***
Кисаме вернулся к себе в квартал, ветер на улице усиливался, погода менялась. В некоторых окнах еще горел свет, громыхала посуда, слышались обрывки разговоров — у них всегда поздно ложились спать. — Давай, загоняй домой свою голытьбу! — на террасе одного из домов сидел уже глубокий старик. Из-за его кустистых бровей и морщин было невидно глаз, он тряс своей палкой, которую сжимал сухой, костлявой рукой, покрытой старческой гречей. — Загулялись уже! — отчитывал он семью, живущую в доме напротив. У них было четверо шумных детей, которые, несмотря на поздний час, носились по двору в масках, купленных во время фестиваля, и играли в «ниндзя». Кисаме с ним поздоровался, особо не рассчитывая на ответ, но старик услышал, и скрипучим голосом ехидно спросил: — Из кабака или по бабам шлялся? — Я везде успел побывать, — Кисаме усмехнулся краем рта, продолжая подниматься по улице к своему дому. — Ишь ты! «Везде»! Кисаме уже давно не удивляло, почему старики столь нетерпимы и сварливы. Большинство их друзей уже давно нет в живых, они отвратительно себя чувствуют, и не ставят перед собой высоких целей: «создать семью», «стать Мизукаге» и так далее. Они находятся по другую сторону всего этого, в тусклом мире своих болезней и плохого зрения. Как безвольные зрители, они наблюдают за тем, как их потомки совершают все те промахи и ошибки, о которых они их предупреждали. Когда-нибудь и он таким станет. Если, конечно, доживет до столь преклонного возраста. Дома как всегда тихо, он жил один, все родственники в его роду давно умерли. После тесной квартиры Хозуки пустота в его просторных комнатах ощущалась острее, но одиноким он себя не чувствовал. День, а точнее вечер прошел хорошо, даже лучше, чем он мог ожидать. Нарядная Кири, фейерверк, который он смотрел в компании братьев Хозуки… Он вспомнил Мангетсу, ухватившего его за локоть, тот будто хотел ему что-то сказать, но не решился. Он вынудил его взять подарок, но никаких угрызений совести не испытывал. Кисаме ведь хотел как лучше, а у кое-кого были явные проблемы с доверием. Зато Суигетсу был весел и всем доволен. Он, в отличие от своего брата, был куда разговорчивее, и болтал за них двоих. От него Кисаме узнал и про сома, и про мурену, и про визит Амеюри с «вкусными конфетами», и много чего еще. Весь остаток вечера Мангетсу находился с ними рядом в молчании, с нечитаемым выражением лица, как тень на улице, призрак. Он подозревал, что тот был не в восторге от покупок, сделанных для его брата, но для Кисаме они были не в тягость, а, наоборот, в радость. Поэтому он не стал продолжать начатый до фейерверка разговор, чтобы он не перерос в очередную склоку. На полу и стенах ванной комнаты ползали мокрицы, они всегда выползали на свет, когда Кисаме подолгу не бывал дома. Нужно было травить этих «соседей», но Кисаме не видел в этом смысла. Заведутся вновь, борьба с вредителями в их сырых домах это бесконечный бег по кругу. Ты от них избавляешься, а они возвращаются. Он направил поток воды из лейки на стены и плинтуса, заставляя существ ненадолго исчезнуть в водостоке, чтобы через какое-то время они выбрались вновь. Приняв душ, он прошел в свою спальню, с неудовольствием заметив отошедший от стены угол обоев из рисовой бумаги, рядом с его кроватью. Практичнее было покрыть стены краской, но обои — это красиво. Хоть от сырости они со временем и отходили от стен, Кисаме все равно не отказывался от них, после миссий занимаясь мелким ремонтом. Он лег на постель, заведя руки за голову. Вдалеке слышались раскаты грома, небо перечеркнула молния, за окном от ветра