мне приснились фиолетовые бабочки они летели ко мне со сломанными крыльями ♫ 4POST — Фиолетовые бабочки
Ей нравятся камелии; Аматерасу проводит кончиками пальцев по лепесткам, нежным, подобно шелку, ласковым и теплым, ибо солнцем согреты. Ей нравятся камелии, хотя иногда говорят, что цветы эти без аромата и ничего особенного из себя не представляют. У камелий есть аромат — уловить только нужно, угадать, поймать губами сладкий и робкий запах, вдохнуть и замереть, словно в страхе спугнуть. Камелии — цветы Аматерасу Омиками, но это не значит, что другие цветы богиня обходит вниманием, все ей по-своему нравятся и по-своему прекрасными кажутся, как и бабочки, как и прочие живые существа, коими населен мир, и пусть не все они разумны и не все владеют даром речи_способностью двигаться, но все живут и дышат, и жизнь дарит им солнце, и на жизнь все право имеют. И те, что пожирают других, и те, что ядовиты, и те, что внешне непривлекательны и у смертных часто вызывают страх да отвращение, все они живые, все родились и все имеют право жить. Скорпионы, змеи, пауки, жабы, крысы, летучие мыши, тигры и волки, бородавочники и утконосы, рыбы и насекомые, грибы и кустарники… И люди — тем более, и ёкаи, все. Аматерасу не осуждает ничего, кроме покушений на чужие жизни: жизни — хрупкие бабочки, отнять легко, а подарить — куда как сложнее, и распоряжаться жизнями не вправе никто, в том числе владычица небесных рисовых полей и ками Солнца. Она учится сдержанности, она изо всех сил учится, все с чего-то начинают, даже верховные боги. Аматерасу легче: в ней нет гнева Сусаноо и Цукиёми, словно всю уравновешенность забрала старшая (все забрала старшая), но иногда и она бывает на грани, только не переступила пока. Все старается решать справедливо, принимая сторону слабого, и тогда чуть не взорвалась яростью, увидев мертвых людей и демона, но теперь рада, что ей хватило ума не убивать, а сначала поговорить. Аматерасу Омиками ненавидит убивать, наказывать — тоже, суд над Сусаноо она откладывала до последнего, пока брат не переступил все мыслимые границы. Воль Рён же оказался жертвой обстоятельств — убийца поневоле, не желающий зла изначально, но сломанный предательством возлюбленной и винить его не за что. Аматерасу оставляет его в Такамагахаре и после исцеления — он не спешит уходить, а солнце, в свою очередь, ловит себя на том, что ей с ним хорошо. Ее советники надоедают ей — наставляют, пытаются указывать, раз богиня молода, то им кажется, что ее можно воспитывать, но поздно, нельзя ее воспитывать, Аматерасу Омиками не позволит. Если отец доверил ей свое царство — то считал достойной и без наставлений со стороны. Насчет Воль Рёна все божества молчат и лишь понимающе переглядываются, когда думают, что Аматерасу не видит, и на лицах их написано — верховная или нет, а женщина, к тому же молода, и даже боги не лишены человеческих помыслов. Богам не чужда любовь, боги женятся, боги заводят детей, ничем они здесь от людей не отличаются. Хорошо хоть ее пантеону хватает ума сохранять вежливое молчание, ибо если бы сказали вслух — точно вызвали бы у солнца вспышку: советовать можно, но в личную жизнь влезать — запретная территория.***
Утро свежее, душистое, полное света, в Такамагахаре все словно живое — камни, цветы, деревья, они кажутся почти разумными, и таковыми и являются, ибо здесь везде, в деревьях, камнях, прудах — живут ками, маленькие божества, как и на земле, но на земле они рождаются из веры в сердцах смертных, здесь же — априори. Аматерасу в белом, только алый пояс-оби с золотым узором меняет облик, ибо белый — траур, если нет других цветов. Сочетание белоснежного и ярко-красного нравится ей — кровь на снегу, клубника с молоком, то ли трагически, то ли уютно. — Доброе утро, — с нежной улыбкой Аматерасу подает ладонь, думает мельком, не пора ли перейти на обращение более дружеское, но сама же мысль обрывает — здесь она точно богиня, среди своих рисовых полей. — Тебе хорошо спалось? Вся тоска кумихо ей, как она думает, понятна — душа исцелена, но все же нужно время, чтобы окрепнуть, как и телу после болезни. Болезни нет, а все равно восстановление необходимо, и боль души здесь никак не отличается от физических повреждений. Время лечит, говорят смертные. Аматерасу думает — может, и так, но скорее время позволяет забыть и тем самым сгладить острые камни, подобно воде. — Создашь мне бабочек? — иногда солнце — как ребенок, но отчасти создание бабочек — часть лечения. Создавать может только тот, чья душа не тронута мраком, остальные могут лишь разрушать, исключение — боги, и то не все боги могут создавать то, что на благо, а творить что угодно во зло — лучше не творить вовсе.***
— Ты скучаешь по месту, где родился, да? — с пониманием и сочувствием спрашивает Аматерасу. Она бы не смогла жить не на Такамагахаре, не навещая свои рисовые поля, она не сумела бы долгое время провести вдали от места, где рождена была, где слезы Идзанаги, омывая его лицо, рождали детей-богов. И, представляя грусть Воль Рёна по его родине, богиня сама испытывает тоску, чужую чувствуя и принимая частично на себя. Тоска для измученной отчаянием души — как яд смертельный, нельзя позволить снова отравиться тому, кто только что нашел свой путь из тьмы обратно к свету, а Аматерасу тоска не ранит, ее бессмертие для нее пока что только дар, не проклятие и не мучение, не хочется уходить, наоборот, хочется править и делать свой солнечный мир лучше и счастливее. Иногда мир станет счастливее, когда спасется всего одна душа — в таком случае, Аматерасу уже достигла успеха. Бабочки порхают вокруг нее, созданные по ее просьбе, чистые, без следа зла или мрака, нетронутые тленом. Голубые, как небо Такамагахары. — Однажды я приду туда, где ты родился. Мы вместе туда придем, — улыбается богиня. — Я уверена, это прекрасный сад и гора, раз о них складывают легенды, и раз там был рожден тот, кто должен был их хранить. Никто не появляется просто так. Валь Рён, как успела понять Аматерасу — хранитель некой горы, и, если жил там, то родился из веры, а значит, тоже являлся в какой-то степени божеством. Аматерасу Омиками лишь с появлением Валь Рёна стала осознавать, что была одна. Отец ушел, брат и сестра изгнаны, младшие божества Такамагахары не равны ей и соблюдают дистанцию, Аматерасу тоже сокращать расстояние ни с кем не стремилась раньше, но кумихо не относился к царству небесных рисовых полей, и потому с ним солнцу было очень… легко. Он знал о событиях, произошедших с тремя детьми Идзанаги, непосредственно от Аматерасу, и поэтому не мог не принять ее сторону, ему Аматерасу доверяла, с ним могла поделиться, чем угодно, не боясь, что покажется недостойной трона молодой богиней. Пока многим не делилась — иногда жаловалась, что устала от распрей советников, но даже ворчание насчет спорящих Райдзина и Фудзина уже успокаивало солнце. Она слишком рано стала верховной, и сама это признавала.***
Аякаши — злые духи, коим не место в Такамагахаре, от ёкаев отличаются разительно, ёкаи разумны, ёкаи могут быть добрыми или нейтральными, аякаши же просто чудовища, и живут одной ненавистью, отчаянием и голодом. Аякаши не могут убить бога, никакого из них, но ранить — могут, и, может, Сусаноо на то и надеется, плетя свои интриги, подобно пауку, вдали от Такамагахары. Сусаноо тоже еще молод, все они молоды — трое детей Идзанаги-но-ками, рожденные из его слез, всем им нужен еще опыт, все они еще порывисты и принимают не всегда обдуманные решения. И богу океанов и ветров кажется хорошей идеей с помощью подкупленных слуг подослать к Аматерасу могущественного аякаши, созданного им лично. Творить он может, но лишь извращенное и злое. Бабочки становятся черными. Аякаши не должен быть здесь, аякаши не место среди ее сада, но все же чудовище скалит зубы, огромное и голодное, без разума и души. Демон хочет только есть — утолить голод, заполняя пустоту внутри, неважно, чем, а Аматерасу не носит при себе оружие. Никогда. Ей не нравится убивать, она пойдет на такой шаг только в крайнем случае, и потому