а у дуба с рябиной попросишь тепла, не примнут травы твои шаги, сохрани же себя от любого от зла — береги себя, береги. ♫ Мельница — Береги
Дочь ее, кровь ее, плоть ее, солнечный свет ее, родной лучик на руках, созданный не одной ею, а вместе с любимым мужчиной, дитя, зачатое естественным_человеческим образом, прекрасная жемчужина небесных рисовых полей, утерянное сокровище, но вновь вернувшееся к матери, ибо всегда утраченное вернется, если искать и верить сердцем. Аматерасу знала, что однажды встретит ее. У нее будет иное имя, иная жизнь, она не будет знать, кто она, но она останется ее дочерью. Ребенком солнца. Принцессой Такамагахары. И из ее ладоней будет литься пламя. И она узнает правду о себе, о своем рождении, но о своем предназначении — не сразу. Встретить Тун Нянь было поразительным подарком. Аматерасу уговаривала себя, что это произойдет — рано или поздно, но иногда бывали дни, когда солнце пряталось за пеленой туч, и лились дожди, а Аматерасу теряла надежду. Временно, но теряла. Срывалась на слезы или истерики, швыряя в стену кубки. Она не умела спокойно ждать. Она хотела увидеть дочь, она рыдала и кричала на советников, чтобы немедленно поднимали поиски, что не желает ничего слышать, что ей все равно, как, но они должны найти ее ребенка. Потом успокаивалась, и боги пониже, зная, что за солнцем такое водится, не спешили выполнять ее приказы. Дитя богини Японии росло в другой стране — наверняка по иронии похитителя. В той стране, что была враждебна ее родине, но Аматерасу не разделяла и не разделяет Японию, Корею и Китай, все эти страны считая теми, что находятся под ее небом. Тун Нянь выросла прекрасной девушкой, умной, доброй, сильной, достойной гордости матери. Достойной трона матери. Аматерасу пока не говорит с ней об этом. Сразу обрушить на плечи ребенка такую ответственность — нельзя. Идзанаги и то подготовил старшую дочь перед тем, как сказать ей, что уходит, оставляя ей трон и царство. Она плакала тогда так же горько, как от потери дочери. Неужели Аматерасу Омиками взамен на власть обречена всех терять? Отца, сестру, брата, дитя… …а те, кто ее любит, обречены потерять ее.***
Храм не пустует, хотя в религию синто верят уже меньше, намного меньше, но верят. Ушедшие в забвение Олимп, Асгард и Правь не забыты, однако только японские боги из тех, кто правил миром в начале времен, не полностью ушли в разряд легенд и мифов. Аматерасу рада, что ее все еще просят о чем-то, Аматерасу помогает тем, кому в силах помочь, и любит посещать синтоистские храмы, слыша молитвы, притворяясь одной из посетительниц, бабочкой или солнечным лучом. Здесь же она появляется не по обычной прихоти, но по зову, который услышала бы всегда, и отозвалась бы всегда, бросив любое дело. Нет ничего важнее. Молящиеся в храме неторопливо уходят, вспоминая о множестве важных дел, которые нужно сделать прямо сейчас — не без участия Аматерасу. Когда храм пустеет, перед Нянь появляется женщина в современной одежде — по ней и не скажешь, что это верховная богиня. — Моя дорогая, — Аматерасу нежно обнимает дочь, целуя ее в щеки. — Я рада, что ты пришла. Как ты себя чувствуешь? Ты ела? Ты хорошо спишь? — она волнуется, как всякая мать, и ей приятно, что она теперь может это делать.***
— Милая, тебе не стоит так переживать из-за экзаменов, — Аматерасу гладит дочь по волосам, не желая размыкать объятия, будто как только она перестанет касаться Тун Нянь, и та снова исчезнет. — Тебе стоит думать о себе, о своем здоровье, о своих силах, экзамены — то, что нужно людям, но… — солнце задумчиво замолкает. Как лучше сказать дочери, что ей вообще не пригодятся экзамены? Что она — принцесса по рождению, и человеческие заботы для нее — мелочи, на которые внимания даже обращать не стоит? Обычно родители говорят детям совершенно обратное, кто-то ругает за оценки и недостаток старания, голос повышает, Аматерасу замечала на улице, но это — люди.***
