Те, кто боятся тьмы, спешат скрыться от нее, в то время как другие сливаются с ней, срываясь с цепи. Уходящее солнце окрашивает мир в багровые тона, в то время как тени ночи становятся глубже и темнее. Наступает время, когда все по ту сторону границы могут с легкостью ее переступить. Когда-то люди верили, что в это время суток появляются чудовища. © Noragami
Такамагахара — ее владения. Удалилась в другой замок Цукиёми, убийца и изгнанница, луна, которой не суждено увидеть солнце, изгнан из небесных полей Сусаноо, предварительно заплатив долг и подвергшись жестокому наказанию — божьей каре сестры, и из трех детей-божеств, рожденных из слез Идзанаги по утраченной возлюбленной, осталась лишь одна — старшая. Аматерасу Омиками, богиня солнца, правительница Такамагахары, та, что должна следить за порядком на вверенной ей отцом земле. И в небесном своем царстве, и в мире людей, что простирается внизу, Аматерасу хочет поддерживать мир. Иногда — хрупкий, зыбкий, эфемерный, на грани войны, но — мир. Ей претят войны, ей не нравится насилие, хотя она и готова применять его в случае необходимости. Крайней необходимости. Аматерасу Омиками — тонкий дипломат, гибкий политик, иногда, при случае — ловкая интриганка. Все правители обязаны обладать этими качествами, и боги — не исключение. Ночь наступает, и солнце опускается за горизонт, но Аматерасу не теряет своих сил с заходом дневного светила. Это после, через тысячелетия, промелькнувшие перед ее глазами, как легкие пушинки, она поймет, что по ночам слабее, чем днем. Сейчас же Аматерасу Омиками точно так же способна почти на все, несмотря на то, светит на небе солнце или же луна; ведь луна, по сути, не сияет самостоятельно, а лишь отражает свет солнца. Тонкие бледные руки ловят серебряные лунные лучи. Аматерасу танцует на веранде Такамагахары под музыку, слышимую лишь ей одной. Лунные блики сверкают на смоляных волосах, отражаются в темно-синих глазах, пляшут на гладкой ткани алого кимоно. Ночь — ничем не хуже дня, хотя люди боятся ночей. Боятся, когда светило, дарующее им жизнь, прячется под землю и воцаряется тьма. Во тьме таятся чудовища. Демоны. Ёкаи. Аякаши. Духи. Призраки. Как ни назови, а они — зло, они — те, кого не должно существовать. Они — угроза для людей. Аматерасу Омиками не считает, что так называемые «чудовища» не заслуживают жизни. Для нее все заслуживают жизни. Раз они родились, раз им был вручен этот дар, то и умирать им стоит лишь тогда, когда придет время, и никто, кроме богов, не имеет права решать, когда придет то самое время, чтобы закрыть глаза и отправиться либо во мрак Ёми, либо обрести новую жизнь в перерождении. Но люди почему-то уверены, что они тоже могут принимать решение по поводу чьей-то смерти — чужой или своей собственной. Люди убивают себя, бросаясь с обрыва в воду или распарывая живот клинком, но Аматерасу осуждает это меньше, чем убийство другого человека. В конце концов, самоубийство, хоть и грех, а личный выбор, в отличие от убийства. Нет ничего хуже в глазах солнечной богини, чем отнять чужую жизнь. Даже ее родная сестра не избежала наказания, когда убила Укемоти-но-ками, а ведь Цукиёми была божеством… но и Укемоти — тоже. Люди убивают друг друга с завидным постоянством; ни одна эпидемия, ни один голод, ни одно стихийное бедствие не забрало столько человеческих жизней, чем сами люди. Причин — множество. Войны. Ненависть. Зависть. Месть. Отчаяние. Самозащита. Безумие. Грабеж. И, самое мерзкое, самое отвратительное и неправильное… Казнь.***
