — согласился Кисаме. — Тогда к чему эти выпады? Мангетсу подошел к нему вплотную. Под глазами залегли тени, от него пахло лекарствами, в вырезе кимоно Кисаме видел черные разводы на коже возле ключицы — последствия укуса мурены. — Все эти развлечения на ярмарке стоят денег, — яростно прошептал он, глядя на него в упор. — А я сейчас не хожу на миссии, и у нас уже осталось меньше пятидесяти рье! Я не знаю, на что я послезавтра куплю брату поесть, какие тут могут быть гулянья! Кисаме понял, что Хозуки злился не на него, а ситуацию в целом. Он стал заложником собственного тела и обстоятельств, а гордость не позволяла ему просить о помощи. Перед ним был человек, загнанный в угол собственным бессилием. — Так это не проблема, — Кисаме расстегнул карман форменного жилета, вытащил оттуда стопку купюр. — Бери, — он протянул деньги Мангетсу. — Мне нечем тебе возвращать! — вспылил он, отпрянув, врезавшись боком в раковину. — Не нужно мне их возвращать! — Кисаме тоже начал заводиться от всех этих разговоров. Он хотел помочь, а его воспринимали в штыки, это злило. — Я тебе их так отдаю, можешь считать, что я дал деньги Суигетсу. С ребенка я уж точно ничего не возьму. Мангетсу зарылся пальцами в волосы, взгляд его был устремлен куда-то далеко. Кисаме уже приходилось видеть подобный взгляд. Это означало, что он даже по-настоящему не слышал того, что он ему говорил, и не услышит, пока ход его мыслей не завершится. — Ладно, — Мангетсу вздохнул и зажмурился, соглашаясь даже не с ним, а с самим собой. — Сейчас у меня денег нет, но я не всегда буду на мели. Я тебе все верну, как только вернусь в строй. Кисаме кивнул, заранее зная, что не примет у него этих денег. — Ну, так что, продолжим ругаться сейчас, или отложим до фейерверка? — спросил он, глядя в окно, на подсвеченную огнями улицу. Мангетсу бросил на него недовольный взгляд, и, будто невзначай, толкнул в плечо, выходя в коридор. — Суигетсу, собирайся! Пойдем на фестиваль, — позвал брата Мангетсу. Звонкое «ура!» разнеслось по квартире, Кисаме усмехнулся краем рта. Хоть кто-то в этот момент был счастлив. Он бросил последний взгляд в окно, на дом, стоявший напротив. Своими слепыми окнами он будто смотрел на него, и Кисаме не нравился этот взгляд. Он не мог себе объяснить, почему от этого, ничем не примечательного здания, он вдруг ощутил смутную угрозу.