покачивались деревья. Мелочно радуясь, что он успел вернуться домой до непогоды, Кисаме закрыл глаза. Спал он недолго, его разбудила капающая на лицо вода. Кисаме недовольно поморщился: неужели крыша опять потекла?.. Он хотел подняться, чтобы передвинуть постель, и заняться решением бытовых проблем утром, но почувствовал усиливающуюся тяжесть в груди, будто на него накатил сонный паралич. Окончательно проснувшись, он увидел перед собой яркие глаза, которые, не мигая, смотрели ему в лицо, будто заглядывали в душу. На секунду, всего на секунду, Кисаме поверил в мистику, и что в дом к нему забрался демон-екай. Но в очередной вспышке молнии, осветившей комнату, он увидел, что это Хозуки растекшийся по его постели, постепенно вновь обретал человеческий вид. — Прости, что без стука, — Мангетсу улыбался, наслаждаясь секундным страхом, который успел поймать в его взгляде. — Я думал, ты заметишь меня гораздо раньше. Из-за яда мурены мое тело все еще непрозрачно и плохо разжижается. — Гроза дала фору, — это правда, ее шум приглушал остальные звуки. Да и Кисаме был слишком расслаблен, он, все-таки находился на своей территории. Он подумал, что при других обстоятельствах, Мангетсу давно бы разнес ему череп своей водяной пулей с такой же радостной улыбкой на лице. Кисаме казалось, что они достаточно сблизились, и он контролирует ситуацию. Глядя на человека, который будучи раненным и больным смог бесшумно проникнуть в его дом, забраться к нему в постель и усесться к нему на грудь, он понял, насколько опасной была эта иллюзия. Ничего он не контролировал, Мангетсу позволил ему так думать, подкупив своей беспомощностью. Финансовые трудности, домашние неурядицы и проблемы со здоровьем, делали его уязвимее, но не слабым. В первую очередь это искусный убийца, а потом уже все остальное. И любящий брат, и интересный собеседник, и товарищ по команде — все это части одной холодной, расчетливой, циничной личности, имя которой Киджин но Сайрай. — Решил примерить твой подарок, — Кисаме сел в постели и прислонился к спинке кровати. Мангетсу пошатнулся, ему пришлось сползти к нему на бедра, но уходить он не собирался. — Вот, немного намочил по дороге, — он вздохнул, хотя по его голосу было ясно, что он ни о чем не жалел. Кисаме протянул руку, и зажег свечу, стоявшую возле стопки книг на прикроватном столике. В янтарном освещении он видел стройную фигуру Мангетсу, обтянутую влажной от дождя пурпурной юкатой, подчеркивающей красоту его глаз. С его волос все еще капала вода, она-то, видимо, и разбудила его. — Я подумал, что этот цвет будет тебе к лицу, — Кисаме скользил взглядом по складкам юкаты, задержал его на вырезе, в котором виднелись молочная кожа и ямки ключиц. — Приятно знать, что я сделал правильный выбор, — он улыбнулся краем рта. Несколько часов назад он и представить не мог, что окажется с Хозуки в одной постели. — Приятно принимать подарки от тех, у кого есть вкус, — холодные руки Мангетсу обвили его шею, он потянулся к нему, но Кисаме схватил его за плечо, останавливая. — Если хочешь со мной таким образом «расплатиться», то не стоит, — четко произнес он, Хозуки замер. Кисаме не хотелось, чтобы тот чувствовал себя обязанным, и чтобы их близость была как-то им куплена. Неважно чем: хорошим отношением или деньгами, он хотел исключить в их общении любые элементы торговли. — Что ты сказал?! — Мангетсу отшатнулся и зашипел на него, обнажая клыки, разве что спину дугой не выгнул, как кошки во время нападения. — Кисаме, ты ничего не перепутал?! — в голосе скользнули опасные интонации, и он понял, что