Луноворот. Он и его кот

      Ориентироваться в предрассветном сумраке, особенно с подсевшим зрением, было непросто. Далёкие дома пропадали в тумане, и Мицуки это напрягало: так он не смог бы засечь нападение. Всё вокруг казалось приглушённым, чёрно-белым, и, возможно, отсутствие красок не позволило ему вовремя заметить очередную странность.       По правде, он этих странностей не хотел. В расчёте на одно утро их и так случилось более чем достаточно.       Но они настигали Мицуки сами. Причём за таким делом, о котором нельзя распространяться или выставлять на обозрение. Ибо, как ему втолковали, это табуированная тема.       При этом принимать в себя пищу на глазах у всех считалось нормой, а вот обратный процесс… Что и говорить, люди — существа чудны́е.       В общем, чего ходить вокруг да около: когда Мицуки завернул за кусты сирени на окраине парка, чтобы наконец-то отлить, он лишний раз убедился, что с ним что-то не так. Точнее, что у него не такой. Тактильно и визуально.       С минуту Мицуки простоял в ступоре. Потом поправил штаны и выбрался на аллею, где света побольше. Выставил перед собой ладони. Рукава юката скользнули от запястий к локтям, ткань, кажется, была зелёной. Руки, по всей видимости — чужими.       В общих чертах довольно-таки схожи. Но форма ногтей точно другая. Пальцы короче. На подушечке левого указательного и сгибе среднего — застарелые мозоли, как у людей, которые много пишут. У Мицуки таких не образовывалось, регенерация сглаживала их раньше. С мозолями от куная она, правда, уже не справлялась.       Мицуки повертелся вокруг своей оси, надеясь ещё что-то в себе разглядеть. В голове медленно складывалась уверенность, что это не его тело. Или его, но видоизменённое. Но кому могло понадобиться подобное?       Он сложил печать развеивания гендзюцу. Не помогло. Ощупал лицо, наплевав на то, что не мыл руки. Ничего не понял, кроме того, что нос, кажется, другой формы, чуточку курносый.       Мицуки снял с правой ноги гета. Ступня как ступня, хотя форма пальцев несколько отличная, или он уже себе надумывает. И, пожалуй, размер поменьше. Надо проверить.       Он наступил босой ногой на взрыхлённую землю соседней клумбы. Потом достал то, во что ещё мог верить и длина чего неизменна — кунай. Положил рядом с отпечатком ноги. Ступня Мицуки была больше куная на два сантиметра, он знал это абсолютно точно, так как первые дни в Конохе покупал себе обувь, измеряя её рулеткой и развлекая тем самым продавцов. И лишь потом ему объяснили, что существует такое понятие, как размерная сетка.       Этот отпечаток ступни был короче куная.       Возможно, тело младше. Возможно…       Мицуки схватился за голову, неподвижно, настороженно глядя перед собой. Он нашёл объяснение. И оно ему не понравилось.       С ним случилось что-то нехорошее. Он почти умер или, возможно, получил травмы, несовместимые с жизнью, или стал недееспособным. И родитель перенёс его сознание в другой сосуд.       Мицуки видел эти сосуды — много одинаковых мицуки на разных этапах развития, спящих в камерах гибернации. Это зрелище не предназначалось для его глаз, он случайно забежал в экспериментальный зал, когда гонялся за змеями, которых в закутках родной лаборатории водилось множество. Мицуки не знал, к какому временному промежутку относилось это воспоминание. Ярко запечатлелись лишь мерцающий зеленоватый свет и почему-то запах хлорки. Остальные мицуки казались ненастоящими, точно фарфоровыми куклами. Он зачарованно бродил между ними, пока ему на голову не легла ладонь родителя. Да, точно, родителю тогда почти не понадобилось сгибать руку в локте, значит, Мицуки был ростом не более метра.        «Пойдём», — тихо, но властно сказал родитель, и Мицуки подчинился. И почему-то не решился спросить, а живые ли те, другие? И зачем они нужны? И можно ли с ними поиграть? Почему-то тогда Мицуки понял, что спрашивать ничего нельзя.       