Утром голова соображает всегда лучше, чем накануне. Доза лекарств была уже не ударной, а приемлемой, и туман развеялся. Но радости это не прибавило.
Мицуки перестал путаться в воспоминаниях и собственных иллюзиях и чётко осознал, что до сих пор находится в ином мире. В теле некоего Шиначику. В госпитале Конохи. И здесь нет его друзей и родителя, но должен найтись хоть кто-то, владеющий пространственно-временной техникой и способный открыть портал в родной мир! Неважно, что Мицуки перенесётся обратно в чужом теле, какая разница, что снаружи, главное то, что внутри. Друзья привыкнут, а он будет рядом с ними, чтобы в случае чего помочь. Боруто сейчас слишком уязвим из-за этого пришельца внутри. И ведь не выведешь того, как паразитов у Микадзуки, глистогонными препаратами. Кстати, Микадзуки тоже надо бы отыскать. Как он там, на улице, в промозглый сезон дождей? Если это, конечно, Микадзуки, а не его двойник.
Дождь как раз прекратился. Мицуки лежал в палате на первом этаже, у самого окна, и всю ночь по стёклам стучали ветви глицинии. Пышные кисти лиловых соцветий побило дождём, а на листьях в утреннем тумане жемчугом блестели дождевые капли. Природа жила, распускалась и настраивала и Мицуки тоже жить, превозмогая страдания и одиночество.
Чувствовал он себя так, словно его разрезали пополам и сшили наживую обратно. Каким дзюцу его подбило? Мощное, не помешало бы заиметь такое в свой арсенал. А ещё Мицуки иррационально боялся лишний раз пошевелиться, чтобы не разошлись швы. Боли не было, в шесть часов утра ему сделали инъекции анестетика и антибиотика, в результате реакции стали заторможенными, а ещё не хватало кислорода. Он потянулся рукой, морщась из-за ноющего живота, и подтолкнул кончиками пальцев створку незакрытого окна.
Вместе со свежим воздухом в палату ворвались обрывки диалога:
— …твоя территория стационара, вот её и убирай!
— Какой такой стационар, это ты мне банку перебросила от своей поликлиники!
— Я?
— Клюв от воробья! Это только ваши больные могли намусорить, наши — лежачие!
— Да?
— Да! Нате тебе банку, подбирай, подбирай!
— Да иди ты, Кабуто!
Тёзка? Или Кабуто Якуши? Мицуки никогда не встречался с ним, даже не помнил, где и при каких обстоятельствах видел фотографии, но откуда-то знал визуально! Светловолосый, в круглых очках, бывший помощник родителя. Суйгецу называл его мудаком, Мицуки олитературил в «скользкий тип».
Помощник родителя! Самого умного родителя, который всегда знает, что делать!
Мицуки приподнялся, насколько позволяла рана, вглядываясь в окно. Остро не хватало отличного зрения, тонкого слуха, ощущения чакры. Вообще ничего не хватало! Прикованность к кровати и всякие «утки» не тяготили его так, как неразвитые органы чувств. От этой утраты он реально считал себя неполноценным!
За глицинией, раскинувшей ветви-лианы по декоративным опорам, на асфальтовой дорожке два дворника перекидывали друг другу мётлами жестяную банку. Грузная пожилая женщина и мужчина в круглых очках.
— Якуши-сан! — крикнул Мицуки, из-за заложенного горла не узнавая собственный голос. — Якуши-сан, это вы?
Тот отвлёкся от перепалки:
— Ну я. Слышь, докторский сыночка, а ты откель меня знаешь?
— А вы что тут делаете? Родитель не с вами?
— Работаю я тут, не видно, что ли? Оператор метел и менеджер совковых лопат. Всегда хотел быть ближе к медицине, а опосля детдома дорога только в гендиректоры хозблока. А ты…
Хлопнула входная дверь. Мицуки вздрогнул, падая обратно на кровать. Если бы умел, как прежде, регистрировать тепло, ни за что бы не позволил подобраться к себе незамеченным!
Вошла уже знакомая шатенка, с волосами, собранными в низкий хвост за правым ухом, с моном Учиха на спине. Подмывало спросить, кто разрешил ей носить этот символ.
— Доброе утро, герой, — улыбка у неё оказалась удивительно мягкой. — Как самочувствие?
— Согласно моему диагнозу, в рамках допустимого, — вздохнул Мицуки. Начался обычный для таких случаев осмотр, заученная назубок, в общем-то, процедура. Похоже, она — его лечащий врач. Вчера её назвали Рин. Рин… допустим, Учиха?
— Что-то вспомнил? — спросила она, прощупывая лимфоузлы на его шее.
