***
Деревня, в которую их отправили, располагалась высоко над уровнем моря, на большом каменистом плато. С высоты можно было увидеть кусок пляжа, где они с братом гуляли, крыши затопленных домов, над которым летали морские птицы. В деревне было очень тихо, все прятались по своим домам, и не выходили на улицу. Здесь произошло массовое убийство. Двадцать восемь человек — целый клан, включая стариков и детей, был умерщвлен всего за одну ночь. В АНБУ, которые занимались этим делом сейчас не хватало людей. Из-за произошедшего недавно землетрясения, на границе было неспокойно, большинство отрядов Мизукаге направил туда. Они прошли во двор, где уже стояли несколько шиноби в масках, заполняя свитки. — Мы не успели их осмотреть, — тот, что в маске медведя, кивнул на лежавшие, на земле тела. — Еще нужно всех допросить, мы оцепили территорию, никто не покинет деревню, пока мы не закончим. Мангетсу смотрел на ровный полукруг, выложенный из трупов прямо во дворе, перед домом лидера клана. Сам лидер — высокий, седой мужчина, одетый в простое, коричневое кимоно, лежал по центру и смотрел в небо с остекленевшим взглядом в луже крови, с проткнутой катаной грудью. Женщины, мужчины, старики, дети возраста Суигетсу и младше… — У них тут какой-то праздник был? — спросил Кисаме, заглянув в дом. — Стол накрыт, но еда почти не тронута. — Местные говорят, что не знают, по какому поводу они собирались, — ответил шиноби из АНБУ. — Приглашали только своих. — Подношений не видно, на день рождения или свадьбу не похоже… — Кисаме прошел вглубь дома, чтобы осмотреть комнаты. — Когда их нашли, они уже так лежали? — спросил Забуза, обводя взглядом тела, которые уже начинали смердеть. — Да, — подтвердил парень в маске с клювом. — Соседи забеспокоились, что во дворе у них слишком уж тихо. Джинин подошел к трупу женщины, без стеснений задрал не ней юбку, перевернул на спину, оглядывая ее со всем сторон. — Вроде целая, никаких видимых ран нет, — добавил он, переворачивая следующий труп. — Потравили их, как пить дать! Амеюри сделала несколько клонов, и отправилась разговаривать с соседями. Мангетсу стоял, безучастно глядя на развернувшуюся во дворе драму, понимая бессмысленность всей этой суеты — убийцу они все равно не поймают. В саду было посажено несколько яблонь. Зеленые яблоки осыпались с деревьев, валялись на дороге, раздавленные плоды наполняли воздух фруктовым ароматом. Мангетсу покосился на них. Яблочный сок привлек муравьев и других букашек, они облепили плоды, ползали по белой мякоти… Все это выглядело настолько отвратительно, что невозможно было оторваться от этого зрелища. Они все — муравьи, которые сейчас сбежались к своему «яблоку», приманенные ароматом смерти. Мангетсу не испытывал эмоций, глядя на трупы. У него уже давно ничего не екало в груди, когда он видел мертвых. Он попытался вспомнить, в какой момент присутствие смерти в его жизни стало нормой, и когда отклонение от этой нормы стало причинять ему дискомфорт. Когда он слишком долго никого не убивал, его, будто начинало что-то грызть изнутри. Он становился раздражительным, брату становилось легче вывести его из себя. Но после очередной кровавой миссии все возвращалось на круги своя. Смерть для него — наркотик, даже посильнее кирийского чая. — Если их так «красиво» разложили, значит, это было кому-то нужно, — Джинпачи задумчиво прохаживался мимо трупов, задержал взгляд на лидере клана. — Это похоже на ритуалы тех, горных шаманов, помнишь? — он обратился к Кушимару, тот кивнул. — Они тоже всякие ритуальные убийства совершают, жертвоприношения, — АНБУ заинтересовала эта версия, они стали расспрашивать Джинпачи дальше. — Да это херня все, — перебил его Кушимару, отряхивая руки, после того, как залез в рот к мертвому мальчишке, лежавшего у его ног. — Тут земля не пашется, какие могут быть ритуалы? У этих вон, зубы и глазные белки на месте, обычно они это все забирают, чтобы «задобрить духов». Шаманы живут в Мглистых горах, тут-то они откуда? И они обычно «забирают души» у одного-двух человек, а тут целая толпа. — А вот это все — как ты объяснишь? — огрызнулся Джинпачи, показывая на полукруг из трупов. — В чем тогда смысл — вставлять это все на показ? Из