Аматерасу Омиками стоит в отдалении от деревни, где к позорному столбу привязана молодая девушка с растрепанными волосами, окровавленная и одетая в лохмотья, что едва прикрывают тело. Ее прегрешение богине неизвестно — то ли измена мужу, то ли попытка избавиться от ребенка, то ли воровство — за что еще люди могли бы так жестоко судить женщину? Как бы там ни было, в чем бы ни состояла ее вина, а судьями ей были не они, не крестьяне, что с довольными улыбками взвешивали в руках тяжелые камни, примериваясь, как бы лучше запустить их, чтобы попасть в лицо или голову. Они радовались, они считали это праздником, разнообразием в череде серых будней, наполненных лишь работой и сном. Вмешаться или нет? Она могла бы. Ослепить всех золотым сиянием, забрать несчастную девушку, излечить ее раны прикосновениями теплых ладоней, вернуть ее домой и заставить всех забыть, что она была приговоренной к смерти грешницей… Она могла бы. Ее советники будут ворчать, но Аматерасу и бровью не поведет. Она принимает решения, она — верховная, а не они. Аматерасу медлит, и секунда промедления богини стоит жизни и жертве, и ее мучителям. Она пораженно смотрит на мертвые тела, на того, кто остался стоять — он кричит то ли от ярости, то ли от страха, он убил их всех, он может быть опасен, но уж точно не для нее. Кто дал ему право убивать людей на глазах у богини? Убивать ее людей? Аматерасу Омиками шагает вперед на площадь. Безоружная, только в волосах — заколка, которая по ее желанию станет острейшим кинжалом. В пурпурных одеждах, какие носят императрицы. Она смотрит на демона, и ее тонкие губы искажаются в незаметной усмешке. — Достаточно, — тихо приказывает богиня. — Они мертвы. Ты тоже хочешь умереть? — она приподнимает бровь. — Они хотели судить ее, — кивок на тело девушки, — ты хотел ее спасти? Ты ее не спас, — холодно констатирует Аматерасу. — Но и ты не мог быть судьей — ни им, ни ей. Лишь я могу судить в этих землях. Лишь я могу выносить приговор. Солнце выглядывает из-за набежавшего на него облака, и луч озаряет изящную девичью фигуру. — Назови мне свое имя… демон.***
Холодная усмешка искажает тонкие губы. Он позволяет себе слишком много — он убивает людей, он говорит с ней неуважительно, он, может, и не знает, кто она такая. Он явно не в себе, он безумен, Аматерасу это чувствует и видит воочию. Злость и ярость переполняют его, вытесняя все остальные чувства, мешая мыслить здраво, уничтожая рассудок. Злость, ярость — и боль. Очень сильная боль, рвущая душу на куски. Но боль, даже столь сильная, все равно не дает ему права быть убийцей. — Ты стоишь перед Аматерасу Омиками, — отвечает она твердо и угрожающе. — Перед верховной богиней солнца, перед владычицей Такамагахары, перед старшей дочерью Идзанаги, перед той, кто единственная здесь может судить, казнить или миловать. Ты тронул моих детей. Ты думаешь, я тебя прощу? Аматерасу Омиками гордо выпрямляется. — Я тебя не прощу. Ты убил невинных людей, и ты тоже должен умереть. Она вынимает заколку так быстро, что человеческий взгляд не уловил бы движения руки. Острие заколки прикасается к шее демона, но в последний момент Аматерасу останавливает удар и сужает черные глаза, словно размышляя о чем-то. Она слишком торопится. Можно поступить иначе. — На колени и моли о пощаде, или же я испепелю тебя, — произносит богиня. — Знаешь, какими могут быть горячими лучи солнца? Как будто в подтверждение ее слов, луч небесного светила озаряет демона — горячий, не такой, как обычные лучи, что лишь согревают. Слишком горячий. Человек бы сгорел под таким лучом, обращаясь в пепел. — Я могу испепелить тебя. Я могу пронзить тебе горло. Я могу лишить тебя тела, оставив одну сущность, как призрака. Но я не сделаю этого, если у тебя была причина. Попроси у меня прощения, и я назову тебе твое имя, — обещает Аматерасу. Она способна узнавать чужие имена и судьбы, по глазам читая прошлое и даже иногда — по желанию — будущее. Она видит глаза демона, отчаянные и несчастные, и ей становится немного жаль его — совсем чуть-чуть. Она видит и его имя тоже. Но Аматерасу не так свята, чтобы делать столь щедрые подарки без повода. Тот, кто провинился, должен искупить вину — должен забыть о гордости. Это его наказание. Гу Воль Рён. Оборотень-кумихо. Ныне — демон. Аматерасу ждет, не убирая острия заколки от чужого горла, и солнце вокруг них сияет все так же ярко.***