проехался по живому. Кисаме напрягся, приготовившись уворачиваться от водяных пуль, которые Мангетсу найдет для него с добрый десяток. — Я что, похож на продажную девку? По-твоему, я и тогда, в купальне, из-за денег к тебе пришел? — Мангетсу, зло, сверкнув глазами, поднялся, и, повернувшись к нему спиной сел на противоположном краю постели. — Если для тебя это важно, — продолжил он уже спокойнее, — то, не считая, проститутки, с которой я однажды переспал, ты будешь у меня первым. Кисаме смотрел на его, подсвеченную тусклым светом фигуру, понимая, что действительно облажался, не стоило так говорить. Ему было все равно: первый он или второй, да хоть десятый. Но эта прямота и честность, откровенность, которая обнажала, несмотря на одежду, пронзила его сильнее, чем это сделала бы водяная пуля. Он придвинулся к Мангетсу, понимая, что либо он сейчас все исправит, либо этот мост будет сожжен дотла, и все полетит к тем самым морским чертям. Прогрохотал гром, дождь, стучавший в окно, усиливался. — Прости, — Кисаме сел позади него, обнял за плечи. — Я сказал это не подумав… — Оно и видно, — хмыкнул Мангетсу. — Либо ты думаешь слишком много, либо не думаешь вообще, — язвительно добавил он, но Кисаме почувствовал, что его напряженная спина расслабилась, и он откинулся к нему на грудь. — Не самый серьезный мой недостаток, — усмехнулся он ему на ухо, и поцеловал в шею. — Только не говори, что ты скрываешь в своем характере что-то похуже, — он склонил голову на бок, подставляя шею для дальнейших поцелуев. — И погаси уже этот, чертов свет! Кисаме облизал большой и указательный палец под пристальным взглядом Мангетсу, и зажал между ними горящий фитиль. Прежде чем свет погас, он подумал, что впервые кто-то на него смотрел с такой жадностью.***
Они наконец-то поцеловались, их языки столкнулись, Мангетсу позволил Кисаме развязать пояс купленной им юкаты. Кисаме прижал его к себе, стиснув в объятьях так крепко, что чуть кости не затрещали. Тепло его тела переросло в настоящий жар, Мангетсу разорвал поцелуй, куснул мускулистое плечо, пробуя кожу и выступившую от его зубов кровь на вкус. Он чувствовал себя голодным зверем, набросившимся на пойманную добычу после удачной охоты, и ему было все равно, как это выглядело в глазах Кисаме и со стороны. Он утолял жажду. Кисаме ухватил его за бедра, и опрокинул на кровать. Мангетсу покачнулся на пружинящем матрасе, рука Кисаме гладила его по груди, опускалась все ниже, и замерла возле паха, совсем как тогда, в купальне. — Опять слишком много думаешь? — Мангетсу уже не пытался скрыть свое нетерпение. Приподнялся, протянул руку, влажный и твердый член Кисаме коснулся его ладони. Он огладил его по всей нескромной длине, вызывая у владельца прерывистый вздох. — Мне кажется, не стоит так сразу… — в голосе Кисаме скользнуло сомнение. — Давай уже, — Мангетсу придвинулся ближе. — Я смогу принять тебя, так что сейчас ты сомневаешься в себе, а не во мне. Провокация, как и ожидалось, подействовала. Кисаме закинул его ногу себе на плечо, не забыв прихватить зубами под коленкой. Наверное, так он вел себя с женщинами, когда те оказывались в его постели. Сейчас Мангетсу было все равно, что с ним пытались действовать по той же схеме. Он верил, что Кисаме окажется достаточно опытным, чтобы не отвадить его от этого дела, и был готов в эту ночь отдаться ему целиком. — Если бы ты не мог так хорошо контролировать собственное тело, — Кисаме приставил налившийся кровью член к его сфинктеру, — соитие было бы намного болезненнее. Мангетсу хотел в ответ съязвить, но в этот момент все и