— Отрывочно, — играть полную амнезию означало навлечь на себя новые обследования, энцефалограммы и МРТ, а терять время нельзя. К тому же мог всплыть тот факт, что внутри Шиначику совсем не Шиначику. Следует как можно скорее встать на ноги и сбежать. Или не сбежать (добегался уже и ничего не добился), а под видом потерявшего память собрать побольше информации, либо по Орочимару и его местоположению, либо по местному Саске-сану. Действовать аккуратно и хитро, как шиноби под прикрытием. Спросить у этой Рин? Но останавливало то, что пару дней назад Каваки, тоже носящий герб Учиха, на подобный вопрос ответил отрицательно.
Какое, к слову, сегодня число? Девятнадцатое?
— Как тебя зовут? — пытала Рин.
— Шиначику, — захотелось кашлять, пришлось с усилием сглотнуть, раздражая и без того больное горло. — Ещё я вспомнил Хокаге.
— Что ж так официально-то? А ещё кого?
— Шикадая. Иноджина. Чо-Чо. Каваки тоже. Конохамару-сенсея. Техники Ветра, пожалуй, — Мицуки мучительно пытался вспомнить события первого суматошного дня здесь. Ему нужна была прежняя абсолютная память, а не эти жалкие обрывки! — Шестнадцатого на рассвете мы должны были встретиться с командой в квадрате номер двадцать шесть для тренировок. Друзья называют меня Шиза. И песню помню.
«Ты покинул меня навсегда…» Вы, случайно, не знаете, кто её исполняет?
Скажи, что Сарада. Пожалуйста, скажи, что это был её голос!
— М-м, — приложила палец к губам Рин. — Прости, я не разбираюсь в современной музыке. Ну а женщину вспомнил? Которая вчера о тебе заботилась? Раз уж Хокаге знаешь, то и её наверняка?
Мицуки почувствовал себя так, словно вслепую пробирался по лесу, полному растяжек со взрыв-печатями. Рин допрашивала его как психолог. Или как шиноби, знающий правила вытягивания информации из объекта.
— Сакура Учиха-сан? — бросил он на пробу.
— Учиха?
Мицуки молчал. Рин, подумав, продолжила:
— Ты, случайно, меня с ней не перепутал? Но с именем отгадал, бейдж прочитал?
— Нет! Подсознательно помню её имя, лицо. Ей подходит, — сделал вид, что копается в памяти. — Рискну предположить, что она главврач Конохи?
— Ты её повысил в должности, — заразительно рассмеялась Рин. — А кто она тебе?
В смысле, кто? Мать лучшей подруги? Жена Саске-сана, который в теории может вернуть его домой? Любовница… Седьмого? А может, последнее только в мире Мицуки дико, а здесь — норма?
— Парень, ну ты чё, свою мамку не признаёшь? — раздался голос из-за стекла. Оказывается, к окну вплотную подошёл Кабуто. — Приветствую, доктор Рин! Пацан и меня откуда-то помнит, так что соображает, не псих!
Мамку?
В глазах у Мицуки на миг всё расплылось.
Как так мамку? Чью? Сакура-сан — мать этого клятого Шиначику? Он брат Сарады? И тоже Учиха?
Что??
— Кабуто-о… — протянула Рин, уронив голову и по счастью не обращая внимания на опешившего пациента. — Вот что ты делаешь? Зачем мешаешь?
— Да я поздоровкаться подошёл!
— У меня обход! В столовой поговорим! А тут сохранность врачебной тайны! — и резко опустила жалюзи.
Зелёно-бежевая палата погрузилась в полумрак, Рин включила вытянутую узкую лампу у изголовья. Мицуки прикрыл глаза от света, переваривая информацию. Как так вышло? Он уважал Сакуру-сан, но как отнестись к родственным узам между ними?
— И вообще, ты зачем окно открыл, мало тебе бронхита? — заворчала Рин. — В хроническую форму его хочешь перевести? Как ты вообще заболел, ты же шиноби, тебя учили!
— Циркуляция чакры нарушилась, — честно ответил Мицуки. Вдруг они проглотят это объяснение?
Рин взяла его запястье, умело пробегаясь пальцами по жизненно-важными точкам меридиан:
— Сейчас в норме.
Может быть, он бы тоже диагностировал это улучшение, привыкание к чужому телу и чужой энергии, если бы не общее неважное самочувствие. Болезнь, оказывается, сильно мешала мозговой деятельности. Мысли постоянно соскальзывали на фиксацию своего дискомфорта, заражались вялой апатией. Хотелось лежать, ничего не делать, ни о чём не думать. Но приходилось отвечать на вопросы:
— Вчера… Нет, позавчера я проснулся с ощущением першения в горле. А спустя несколько часов мылся под водопадом с температурой воды, пожалуй, неприемлемо низкой, но и оставаться грязным было бы неприемлемо, — и прикусил язык. Нет, лучше не рассказывать про тот день, а то спросят, зачем он поехал в Страну Рисовых Полей. Его побег — это дезертирство, и оно карается трибуналом, ведь, судя по протектору, он шиноби при исполнении. — Остального, увы, не помню.