Впрочем, он и после не нашёл в себе смелости поинтересоваться. Точнее, боялся услышать ответ. Предполагал, что мицуки — расходный материал. Или запасные, если с ним или Логом что-то случится. Те селёзенка, печень и почка, которые ему должны были пересадить: их вырастили с нуля или взяли у одного из непробужденных, отправив остальное тело в утиль? Родитель расплывчато говорил, что донорские органы развиваются хорошо, ничего не уточняя, а Мицуки тогда так плохо себя чувствовал, что не расспрашивал. И отправят ли в утиль самих Мицуки и Лога, если они не оправдают ожиданий родителя? Вопросы, вопросы…       Но сейчас, значит, с Мицуки что-то произошло. И его сознание перенесли в тело другого сосуда, младше него. Поэтому ему трудно координировать движения. Поэтому точки тенкецу расположены иначе. Поэтому он не умеет почти ничего из ниндзюцу, хотя безусловно странно, что даже змеи его не признают.       А ещё родитель удалил ему воспоминания о травмирующих событиях. Это как раз неудивительно. У родителя искусственная ретроградная амнезия считалась панацеей от всех болезней, он даже депрессию Мицуки предлагал лечить стиранием памяти. Хорошо, что передумал.       Мицуки в глубокой задумчивости прошёлся туда-сюда по аллее. Утро набирало силу. Светлело, откуда-то доносился лай выгуливаемых собак. Скоро социум забурлит, выходя на новый виток каждодневных обязанностей и ритуалов. И Мицуки тоже нельзя зависать! Дом Боруто в опасности! Надо срочно кому-нибудь доложить! Нельзя отвлекаться на мелочи вроде собственного раздрая, выполнение задания превыше всего!       Но посмотреть на себя в зеркало хотелось неимоверно. Чтобы удостоверится, что внешность у него прежняя. Но в парке не найти ни витрин, ни зеркал. Только если спуститься по ступенькам вниз, к набережной, и попытаться разглядеть своё отражение. И Мицуки бросился к реке. Раньше он мог бесшумно ступать в гета, сейчас же цокал по плиткам на всю округу.       Реку Нака он почувствовал издали даже своим притупленным обонянием. Когда-то, возможно, она и была чистой, но сейчас оттуда явственно тянуло затхлостью и сточными водами заводов Каминари. Закованная в цепи бетона, в вуали утреннего тумана, она тяжко катила волны в сторону далёкого моря. Мицуки почти спустился к берегу, но тут заметил на пешеходной дорожке бегущего Шикадая. И опять в смутной тревоге зашлось сердце.       Потому что Шикадая он должен был засечь намного раньше. По ощущению клубящихся теней, холодных и цепких, которые под порывами внутреннего ветра закручиваются в вихрящуюся воронку. Мицуки в принципе нравились чакры с запахом Инь, в отличие от Ян — те слишком били по рецепторам. Инь завораживала чем-то тайным, гипнотическим, текущим под поверхностью. Даже в чакре Боруто — знойном ветре над цветущими лугами — неизменно присутствовал образ прохладной речки, скрытой вётлами — фактор Инь. Наверное, наследие по линии Хьюга.       Шикадай был чистой Инь. Но от этого Шикадая чакры не ощущалось, и Мицуки никак не мог рассмотреть в нём человека, воспринимал как картонную фигуру без глубины, вырезанную из полотна реальности. А Шикадай ли это? Вдруг кто-то притворяется Шикадаем?       Настоящий Шикадай, лентяй, соня и стопроцентная сова, точно не встал бы перед рассветом! Или он по делу? Может, и у него что-то случилось? Растерял свои тени?       — Утра! — Шикадай поравнялся с Мицуки, приветливо улыбнулся. — Ты чего так вырядился? Сегодня ж вроде не Обон?       Голос тот же. Но Мицуки впервые видел Шикадая в спортивном костюме и с наушниками, как у Йодо из Суны.       — Доброе утро, — всё же поздоровался Мицуки и поперхнулся. Он не узнал своего голоса. Громко прочистил горло. — Твой отец дома? У меня срочное донесение.       Не помогло. Голос остался чужим.       Но Шикадай удивлённым не выглядел. Выровнял дыхание, совсем не сбившееся от бега, опёрся ладонями о колени, посмотрел на Мицуки снизу вверх.       — Отец? — снял наушники, они повисли на проводках на отвороте куртки. — Понятия не имею, я его дней десять не видел, ещё бы столько не видеть. А что стряслось?       Шикадай его явно узнавал. Но говорил нечто противоречивое. Что-то точно произошло в Конохе, что-то, что Мицуки забыл.       — Какое сегодня число? — упавшим голосом спросил он.       Шикадай посмотрел на него, как на идиота, с флегматичным видом завернул рукав и ткнул пальцем в ремешок на запястье. Потом поднёс свою руку под нос Мицуки.       