Забери меня

      Цепкие пальцы Миранды греют воображение, когда Энди, в очередной раз сбегав за кофе, потому что Эмили опять свалилась с каким-то неясным приступом гастрита, выполняет обязанности еще и младшей помощницы. Работа, Нью-Йорк, неловкие объяснения заинтересованным друзьям, что они теперь не с Нейтом, починка машины, — забирают все время и оставшиеся силы. Лили, несвойственно ей, прицыкивает языком и закатывает глаза, словно совсем даже не вербально обвиняет в этом Андреа, а та сгибает и разгибает пальцы припоминания тот, двухнедельной давности момент сугробов, снега, холода, ветра и теплых рук. Она сегодня доставила Книгу в четверти одиннадцатого вечера-ночи, прыгнула в свою малолитражку и поехала к пригласившей ее подруге, никак не ожидая, что вечер с вином превратится в вечер немого осуждения, косого, пронизывающего взгляда, — Нейт рассказал другую историю? Как он выставил себя хорошим в этот раз?       Белое вино кажется совершенно невкусным и Сакс не притрагивается к нему, только ненадолго подносит к губам, совсем слегка прикасается и отстраняется, поставив бокал на журнальный столик в заваленном хламом доме Лили.       Тяжело вздыхает, сонно выслушивая какую-то дурацкую историю с работы, совсем не рассказывает о своей, поддерживая ту самую вялую ложь, — работает в старом издательстве и…       Да только на диван к ней падает раскрытый на седьмой странице журнал, что она никогда не читает, аккурат на фотографии ее и Миранды в мехах, в тот день благотворительного показа «Подиума». Их засняли в фойе, стоящих рядом, ни о чем не подозревающих; у Энди на лице глупая улыбка озадаченности. Она словно для самой себя, разглядывающей эту фотографию, становится ясной и понятной, чертовски раскрытой. Она улыбается не как ассистентка, она улыбается так же, как Эмили на некоторых старых снимках. Она улыбается устало, но влюбленно. Согретая опаляющей аурой госпожи Пристли.       И теперь врать становится бессмысленно, а оправдываться нет совершенно никакого желания; Энди же видит, читает в глазах и позе Лили, что та считает ее саму виновной в некрасивом поступке Нейта. Это она подтолкнула его в объятия чужой женщины своим поведением, своим враньем и своими влюбленными улыбками рядом с Мирандой Пристли. По счастью, этих карамельных растянутых губ Лили не подмечает, но все-таки укалывает: — Ты рядом с ней светишься. Твоей энергии совсем не хватает на Нейта.       Лежащий в кармане мобильник вибрирует; Андреа встряхивается, как просыпающаяся птичка, расправляет перышки и тут же подносит телефон к уху:       — Заберите меня.       — Как всегда? — спрашивает в трубку.       — Как всегда, — отвечает женский голос и вызов обрывается.       Лили вопросительно-удивленно приподнимает бровь, чуть откидывается на спинку дивана, прихватив двумя пальцами за ножку бокал вина. Обычная такая, домашняя, совсем не наряженная в дорогие и модные вещи.       Энди почти ничего не комментирует, только уходя, надевая пальто, говорит, что и сумочка Prada и черное платье Chanel, что сейчас на ней, совсем не вещи «Подиума», а ее собственные, купленные на новую зарплату.       — Может, работа на Миранду Пристли теперь не так и плоха, а? — добавляет она, совершенно не желая получить ответа; оборачивает тот самый жуткий, раскритикованный главным редактором шарф вокруг шеи и хлопает входной дверью квартиры.       Ей уже даже становится смешно, когда на голову льется ледяной дождь, пока она, прикрывая голову сумочкой, бежит до своей машины, но стоит остановиться у дома мистера Томлинсона, как буйство природы словно и никогда не происходило; только мокрый асфальт, покрытый грязно-колкими снежинками, напоминает о том, что когда-то и где-то проливалась, просеивалась ледяная, дождливая метель.       В леопардовой, совершенно сухой шубе Миранда подходит к автомобилю Энди и пока открывается пассажирская дверь и, женщина, подобрав полы зимней одежды, аккуратно садится на сиденье, девушка успевает стянуть шарф с шеи и бросить его назад, совсем не убедившись, долетел ли он до сиденья или примостился на грязный пол.       Да только в этот раз Пристли глубоко плевать на внешний вид своей подчиненной; Андреа улавливает это вибрацией тонкого плана, скорее своей собственной интуицией, основанной уже на достаточном знании Миранды.       