— Сразу видно, ирьёнин по призванию, — и всё-таки у Рин удивительно добрые глаза. Хотелось довериться, но Мицуки не поддавался чарам. — Все мы такие. Помню, лет семь назад праздновали юбилей твоего деда…
Мицуки задумался, кто мог быть дедом Шиначику. Сарада ничего не рассказывала о своих дедушках. Но это осталось в другом мире…
— Он же наш мировой сенсей. А через неделю как раз Сецубун, а там рукой подать до дня рождения мужа. По такому случаю даже Какаши приехал со своего курорта. И тут я чувствую, что у меня начинает тянуть живот. Закинулась обезболивающим, праздную юбилей со всеми, улыбаюсь на силе воле. На следующий день температура тридцать семь и две, бок болит и отдаёт в пупок, без таблеток не разогнуться. Но не тошнит, диареи нет. Я ж доктор, сразу диагностирую аппендицит. И что ты думаешь, я делаю? Меняю обезболивающее на более сильное и вожу Какаши по новым достопримечательностям Конохи. Решаю для себя, что перетерплю, что на следующий день проводим гостя на поезд, там с Сецубуна врачи вернуться в госпиталь, и пойду сдаваться нашей медицине. Так и промаялась. Днём улыбалась, вечером пластом лежала на кровати. И на следующий день после праздника, отгадай, что я сделала? Поковыляла, но не сюда. А в амбулаторию по месту жительства. Откуда меня на носилках доставили в родную хирургию, на операционный стол. Ещё пара часов, и случился бы перитонит. Вот тебе реальная история, до чего себя может довести заведующий торакальной хирургией. А ещё раньше наш ведущий хирург Сакура рожала тебя, едва выйдя из смотровой, потому что пахала до последнего. Вот и ты с больным горлом полез в ледяной водопад, это додуматься надо было! Все мы знаем последствия, ругаем пациентов за беспечность, а сами! Так наплевательски к себе относимся!
— А я ирьёнин? — тихонько уточнил Мицуки. До сих пор в голове не укладывалось, что его… родили? Прямо вот так, естественным путём?
— А ты и этого не помнишь?
— Атлас анатомии помню, — признался Мицуки. Это он проштудировал ещё в родной лаборатории. А после — медицинскую энциклопедию, которую подарила Сарада.
— Считай, повезло, заново эту бодягу не учить. Ладно, сейчас доставят очередную поножовщину, пойду штопать. Кто, кроме нас?
Значит, в этом мире, где всё шиворот-навыворот, у Сакуры-сан не дочь, а сын. Которому в отличие от Сарады достался медицинский талант. И в тело этого Шиначику каким-то непонятным путём угодил Мицуки.
Он в шоке размышлял над этими вопросами, когда после ухода Рин явилась Сакура-сан, а вместе с ней — хватило же наглости — господин Седьмой.
— Шиначику… — позвала Сакура-сан, первой просачиваясь в дверь.
Мицуки послушно встрепенулся, отвлекаясь от жалюзи, которые пытался поднять. За ними и за окном находился очень и очень необходимый сейчас Кабуто. Змею бы сюда, она бы всё разведала.
— Вспомнил меня?
Он сглотнул. Слово никак не желало слетать губ:
— Родительница?..
— Ого! — в палату заглянул обрадованный Хокаге с набитой женской сумкой наперевес. — А меня?
— Господин Седьмой?
— Ну… можно и так сказать. Ну ты тогда хоть по имени зови… А это надолго? — обратился он к Сакуре-сан.
— От пары дней до полугода. Мозг умеет перекидывать обязанности с повреждённых участков на здоровые, так что всё наладится. Рин-сан сказала, что Шина уже кого-то узнаёт. Главное — не напрягай его, а то нервная система перевозбудится, и придётся пить успокоительные, чтобы не допустить срыв. Психика — это такая тонкая штука… И никаких допросов, хотя бы сегодня!
Допросы? Мицуки съёжился на койке. А чего он ждал? Что Хокаге просто так зашёл справиться о его здоровье?
Мицуки бы его тоже порасспросил. Например, есть ли у вас, господин Седьмой, сын?
— Мы тут кое-что тебе собрали, — Сакура-сан между тем деловито расставляла на тумбочке содержимое сумки, которую, не тушуясь, стянула с плеча Хокаге. Сменное бельё. Предметы личной гигиены. Термометр. Портативный ингалятор для домашнего пользования. Аэрозоль для горла. Ворох бумажных платочков. Упаковка медицинских масок. Кошелёк с деньгами, какие-то документы. Кружка. Последними были извлечены на свет шесть бутылок минеральной воды, запаянных в плёнку.