На ремешке оказались не иначе как электронные часы, правда, не круглые, а непривычно вытянутые. И Мицуки впервые видел их у Шикадая. Обычно шиноби не нуждаются в часах, собственный организм чётко отсчитывает ритмы.       На экране высвечивался символ бьющегося сердца, рядом мелькающие цифры, вероятно, значения пульса, а ниже — дата и время. Если верить предоставленным данным, Мицуки ни дня не потерял.       — А год? — уточнил он.       — Шиза, — хохотнул Шикадай, разминая плечевые мышцы, — у тебя реально шиза? Ты не проснулся, что ли?       — Я… — мыслительные процессы отчаянно тормозили. — Мне пора. Спрошу в резиденции…       — Эй! — Шикадай попрыгал на месте. — Я с тобой, всё равно пробежку почти закончил. Что-то ты мне не нравишься. У тебя точно всё норм?       Нет, Мицуки не мог откровенничать с Шикадаем, который ходит на пробежки. Выдал бессвязное:       — Благодарю за посильную помощь, я пошёл, — развернулся на месте и, бойко стуча гета, направился вверх по ступенькам, на аллею, ведущую прочь из парка. Шикадай не отставал:       — Да погодь ты! Провожу тебя в резиденцию или куда ты там хотел? Или, может, лучше в госпиталь? Короче, к родителям.       К родителю? Мицуки покачал головой. Информация оседала химическими связями в краткосрочной памяти, но не усваивалась. Родитель в Конохе? Логично, присматривает за Мицуки, который привыкает к новому телу. Но чтобы о присутствии родителя так открыто знали все? Тот же Шикадай?       Мицуки вывернул на знакомую улицу Ханато, зашагал к Торговому проспекту, одному из тех, которые, как спицы в колесе, сходились к площади перед резиденцией Хокаге. Дома были знакомы, но чем-то неуловимо отличались. Встающее солнце дробилось в окнах, слепило. Как назло, навстречу не попалось ни одного шиноби, ни одного патруля полиции. Скоро начнётся торговый квартал, должно стать многолюднее. И должны появиться витрины. Мицуки дико хотелось увидеть самого себя.       На углу дородная женщина открывала закусочную. И громко разговаривала сама с собой. Мицуки даже вздохнул с облегчением, что не он один сегодня сошёл с ума. Может, на фармацевтическом заводе произошла утечка алкалоидов?       — Нет, ты представляешь, они хотят поставить нас в очередь на квоту! — разговаривала с воздухом хозяйка закусочной. — Нас! Мы гражданские, нас с ниндзя ничего не связывает! В нашей семье только один шиноби — свекор. Генин в отставке, шестой десяток разменял. С грыжей. Вот уж вояка так вояка! Как выйдет за периметр, как жахнет чакрой — все биджу обосрутся!.. Да что ты говоришь! А что я, не имею права показать детям их собственную страну? Дворцы столицы, Храм Огня в Красных горах, море!.. Мы с мужем два года на этот отпуск батрачили, и тут здрасьте, приплыли, вы не гражданские, станьте в очередь! Эти лунари совсем оборзели!.. А ты меня Ивагакуре не пугай, не надо! Наши шиноби нас защитят... Что? На деньги намекают? Подмазать? А сколько берут? — хозяйка повернулась, и Мицуки увидел у неё в ухе что-то вроде гарнитуры, которыми пользовались ниндзя на коротких дистанциях.       — Шиначику! — воскликнул рядом Шикадай.       Мицуки непонимающе посмотрел на него, после перевёл взгляд на устанавливаемую доску с наименованием блюд и ценами. Шикадай увидел рамен с шиначику? Мицуки такого в меню не нашёл. Но от названий угощений в животе заурчало. Он… проголодался? Реально настолько сильно проголодался? Но он вчера плотно поужинал, этого должно было надолго хватить! Он питался редко, но качественно.       — Дружище, я с тобой разговариваю! Абонент не абонент?       Мицуки медленно моргнул:       — Слушаю, Шикадай.       — Ты вроде говорил о донесении Шикамару. Это связано с вашим недавним заданием? Если дело срочное и секретное, могу тебе скинуть его номер, только не говори, что это я.       Номер чего? Куда кидать? Мицуки окончательно потерял нить разговора. Может, прав был Шикадай с диагнозом, и у него развивается расстройство шизофренического спектра?       Но сначала он обязан разобраться с Карой в доме Боруто, а после — со своим психологическим здоровьем.       