случилось. Кисаме вошел в него, но неприятных ощущений от этого он не почувствовал. Первые секунды было странно ощущать в себе что-то… постороннее, но его мышцы тут же подстроились под размеры «предмета», с помощью воды в своем организме он мог регулировать объем и размеры своих органов. — Эй, — Кисаме погладил его по щеке. — Не забывай дышать, — он решил, что Мангетсу запаниковал, поэтому замер, но на самом деле, он прислушивался к собственному телу. К телу, которое в тайне ожидало этого дня с того момента, как оказалось запертым в раскаленной пещере. Пульс участился, в полумраке подсвечиваемым вспышками молний, Мангетсу видел, что лицо и грудь Кисаме блестели от пота. Казалось, что ночь осыпала его тело звездами, перепутав с небосводом. В комнате стало жарко, от толчков Кисаме жар изнутри волнами расходился по всему телу. Мангетсу дотронулся до собственного члена, и запрокинул голову, закусив губу, возбуждение стало почти болезненным. Он надвил себе на живот, ощущая под ладонью член Кисаме, ритмично толкающийся внутри. Кисаме охнул от этого прикосновения, и упал на него, впечатав тяжестью своего тела в матрас, не прекращая при этом двигаться. — Ты… очень красивый, — выдохнул он ему на ухо. Мангетсу обнял его, зарываясь пальцами в темные волосы, скрещивая за спиной Кисаме ноги, чтобы быть еще ближе, но теперь его распирало не только от возбуждения, но и от смеха. — Мы… — он фыркнул, — мы знакомы больше трех лет, — снова смешок, от которого мышцы живота сократились до боли. — А ты решил сказать мне об этом, в тот момент, когда твой член находится у меня в заднице? Он понял, что перегнул палку, когда Кисаме с глухим рыком стиснул его за бока, и стал двигаться чаще и быстрее, заботясь уже о собственном удовольствии. Мангетсу посмеялся над его в чувствами в тот момент, когда Кисаме был особенно уязвим, и отвесил ему комплимент совершенно искренне. Он вцепился пальцами ему в плечи, оставляя глубокие царапины, Кисаме прокусил ему хрящ на левом ухе. Зачатки нежности были вытеснены звериной страстью, теперь сексом они будто наказывали друг друга. Приловчившись, Мангетсу понял, как получить от процесса максимум удовольствия. Почувствовав, что он уже близок к пику, он сжался, изо всех сил напрягая мышцы живота. Кисаме со свистом втянул воздух сквозь плотно стиснутые зубы, Мангетсу почувствовал, как он изливался внутри него, и, закусив ладонь, чтобы не закричать, кончил следом. Кисаме откатился от него, переводя дух, и, молча, смотрел в потолок, накинув на себя кусок одеяла. Мангетсу сполна утолил свою жажду, но его не покидало чувство, что он все испортил. Он встал с постели, и, не встречая никаких возражений со стороны хозяина дома, направился в душ. Ему не хотелось возвращаться к брату со следами и запахом другого человека на своей коже. Когда он вернулся к Кисаме в комнату, тот лежал на боку, повернувшись к нему спиной, и, видимо, спал. Мангетсу молча, оделся, задержал взгляд на широкой, покрытой шрамами спине, и вышел под дождь, так ничего ему и, не сказав.***
Когда он вернулся, брат по-прежнему спал, завернувшись в одеяло. Дома было сыро и холодно, лето постепенно покидало эти края. Он закрыл окно, прошел на кухню, растопил печь, задумчиво глядя, как в огне разгорались угли, чувствуя, как высыхала юката на его теле. Он не ожидал, что Кисаме заденет его грубость, и это все больше убеждало его в том, что для Кисаме их связь значит гораздо больше, для него это не просто секс. Мангетсу поворошил старым кунаем с почерневшим лезвием угли, задаваясь тем самым вопросом, на который так и не нашел