дома пропало что-нибудь? — спросил он, у, возникшего в дверях Кисаме, тот покачал головой. — Всех потравили и нихрена из дома не взяли, обычные головорезы так не делают! Мангетсу поднял с влажной травы целое, непобитое яблоко. Надрезал кунаем, запрокинув голову, высунул язык, и, выжал из него сок себе в рот. Как и ожидалось, он был таким кислым на вкус, что аж отдавало за уши. Он отбросил яблоко в кучу к остальным, утер губы внешней стороной ладони. Появившийся на пороге хозяйского дома Кисаме, молча, наблюдал за этой сценой. Мангетсу поймал его взгляд, и подумал, что он был бы не прочь, разделить с ним вкус того паршивого яблока. Яблочный сок, в отличие от стоявшего напротив него человека, не мог избавить его от жажды. — Смысл этого действа известен лишь тому, кто его совершил, — Кисаме отвел глаза первым, и стал прохаживаться по двору в поисках каких-нибудь следов. — А у него, — Забуза кивнул на лежавшего в луже крови лидера клана, — были какие-нибудь долги? — Долги были, — Амеюри прошла во двор с первыми результатами своих изысканий. — Он должен лидерам нескольких кланов из соседних провинций крупную сумму, но договорился о возврате долга к концу осени. Чужаков в деревне в последние дни не появлялось, местные ничего не заметили… Мангетсу, сложив руки на груди, смотрел на лидера клана — только его смерть отличалась от всех остальных. Тут не было никакой загадки, но Мангетсу не винил товарищей в том, что они видели ситуацию через призму своего восприятия. Они искали причины снаружи, а они были внутри. Он не задавал вопросы, его задачей в Ангобу было собирать информацию, наблюдать и делать выводы. Это умение сослужило свою службу и здесь. — Все это выглядит как бессмысленный акт насилия, — покачал головой парень в маске медведя. — Чужаки могли прийти со стороны леса, мы… — Нет, — перебил его Мангетсу. Все повернулись к нему, он впервые заговорил спустя час, после того, как они появились здесь, и занялись осмотром места преступления. — Насилие — это всегда действие. Убийство — это то, что завершает насилие. Ни у кого нет видимых повреждений, и только смерть лидера клана стала такой кровавой. Он покончил с собой, — пояснил Мангетсу, после паузы. — Окружив себя тем, что сам же и сотворил. Все молчали, переваривая смысл сказанных им слов. — Так…- Амеюри помедлила, обводя тела растерянным взглядом. — Мы, правда, назовем это убийством? Семейным убийством? — Собрал семью за одним столом, чтобы ее укокошить, — хмыкнул Джинин. — Хозуки, ты… — Он прав, — оборвал его Забуза, пресекая возможные споры еще в зародыше. — Это из-за долгов. Ему нечем было их возвращать, живут они небогато. Их бы всех перебили нанятые головорезы, или его девок, — Забуза кивнул на лежавших на земле женщин, — продали в бордель отрабатывать долги своего отца. Вы же знаете, как это у нас обычно бывает? Все: парни из АНБУ, даже Джинин кивнули. Они жили в деревне Кровавого тумана. Они знали, как это у них обычно бывает.***
Дождь лил стеной, когда они вышли из той деревни, на смену солнцу пришли грозы. В горах погода меняется быстро. Поблизости не было ни одной пещеры, строить шалаш для кратковременной стоянки не имело смысла. Они расселись под деревьями, чтобы дождаться, когда дождь поутихнет, чтобы вновь отправится на поиски, проникших на территорию страны лазутчиков. Стихийные бедствия всегда становились сигналом для соседей, стремившихся подорвать суверенитет Киригакуре и страны Воды. Развести костер было невозможно. Кутаясь в плащи, прислонившись к толстым стволам деревьев, они наблюдали за дождем, думая о чем-то своем. Кушимару с Джинпачи тихо переговаривались, сидя под широкими ветвями вековой ели. Джинин, натянув капюшон на глаза, сунув в рукава ладони, дремал, Амеюри, вооружившись иглой сенбон, вычищала грязь из-под ногтей. Забуза и Мангетсу смотрели на покачивающиеся от ветра кустарники, по крайней мере, именно туда были устремлены их взгляды. Кисаме сомневался, что они вообще хоть что-нибудь в данный момент видели, скорее, парили в пустоте, в которой покачивание ветвей являлось не более значимым событием, чем любое другое. Он сел между ними, расстегнув свой плащ, накрывая им плечи товарищей, превращая его в