Руки Миранды без перчаток, пальцы жалостливо сминают друг друга, пытаясь согнать холод и нервное состояние; Энди, смотря через плечо, сдает назад и объезжает мусорные баки; возвращая голову в прямое положение снимает, фотографирует глазами лицо своей пассажирки; чуть покрасневшие глаза, сухие, кажется даже искусанные губы, не покрытые в этот раз яркой помадой, хоть и некоторые остатки еще кажутся заметными.       — Это ваша первая встреча в этом году? — смотря исключительно на дорогу и запуская дворники, под начинающуюся изморось, спрашивает Сакс.       — Да, — высушено отвечает Миранда, продолжая растирать, чуть выламывать свои пальцы.       — Что произошло? — вопрос дается нелегко, но и не задать его Энди, назвавшаяся, пообещавшая быть другом, не может.       Пристли сначала лишь хмыкает, несколько секунд рассматривает профиль девушки, словно подбирает, анализирует, прикидывает варианты, сомневается.       — Он оставил девочек в Австрии. Учеба в школе уже вовсю началась, но он создал им такие условия, что променять их на занятия кажется чем-то сродни сумасшедшего шага с моста.       Энди слегка ежится.       — Но вы их мать. А он им никто, вы можете потребовать их возвращения.       — И услышать в тысячный раз, какая я отвратительная мать? Вы, Андре-а, совсем в этом не разбираетесь.       — Но вы отличная мать! — вспыхивает девушка, сворачивая направо.       — И в этом тоже, — иглисто добавляет Миранда, поправляя шубу. Уколотая Энди крепче сжимает руль, до крови прикусывает губу, замечая это лишь в тот момент, когда на языке появляется металлический привкус.       — Вы очень много для них делаете…       — Этого недостаточно, — фыркает Пристли, отворачиваясь в окно. — Андре-а, чтобы быть хорошей матерью нужно быть не мной. Я могу дать им многое в материальном плане, я могу в будущем познакомить их с кучей влиятельных людей, но я не могу дать им главного, и никогда не могла, потому что во мне… Этого нет.       И только небольшая пауза, растянутая, звучная и кромсающая душу, заставляет Энди ухватиться или свалиться, уже и не разобрать, за Миранду с большей силой. Под северной заснеженной, заиндевевшей маской Снежной Королевы, Андреа верит, чувствует, видит, есть нежная и любящая душа.       — В вас это есть, Миранда, — притормаживает у таунхауса Пристли и глушит двигатель. В машине резко становится тихо.       — Вам хочется в это верить, — с грустной усмешкой, распахнув пассажирскую дверь, высказывается главный редактор и медленно, устало выходит из машины, хлопает дверью и не взглянув на девушку, удаляется прочь, оставив Энди наедине с нахлынувшей нежностью. Она кладет руки на руль, но так и не заводит машину, уставляется в одну точку, словно переживает длительный отлив, сильный, мощный, далекий, чтобы тут же образовалось цунами, свалилось эмоциональной волной.       — Это правда, Миранда! — выбежав из машины, Андреа бросается к дверям Пристли; ноги заплетаются, тянутся, скользят по вымороженному асфальту, и девушка падает, ссыпается вниз, больно бьется копчиком и вскрикивает, ловя искры, бенгальские огоньки перед глазами.       — Боже, Андре-а, — тянет гласные, обернувшаяся у дверей Миранда. Энди бессмысленно пытается поднять, поскуливания и постанывая; ей неловко, мокро и холодно.       — Не волнуйтесь за меня! — бойко кричит Сакс, стараясь скрыть, спрятать обрушившуюся боль. — Доброй ночи!       — Вам так хочется, — на выдохе, говорит мисс Пристли, спускаясь по ступенькам крыльца, — донести до меня мысль, что я не плохая, что вы готовы растянуться на моей дорожке? — приблизившись вплотную к девушке, чуть наклоняется: — Вызвать спасателей? Вы что-то сломали?       Но зарозовевшая от прилившей к щекам стыдливой крови, девушка, подцепленной лягушкой, все-таки старается победить и боль в крестце и отчего-то совсем не желающие правильно сгибаться колени, которые она уже содрала, в своих неудачных попытках подняться, оканчивающихся очередными падениями.       