ответ в купальне. Что дальше? Встречаться? Пытаться строить отношения, как это бывает между мужчиной и женщиной? Как это все нелепо… Его слух уловил движение со стороны окна, и тело среагировало автоматически: он резко вскочил и швырнул кунай туда, откуда услышал шум. Кунай с глухим стуком вонзился в оконную раму, и застрял в ней. Мангетсу не заметил тени чужака, и никакого дальнейшего нападения не последовало. Он выглянул на улицу, убеждая себя, что это ночная птица, или бродячая кошка потревожили его. Захлопнул окно, задвинул печную заслонку, и лег в постель, уткнувшись носом Суигетсу в ямку между лопатками. Закрыл глаза, и стал проваливаться в забытье, не смотря на свое чутье, которое упрямо твердило, что на кухне он был не один.***
Проснулся он поздно. Тело болело как от продолжительной тренировки, или боя, где он выложился по полной, но не более. За окном расстилался туман, такой плотный, что невозможно было ничего рассмотреть на расстоянии вытянутой руки. В комнате было душно, из-за оставленной растапливаться на ночь печи, на стеклах выступил конденсат, на котором Суигетсу уже успел нарисовать пальцем зубастые рожицы. — Р-р-р! — брат сидел рядом с ним на постели, и играл с деревянными фигурками, изображая, как пятнистая касатка нападает на морского котика. Мангетсу подобрал одну из фигурок, и поднес к лицу покрытого желто-коричневой краской льва. Он не помнил у брата таких игрушек, большинство из них было уничтожено еще в раннем детстве, когда у Суигетсу прорезались первые зубы. Когда он успел их купить?.. А потом его взгляд упал на рукав пурпурной юкаты, что была все это время на нем, и все встало на свои места. Он прошел в ванную, и, стоя перед забрызганным зеркалом, обнаружил на шее цепочку засосов. Мангетсу умылся холодной водой, убеждаясь, что прошлой ночью ему ничего не приснилось, и произошло наяву. Вены и сосуды на поврежденной руке стали бледнее, но еще не исчезли окончательно. Он попробовал раствориться — на этот раз тело приняло жидкую форму полностью, но прозрачности по-прежнему недоставало. Похоже, всплеск гормонов пошел ему на пользу, и возвращение в строй было не за горами. Правда, будет ли рад его видеть тот, кто этот самый всплеск вызвал?.. Мангетсу туже закутался в юкату, и вышел из ванной, недовольный чувством вины, засевшим у него в голове. «Прости, что вел себя как придурок, пока ты трахал меня у себя дома» — так извиняться, ну, это же глупо! Он вздохнул, понимая, что не существует волшебного слова, которое поможет ему все исправить. Суигетсу забрался на подоконник кухни, и, приоткрыв окно, пытался «поймать» туман — зачерпывал рукой воздух, пуская в комнату серую дымку и прохладу. — А почему люди боятся тумана? — спросил он. — В тумане можно заблудиться, — Мангетсу загремел посудой, после всех этих ночных похождений аппетит у него был просто зверский. Брат задумался, глядя на улицу. Было непривычно видеть такое серьезное выражение на всегда весёлом, смеющемся детском лице. — Нет, — Суигетсу покачал головой. — Они боятся чего-то другого. — Чего-то другого? — Мангетсу прислонился к стене, ожидая, пока в кастрюле закипит вода. — Того, что могут там встретить, — уверенно закончил брат. — Страхи перед темнотой и туманом похожи, — Суигетсу спрыгнул на пол, и ушел в спальню, даже не осознав, какую глубокую он только что выдал мысль. Чего-то другого… Мангетсу смотрел на след на оконной раме, оставшийся от брошенного в нее куная. Вода зашипела, выплескиваясь на плиту, он спохватился, и высыпал в нее лапшу. Весь день прошел в полусонном состоянии. Они никуда не