подобие палатки. Те повернулись к нему, с уже осмысленным выражением лица, Кисаме будто разбудил их неожиданным вторжением в их мир тишины. — Как ты понял, что это семейное убийство? — спросил он у Мангетсу, сидевшего от него по левую руку. Тот на секунду зажмурился, пытаясь, настроиться на реальный мир, а потом ответил: — Капитан пошел на дно вместе со своим кораблем. Кисаме уловил суть, но ему хотелось понять цепочку рассуждений Хозуки. Если бы не он, они бы до сих пор гонялись за воздухом. — Люди думали, что здесь, в окружении гор они в безопасности, — заговорил Забуза. — Они были уверены, что смерть пришла к ним издалека, и мы тоже ухватились за эту иллюзию, — он покачал головой. — Мы исходили из того, что это была казнь, и лидер клана умер не последним, а первым. Все эти тела, выложенные в ряд, напомнили мне мой выпускной класс, но я отмахнулся от этой идеи, — Забуза сорвал травинку, зажал ее в зубах, его глаза на секунду затуманились прошлым. — О том, что убийца казнил самого себя, я понял уже позже, но Хозуки меня опередил, — он хмыкнул. — У вас, в Ангобу, все были такие головастые? Кисаме с удивлением выслушивал откровение Забузы, испытывая секундное недовольство от того, что к взаимопониманию с Хозуки он пришел гораздо быстрее. — Может, и были, — Мангетсу пожал плечами. — Там нельзя было вот так в кружок собираться и языком чесать. Любая утечка информации может стоить тебе головы, — он покосился на Кисаме. Кисаме решил не отвечать на камень, брошенный в его огород. После стычки с Джинином Мангетсу был внешне спокоен, но искал ссоры. Действия Джинина Кисаме не одобрял, и если бы Суигетсу пострадал, он бы высказался по этому поводу. А сейчас он не видел смысла разжигать конфликт дальше. Его руки под растянутым над ними плащом было не видно, Кисаме провел ладонью по спине Мангетсу вдоль позвоночника. Глаза того сузились, он собирался что-то сказать, но ему помешал голос Забузы. — Зачем тебе это все? — неожиданно спросил Забуза. — Ты о чем? — Кисаме удивленно вскинул брови, думая, что умудрился прослушать начало вопроса. — Я извиняюсь, что, «это»? — Ну, это, — Забуза поднял указательный палец, нарисовал им петлю в воздухе. Дождь сильнее застучал по натянутому над головами плащу. — Все эти миссии, погони, убийства. Ты же мог осесть с китобоями. Рыбий жир, китовый ус очень ценится в медицине, с твоей хваткой ты мог бы наладить торговлю, и озолотиться, уверен, у тебя еще остались нужные связи. Кисаме на мгновение задумался, вопрос перенес его в другую реальность. В реальность, где он стал успешным торговцем, сменил выцветшее походное обмундирование на дорогие одежды, поселился в просторном доме с видом на горы и море, он не имел ничего против подобных видов и красивой жизни. Но ему не нравилось, то, что следовало за этим успехом дальше. Крупные сделки с подпольной выручкой. Вопросы, которые решаются правильными суммами, занесенными в правильную кассу. Грубые мужчины с катанами наперевес, с крепкими рукопожатиями. Женщины в расшитых юкатах, со стальными глазами, окутанные ароматом духов и косметикой на лице. Разговоры, полные самодовольства, отчасти демонстрирующие скупость, и на треть состоящие из зловещего молчания. И больше никакого общака, и споров о том, где покупать лунную воду. В долине птичьих стай останется мальчишка, мечтающий стать мечником, и его уставший от жизни брат. Пожив неделю жизнью «успешного» человека Кисаме точно свихнется. С ветки растущего возле них дерева оторвался пожелтевший лист, и стал медленно падать. Они провожали его взглядом, Амеюри и Джинин все еще занимались своими делами. Джинпачи и Кушимару продолжали пререкаться, никто уже давно не вникал, из-за чего они вновь сцепились. Неожиданно пространство пронзил летящий кунай, с привязанной к нему взрывной печатью. Кунай вонзился в ствол дерева, возле которого, напротив друг друга, сидели Кушимару с Джинпачи. Взрывная печать оказалась между ними, парни одновременно толкнули друг друга в грудь, и грянул взрыв. Замелькали тени окруживших поляну шиноби. Мангетсу растекся по земле, и устремился вперед. Застрекотали электрические заряды, наполняющие мечи Амеюри чакрой, Самехада распахнула пасть, освобождаясь от бинтов. Мелькнула леска Нуибари, Джинин одним ударом повалил растущее возле него дерево. Джинпачи, несмотря на окровавленное плечо, уверенно перепрыгивал с ветки на ветку, собираясь, напасть сверху. Забуза отбил своим мечом брошенные в него сюрикены, и все, как один, ринулись в бой.***