Ей нельзя уподобляться тем людям, что казнили девушку, привязав ее к столбу и собираясь забросать камнями. Ей нельзя — она не человек, она живет по иным законам. Своим собственным законам, но это не значит, что Аматерасу Омиками имеет право их нарушать. Все на свете подчиняется особому порядку. Солнце поднимается на востоке и опускается за горизонт на западе, и никак иначе, а если нарушить этот закон — начнется хаос, и мир вернется в первобытное состояние, когда не было ни неба, ни земли, пока не появились первые божества — Идзанаги и Идзанами. Закон суров, но это закон. Аматерасу должна соблюдать его, иначе кто тогда будет соблюдать? — Все эти люди — они не были виноваты, — упрямо говорит Аматерасу, хотя знает обратное. Они были виноваты. Они были убийцами. Круговорот убийств в природе, без которого люди не могут жить. Для их жизни необходимы чьи-то смерти. Для их удовольствия необходимы чьи-то смерти. Аматерасу не удивляется, только печалится — это ведь люди. Они были такими, есть и будут. Но здесь и сейчас Аматерасу Омиками утверждает, что они не виноваты — потому что какими бы те селяне ни были грешными и злыми, не неизвестному демону лишать их жизней. — Подобной мне нет и быть не может, — гордо произносит она. — Я — единственная в своем роде. Я — солнце Японии. Я — императрица над императорами. А смерть… — Аматерасу задумчиво щурит глаза. — Смерть появилась по велению Идзанами-но-ками, адом — Джигоку — правит Эмма-Дай-О. Смех звучит так громко, что режет тонкий слух, привыкший к нежным мелодиям струн арфы и сямисэна. Птицы поют так же, как и пели, не пугаясь происходящего. Смех еще звучит эхом вокруг, солнце сияет ослепительно ярко, капельки крови блестят на шее демона, как рубины. Аматерасу опускает руку с заколкой. — Я — не убийца, и я могу помочь тебе вспомнить. Я вижу, что изначально ты не был злым. Тебя сделало демоном что-то, что не зависело от тебя. Когда ты выпьешь из целебного источника, то память вернется. Следуй за мной, Воль Рён.***
У демона — красивые глаза, и в них нет всепоглощающей тьмы. Нет ненависти. В этой тьме может разгореться свет. — Я уверена, что каждую душу стоит попытаться спасти. Пока что — уверена, пока что не разочарована, пока что еще не так много веков правит на земле, не видела глобальных разрушений, не видела миллионов смертей своих детей и по вине своих детей. Аматерасу Омиками — еще молодой бог, и все еще верит в лучшее, в свет и в добро. Да и как солнце может не верить в свет, если он исходит от него теплыми лучами? Бабочка на ладони Воль Рёна заставляет ее улыбнуться чуть теплее. Демоны не создают таких красивых бабочек. Демоны способны создавать лишь ужасные вещи, а значит, и вправду не все потеряно. — Как бы там ни было, но я — Аматерасу Омиками, великое достопочтенное божество, озаряющее небеса, и я… — на ее голову опускают венок. Аматерасу растерянно замолкает и смотрит на Валь Рёна — снизу вверх из-за своего роста. Ее назвали самой красивой — комплимент это или дерзость? Как ей стоит на такое реагировать? Богиня поправляет венок на черных волосах. — Что ж, — она все-таки немного смущается. — Тебе нужен целебный источник. Следуй за мной, выпьешь воды и умоешься, и твоя душа очистится от скверны, — Аматерасу шагает по направлению к источнику, ступая по привычке величественно, но венок остается у нее на голове. Своеобразная корона — не для богини, не для императрицы, но у нее не поднимается рука снять цветы.