выходили, жизнь на улице с появлением тумана будто бы замерла — он не рассеивался до позднего вечера. Суигетсу спокойно играл со своими игрушками и не докучал ему. Вечером они вместе читали свитки с техниками, и вскоре брат заснул, пристроившись у Мангетсу под боком. Мангетсу смотрел на рассеивающийся туман в сгущающейся ночи. Ни ветерка, и криков ночных птиц, даже природа притихла. И от этого ему было абсолютно неспокойно. Он лег рядом с братом, уверенный, что подобное затишье ничего хорошего им не сулит. Его разбудила ритмично позвякивающая на кухне посуда. С потолка летела пыль, вещи на полках подпрыгивали, дом, будто внезапно ожил и задышал своими огромными легкими. Мангетсу широко распахнул глаза, со всем ужасом понимая, что началось землетрясение. Повинуясь когда-то выработанной привычке, протянул руку, чтобы схватить корзинку, в которой должен был лежать новорожденный брат, но пальцы ухватили лишь пустоту, и она вернула его к реальности. Реальности, в которой он уже взрослый, один из мечников тумана, а не беспомощный ребенок, оказавшийся один на один со стихией шесть лет назад. Он вскочил, на ходу натягивая на себя майку, брат уже стоял у окна, с тревогой глядя вдаль. — Там дома падают! — он указал пальцем на запад. Они вместе выбрались на крышу, и смотрели в сторону прибрежья, где в клубах дыма дома складывались, как бумажные оригами. Эпицентр землетрясения был там, а в их район доходили лишь отголоски. Мангетсу, держа брата за руку, смотрел в ту сторону, где находился дом Хошигаке Кисаме — стоявшие в той стороне кварталы превратились в руины в одно мгновенье. Через полчаса все прекратилось, дрожь земли унялась и затихла. Всех незанятых на миссиях шиноби отправят разбирать завалы, и Мангетсу не стал дожидаться особого приглашения — отправился туда сам. — Пойдем со мной, — сказал он Суигетсу.***
Та часть деревни выглядела, так как этого Мангетсу и ожидал. Некоторые дома были разрушены до основания, кому-то повезло больше: вылетели стекла, покосилась крыша, но ремонт все исправит, и в такой дом можно будет вновь заселиться. Вокруг бегали люди, пребывали первые отряды шиноби. Всюду валялись обломки стен, предметы быта, ветки деревьев… Кисаме они застали во дворе. Тот стоял, опершись на самехаду, и смотрел на свой дом, на который упала огромная ель. Крыша была пробита до основания, ее ветви выбили стекла, а Кисаме спокойно смотрел на весь этот ущерб, казалось, он даже любовался этим зрелищем. Когда твое жилище не в первый раз разносит стихия, начинаешь относиться к этому философски. — Зачем вы пришли? — спросил он, увидев Суигетсу. — Тут опасно. Суигетсу крутил головой, таращась на разрушения. Получив от Кисаме приветственное взъерошивание волос, убежал к компании ребят из клана Хошигаке. Там громко ревела девчонка, что ее «домашний кролик застрял под завалами», и брату было просто необходимо поучаствовать в спасательной операции вместе со всеми. — Давно тебя не видели, — ответил Мангетсу. — Суигетсу скучает. — А ты? — не заставил себя ждать встречный вопрос. — Тц, — Мангетсу поморщился. — Обязательно об этом спрашивать? — Обязательно использовать ребенка, чтобы транслировать окружающим свои чувства? — Кисаме тоже не остался в долгу. Мангетсу не ответил, собственно, на это был и расчет. Одному ему бы дали от ворот поворот, но вместе с братом Кисаме его не прогонит. Вот только раскусили его слишком быстро. — Я был не прав тогда, — Мангетсу кивнул в сторону полуразрушенного дома. — И был бы рад, если бы мы могли сказать друг другу что-то кроме взаимных претензий. — «Взаимных