Они завалились в свободный рекан ближе к ночи. Промокшие, вымотанные затяжным сражением, но довольные собой — победа далась нелегко, и тем слаще был ее вкус. Общак в этот раз был скудным, и все были слишком уставшими, чтобы заниматься организацией привычных посиделок. Джинпачи зацепило тем взрывом, хоть рана и была не слишком серьезной, чтобы ходить по врачам, к концу дня стоять на ногах ему было уже непросто. Поэтому было принято негласное решение отложить пьянку до следующего раза. Поскольку, проживание в этот раз оплачивалось из казенных денег, траты на широкую ногу были запрещены. В комнаты заселялись по два человека, Амеюри, принципиально не желавшей становиться соседкой Джинина, разделила комнату с Мангетсу и Кисаме. Забуза, уставший быть пастухом, сдерживающим свое стадо, добровольно согласился быть соседом Джинина, чтобы избежать дальнейших споров. — Кто начнет храпеть, того прибью! — предупредила она, проходя в комнату, на ходу снимая с себя грязную одежду. — Храпеть здесь можно только мне, — она осклабилась, Кисаме усмехнулся, эту женщину невозможно было ничем смутить. — Чтобы не тревожить лежачих больных, сегодня ночую у вас, — Амеюри толкнула ногой свернутый на полу футон, и он расстелился перед ней, как ковровая дорожка. Обычно, в подобных ситуациях, она действительно оставалась в комнате с Кушимару и Джинпачи, те принимали ее в свой круг. Джинпачи хорошо играл на биве, Амеюри любила петь, но сегодня был не тот случай. Мангетсу повесил на крючок плащ, стянул с ног грязные, с налипшими листьями полосатые сандалии, со скучающим выражением лица. Амеюри, набросив на плечи юкату, нисколько не стесняясь собственной наготы, прошмыгнула мимо них в коридор. — В этой дыре, при рекане есть онсен, — нагнал их ее удаляющийся голос. — Я пошла в женский зал, не скучайте без меня!***
Они спустились по каменным ступенькам в зону горячих источников. От воды поднимался пар, фонари создавали уютный полумрак. Мангетсу, войдя в воду, сразу в ней растворился. Кисаме с наслаждением окунулся в теплую воду, прислонился спиной к нагретому, влажному камню. Мангетсу так и не появился, но Кисаме чувствовал, что он где-то поблизости. Он смывал с волос налипшую кровь и грязь, когда прохладная ладонь легла ему между лопаток. — Помочь вымыться? — Кисаме кожей почувствовал, что стоявший за спиной Хозуки улыбался. Его вторая ладонь обхватила его член у основания, и начала уверенно двигаться вверх-вниз по всей длине. — Ты хочешь, прям здесь? — Кисаме повернулся к нему, чувствуя нарастающее возбуждение. Сюда в любой момент мог прийти кто-то из постояльцев, а перегородки из седзе в комнатах тоже создавали лишь иллюзию уединения. — Кажется, этого хочу не только я, — он хмыкнул, и указал взглядом на его возбужденный член. Кисаме притянул его к себе, впиваясь поцелуем в губы: жестко, беспощадно, и глубоко. Мангетсу откинулся назад, утягивая его за собой под воду. Секс с ним не был лучше или хуже чем секс с женщиной. Он просто был другим, и приносил удовольствие. Удовольствие, от которого Кисаме был не в силах отказаться. После продолжительных ласк и поцелуев в воде, Мангетсу вынырнул на поверхность, и лег голой грудью на каменный бортик. Кисаме хотелось видеть в этот момент его лицо, когда он брал его сзади. Он обхватил его поперек груди, чтобы приподнять, но тот не подчинился. Уткнулся лицом во влажный камень, из-за его раскачивающегося плеча, Кисаме видел, что Мангетсу закусил до крови губу, сдерживая рвущиеся наружу звуки. Он стал двигаться чаще и быстрее. Заметил растущие у основания шеи короткие светлые волоски, наклонился, и прихватил их зубами, вызывая в ответ при этом судорожный вздох. И от этого вздоха его повело сильнее, чем от ощущения влажной кожи под ладонями, и теплого нутра. Оргазм накатил приливной волной, Кисаме припечатал Мангетсу к каменной поверхности, и оставил яркую отметину от своих зубов меж выступающих