Шикадай тем временем достал из кармана куртки точно такой же прямоугольник, какой остался в комнате Боруто, только серебристого цвета, с аналогичным изображением треснувшего яйца. Заскользил по поверхности пальцем. Хищно оскалились зубцы разбитой посередине скорлупы.       — Лови.       Мицуки молчал. Только глядел немигающе, пристально. Что он должен был ловить?       Долго смотреть в упор не получилось: склера глаз этого тела сохла слишком быстро. Пришлось моргнуть.       — Не будешь проверять? Слушай, — Шикадай сощурился, — у тебя вообще карафон с собой?       Мицуки, как во сне, остановился у зоомагазина. На двери был наклеен плакат со знакомым лицом. Киба Инузука привычно рекламировал премиум-корма для животных, на сей раз для котят. Ниже плаката почти зеркальной поверхностью блестело начищенное стекло. И в этом стекле отражался Шикадай и рядом с ним незнакомый мальчишка. Растрёпанный, загорелый, с белобрысыми волосами, отливающими в розовый цвет. В зелёном юката с геометрическим, розовым же орнаментом и с перекошенным протектором поперёк лба. Мицуки приблизился вплотную, машинально поправил повязку с символом Скрытого Листа. Незнакомый мальчишка сделал то же самое. Чуть ниже Шикадая, но не потому что младше, скорее, ровесник, только невысокого роста. Как Боруто. Мицуки, широко распахнув глаза, ловил новые черты лица. Кажется, радужка зелёного цвета.       Это он сам?       Это он.       Осознание пришибло к земле.       Почему он такой? Что сделали с его телом?       И почему Шикадай его узнал? Его ведь даже Микадзуки не узнал!       — Шина! Шин… — тихонько звал кого-то Шикадай. — Ты меня сейчас реально пугаешь! Ну скажи, что ли, что всю ночь гамал, прошёл первую мировую за Учиха, теперь спишь на ходу. Ну чувак! Не молчи!       У родителя коллекция новых мицуки? Розовый теперь писк сезона…       Мицуки почти безнадёжно поплёлся к резиденции. Кто его такого будет слушать, в нём никто не узнает повелителя змей из нашумевшей седьмой команды!       Он повернул за угол, почти не слыша, что ему в спину кричит Шикадай. Дома расступились, открывая вид на широкий проспект, резиденцию вдали и скалу с ликами Хокаге. И Мицуки замер, ощущая дурноту и головокружение. Действительность нанесла ему финальный удар.       Он узнавал Первого Хокаге, Второго, Третьего. Пятую. Седьмого.       — Это кто? — Мицуки трясущейся рукой указал на скалу.       — Хокаге, кто ж ещё? — хмыкнул подошедший Шикадай.       — А кто здесь должен быть?       — Они и должны.       — Но Четвёртый… И Шестой…       — Кизаши Харуно, — Шикадай кивнул на изображение Четвёртого. Мицуки ни о чём не говорили ни это лицо, ни это имя. — И Обито Учиха, — узор шарингана в глазах Шестого, шрамы на лице. И фамилия знаменитого клана. Постойте… Обито — это не тот ли, который примкнул к Акацуки и развязал четвёртую мировую войну шиноби? Что преступник делает среди Хокаге?       — Что не так-то? Ожидал увидеть художества твоей сестры?       Сестры?       Родитель у очередного мицуки исключил Y-хромосому и продублировал X?       Нет… Нет, всё совсем не так… Всё ещё хуже…       Перед глазами плыло. Мицуки опустился на корточки и сжал виски ладонями.       — Шиза, ты чего...       — А Минато Намикадзе… И Какаши Хатаке?       — А они тут при чём? Минато-сану предлагали пост Четвёртого, он нам сам рассказывал, но он же отказался. Умный мужик, уважаю! Как сейчас помню, не лезьте, говорит, пацаны, во власть, если хотите долго жить. А Хатаке — это кто, писатель вроде? Ему-то этот гемор зачем?       Писатели, книги… Мысли роились в голове и выдавали объяснения одно другого нелепее.       Мицуки читал книгу «Теория множественных миров». Не у родителя, нет, сфера интересов того лежала в химико-биологических дебрях. Денки как-то одолжил. Любопытная оказалась гипотеза, правда, не подтверждённая экспериментально, потому Мицуки отнёсся к ней как к красивой игре ума. И не подозревал, что будет её доказывать лично эмпирическим путём! То есть очутившись в параллельной Вселенной изнутри! Будто лабораторная крыса в стеклянных лабиринтах с угощениями.       