Поразительно, сколько всего помещается в женскую сумку из джута!
— Эт от меня, чтоб не скучно было, — Седьмой достал из-за пазухи доску для шоги и подмигнул.
— С кем он играть-то будет? — вздохнула Сакура-сан. Нет, какая она родительница? Она — весьма уважаемый доктор, хорошая женщина и мать Сарады! И только.
— А я в свою очередь решила… — она завела руки за шею. Отвернувшись от Мицуки, покрутилась на месте, пытаясь что-то нащупать под воротником. — Зацепилось…
— Погодь! — Седьмой подошёл к ней со спины, бесцеремонно оттянул вниз ворот белого халата. Мицуки, округлив глаза, смотрел на такую вопиющую наглость и нарушение личных границ.
За приспущенным халатом, на знакомой вишнёвой тунике Сакуры-сан красным завитком расцветал мон Водоворота. Древний символ, который когда-то принесла в Коноху жена Первого Хокаге, Мито Узумаки, и с тех пор он поселился на официальных документах, на форме ниндзя, на рекламных вывесках, предметах обихода, да вообще везде. Безродные шиноби беспрепятственно размещали его на своей одежде, как знак принадлежности Скрытому Листу, возможно, поэтому Сакура-сан…
А Боруто и его семья носили герб по праву…
Господин Седьмой подцепил серебряный замок, запутавшийся в воротнике туники Сакуры-сан. И подал ей расстёгнутую цепочку с подвеской, сверкнувшей в светодиодах лампы.
А Сакура-сан кивнула, присела к Мицуки на койку и надела украшение ему на шею. Легко обняла за плечи и на миг ткнулась носом в макушку. И так проникновенно посмотрела зелёными блестящими глазами, словно саму душу погладила. Это так смотрят мамы?
Он в шоке уставился на розовый цветок сакуры на цепочке, с одним кроваво-красным лепестком.
— Твой дед его носил, — шепнула Сакура-сан. — И отдал мне перед тем, как погибнуть. Я думала в будущем подарить Ханами в день её свадьбы, всё-таки женственная эта вещь, но нет. Пусть этот символ Харуно оберегает тебя.
Мицуки никогда не понимал привязанности к вещам, их одушевление. Сакура-сан вроде не жаловала украшений, даже её браслеты из чакропроводящего металла — всего лишь инструмент для более тонкой настройки энергии. Так говорила Сарада, когда выбирала с ними, друзьями, подарок на день медика.
— После завтрака навещу, продезинфицирую ингалятор и проведём сеанс. И немножко регенерирую ткани с помощью ирьёниндзюцу. И попробуем встать с постели. Или тебе сейчас надо в туалет?
Мицуки отрицательно помотал головой, хотя не помешало бы. Но пусть лучше с ним возится незнакомая медсестра, чем сама Сакура-сан.
Пока она суетилась у тумбочки, он покосился в сторону Хокаге. Такого непривычного в чёрной куртке и небрежно наброшенном поверх белом халате. Вид у него был то ли пристыженный, то ли взволнованный, то ли потерянный — не разобрать. И вроде кипела внутри энергия, судя по рукам, которые он не знал, куда деть, и по беспрестанно меняющейся мимике, но он контролировал эту энергию и пытался не выпустить.
— Тьфу ты! — хлопнул себя по лбу. — Хана-чан просила передать, сказала, что мы не разбираемся в том, что тебе нужно! Мы Хану-чан потом приведём, когда тебе станет легче, а то разревётся ещё, — он положил на тумбочку, едва найдя место между ингалятором и бутылками с водой, знакомый прямоугольник с кучей проводов, от которого хотелось шарахнуться как от ядовитого паука.
— Угу, — кивнул Мицуки.
— Розетка там, — подсказал Седьмой.
— Угу, — у одного из проводов наличествовала вилка. Как у телевизора или холодильника.
— Эй, старик, ну скажи хоть что-нибудь побольше, чем «угу»! Не пугай меня!
— И меня, — задумчиво добавила Сакура-сан.
Мицуки открыл было рот, хватил воздух, но горло отчаянно защекотало, и он зашёлся в приступе кашля, поджимая ноги и прикладывая ладонь к свежей перевязке на животе.
— Ну вот… — Сакура-сан принялась разрывать плёнку на упаковке минералок. — Довёл ребёнка!
Свет неожиданно пропал на миг, потом лампа затрещала и начала разгораться вновь. Из коридора донёсся писк перезагружаемого компьютера.
— Опять скачки напряжения, — вздохнула Сакура-сан. — Хорошо хоть не во время операции…
Блямкнул нинджет в кармане у Седьмого.
— Смс, — озвучил он какое-то кодовое слово. — От Шикамару. «Всё пропало!»