крыльев лопаток. Мангетсу издал неясный звук, скорее всего, выругался, крепко зажмурился, и через секунду открыл глаза, испытывая разрядку. Кисаме отодвинулся от него, и они осели в воду, чтобы перевести дух. Говорить не хотелось, в теле была приятная усталость. Через пять минут Мангетсу уже скрылся под водой, и вынырнул с противоположной стороны. Вышел из воды, набросил на голову полотенце, и скрылся в деревянной пристройке, где оставляли одежду и личные вещи. Кисаме помедлил несколько минут, окунулся еще раз с головой напоследок, и тоже выбрался из воды. День был насыщенным, хотелось упасть на футон, и проспать непробудным сном до самого утра.***
Он застал Мангетсу в полумраке коридора. Тот стоял, рядом с не до конца сдвинутыми седзе, сквозь щель была видна спина лежащего на футоне, уткнувшись лицом в подушку Забузы. Но заинтересовал его вовсе не он, а тот, кто совсем недавно покинул эту комнату. На седзе, отделявших комнату Кушимару с Джинпачи от коридора, мелькали подвижные тени, от освещавших ее свечей. Мощная фигура Джинина возвышалась посреди комнаты. Джинпачи полусидел-полулежал, прислонившись к стене, Кушимару, подперев ладонью лохматую голову, развалился перед Джинином на своем футоне. -… признайте уже, что это вы меня заложили, — пробасил Джинин. — За спиной шушукаетесь, а как в лицо сказать — так вы сразу ссыклища! — Да на хрен ты нам сдался! — отмахнулся от него Джинпачи, набивая свою кисеру табаком. — Мы у тебя лунную воду брали в начале года… — И была она так себе, — закончил за него Кушимару, — и они заржали. — Завали свое бабское хлебало! — огрызнулся Джинин. — Потому ты с Амеюри и снюхался, две бабы найдут друг друга! Они все уже давно привыкли к внешности Кушимару, да и без маски видели его довольно редко. У Кушимару были тонкие черты лица: выразительные глаза с длинными ресницами, аккуратный нос, полноватые губы… Все это при рождении должно было достаться девочке, но природа решила иначе. Кушимару много курил, чтобы сделать свой голос грубее, небрежно относился к своим волосам, и имел скверный характер. Все это, помноженное на его двухметровый рост лишало его всякого намека на женственность, ровно до тех пор, пока он не снимал маску. — Ну, снюхались, и что? — с вызовом спросил Кушимару, усаживаясь на футоне, сложив свои длинные ноги по-турецки. — Завидно, что мне дала, а тебе нет? — насмешливо спросил он, сидевший у стены Джинпачи фыркнул. — Нашел чем хвастать, — презрительно ответил Джинин, и повернулся к Джинпачи. — Последний раз спрашиваю: это вы настучали Мизукаге про лунную воду?! Джинин наладил свой бизнес по продаже лунной воды, денежные потоки от которого благополучно миновали казну Кири. Совсем недавно к нему нагрянули с обыском, и все обошлось лишь потому, что он успел сбыть товар. А теперь он искал того, кто его подставил. Его подозрения легли на Кушимару с Джинпачи — парни имели неосторожность когда-то у него что-то купить. Вот только заложили его Мизукаге совсем не они. Разговаривая с Кисаме, Джинин не чувствовал, что в карман к нему залезали его же собственной рукой. Кисаме достаточно хорошо изучил поведение этого человека, чтобы найти к нему такой подход, который покажется ему наиболее привычным. И теперь, из-за миссии, возложенной на него Мизукаге, его товарищи устраивали грызню, и больше не доверяли друг другу. Наблюдая за этой сценой, Кисаме отвратительно себя чувствовал, и знал, что дальше — хуже. — Все катится к морским чертям, Ку. Все к чертям! Он вспомнил полукруг из трупов, оставленных во дворе. Сейчас он напоминал себе главу того клана — окружив себя тем, что сам же и сотворил. — Может, вмешаться? — тихо спросил он Мангетсу, подойдя к нему сзади, положив ему ладони на плечи. Он будто перекладывал на него ответственность за происходящее через стену, но ему не хотелось терзаться чувством вины в одиночку. — Рано, — ответил тот, склонив голову на бок, наблюдая за тенью Джинпачи, раскуривающим кисеру. У него был свой интерес, вот только Кисаме пока не понял, какой? — Да что ты к нам привязался? — Джинпачи выдохнул дым к потолку. — Мы в море были две недели, некогда нам было на тебя стучать, — усмехнулся он. — И кстати, огненная и лунная вода