Победившая и собственную стыдливость: ползать и кряхтеть прямо перед внимательным и слегка заинтересованным взором Миранды, и чертов мокрый, колючий лед, Энди обретает почву только под ногами, выпрямляется и устало выдыхает горячий пар изо рта, избегая коротких столкновений с глазами Пристли.       — Как можно так относиться к вещам от Chanel, — прицыкивает языком Миранда и разворачивается всем корпусом по направлению к парадному входу. — Идемте, Андре-а, не отпускать же вас в таком виде после очередной попытки что-то до меня донести, — и уже совсем не слышно для Энди с бешенным стуком сердца в ушах, добавляет: — хоть это и, как всегда, бессмысленно и мне известно.       Кожа на коленях и ладонях содрана и саднит, Энди поливает все перекисью, стараясь не морщиться; Миранда, подавшая ей аптечку и позволившая повесить вещи в гардероб, медленно тянет джин, стоя в гостиной у окна. Вынужденная раздеться до белья, бледнокожая и кажущаяся себе слишком длинной, нескладной и некрасивой, совсем не подходящей антуражу и стилистике этого дома, Сакс обрабатывает раны и иногда кряхтит от ноющей боли.       — Вы заметно похудели, Андре-а, — произносит, смотря в окно, прислонившись плечом к стене и все еще делая маленькие глотки согревающего джина, Миранда. — Вам так намного больше идет. Эмили просто становится похожей на вешалку, не понимаю, зачем она так стремится к заветным ста фунтам.       — А вы, как будто, видели Эмили в белье, — приклеивая пластырь на коленку, автоматически выдает Энди.       — Ревнуете?       Сакс вздергивается, роняет незакрытую перекись, и та разбегается по бежевому ковру темной лужицей.       — Вы не ответили…       — Вы тоже, — ехидно передразнивает Пристли, отходя от окна. — Боже, Андре-а, вы просто катастрофа.       Спохватившаяся девушка, наклоняется за баночкой, закручивает крышечку и пытается ладонью спасти положение.       — Недавно Эмили напилась, — Миранда пересекает гостиную, удаляясь в кухню. — И, когда приносила Книгу, благо девочек не было дома, разделась передо мной, — возвращается с наполненным бокалом.       — Серьезно? — ошарашенно спрашивает Энди, оставив бессмысленные попытки и положив закрытую перекись обратно в коробочку-аптечку Пристли.       — Стала бы я такое придумывать? Это вы умудряетесь предварительно изваляться, а Эмили предпочитает более быстрые результаты. Хотя я понятия не имею, на что она рассчитывала. Я ей и сказала прямо, что, во-первых, меня это нисколько не интересует, и что, раз уж она разделась, она похожа на вешалку и это некрасиво. Только она мои слова снова, — Миранда подчеркивает последнее слово интонацией, — исковеркала и продолжила заниматься самоистязанием.       — Вам совсем не нравятся женщины?       — Смотря что вы подразумеваете под «нравятся»? Когда кто-то напивается и врывается в мой дом в таком состоянии, я не приемлю ни от кого. Меня всегда обвиняют в том, что это я их довела, — присаживается в кресло, элегантно забрасывает ногу на ногу, — что это все из-за меня. Стив напивался и говорил, что это лишь от того, что я мерзкая и холодная сука. Поразительно, Андре-а, что я этого и не отрицаю! Всем же давно понятно, какая я на самом деле. То, что было несколько лет назад, когда мы со Стивом сходились и что он мне припоминает до сих пор, — делает несколько глотков. — Люди меняются сами, но отчего-то совсем не принимают изменений в других и желают, я бы сказала, жаждут, чтобы те оставались такими, какими они их выдумали при знакомстве. А потом оправдывают свои действия и печали тем, что виноват кто-то другой. Нет, дружочек, это ты возложил надежды, ты придумал себе картинку идеального и, когда она не прошла поверку, ты винишь всех, а не самого себя, который ведь тоже обещал и понимать, и любить, и принимать вместе с «твоей этой бесконечной работой», — Миранда устало поправляет волосы, ставит опустевший бокал на журнальный столик и чуть покрасневшими глазами смотрит на Сакс. — Считайте, что вам это пришлось выслушать в качестве платы за медикаменты и тот факт, что ваши вещи мокрые и вы останетесь у меня ночевать.       — Почему вы позволяете ему с собой так поступать? О чем вы говорите теперь? — совсем позабыв про свое почти обнаженное положение, Андреа подается вперед, чувствуя колючий и неприятный ком в горле.       — Это уже лишнее, Андре-а, займите одну из гостевых комнат и не проспите завтра. Завтрак сделаете сами из того, что найдете и мне тоже. Потому встаньте за час, — поднимается из кресла, но как-то тяжело и надломлено. Энди же вскакивает быстро, словно маленький олененок, еще неуклюжий, не понимающий, как работают его суставы и куда пойдет тело от того или иного движения, потому все происходит быстро и комкано: вот она налетает на Миранду, с тем же самым категоричным замыслом, от которого уже не в состоянии отказаться, слишком поздно и тщетно сдавать назад, и падать на диван; вцепляется в плечи, притягивает к себе и крепко обнимает. Рука, что не совсем уже и слушается, а скорее подрагивает, потрясывается пальцами, скользит по шелковой спине главного редактора, снизу-вверх, да останавливается, замирает у затылка.       — Андре-а, — с придыханием произносит женщина, аккуратно высвобождаясь из не цепких объятий, — вы превзошли Эмили. Больше, чем пьяные выходки я терпеть не могу, чтобы кто-то ко мне прикасался, — отходит на два шага в сторону, смотрит настолько холодно, проникновенно и осуждающе, что почти обнаженная фигура Энди коченеет, в глазах поблескивают слезинки, вдох-выдох царапает горло, жжется кипяченым привкусом слез.       — Всем нужна близость, — шмыгая носом и утирая его тыльной стороной руки, бормочет Сакс. Ей хочется уменьшиться, раствориться, облачиться в плащ-невидимку, плащ-палатку, что скроет ее от сделанного, сказанного, совершенного и обреченного.       — Мне — нет. Андре-а, — с обреченным выдохом, продолжает Миранда, — вы придумали себе какую-то психологическую игру и следуете за ней, накладывая на меня свои ожидания. Прекратите.       — Простите, — хрупко и почти разбиваясь, произносит Энди, отстраняясь все дальше, слыша, но совсем не видя, как хозяйка таунхауса покидает гостиную, глухо раздаются ее шаги по лестнице.       Не особо соображая, понимая, двигаясь рвано, скользя ладонями по дверным косякам, Андреа забирается в какую-то первую попавшуюся гостевую: крохотную, маленькую, душно-пыльную; сдергивает с кровати тяжелое покрывало, забирается поверх одеяла, укрываясь тем самым коричневым покрывалом и давится панихидным криком. От обиды, бессилия, отчаяния, сожаления кишки внутри сворачиваются, перемалываются, пропускаются через мясорубку, болят, разрываются, словно живот ей вспарывают без наркоза. Когда, черт подери, она испытывала нечто подобное? Когда было настолько страшно, стыдно и бессмысленно? Когда еще слова затравленным дятлом с бешеной частотой долбились в голове, грохотали в ушах: вы превзошли Эмили. Не так, не таким образом, видом, действием она хотела бы превзойти Эмили. Да и превзошла ведь давно! Это ей, а не Эмили Миранда звонит со своим хрипловатым «Заберите меня», не Эмили, а ее взяли писать статьи для «Подиума». Она переворачивается, скорее перекатывается на левый бок, чувствуя, как простынь прилипает к влажной от испарины коже, как ледяные ноги пытаются спрятаться, согреться друг о друга, да только ничего не выходит. Она отбрасывает покрывало совсем, ломко и лихорадочно поднимается с постели и медленно возвращается в кухню, включает подсветку на вытяжке над плитой, наливает стакан воды и усаживается за стол, рассматривая причудливые игры теней от подрагивающей шторы.       Успокоение приходит медленно, тонкой, медленной поступью, с каждым глотком воды и осмыслением произошедшего. Усталый мозг успокаивается сам себя, находит доводы так сильно не ломаться, не страдать, не биться. Все не закончилось, Миранда не выгнала ее к чертовой матери в мороз на улицу, швырнув в лицо мокрые вещи; Миранда позволила остаться, несмотря ни на что.       Споласкивает стакан, возвращается в гостевую спальню, забирается под одеяло и проваливается в короткий сон, разрывающийся, разрушающийся звоном будильника. Быстро принимает душ, наносит макияж, используя тот походный набор, что всегда носит с собой, проверяет в прихожей гардероб и тот факт, что все ее вещи сухие, но выглядят потрепано и грязно; на платье обнаруживается почти дыра, колготки безнадежно испорчены, у пальто грязные рукава, но не имея выбора и не желая больше перед Мирандой представать почти обнаженной. Выглядит она жалко и несчастно, но старается держаться, не позволять себе думать, анализировать, попадаться в эмоциональную ловушку. Отмеряет нужное количество молока, разбивает четыре яйца, взбалтывает все вилкой, несколько секунд изучает плитку, совсем не понимая, как ее включить, разогревает сковороду, выливает смесь и накрывает крышкой.       — Пахнет довольно аппетитно, — входя в кухню, комментирует Пристли. Она накрашена, одета в черную строгую юбку с высоким разрезом справа и серый, в белую клетку свитшот от Balenciaga. — Доброе утро, Андре-а, надеюсь, вы выспались, — останавливается у стола и пристально, с легким прищуром, рассматривает суетящуюся у плиты девушку. — Вам необходимо переодеться. Посмотрите в моем гардеробе, недавно мне доставили вещи из новых коллекций для оценки и подбора образов, может быть там найдется и ваш размер. В таком виде не то, что людям, омлету на глаза не стоит попадаться.       — Да, Миранда, — избегая взгляда выше пояса, отвечает Андреа, ставя перед мисс Пристли тарелку с завтраком и кусочком пшеничного хлеба.       Время, отведенное на свой завтрак, Энди тратит на подбор вещей, останавливается на широких черных брюках и белом обтягивающем топе, набрасывает сверху расшитый золотом жакет, на шею надевает широкую позолоченную цепочку, укладывает волосы, собирая их в строгий пучок и почти выбегает из дома за Мирандой, надевая на ходу черное строгое пальто. Миранда же белоснежном меховом полушубке уже сидит на своем месте в автомобиле, все так же оценивающе оглядывая подчиненную.       — Пальто сюда не подходит.       — Другого не нашла, — буднично отвечает Андреа, захлопывая пассажирскую дверь.       — Посмотрите, что есть в «Подиуме».       Энди кивает в знак согласия и всю оставшуюся дорогу говорит только о работе.       — Там впереди какая-то демонстрация, — сообщает водитель.       — У Элиас-Кларк? — незаинтересованно спрашивает Пристли, даже не подавшись вперед или повернув голову в сторону окна. Энди же любопытно крутит головой, замечая толпу с какими-то плакатами, надписей на которых разобрать не может.       Автомобиль останавливается у главного входа, под вспышки фотокамер Миранда Пристли распахивает дверь и чинно выходит.       — Убийца! Тварь! — из толпы к ним бросается девушка с разноцветными волосами в белой короткой курточке и выплескивает на Миранду что-то болотно-грязное, да только попадает в стоящего рядом репортера, такую же молоденькую девушку, ошарашенно, испуганно теперь оценивающую произошедшее. Вышедшая из машины Энди замечает на плакатах призыв не убивать животных, лозунги против использования меха и один плакат с перечеркнутой аляповато и криво красным крестом фотографией главного редактора. Выплеснувшая жидкость девушка слезно извиняется перед репортером; охрана здания подоспевает вовремя, разгоняя скандирующую разные лозунги толпу.       — Поразительная глупость, — хмыкает в лифте Миранда. — Андре-а, — переводит взгляд на беззвучную, бестолково подрагивающую Энди, — мне все-таки больше нравилось, когда мы приезжали на работу по-отдельности и вы встречали меня с кофе в лифте.       — Я… — девушка встряхивается, отрывается от металлической стенки лифта и ровняется с Мирандой. — Я сейчас же схожу вам за кофе, простите, Миранда.       — Не думаю, что сейчас вам стоит выходить. На показе вы были рядом со мной, а с вашим везением портить дорогие вещи, вся гневная краска этих оборванцев окажется на вас.       Раздается звон, электронный голос называет этаж, двери лифта быстро разъезжаются.       — Эмили сегодня должна быть на работе. Уверена, что мой кофе уже ждет меня на столе, — идя по коридору и совсем не оглядываясь, будучи в полной уверенности, что Андреа верным вассалом идет следом, говорит Пристли, — а если нет…       В приемной, в которую входит и Андреа, со стула вскакивает посеревшая лицом и глазами Эмили. Она выглядит все еще болезненно, остро и колко, искрит взглядом в адрес появившейся следом Сакс, ловит шубку Миранды и быстро, но при этом все так же уже неграциозно, набрасывает плечи на вешалку и убирает в гардероб. Энди замечает, как пальцы Миранды прикасаются к горячему стаканчику из Старбакс и внутри себя выдыхает, медленно разворачиваясь, чтобы покинуть приемную так и не сказав и слова Эмили.