— Будешь ему звонить? — с затаённой угрозой прошипела Сакура-сан. — Распакуй уже! — и протянула ему бутылки.
— Не злись, государственные дела, все дела, — Седьмой плечом прижал прямоугольник, двумя руками принимая от Сакуры-сан упаковку. Из-за того, что нинджет не плотно прилегал к уху, а звук оказался достаточно громким, Мицуки чётко услышал гудки из динамика. Этот предмет — точно телефон.
Спустя пару гудков раздалось:
— Интим-услуги! Интим-услуги!
— Шикамару! — рявкнул Седьмой. — Вы там совсем с ума посходили?
— Ну а что? Мне вчера ночь-полночь звонит твоя, в такое время только в секс по телефону обращаться! И спрашивает: «Это же не ты?» А я: «Конечно, не я!» А она: «Ой! Как хорошо, а я уж думала, он под твоим именем записал Хинату». Значит, под «Шикамару» у тебя записаны твои бабцы? Хоть предупреждай!
Седьмой покачал головой, глядя при этом на Сакуру-сан:
— И когда ж ты звонила? Пока я в ду́ше был?
Мицуки слушал, затаив дыхание. Они открытым текстом расписывались в своей связи!
— Я хотела спросить у Шихо рецепт витаминной похлёбки для Шиначику.
— Кто-то ревнует… — расплылся Седьмой в дурацкой улыбке, извлекая наконец из слюды одну бутылку минералки.
— Пф! — Сакура-сан положила руку на лоб Мицуки, с деловым видом заворковала: — Небольшая температурка, обязательно прими жаропонижающее. Тебе что-то нужно ещё?
— Эй, я на проводе! — напомнил отец Шикадая.
— Помню, помню, — вздохнул Хокаге. — Кнопочку нажал, и у вас всё пропало?
— Это не я, это опять напряжение скачет, сеть выбивает, а я сохраниться не успел! И почта пропала, да-да! Слышь, звякни на станцию в Харудзаве, они там совсем офонарели? Электричество — это их работа!
— С Харудзавой свяжусь, — низко прохрипел Седьмой. — И заодно выясню, чем ты там занят. Щаз только решим, что с Шина-чан делать.
Мицуки, испугавшись очередного витка допроса, очень натурально сымитировал кашель. Сакура-сан бросилась его отпаивать.
— Ну а что, — Седьмой убрал нинджет в карман брюк, — я вчера в сети прочёл о такой амнезии, частичная вроде. Эт нам к неврологу надо записаться, чтоб таблетки прописал.
— Какой невролог? Подожди, это может быть просто следствием наркоза! Тем более черепно-мозговой травмы у него нет! Если только не церебральная гипоксия…
— Вроде от амнезии советуют ребусы решать, стихи учить, можно к Яманака пойти на гипноз…
— И заработать запись в личном деле.
Мицуки чуть не поперхнулся минералкой. О записи в личном деле, информирующей о постановке на учёт в психоневрологический диспансер, он и не подумал. Это же пятно на карьеру и возможное препятствие…
— Сам не хочу, ттебайо! А ещё советовали поместить больного в естественную среду обитания, тогда он быстрее всё вспомнит. Сейчас приду на службу, покопаюсь, какую миссию его команде дать.
— Какая миссия, ребёнок вторые сутки после полостной!
— А чё, я в его возрасте с больничной койки рвал на задания только ну!
— Сравнил! Своего Лиса благодари, это его заслуга!
Лицо Седьмого на миг исказилось, будто рябь набежала на водную гладь. И проступило что-то среднее между человеком и лисьей мордой с красными горящими глазами.
Это ещё что за ужас?
— Хор-р-рошая партнёрша, хвали меня ещё!
Сакура замахала руками:
— Иди, иди уже, веди это тело на службу! Вздрючь там своих подчинённых! Да и мне пора, но если что, Шина, зови сразу, понял?
Мицуки понял. Но не позвал. После их ухода до туалета он добрался сам. Его учили терпеть и не такую боль и справляться с трудностями самостоятельно. Да и не у кого было просить помощи в лаборатории, Суйгецу он надоел, родитель занят, а Лог… о нём Мицуки до сих пор ничего не помнил.
Жалюзи поднять получилось. Но Рин закрыла окно слишком надёжно, тугая ручка никак не поддавалась, особенно из неудобного положения полусидя-полулёжа. Долго стоять на ногах не выходило из-за слабости и головокружения.
Но Мицуки был намерен победить это окно во что бы то ни стало. Иначе какой из него шиноби?
После обеда он лежал в койке, боролся с ленивой сонливостью и пальцами пытался подцепить ручку. Но опять отвлекла скрипнувшая дверь. Да что ж такое! Почему его никак не оставят в покое?