ей стоило окружать себя стражей, и советники это предлагали, но Аматерасу отмахивалась — ей казалось, что в Такамагахаре такая предосторожность будет излишней. Но нет, не была бы излишней — богиня замирает в растерянности, и лишь слова кумихо возвращают ей самообладание. В доли секунды. Аматерасу делает шаг назад и прижимает ладонь к сердцу. Ей нельзя отворачиваться — как бы ни были ей неприятны и болезненны зрелища любых сражений, сейчас нельзя. Она должна смотреть, и она не совсем беспомощна — к Воль Рёну тянутся солнечные лучи, окутывая его силуэт и даря ему силу, заодно служа и щитом от атак аякаши. Выпустить наружу демона — ошибка ли? Может, наоборот, если свыкнуться со своей сущностью и научиться ее контролировать, а не отрицать — будет лучше? Аматерасу сосредоточенно смотрит, сжимая пальцы на ткани кимоно. Ей знакомо чувство горя и потери, чувство, когда сердце разрывается на части от боли, не физической, но иногда физическая боль не идет ни в какое сравнение с тем, как болят раны душевные. Ей знакома утрата — с отцом прощалась, зная, что не увидит Идзанаги больше, как не увидит его никто из живущих, с сестрой и братом прощалась, хоть врагами, а все же боль терзала, не давала спать по ночам из-за лунных лучей, тянула в груди во время дождя. Только Аматерасу не теряла никого навеки, не приходилось ей оплакивать кого-то, кто ушел в царство теней. Ей знакомо чувство страха — так думала Аматерасу раньше, не ведая истинного страха, что накрывает и парализует, мешает мыслить, превращает тебя в соляную статую, когда пошевелиться не в силах, лишь дышишь прерывисто и рвано. Все, на что она способна — соединять лучи солнца так, чтобы били по аякаши, ибо свет губителен для таких созданий. Все, что остается в сознании богини — страх. Не за себя, не за свое небесное царство, но за того, кто защищает ее. За мужчину, сражающегося за Аматерасу. Неважно, для чего: из дружеских чувств или благодарности, или… Нет, не только. Не может быть только это. Аматерасу Омиками чувствует себя бесполезной, беззащитной и напуганной, как человеческая девушка, что не в силах помочь, сжав в руках оружие. Не умеет и не желает уметь. Смотрит, приросшая к земле, на сетчатке черных глаз отпечатывается лицо кумихо, в ушах звучит его голос, он не должен ее забыть, никогда не должен забыть, она не хочет, чтобы он ее забывал. Аякаши сильный — аякаши бывают разные, есть такие, которых Аматерасу одним щелчком пальцев обратит в пепел, есть такие, что и верховной ками солнца лучше не встречаться и не попадать в их клыки. Этот аякаши один из сильнейших, полный отчаяния, ненависти и голода — и пустоты, которую необходимо заполнить. Вспышка. Черные лепестки пепла, кружащиеся вместе с розовыми нежными лепестками сакуры. Тело аякаши разлетается на куски. Только тогда Аматерасу Омиками обретает способность двигаться — срывается с места, подбегает к Воль Рёну и опускается рядом, забыв обо всем снова: как выглядит со стороны, если ее заметят, насколько прилично для нее так себя вести, что нужно сообщить охранникам дворца, связаться с Райдзином, Фудзином, Каннон… — С тобой все будет в порядке, с тобой ничего не случится, — обещает солнце, касаясь ладонью щеки кумихо и заглядывая ему в глаза. Что-то на ее собственных щеках ощущается, что-то непривычное, давно забытое — слезы? Небо затягивают тучи — Такамагахара отражает настроение своей владычицы. — Я… — по всем правилам ей стоит поблагодарить, ведь так? Ее спасли. Будь Аматерасу здесь одна, и чудовище не убило бы ее, но изранило так, что она ушла бы в Ёми. Но благодарность застревает в горле, не сейчас, не нужно сейчас, другое нужнее, то, что давно внутри цвело и билось, чтобы из маленького бутона в момент распахнулся яркий цветок. Лучи рассвета сначала едва заметны, но уже через пару минут солнце сияет в вышине неба. Чтобы что-то родилось_зародилось, всегда нужно время. Теперь Аматерасу уверена, уверена полностью и счастлива от этой веры. Боги нуждаются в вере не меньше людей. — Я люблю тебя.