Мысли, как та крыса, лихорадочно метались в паутине извилин, ища выход из ситуации. Это не техника обмена разумами Яманака. Потому что окружение совсем иное, и Мицуки не чувствовал внутри своей головы чужую волю. Или проблеск сознания хозяина тела.       Оставался вариант с гендзюцу. И его следовало отработать.       Как и диагноз шизофрении.       — Какие люди на волшебном блюде! — донёсся знакомый голос.       — Только не это… — протянул Шикадай. — И ведь знал же, что он вечно около резиденции ошивается...       Мицуки выпрямился, замедленно обернулся. По проспекту к ним шагал, спрятав руки в карманах, Конохамару-сенсей. С виду Конохамару-сенсей. Потому что чакрового вкуса дыма от него не ощущалось. Мицуки никак не мог воспринимать людей без чакры. Словно из них выкачали жизнь.       — Куда навострился? — продолжал Конохамару-сенсей апатичным тоном. — Твоя команда тебя заждалась.       Мицуки встрепенулся, во все глаза глядя на сенсея. Происходящее стало привычным, понятным, и он ухватился за ситуацию, как утопающий — за соломинку. Вот только Конохамару-сенсей смотрел на Шикадая и обращался, кажется, тоже к нему.       — У меня треня… — буркнул Шикадай.       — У тебя с Ино-Шика-Чо треня, дэбила кусок! — рявкнул Конохамару. — Ты заманал уже своим дезертирством! Бегом марш на третий полигон!       — Вот же гемор… — чуть слышно прошептал Шикадай.       — Не слышу ответа, генин!       — Так точно на третий полигон! — выплюнул Шикадай, вытягиваясь в струнку. — Разрешите выполнять?       — Бего-о-ом! — гаркнул сенсей. — Роняя тапки!       — Конохамару-сенсей! — обрадовано воскликнул Мицуки. Если это другой мир, то ничего уже не поможет. Если тот же самый, но сошедший с ума (мир или сам Мицуки), Конохамару разберётся. Разберётся же? Он и не из таких ситуаций находил выход! — Конохамару-сенсей, пожалуйста! Я тут выяснил…       Наставник покосился на него, как на ничтожество:       — Ты как к старшим по званию обращаешься, салага?       — Конохамару-сен…       — Разрешите обратиться, Конохамару-сенсей.       Мицуки повторил медленно и разборчиво для недогадливых:       — Разрешите обратится, Конохамару-сенсей!       — Разрешаю.       — Дом Боруто захвачен Карой!       Шикадай хихикнул:       — Да ладно? Наконец-то и до них докатился прогресс? А то чего Боруто с раскладушкой ходит?       Прогресс? С какой раскладушкой? Больничной койкой?       С ним всё в порядке? Его захватил Момошики?       А может, всё это — дело рук каких-нибудь Ооцуцуки? А может, все они спят в Бесконечном Цукуёми? Нет, тогда бы Мицуки не осознавал неправильности происходящего, а раз осознаёт, значит, это не Цукуёми.       — Что с Боруто? — похолодел он.       — Тебе лучше знать, — тряхнул высоким хвостом Шикадай, — вы в одной команде, а не я.       — Дэбила кусок! — прикрикнул на него Конохамару-сенсей. — Ты ещё здесь?       Шикадай цыкнул и умчался.       — Что с Боруто? — допытывался Мицуки.       — Чего с этой салажатиной станется? Вчера видел вас с докладом, нормально всё было.       У Мицуки не получалось сложить действительность в ясную картину. Но Боруто… Прежде чем что-то предпринимать с собой или миром, Мицуки жизненно необходимо удостоверится, что Боруто жив-здоров.       — У нас и сегодня спарринги? — Мицуки помотал головой. — Конохамару-сенсей, разрешите обратиться! Какие будут распоряжения на сегодняшнюю тренировку?       — Твою ж налево! Лестно, конечно. Элита надумала с нами пыль глотать?       Мицуки надумал. С кем ещё ему тренироваться, как ни с Боруто и своим наставником? И Сарада наверняка придёт, за неё он, кстати, не особо переживал, она интеллектуалка, а значит, в передряги не угодит. А вдруг это правда другой мир? И здесь у её отца риннеган, и он сможет вернуть Мицуки домой?       — Ну валяй, коль не шутишь. Погоняешь моих, а то они совсем сдэбилились.       Мицуки изобразил одну из своих дежурных улыбок. Жаль, он понятия не имел, как это выглядит на незнакомом лице, возможно, эффект не тот. Конохамару-сенсея не встревожило упоминание Кары, вполне вероятно, что её здесь и нет. Но для него Боруто словно младший брат, и если сенсей спокоен, значит, и Мицуки зря поднял панику.