— Привет-привет-привет! — в палату ворвалась пожилая женщина. Мицуки уже видел её ночью, перед падением со скалы. Только на сей раз она оделась не в походную форму, а в фиолетовое платье. В дневном свете собранные в пучок на макушке волосы казались ещё краснее, а седые пряди — ещё белее.
— Помнишь меня?
Это сегодня вопрос дня. И каждый раз он повергал Мицуки в ступор.
За ней зашёл, почти отзеркаливая недавних Сакуру-сан и господина Седьмого, мужчина с объёмными пакетами в руках. И Мицуки обомлел. Одно дело Неджи Хьюга, которого он знал по одной-единственной фотографии в гостиной у Боруто, а другое — ожившее лицо со скалы Хокаге. Господин Четвёртый Минато Намикадзе собственной персоной. Поседевший, с морщинами на лбу, но ведь точно он! Ведь он же? Или это ошибка?
— Что ты к нему пристала? — проворчал покойный Хокаге. — Человеческим языком просили тебя не утомлять, в депрессию не вгонять. Неймётся тебе!
— А чего эт я сразу пристала, чего пристала-то, ттебанэ? Я ищ и слова не сказала! Ну-ка, внучок, скажи, кто я тебе?
Это вопрос из области «что легче, килограмм железа или килограмм пуха?»
— Бабушка? — предположил Мицуки.
— Чику-Чику! Ты ж мой золотой, ты ж мой прынц Узушио! — его сцапали в объятия, он недовольно охнул, придерживая швы рукой. — Ох, звини-звини! И зачем ты в такую даль полез-то, бегунок?
Мицуки молчал, лихорадочно соображая, кто она такая. Бабушка… Так выглядела мать Сакуры-сан? Цвет волос очень характерный, так что может быть.
Но Минато Намикадзе? Он пришёл допрашивать? Вон как деловито уселся на дальний стульчик, достал из одного пакета газету и погрузился в чтение. Вроде внимания не обращает, мыслями не здесь, но наверняка бдит!
— А деда-то, деда-то помн’шь?
Дед?
Мицуки с тупой улыбкой заторможено кивнул.
— Чику-Чику, тебе как ба надоест, ты скажи, — ухмыльнулся Минато Намикадзе, переворачивая страницу. В поисках информации Мицуки заскользил глазами по заголовкам. Что-то про пресс-конференцию Седьмого Хокаге Менмы Узумаки. Стоп! Мицуки только что назвал «Седьмым» Наруто Узумаки, одного из сильнейших шиноби всех времён и народов, как говорил родитель, и никто на это не возразил! Менма? Но на чёрно-белой фотографии был запечатлен Наруто.
Другое имя, как у Мирай… как её там звали?
— И чё ты вечно против меня? Бу-бу-бу, бу-бу-бу! Вредно быть таким негативным, надо настраиваться на позитив! Как я с тобой ж’ву, я не знаю!
— Это мне памятник надо поставить!
Эта женщина ему бабушка, а Минато Намикадзе, у которого, строго говоря, памятник уже был, дедушка. И они, кажется, женаты. И Мицуки в мыслях хлопнул себя по лбу. Как он раньше не догадался! Жена Минато Намикадзе, бабушка Боруто, чью громкую фамилию тот носил. Мицуки не видел её фотографий и понятия не имел, сохранились ли они у семьи Узумаки, но имя прошло строкой в учебнике истории, а он со своей абсолютной памятью запомнил. Кушина.
Родители Наруто или Менмы и одновременно бабушка и дедушка Шиначику, тело которого Мицуки занял. Парня, у которого мать — Сакура-сан с моном Узумаки на одежде. Не оттого что она подлая изменщица. Они с Седьмым законные супруги. И нет тут ни Боруто, ни Сарады. Потому что ребёнок Хокаге и ребёнок Сакуры-сан — это он сам…
Кушина тем временем инспектировала содержимое тумбочки:
— Так, смотрю, мамка с папкой уж навещали. Мать, как обычн, развела филиал больницы в больнице! Я всегда была против, когда она начинала вас с сестрой залечивать… чуть чих, и на те укол! Вот моя перцовка кого хошь на ноги поставит!
— И угробит желудок, — подал голос Минато.
Сестра? Ещё и сестра?
И Мицуки осознал наконец смысл фразы: «Остановите эту планету, я сойду».
— А эт чё, чё такое? Доска для шоги? С кем те играть, с медсёстрами, ттебанэ? — она открыла доску, и на одеяло Мицуки высыпался ворох упаковок лапши быстрого приготовления.
Минато тихо засмеялся.