из Нами но Куни куда лучше твоей, скажи? — обратился он к Кушимару. — «Скажи», — ехидно передразнил Джинин. — А своих мозгов нет ответить? То за своим братом ходил, в рот ему заглядывал, теперь за этой лохматой сукой слова подбираешь! — Да мои слова все получше твоих, — холодно отозвался Кушимару. — Вали уже к себе, пока тебя не вышвырнули! — Ага, попробуй, — надменно отозвался Джинин. — Сенсея своего кишка была тонка сразу вышвырнуть, зато теперь рот открываешь! Думаешь, я не знаю, что он и его брат, — он указал своим толстым пальцем на Джинпачи, — сделали в то самое лето? — Что ты знаешь? — одновременно спросили Кушимару с Джинпачи. Если до этого они над Джинином насмехались, то теперь сразу окрысились. — Мне известно все, — самодовольно ответил Джинин. — Как там они тебя называли? — обратился он к Кушимару. — Мал… Он не договорил, потому, что кулак Кушимару приземлился на его скулу. Высокий и гибкий, он молниеносно пересек разделяющее их пространство, и нанес свой удар. Джинин перехватил его запястье, заломив руку так, чтобы наверняка сломать ее, и выдернуть из плечевого сустава. Он был шиноби старой школы, и захват у него был поставлен на отлично, попался — не вывернешься. — Я тебе сейчас голову оторву! — взревел Джинпачи, подорвавшись с места, замахиваясь своим Шибуки. — Иди сюда, сукин сын! Джинпачи и Кушимару, казалось, жили ради того, чтобы спорить, высмеивать и оскорблять друг друга. Они с радостью смеялись, когда кто-то из команды задевал или высмеивал кого-то из них, но иногда приходили к обоюдному мнению, что шутнику пора разнести хлебальник. То, что ненавидят друг друга не отменяло того факта, что они кореша. Да и ненавидят ли?.. Поймать эту мысль за хвост Кисаме не успел. Хозуки растекся по полу, и стремительно перетек под седзе, где прямо сейчас происходила драка. Пришла пора им вмешаться.***
Он быстро проник в комнату, и как змея обвился вокруг торса Джинина, приставив сложенные пальцы к его виску. — Отпусти его, — зашипел он Джинину на ухо. Джинин прижимал Кушимару ногой к полу, наступив ему на пальцы, чтобы он не мог сложить печати, и выворачивал ему руку. — Отпусти, слышишь? — Мангетсу перехватил его второй рукой за горло. — Или я разнесу твою тупую бошку. А может, — игриво продолжил он, — мне прострелить твой позвоночник? — он провел пальцами по спине Джинина, останавливая их возле поясницы. — Чтобы тебя парализовало, и ты превратился в ржавый баркас на вечном приколе? Чтобы ты больше не мог вздернуть флаг на восточном обруче, — насмешливо продолжил он, — и оприходовать даже самую отчаянную, портовую шлюху? М? Что ты выберешь? Или ты горазд только на детей руку поднимать? — Мангетсу сильнее надавил ему пальцами на поясницу, чтобы он почувствовал, как на них начала собираться вода. Если Джинин думал, что он обо все забыл, то нет, он не забыл. Он чувствовал, что Джинин колеблется, видел пот, выступивший у него на виске. Джинин оказался в невыгодном положении, и буквально ощущал, как смерть хватала его за яйца. Мангетсу подпитывался его страхом, и этого было непередаваемое, прекрасное чувство. Ощущение собственной власти. Джинпачи, раздетый по пояс, с перебинтованным предплечьем, застыл от неожиданности с Шибуки наперевес. В этот момент в комнату прошел Кисаме. — Я, конечно, извиняюсь за вторжение, — он осклабился, — но думаю, вам стоит отложить выяснение отношений хотя бы до завтрашнего утра, — Кисаме остановился между Джинином и Джинпачи. — Давайте, проявим хоть немного уважения к нашим товарищам, отдыхающим по соседству? Джинпачи опустил свой меч, Джинин разжал пальцы, и убрал ногу с ладони Кушимару. Тот, зло зыркнув на них, поднялся, и прошел в свой угол. Мангетсу плавно переместился в сторону, отпуская Джинина. — Ты ненормальный, Хозуки, — бросил ему Джинин, когда он был на безопасном расстоянии. — Гребаный псих! — Заткнись! — рявкнул Джинпачи. — Теперь он у тебя во всем виноват?! Или ты настолько тупой, думаешь, что сможешь справиться с нами тремя?! — он шагнул в его сторону, но ладонь Кушимару легла ему на плечо, останавливая. Мангетсу сложил руки на груди, равнодушно глядя на искаженное от злобы лицо Джинина. Победа все равно была за ним. Джинин его