— О, ну раз я узнаю о симпатичном ком-то первая, то я спокойна, — переводит в шутку, улыбается весело, но не успокаивается, подмечая, что стоит присматривать за Нянь больше. Защищать ее — свой любимый драгоценный хрупкий цветок. Свою замену. Аматерасу уже собирается начать рассказывать о том, как контролировать силы, прочитать заранее продуманную лекцию; учить оказалось сложным делом, она готовилась, для начала экспериментируя на слугах в Такамагахаре, училась и сама — не сердиться, когда не понимают, доносить мысли яснее, формулировать речь доступнее. Она готова к уроку, совсем как учительница у людей, но дочь сбивает ее с толку вопросом, к которому Аматерасу готова не была. Богиня садится на лавочку рядом с Нянь и берет девушку за руку, снова пугаясь, что та может растаять в воздухе. На ее губах витает нежная улыбка: к этому рассказу готовиться не нужно. Стоило ожидать вопроса Нянь об ее отце — Аматерасу, имеющая из двух родителей только отца и трепетно привязанная к Идзанаги, должна была знать, как важен отец и для Нянь. — Его зовут Гу Воль Рён. Он кумихо. Он божество, не такое, как я, но божество. Однажды он полюбил смертную женщину и был предан ею, из-за чего его душу поглотило отчаяние. Я встретила его, когда была совсем молодой богиней, только заняв трон Такамагахары. Я училась править, я училась судить, карать и миловать, и я сначала чуть его не убила. Солнце смеется, вспоминая свою заколку-кинжал. — Но передумала. Я решила дать его душе шанс на исцеление, и он исцелился на Такамагахаре, и спас мне жизнь, когда туда явился демон-аякаши. Я не умерла бы, но… Я бы исчезла. Тогда я поняла, что люблю его и не хочу ничего в мире, где не будет его. Ты родилась намного позже тех времен. Аматерасу мечтательно вздыхает. — Но все равно мои гены в тебе преобладают. Когда твоя мать верховное божество, в любом случае ты больше получишь от нее. Иначе никак; Аматерасу никогда не была приверженкой феминизма, наоборот, в ее понимании мужчины и женщины были равны, и чаще солнце склонялось даже к патриархату, если речь шла о семье и отношениях. Она никогда не поступила бы, как Идзанами, начав говорить раньше мужа; возможно, поступок Идзанами и стал поводом для ее последующего ухода и воцарения в Ёми. Некоторые законы опасно нарушать, некоторые законы сами следят за своим соблюдением, опасно и людям, и богам — богам еще больше, ибо ответственность богов куда большая.***
Может, и хорошо, что Нянь так серьезно относится к экзаменам — это станет подготовкой для нее, чтобы впоследствии принцесса так же серьезно отнеслась к новому титулу. Аматерасу заранее ею гордится, заранее верит, что у Нянь получится, заранее готовит Такамагахару для нее, чего пока никто не знает. Интересно, Идзанаги тоже перед уходом обустраивал небесное царство рисовых полей для дочери? Когда отец исчез в храме на Авадзи, Аматерасу вошла в его покои и увидела на столе веер — такой веер не мог принадлежать мужчине, и был слишком новым, чтобы остаться после Идзанами. Подарок отца — он знал, что Аматерасу его найдет.***
Неизвестность всегда пугает; кто-то из смертных сказал, что самое страшное — это закрытая дверь. Когда твой страх виден и имеет плоть, то и победить его легче, против незримого врага сражаться не получится. Аматерасу не хотела бы, чтобы ее дочь когда-нибудь сражалась с кем-то в буквальном смысле, но побеждать страхи и неуверенность она обязана, увы — как когда-то побеждала сама богиня солнца. Она поможет Нянь, в отличие от юной Аматерасу, ее дочь не осталась одна — может, иногда солнце делает ошибки, как мать, у нее не было матери и она не очень представляет, как положено себя вести, но ей подсказывают инстинкты, которые есть и у богов. Пока она в задумчивости, то неосознанно играет с солнечным лучом, вертя его в ладони, то как мячик, то как йо-йо, забавную игрушку смертных, пропускает через пальцы, обращая то в нити, то в клубок. — Я не та, кому в принципе стоит мстить, хорошо бы всем это однажды понять. И я верю, что ты обязательно меня позовешь, если придется. Ты умная девочка, ты молодец, я горжусь тобой. Идзанаги всегда ею гордился и говорил это вслух, благодаря чему его дочь выросла уверенной и тоже умела собой гордиться, а иногда это важно, особенно для женщины. Получается, и ей не нужно умалчивать, а она действительно горда своим ребенком.