— Горбатого могила исправит! — всплеснула руками Кушина. Живой Минато, живая Кушина… голова шла кругом. — Тебе ж такого есть низя! Ничё-т твои родители не п’нимают, молодые, глупые. Что б без меня делали? Вот дед те газеты принёс, с кроссвордами…
— С новостями и политической обстановкой, — назидательно помахал периодикой Минато. — Чтобы быть в курсе дел.
— И сам зачитал до дыр.
— Отстань.
— Ну хоть объедки будет во что заворачивать и выкидывать, — Кушина подтянула поближе пакеты. — Ничё, ничё, есть у тя, Чику-Чику, ба, всем ба — ба! Она знает, что человеку в больнице надо. Дед, убери отсюд эт минералку, что, в коридоре кулера нет?
— Как он туда дойдёт-то? Ему только по палате разрешили…
— Ой! Ой! А кнопка вызова медсестры на что? За что им деньги платят? Так, я помню, что тя посль операции на кишках посадили на строгую диету.
— Вот посмотри на внука, он прилежно придерживается ограничений, а заодно учись готовить мне диетическую еду…
— И что ты меня опять контролируешь?
— А кто хотел до дня рождения на три кило похудеть, а в итоге на столько же поправился? А где тут худеть, когда ты конфеты лопаешь каждый день! Вчера в мусорке я нашёл шесть фантиков! Шесть!
— Да ты их считашь, что ль! — всё-таки странная у неё манера речи. Слишком быстрая, часть звуков по пути проглатывалась. Словно речь не успевала за мыслью.
— Я о здоровье твоём беспокоюсь! Нельзя в нашем возрасте столько сладкого есть!
Мицуки переводил взгляд с Минато на Кушину и обратно. В голове уже гудело. Лучше бы они удалились, и он пошёл бы на очередной приступ окна. Но они и не собирались закругляться.
— Ой, всё, дед, не зли меня! Чику-Чику, см’ри, запоминай. Тебя тут совсем не кормят, знаю я больничную еду. А эт домашнее, всё, что те разрешено, — на тумбочку стали выкладываться термобутылки и пластиковые контейнеры с разноцветными крышками. — Эт куриный бульон, эт отварная курочка, без карри… Рисовая кашка, тож пресная. Сухарики, сама сушила в духовке, нет, дед, чёрной солью не п’сыпала! Крекер без добавок. Самодельный йогурт. Мясные шарики на пару, ток я не уверена, что те эт можн, лучше оставь на завтра, не прокиснут. И вот, для настроенья, — наверх, как на вершину пирамиды, опустилась баночка в форме апельсина. — Твоя любимая морковка. Молоденькая, свежая, сырая, на тёрке натёртая, для вкуса чуть-чуть добавила сахарку. И миндаля… считай, его почти нет.
— Чику-Чику, на твоём месте я бы сто раз подумал, — выглянул из-под газеты Минато.
— Ну ты главн много не ешь. Ложечку щаз. Ложечку посль ужина. Ложечку на ночь. Будут те позитивные эмоции.
Позитивные эмоции для Мицуки будут, когда его оставят в покое, он сможет открыть окно и позвать Кабуто, если тот всё ещё убирается. И когда температура перестанет ватой обкладывать ему мозги.
— Вот так по чуть-чуть хорошего, и всех-всех вспомнишь, да? Ну, выш нос! Мож, в памяти уже что-то проклюнулось, а?
— Торопыга, — опять подал голос Минато.
Мицуки рискнул воспользоваться шансом, но о первое имя всё равно споткнулся:
— Б-Боруто помню, но смутно, только внешность. Что Коноха окружена периметром, за который нельзя выходить. Саске… — если Кушина такая болтушка, то может, и здесь поделится информацией?
— Саске? — заглотила последнюю наживку она. — А откуд ты знашь, как Чараске звали всё его детство и юность? Как щаз помню, а ты, дед? Как нас в Академию вызвали, потому чт Менма, папка твой, урок сорвал. Им тогда задали доклад о вкладе Саске Сарутоби в пер мир войну шиноби, а папка и Чараске прогоняли на улице, ничё не сделали, а на следущий день Учиха и вызвали к доске! Ну, как нам Ирука рассказывал, он шикарн зубы заговаривал, мол, война — страшное дело, и стока жертв, и мы так благодарны, что вклад Саске Сарутоби приблизил её окончание. А Ирука, не дурак, подгоняет, мол, а какой ж именно вклад-то? А Чараске опять за своё: война губит экономику, от неё голод и мор, повторения мы допустить не должны, то, сё. И ваще, пасиб
Чараске Сарутоби за его ба-а-альшой вклад. Ну тут весь класс выпал. А папка твой орёт: «Да какая разница, чё он именно сделал, по шагам, по дням, главное ж результат! И пасиб мужику за наше счастливое детство!» Тут уж укатился и Ирука. Дисциплина в клочья, урок сорван, нас вызывают. А Чараске потом оч долго дразнили Саске.