испугался. И теперь он будет оглядываться и хвататься за кунай при каждом шорохе, думая, что это он пришел поквитаться. Именно этого Хозуки и хотел. Хотел заставить его заплатить, уничтожить его покой, лишить чувства безопасности. Никто не смеет безнаказанно причинять зло его брату. — Джинин, ты, если не ошибаюсь, не медик, чтобы всем диагнозы ставить, — Кисаме холодно взглянул на него. — Не нужно… — Да пошел ты! — огрызнулся он. — Пошли вы все к черту! — он решительно направился в сторону выхода, но остановился, когда в комнату прошел Забуза. — Вы угомонитесь, сегодня или нет? — он был помятым и сонным, они его разбудили своими криками. — Никто не устал, миссия была слишком легкой? Все идеально прошло, без ошибок? — он указал взглядом на поврежденное плечо Джинпачи. Ему никто не ответил, Кисаме поднял ладони в примеряющем жесте, показывая, что инцидент исчерпан. — Хуже детей малых, — Забуза раздраженно сплюнул под ноги, и ушел к себе. Следом вышел Джинин, Джинпачи и Кушимару уселись в гнездо из одеял, потушив почти все свечи. Мангетсу сдвигал седзе вместе, покинув их комнату, и его взгляд успел поймать в узкой, исчезающей щели, как Кушимару, подцепив пальцами бусину, нанизанную на бороду Джинпачи, задумчиво разглядывал ее в тусклом свете. Мангетсу направился к себе, думая о том, что не хочет знать, что произошло с Кушимару и Джинпачи в их то самое лето. Они были готовы убить Джинина, чтобы заставить его замолчать. Он зашел слишком далеко, потревожил ту бездну, в которой обитали эти двое. Каждый человек это бездна наполненная демонами и чудовищами. — Что ты ему сказал? — спросил Кисаме, подходя к их комнате. — Такой неприкрытый страх на его лице я видел впервые. — Да так, — Мангетсу беззаботно пожал плечами, — ничего особенного. — «Ничего особенного»? — Кисаме покосился на него. — Да он чуть в штаны не наложил от твоего красноречия, извиняюсь за сравнение. — Пытаешься меня устыдить? — Мангетсу косо улыбнулся. — Ни в коем случае, — Кисаме покачал головой. — Учитывая то, чем мы занимались всего полчаса назад, мне кажется, стыд и ты — вещи далекие. — Очень трогательно, — Мангетсу хмыкнул. — Не нужно обвинять меня в том, что делал твой член, — он сощурился. Ему не нравилось то, что в представлении Кисаме, их интимная связь была исключительно его инициативой. Кисаме отодвинул седзе, чтобы пройти в комнату, но ответить ничего не успел — иглы сенбон засвистели в воздухе, и они отпрянули друг от друга, чтобы уклониться от атаки.***
— Амеюри, это мы! — Мангетсу растекся по полу, проник в комнату первым, и зажег несколько свечей. Амеюри стояла посреди комнаты, сжав кулаки, заняв стойку, приготовившись схватиться в рукопашную с невидимым противником. Влажные волосы облепили лицо, она тяжело дышала, рядом с ней валялась дымящаяся кисера. Кисаме думал, что она накурилась, была не в себе, но взгляд был ясным, не задурманенным. Амеюри судорожно втянула ноздрями воздух, у нее было лицо человека, который стоял на краю пропасти, и в последний момент убрал ногу от края. — Что случилось? — Кисаме огляделся, но не улавливал присутствие чужаков. — Я, — она отвела от лица волосы, — мне просто почудилось, — она нервно рассмеялась, подобрала с пола свою трубку. — Проверяла вашу реакцию, — к ней вернулся ее обычный насмешливый вид. Амеюри открыла окно, села на подоконник спиной к улице, и глубоко затянулась. Кисаме, молча, наблюдал за ней, и ему не нравилось то, что он видел. В свое время ему приходилось иметь дело со многими лжецами. Он и сам был лжецом. Так что он хорошо научился их различать. Амеюри что-то скрывала. — Будешь? — она протянула Мангетсу кисеру. — У меня и обычный табак есть, — добавила она, когда тот покачал головой, отказываясь. Мангетсу подошел к окну, взял свой стакан, Амеюри выдохнула дым в его сторону. В клубах дыма и тусклом освещении свечей он казался еще бледнее и недосягаемее, будто призрак. Чертовски красивый призрак. И каждый раз, когда Кисаме думал, что приблизился к пониманию того, что у него в голове и в душе, Хозуки вновь, как дым ускользает. Слово за слово, и они вновь поссорились, это уже становилось дурной привычкой. Сам-то Кисаме отходчив, но Мангетсу становился «гадюкой из