претензий»? — Кисаме усмехнулся. — Хозуки, ты такой человек, что я даже не уверен, прости за мою прямоту, — он убрал самехаду за спину, — что ты помочишься на меня, если я вдруг вспыхну перед тобой синим пламенем. — Ну, за это можешь не волноваться, — Мангетсу улыбнулся краем рта. — Воды в моем организме достаточно… Он не договорил, потому, что они дружно заржали. По-человечески извиниться у него не получилось, но зато у них был повод погоготать, запрокинув головы, как двум чайкам, прилетевшим на свалку. А это как у зверей… Они разбирали мусор, рубили деревья, перекрывшие дороги до позднего вечера. И так три дня подряд, пока полностью не расчистили пострадавшую часть деревни от завалов. Мангетсу, сам того не заметив, вернулся в строй раньше положенного срока. В подтверждение этого, посыльный от Мизукаге, велел прибыть завтра утром для получения миссии. Вынужденный отпуск закончился.***
Сегодня Кисаме согласился остаться у них на ночь, и то, лишь потому, что на улице целый день шел дождь. Его дом все еще был разрушен, а местные реканы и постоялые дворы сейчас были переполнены. Суигетсу, узнав, что у них в доме будет ночевать гость, разве что на потолке не висел, в приступе необъяснимой, вечерней активности, который бывает только у детей. Он все рассказывал Кисаме о своих приключениях, о том, как вытащил кролика из колодца, каждый раз привирая ширину, глубину и опасности, возникшие у него на пути. Кисаме слушал все эти рассказы, не обращая внимания на нестыковки, казалось, запасы его терпения были неистощимы. Зато у Мангетсу оно иссякло, когда брат сделал кривого, но довольно подвижного водяного клона, чтобы показать, «как круто он умеет», и стал носиться с ним по квартире, играя в салочки. — Суигетсу! — рявкнул он, поймав брата за ногу, когда тот пробегал мимо футона, перепрыгивая через лежащего на нем Кисаме. Мальчишка упал, водяной клон исчез, оставив после себя небольшую лужу. — Завтра всем рано вставать, ложись уже! — Все, сел в лужу? — ехидно поинтересовался Кисаме, когда Суигетсу, надув губы, лег на свой футон, и накрылся с головой одеялом, демонстрируя всем свою обиду на свершившуюся несправедливость. Мангетсу вздохнул, возведя глаза к потолку. Завтра, наконец, он вырвется из этой клетки, и сможет отдохнуть и от брата, и от этой осточертевшей обстановки. Видимо, выражение его лица было столь красноречиво, что плечи Кисаме затряслись от беззвучного смеха. Он смеялся над результатами его воспитания, вернее, над их отсутствием. — Смешно тебе, да? — Мангетсу осклабился, сел на корточки, подобрал брошенный возле постели сандаль брата. — Суигетсу, — позвал он, и тот тут же высунулся из одеяла. — Кисаме над нами смеется, давай, забьем его, как кита! — он шлепнул Кисаме резиновой подошвой по плечу, но судя по смеху уже в голос, едва ли она причинила ему вред. Суигетсу с радостью присоединился к «китобойне», и спустя пять минут возни «кит» был повержен, лежал, повернув на бок голову, и не шевелился. Одержав уверенную победу, они, наконец, погасили свет, и все звуки в доме стали постепенно стихать. Мангетсу придвинулся к брату, обнимая его, тот устроил взлохмаченную голову на сгибе его руки. Сегодня они спали вместе, свой футон Мангетсу отдал Кисаме. Он думал о брате, о Кисаме, который прямо сейчас дышал ему в затылок. О том, что их взаимодействие похоже на семейное, но они никогда не смогут этой самой семьей стать. Дикие звери собираются в стаи… Горячая ладонь Кисаме легла ему на бок, большой палец стал гладить по пояснице. За окном сильнее застучал дождь, Мангетсу устало прикрыл глаза.