Чараске Учиха, значит. Ещё одна ниточка. Теперь понятно хотя бы, кого искать.
Только что ж они, взрослые, в этом мире такие неправильные, не с теми, с кем должны быть, и с другими именами?
Минато и Кушина ушли, а Мицуки наконец-то смог встать и открыть окно. Но Кабуто уже не было. Значит, надо приманить его завтра утром сюда, намусорить… или…
Мицуки высыпал на подоконник принесённые сухари и крекер. Всех запасов он всё равно не употребил бы внутрь, аппетита не было, да и завтрак и обед, привезённые на тележке из столовой, оказались вполне съедобны. Вкусные или нет — это в еде не главное, главное — калории и микроэлементы.
Зачем ему вообще натащили столько всего? Он не любил разводить бардак, вещей должно быть по минимуму, и они должны быть уложены так компактно, чтобы в случае тревоги быстро собрать и выдвигаться. Так учил Конохамару-сенсей. Но сколько часов Мицуки будет паковать в баулы эту гору с тумбочки?
Голуби слетелись на окно через пять минут. Это только в сериалах Чо-Чо подкармливать птиц, особенно наглых городских бандитов голубей — романтично. На деле, если захотите разыграть милую сценку, будьте готовы отскребать от подоконника и стёкол помёт. Такое безобразие Кабуто наверняка решит устранить, тут-то Мицуки с ним и поговорит. А если не получится, доковыляет до столовой, вроде Кабуто там тоже появляется. Будет, конечно, тяжело, но он же хочет вернуться домой, значит, потерпит.
Собирать информацию — одно из базовых умений шиноби. А Мицуки по праву считал себя умным. Если будет осторожничать и поменьше говорить, сможет ввести всех в заблуждение. Только непонятно, как должны держать себя внуки, взаимодействия с одним Хиаши Хьюга маловато для сбора статистики и выводов. И пожалуй, следует поменять манеру речи на более отрывистую, например, как у Боруто. Зря он наблюдал за ним столько времени?
И есть ещё один полезный навык.
* * *
Мицуки безучастно смотрел в потолок стерильного бокса. Изучил его до мельчайших деталей. Суйгецу проводил физиотерапию: сгибал и разгибал его ногу. Дряблые мышцы совсем не слушались.
«Давай, скорее восстанавливайся, — с раздражением бурчал Суйгецу. — Я понимаю, убитый иммунитет и трансплантация — вещь пренеприятная, но на тебе же всё как на камбале заживает! Хоть говорить начни, ну! Люди общаются с другими людьми речью, разве ты забыл? За что мне это наказание! Карин в южном филиале, Джуго свалил в экспедицию, а мне что, делать больше нечего? Нашли няньку! Нет, я согласен обучать фехтованию, это даже весело, но вот так в который раз поднимать тебя с постели… горшки выносить… возиться, как с мальком… Боссу-то хоть бы хны, не он тебя выхаживает, придёт, постоит за стеклом, вздохнёт и уйдёт очередной опыт над тобой выдумывать. А я уже заманался! И знаешь, что самое хреновое? Что все мои старания как в пустоту, сечёшь? Ты ж молчишь, как бревно с глазами, хоть бы спасибо сказал, хоть бы улыбнулся. Я бы понял, что меня ценят. А то тебе словно до фонаря на все мои старания, и гадай, хочешь ты выздоравливать или уже не хочешь. И это не хило злит. Премию не прошу, ладно, пусть босс подавится. Но улыбнуться… — Суйгецу уселся на краешек койки, встряхивая руками. — Мотай на хвост, змеёныш, улыбка — это самое важное между людьми. И подбодрит, и поблагодарит, и разговор завяжет. Научись улыбаться, ты меня услышал?»
* * *
И как в тот вечер, Мицуки обернулся к окну, поймал своё мнимое ускользающее отражение и заставил уголки чужого рта чуть приподняться. Вышло откровенно глупо. Значит, надо по-другому. Может, так? И не забывать прищуривать глаза. Улыбаются ведь не только губами.
Делать всё равно пока нечего, а тренировка лишней не будет.
Спустя полчаса, поразмыслив и пожалев труд женщины, которая таким образом выражала заботу, Мицуки всё же взял баночку в форме апельсина. Это тело любило морковь. Интересно, откликнутся ли вкусовые рецепторы?
Маленькие палочки были закреплены в специальных держателях под крышкой. И Мицуки подцепил тёртой моркови, осторожно положил в рот и свалился на бок, отфыркиваясь, кашляя и шипя от боли в животе. А после оттирал заплёванное одеяло салфетками.
Морковь оказалась вполне съедобной. Измельчённый миндаль и чрезмерная горка сахара сверху — тоже. Но об изрядной доле имбиря его не предупредили.