гадючьих голов», если его задеть. А уж если задеть его по-настоящему… — Не беги за нею, глупый, — Амеюри проследила за направлением его взгляда, и теперь напевала популярную на юге «охоту на лисицу». — По ее следам ведут лишь трупы, зубы крепче, чем металл, — Кисаме никогда не воспринимал всерьез такую вещь, как «женская интуиция», но прямо сейчас увидел ее в действии. Он подошел к окну, глядя на угасающие огни погружающегося вот тьму города. Комната пропахла травами, Мангетсу пил воду, думая о чем-то своем. — Никогда не понимал, в чем прелесть кирийского чая? — спросил он, ни к кому не обращаясь. Сам он не курил, его жабры плохо реагировали на дым и горячий воздух. — Чай помогает выходить за края, — ответила Амеюри. — Только вдохнув его, понимаешь, как тонка пленка реальности, — она вновь затянулась. — Сомневаюсь, что его главное достоинство — галлюцинации, — он усмехнулся, взглянув на Мангетсу поверх головы Амеюри. Он хотел, чтобы тот тоже поучаствовал в беседе, ведь вопрос тоже его прямо касался, но тот предпочел отмалчиваться. — С ним все чувства становятся счастьем, — ответила Амеюри, — и неожиданно откинулась на спину, свесилась вниз головой из окна, ее длинные волосы тут же принялся трепать ветер. — Эх, мне бы столько вдохнуть, чтоб больше не выдыхать! — она засмеялась, но Кисаме видел, что за смехом она прятала свою боль. Тут было невысоко, всего лишь второй этаж, но он опасался, что в таком состоянии Амеюри может сорваться и упасть в растущую на заднем дворе траву. Он протянул руку, схватил ее за запястье, и втянул в комнату. — Хороший ты человек, Кисаме, — отсмеявшись, сказала она, выпрямившись на подоконнике. Кисаме вздохнул, и покачал головой. Он не разделял это мнение. После всего, что он сделал, он кто угодно, только не «хороший человек». — Маска цвета моря, синие перчатки, — она лукаво смотрела ему в глаза, он все еще не отпускал ее руку. — На моем сердечке твои отпечатки, — песню про жулика он тоже знал хорошо. Ее пели во всех кабаках и публичных домах, незамысловатый мотив и смысл мог зацепить каждого. — Грешное создание кажется мне сладким, мы с тобой на чувства оказались падки. Жулик, не воруй мое сердце, Рыжих прядей красота меня так сводит с ума Жулик, не воруй, так не честно! Я отдам все, что захочешь, Я отдам себя сама. Кисаме смотрел на сидевшую перед ним женщину, и думал, что прояви он к ней больше интереса и участия, Амеюри бы ему все рассказала. Она тревожна и эмоционально неустойчива, с ней можно работать, и узнать много интересного. Но он не хотел быть тем жуликом из песни. Не хотел ее обманывать, не хотел вываливать перед Мизукаге ее грязное белье. Амеюри этого не заслужила. Да и никто из них этого не заслуживал, но механизм уже был запущен, и выйти из игры Кисаме не мог. Он отпустил ее руку, из окна подул холодный ветер. Амеюри спрыгнула на пол, и захлопнула ставни. — Все, мужики, пора спать, — сказала она таким тоном, будто это они ее задерживали. — Забуза наверняка завтра поднимет всех с утра не сравши, — она стянула одеяло со своего футона. — Да, он сегодня не в духе, — согласился Мангетсу, устало разминая шею. — С чего бы ему быть не в духе, — хмыкнула она, опускаясь на свой футон. — Миссию же нормально закончили, почти без потерь. Совсем зажрался! — Ты же была здесь, — Мангетсу пристально смотрел на нее. — Как ты могла не слышать то, что происходило в пяти метрах от тебя? Амеюри зависла, взбивая подушку. Мангетсу переглянулся с Кисаме. Кисаме внутренне ему аплодировал. Пока он терзался внутренними противоречиями, Хозуки выстроил свою линию поведения, чтобы подловить ее и докопаться до сути. — От кого ты защищалась? — спросил он напрямую. — Ты не слышала наших шагов за дверью, и решила, что мы чужаки, ведь так? — Отвали от меня со своими домыслами! — огрызнулась Амеюри. — Я же сказала, что мне почудилось! Чай в этот раз был крепким! — она легла на постель, и отвернулась от них лицом к стене. «Что происходит?» — беззвучно спросил его Мангетсу одними губами. Кисаме в недоумении развел руками. Он смотрел на лежащую, на боку, завернувшуюся в одеяло Амеюри. Амеюри была с ними, в этом рекане, на одном этаже. Но вместе с тем, была одновременно и где-то еще.